1. 14. Пункт назначения

Трифон
Среди всех возможных вариантов решения проблемы не найдется способа универсальнее, проще и милее сердцу, чем бегство от нее со всех ног. Как бы ни кричал разум о бесполезности, как бы ни взывал он к упрямству или долгу – душа рвется прочь, спасаясь от трудностей. Томная художница-ночь разлила палитру темнейших красок на спящий город, прохладный воздух стремительно врывался в легкие, а раззадоренная внезапным поводом размяться стража с воплями и угрозами бежит следом, размахивая алебардами. Быть может, коль не то самое природное стремление нестись сломя голову при малейших признаках опасности, у четверки гостей города были все шансы спокойно обсудить с солдатами произошедшее недоразумение и успешно убедить их в том, что обвинявшая их в похабных действиях девица, бесстыдно высунувшаяся из окна таверны, на самом деле бесноватая дуреха, которой совершенно не стоит верить на слово (ну или перерезать преследователей во мраке ночи, пока не привлекли внимание всего гарнизона). Однако спустя каких-то несколько минут, пару поворотов улицы и одно вламывание в чужой дом (беглецы забежали в тупик и решили сократить дорогу к соседнему переулку) герои этой ночи обнаружили по меньшей мере три отряда стражи, несущихся по их следу – а ведь гонка только начиналась. То там, то тут спящие улицы озарялись светом разжигаемых факелов. У стражников на руках, казалось бы, был самый очевидный козырь: знание местности, если только не одно "но": улицы пограничного города были так бессовестно сплетены, что местные сами путались в них, как котенок в клубке пряжи.

Ботинки отряда застучали по ступеням узкой каменной лестницы, уходящей куда-то на десятки метров вверх. Бегущий впереди всех низкорослый бородач, закутанный в красный плащ, уверенно вел своих прихвостней прочь от надвигающейся угрозы, хотя, на самом деле, сам не имел ни малейшего представления, куда направляется. В устремившегося следом за ними стражника летит бочка, расплескивая воду – долговязый спутник с головным убором из чучела ягуара успел отвесить ей пинок, выиграв время. Грохот сбитых преследователей глушит вопль негодования беглецов, ведь те обнаруживают себя в небольшом дворике, облагороженном кустами и более мелкой растительностью, которую не разглядеть в темноте. Что главное – с двух сторон его ограничивают дома, двери которых наглухо закрыты, а с двух других – узкие дороги, бегущие в тридцати метрах ниже. Лидер группы затравлено озирается, пытаясь решить, что же делать дальше – преследователи наверняка уже собрали свои кости и устремились к злосчастной лестнице.

– Пока у нас передышка, – подает бесцветный голос один из авантюристов, – предлагаю кому-нибудь объяснить мне, отчего не устранили эту девицу как шкатулку раздобыли?
– Фобос, мы же не преступники или душегубы, – укорил говорившего за такие мысли тип в черных одеяниях, игнорируя эти обвинения, доносящиеся со стороны напирающих стражников.
– Полагаю, я слишком уж долго проторчал в темнице.
– А, к черту все! – рявкает седобородый. – Ну-ка, длинноногие, давай за мной!

Келласт разбегается и бросается с края площадки, перемахнув над головами еще одного отряда стражи, рыскающего по параллельной улице. Заслышав жуткий грохот, они соизволили глянуть наверх и успели различить три тени, промелькнувшие на фоне темного неба – последователи послушно шмыгнули за своим командиром. Только в полете они видят, что грузному Келласту не удалось успешно приземлиться на крышу соседнего дома, куда он метил – своей массой бородач пробил хлипкую кровлю и, усердно матерясь, улетел на нижний этаж. К суете ночи присоединяется вопль разбуженных хозяев, смешавшийся с удивленными возгласами преследующих нарушителей стражников, покоривших, наконец, лестницу. Справедливо рассудив, что им платят явно недостаточно, они, к разочарованию коллег снизу, брезгуют принимать участие в соревнованиях по прыжкам и уныло ковыляют в обход. Подгоняемый яркой вспышкой, вырвавшейся из окон штурмуемого незваными гостями дома (всего-навсего Фобос поспешил срастить переломанные кости седобородого), второй отряд стражи спешит к его крыльцу, которое, как назло, находится в минуте-другой бега из-за ярусности города.

Хлипкий стол улетает в окно и падает на мостовую с остатками рамы. Метнувший его Арчибальд выскакивает на улицу и бросается во мрак ночи подальше от пробудившегося квартала. Замешкавшийся Келласт перед прыжком успевает сунуть лапищу в поясной кошель и бросить на пол пострадавшего дома горсть монет – компенсация хозяевам за причиненные неудобства. Этот факт заставил сказочника окончательно усомниться в адекватности командира. Подхватив его под руку – пусть ноги и зажили, вылеченные колдовством Фобоса, но все еще ужасно болели – он осторожно поинтересовался, все ли с седобородым в порядке. "Михалыч, вот фантазии в тебе – океан, а логики и на маленькую лужицу не наберется, – разочарованно икнул Келласт. – Я после настойки бровастого вообще никакой – ты что, не видишь, какую ерундень вытворяю? Вот что ты меня там наверху не остановил?" Четверка нарушителей спокойствия устремляется дальше по улице, в ту сторону, откуда еще не доносятся угрозы стражников и проклятия горожан. Командир воодушевленно убеждает спутников, что в отсутствии его рассудительности виноват исключительно брезгливый чернонарядый, который отказался допивать свою порцию настойки – а за нее ведь деньги были заплачены.

Дорога тем временем решила подшутить над беглецами, резко завернув в сторону, как раз навстречу отряду стражников, на которых скатили бочку – их возгласы уже раздавались за очередным поворотом. Проклиная чокнутых архитекторов пограничья, Келласт вновь берет бразды правления в свои руки и толкает толстенную дверь широкого здания, украшенного ярко-красными цветами, щедро освещаемыми парой фонарей, торчащих прямо из стены. Дверь распахнулась без малейшего сопротивления. Распихав в стороны невесть откуда взявшиеся тяжелые занавески, авантюристы оказываются в комнате с темными стенами и приглушенным светом: свечи закрыты полупрозрачными колпаками. Перед рядами многочисленных столов и пуфов располагается стойка, за которой сидит раскованно одетая дама, доселе мирно дремавшая на рабочем месте. Пока она пытается проморгаться и сфокусироваться на диковинных гостях, те в свою очередь таращатся на многочисленные картины, на которых изображены в разнообразных позах томные нимфы, совершенно брезгующие таким элементом, как одежда. Прежде, чем до кого-то из вломившихся доходит, что они умудрились искать приюта в борделе, из ближайшей двери появляется женская фигура необъятных размеров, держа в руках столь же необъятную трубку, чадящую густым дымом. Опытной лапищей спихнув в сторону опешившую консьержку, она одаривает гостей недобрым оценивающим взглядом и безапелляционно заявляет прокуренным басом: "Ну-ка на выход!"

– Эй, разве так принято встречать... – тут же среагировал Келласт, разводя руки в стороны.
– На выход! – перебивает его маман, властно указывая на дверь. – Песенки тут про то, что вы клиенты, петь не надо, мое ухо погоню сразу слышит.

Не дав промолвить и слова, женщина наклонилась к упрямому бородачу, от чего ее объемная грудь чуть не выпрыгнула из свободных одеяний, и процедила: "У меня тут приличное заведение, а притон для уголовников!" Топот латных сапог доносится уже с обеих сторон улицы – хотя, возможно, это было всего лишь игрой воображения беглецов, ведь уж где-где, а стенам этого здания следовало поглощать звуки ой как хорошо. Келласт будет еще долго отвечать на скептические взгляды товарищей, что вина в принятии решения лежала исключительно на многострадальной настойке из таверны "Вертел и баран". Швырнув на стойку кошель с выигранными у уличных пройдох богатствами, бравый бородач без страха тыкает пальцем в размалеванной косметикой лицо хозяйки борделя и заявляет: "Тебя хочу!" От такой наглости у женщины отвисает челюсть. Пытаясь собрать назад разлетевшиеся куда-то аргументы и угрозы, должные спровадить до недавнего времени нежелательных гостей прочь, она случайно нырнула взглядом в бездны кошелька и чуть было в них не задохнулась.

– Дак ведь это же, меня нельзя, я же тут как бы... – залепетала она, а ее щеки раскраснелись так, что это было заметно даже под толстым слоем штукатурки на них.

Рука распорядительницы невольно взвесила кошелек, и дальнейшие слова утонули в невнятном булькании.

– Стража за нами гонится, это вы верно подметили, – как бы невзначай заметил Келласт. – Если этот незначительный факт – повод отказать нам в услугах, мы, конечно же сейчас же...
– Что? Чтобы у меня какие-то панцирные проходимцы посетителей отбирали? Не бывать этому! – маман громко стукает кулаком по стойке, от чего смещенный консьерж подпрыгивает на пуфе. – Аи, ты чего разлеглась? Ну-ка буди девочек, чтобы они устроили сопровождающих этого господина в самых комфортных условиях!

Не дожидаясь еще одного окрика, Аими побежала прочь, скрывшись за занавесками – через несколько секунд откуда-то из глубин комнат для персонала раздался ее тонкий встревоженный голосок, призывающий тружениц выйти на смену. Не дожидаясь возвращения помощницы, хозяйка положила тяжелую руку на плечо Келласта и железной хваткой повела за собой.

– Дорогой мой, не волнуйся за своих спутников. Пока мы будем заняты, ни один пес из гарнизона нашего проклятого славного города не посмеет на них гавкнуть.
– Премного благодарен, – залепетал бородач – до него стал доходить смысл авантюры, что он только что провернул. – Но на самом деле я ничуть не против, чтобы...
– Ох, в чем это твой плащ? – удивленно протянула женщина, начиная сдергивать с Келласта одеяния. – Какой кошмар! Неужели эти мерзкие стражники гнали вас через свинарники? Аи! Где ты там носишься? Ну-ка брось это в стирку!

Консьержка едва успела выскочить из комнаты, как тут же метнулась обратно, волоча за собой тяжелый плащ седобородого, который его так и не удосужился до конца очистить от жира мертвецов. Его владелец лихорадочно пытался вставить в болтовню женщины хоть слово, надеясь вразумить, что в ее услугах он совершенно не нуждается и готов оставить все свои сбережения только ради укрытия от стражи – но его столь рьяно перебивали и толкали к лестнице наверх, что со стороны эти попытки больше походили на пьяную икоту (частично так оно и было). Когда перед ним распахнулась дверь, открытая хозяйкой большим ключом, покоящимся у нее меж грудей, он осознал, что если и есть бог авантюристов или начальников – то он его ненавидит пламенной ненавистью. Жестом показав клиенту, что для его же блага ему следует не издавать ни звука, владелица отодвинула тяжелую задвижку на двери и прислонилась ухом к тонкой перегородке, позволяющей расслышать все, что происходит в приемной. Гений зодчего, что сам вовсю пользовался услугами подобных заведений, создал внутренние перегородки алчными пожирателями любых звуков, в то время как внешние распутные стены не стесняясь пропускали все, что доносится с улицы – мало ли. Женщина подняла палец вверх – похоже, стражники все же не прошли мимо. Встретившись с другим отрядом, бегущим им навстречу, в десятке-другом метров от борделя, солдаты принялись обыскивать ближайшие здания в надежде все же ухватить беглецов за хвост. Заслышав приветственные слова расторопной Аими, распорядительница поняла: дело плохо. Сетуя на то, что толковых помощниц в пристанище ночных бабочек днем с огнем не сыщешь, она распахнула дверь и поспешила вниз расставить все на свои места. Когда дверь захлопнулась, раздался звук поворачивающегося ключа, прозвучавший в тихой комнате заупокойным набатом. Прощальный взгляд хозяйки сразу пояснил Келласту: если он умудрится удрать – это станет последним достижением в его многострадальной жизни. Последние капли алкоголя стремительно покидали разум седобородого, оставляя его один на один с тревожными думами.

Нет более страшного палача на свете, чем ожидание. Оно убивает бездействием, заставляя приблизиться к смертному мигу, полному метаний по бесчисленным возможным вариантам развития событий, все подготовки к которым будут перечеркнуты гибелью ожидания или ожидающего. Об этом примерно и думал невольный пленник, сидя на огромной кровати в полной тишине и темноте – когда хозяйка раскрыла дверь, отправляясь разбираться со стражей, внутрь влетел озорной сквозняк, набросившийся на немногочисленные свечи. Огниво, как назло, осталось в кармане плаща. Облик комнаты прочно засел у Келласта перед глазами: большое деревянное корыто в углу, множество шкур и ковров, покрывающих горизонтальные и частично вертикальные поверхности помещения, а также зеркала – несколько больших (и, безусловно, баснословно дорогих) зеркал висят на каждой стене и даже потолке, предоставляя посетителю наилучший обзор о творящемся внутри безумии. Комната явно предназначалась для особых клиентов, и чувствовать себя таковым Келласту совершенно не хотелось. Отсутствие любимого плаща, над которым наверняка уже трудятся руки местных обитательниц, обпорхавшие сотни похотливых тел, заставляло испытывать фантомный пронизывающий холод, невзирая на печную трубу, проходящую по одной из стен комнат, фонящую теплом так, что можно обжечься, прикоснувшись. Наверное, если бы в дверном проеме показался местный стражник, сжимающий голову распорядительницы, казненной за измену, неблагодарный посетитель бы только обрадовался. "Вообще-то мы победили сторожа кладбища, – пискнул Келласт, пытаясь себя приободрить. – И банду разбойников разогнали". Еще немного и он обнаружит, что сидит, обхватив колени руками, раскачиваясь из стороны в сторону.

Дверь открылась, и внутрь со всей грацией, доступной ее тучному телу, впорхнула хозяйка борделя, сжимая в руках масляную лампу, светящую жутким пурпурным светом. "Твоих мальчиков загнали мыться, – довольно проворковала женщина. – Если будут себя хорошо вести – то девочки их немного разомнут".

– Со стражей ведь проблем не было? – собрался Келласт, опасливо косясь на лампу.
– Какие могут быть проблемы, медвежонок? – проворковала дама, ставя светильник на столик возле кровати. – Они и в мыслях своих не допустят доставлять мне неприятности.

На этих словах женщина плюхнулась на многострадальные колени бородача, который даже вскрикнуть побоялся в ее присутствии. Ее руки легли на плечи, а губы пытались шептать что-то вдохновляющее. Собравшись с духом, бравый предводитель королевских посыльных выпалил: "Мы благодарны, что вы предоставили нам укрытие, поэтому я снимаю с вас все..."

– Тш-ш-ш, – хозяйка прислонила палец ко рту Келласта. – Бородатенький мой, я в этот бордель попала еще маленькой соплячкой. И никогда на моей памяти не было ни единого клиента, с которым мы бы не отработали заплаченные деньги.
– Вы отработали сполна! – пленник почувствовал, как все его тело холодеет от настойчивых прикосновений снятой им жрицы любви. – Милостивые боги, мое старческое сердце не выдержит такого приключения.
– Ша! – рыкнула женщина. – Головы пудрить ты будешь молоденьким деревенским дояркам, а уж я-то в своем возрасте могу отличить седые волосы от крашеных! Но раз уж ты так хочешь поиграть в прятки и загадки – угадай, – теперь она шептала ему в ухо, – когда в последний раз честная хозяйка борделя рисковала своим статусом, обслуживая клиентов в обход прочих девочек?

Келласт внезапно заметил, что сидит уже без одежды. Опытность этой дамы запустила дрожь ужаса по всему телу. А потом она вцепилась в его амулет, чтобы лишить последнего рубежа защиты.

– Я не хочу поцарапаться, знаешь ли, – игриво подмигнула хозяйка и рывком сорвала украшение. От того, что произошло потом, у нее аж дух захватило. – Вот тебе и низкорослый старикан, – пробормотала она.

А пока доблестный командир обеспечивал прикрытие отряду, троица его прихвостней развалилось на кушетках, отдыхая после горячей ванны. Искуснейшие массажистки борделя (точнее, все те, кого Аими умудрилась добудиться) вовсю орудовали руками, разминая уставшие мышцы наемников. На стенах сумрачного помещения висели несколько пеналов с тлеющими благовониями, погружая комнату в сладостный туман. За полчаса сеанса девушки перепробовали несколько техник в надежде услышать от своих клиентов хотя бы благодарный стон, но те валялись нахальными кучами, никак не реагируя на их старания – хорошо хоть не храпели во всю глотку. Наконец, одна из них, взгромоздившаяся на самого крупного из троицы, не выдержала и решила рискнуть. Осторожно наклонилась к его уху, чтобы прошептать: "Твои мышцы словно камень. Моим хрупким рукам, похоже не под силу их размять. Но не волнуйся: есть у нас одна специалистка. Сейчас она занята с одним вельможей – да, мы открыты даже ночью. Вот когда она поставит свою ногу тебе на плечо – тогда ты не только научишься быть отзывчивым, но и познаешь истинное удовольствие".

– Мне все равно на ваши представления, – равнодушно отозвался воин, заставив девушку опешить от такой наглости.

Глубоко вздохнув, она переместила руки ближе к шее гиганта и чувствительно ее сдавила.

– А если я сделаю так?
– Делай, что хочешь, – все так же безучастно пробурчал Арчибальд, не обращая никакого внимания на ее старания. – Приятнее мне от этого не станет.
– До чего же здорово, что тело моего клиента более отзывчиво к женским рукам, – вклинилась ее подружка, разминающая Фобоса.
– Моя оболочка гораздо более гибкая, чем у всех вас вместе взятых, – затараторил тот. – Твои манипуляции здесь не при чем.
– Вообще-то дамы стараются, могли бы проявить и уважение к их труду, – подал голос сказочник.
– Чудесно, что хоть кто-то знает цену удовольствию, – попыталась поддержать огонек рабочего настроения третья массажистка.
– О каком удовольствии может идти речь, – прыснул ее клиент. – Мы просто ждем, когда весь этот оплаченный ритуал закончится, чтобы дальше отправиться по своим делам.

Руки девушки замерли, но пальцы впились в кожу сказочника цепкими ногтями. С трудом переварив обиду, прекрасно осознавая, что ее ждет за плохое обслуживание гостей, девушка почти было продолжила процедуру, но тут нахальное туловище под ней снова заговорило: "Если вы хотите спать – а по вашим вялым движениям это очевидно – мы не будем против, коль нас покинете, лишь в комнате просторнее станет". Это стало последней каплей: взбешенная девица вскакивает со своего насеста, хватает ведро с разведенными в воде ароматическими маслами и выливает его на голову говоруну. "Пошли вы все", – бросила она (на деле речь продолжалась около минуты, но общий смысл был примерно таков), развернулась и вышла из комнаты, хлопнув дверью. Переглянувшись, две ее подруги поспешили следом, впрочем, без лишних выходок. Наемники остались втроем.

– Нерационально, – нарушил молчание Фобос, присаживаясь на кушетку.
– Как посмотреть, – возразил сказочник, растягивая слова, приходя в себя от внезапной головомойки. – Полагаю, они сочли нас хамами, раз не получили удовольствия от их стараний.
– Да что за удовольствие?

Собеседник глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, чтобы ответить на такой непростой вопрос. Его опередил Арчибальд, с характерным хрустом перевернувшийся на спину.

– Удовольствие есть песня, что поется твоим телом, коль то считает, что вокруг все так, как надо и должно быть.
– И не только тело, – подхватил сказочник. – Но и твоя душа, и твой разум в гармонии с пульсом твоего пути. Когда ты чувствуешь… ну, наслаждение.
– Чувствуешь? Чем, глазами, ушами, языком? Наслаждение – это как? Я дефектен – у меня нет этого органа?
– Все мы дефектны, Фобос, все, – покачал головой сказочник. – Представь себе чувство, когда ты сидишь при свете лучины с книгой в руках, которая откроет перед тобой двери в иные миры и расскажет все тайны мироздания.
– Когда стоишь в кольце врагов, – воодушевленно подхватил Арчибальд, – что пали от твоей руки, во славу тех, кому ты клятву верности принес. И песни о деяниях твоих затмят Сказания о Храбрых, чье пламя полыхает до скончания времен.
– Когда ты на вершине мира, свободный ото всех оков вдыхаешь грудью полной воздух, встречая огненный рассвет. Когда бескрайний небосвод омоют реки света солнца, открыв пред тобой пейзаж, что райским садом оказался.
– Ты сейчас реплику точно не перепутал?
– Когда достиг ты той вершины, – снова включился Арчибальд, игнорируя вялые комментарии колдуна, – с которой видно весь твой путь. То, кем ты был и кем ты станешь, и когда ясно – почему...
– Как вся ваша болтовня связана с тем, что делали эти женщины?
– Ну, не всегда все столь поэтично, – стушевался сказочник. – Они взяли нас, уставших, грязных, отмыли, очистили, размяли затекшие мышцы – наше тело должно быть благодарно за это, оно должно чувствовать... да как же тебе объяснить-то...
– Ощущение, когда, органы чувств докладывают об идеальных условиях существования?
– Вот! Сухо, коряво, но точно.
– Что за глупости? – скривился колдун. – Отвратительно. Из-за этого открывается множество путей для стагнации и деградации, если следовать этому нерациональному зову. Позволять себе делать, что хочется – то идеальный рецепт погибели.
– Представь, что ты Кара-Качана в один момент все же настиг, – пришел на выручку воин Цтейя. – Ты поквитался за обиды, и он сражен твоей рукой.
– Я получу удовлетворение, и что? Я не понимаю.
– Это сильнее удовлетворения, это как... – наконец, сказочник махнул рукой. – Да не поймешь ты. Мы с Арчибальдом сами-то забыли, каково это – чувствовать удовольствие. Когда тебе хорошо, просто потому что ты в нужном месте в нужное время.
– Оковы радости с нас спали, когда вошли в темницу мира. Мы пленниками стали, ответив на вопрос: "Зачем". Теперь мы счастья не познаем – такое бремя нам нести.
– Ты – Мегаюнит, Фобос. Слово "наслаждение" для нас – пустой звук. Такова цена. Мрачное, сухое существование, которое скрашивается лишь серостью достижения намеченных целей. Поэтому мы невольно оскорбили этих женщин – но и вина на нас лежит призрачная. Никто из живущих не может даже представить, каково это – навеки без удовольствия, без малейшего намека на действительно светлое пятно во мраке мертвого бытия. Боль утраты уже давно зарубцевалась усыхающей памятью – но даже старые зажившие раны дают о себе знать.

Дверь приоткрылась. Одна из девушек, та самая, из-за которой сказочник теперь несколько дней будет благоухать всеми оттенками местных парфюмов, тихонько проскользнула в комнату. Она молча села рядом с отвергнутым клиентом и обняла его, положив голову на плечо. Обруганный почувствовал, как по его руке скатилась слеза продажной, но такой понимающей женщины.

***

Пока Келласт сидел на самом мягком пуфе в приемной, уставившись в одну точку, не выпуская изо рта самокрутку, любезно предложенную путанами, Аими разъясняла оставшейся троице дальнейший план действий. Выходить на улицу было чревато: если стражники что-то заподозрили – а так оно, скорей всего, и было – у главного входа уже давно дрожит от ночного холода часовой. Поэтому клиентов ни в коем случае нельзя было отправлять восвояси этой дорогой, конечно же, исключительно чтобы не подвергать репутацию честных граждан, трудящихся в одном из лучших борделей города. Беглецам предстояло спуститься в подвал, откуда по узкому подземному ходу, через который в заведение изредка доставляли всяческие увеселительные товары, достигнуть входа в канализационный канал Ливра. Конечно же, про этот тайный проход знали все силовые структуры города, но договоренности, заключенные, когда еще местная бордель-маман была лишь недомерком, бегающим по местным комнатам со шваброй, гарантировали пару-тройку послаблений в месяц для развлекательного заведения. Для соблюдения договора, как правило, и использовалась та самая комната, где седобородый стрелок отрабатывал укрытие от стражи. В подтверждение этому он свистнул из нее золотую пуговицу с отчеканенным гербом – явно осталась от прошлых клиентов.

Аими, снова взяв бразды правления публичным домом, пока хозяйка отдыхала после работы, проводила гостей ко внушительному шкафу, в котором скрывался потайной ход. Келласт бросил сухие слова благодарности, сжимая в руках все еще мокрый плащ, и отправился в темноту – следом за ним поспешил сказочник, освещая дорогу предоставленным факелом. Времени у них оставалось все меньше: с рассветом активность стражи возрастет в разы – вряд ли у них удастся успешно замести следы во второй раз. В канализацию, которая могла увести наемников за городские стены, главарь лезть категорически отказался, поэтому отряд вышел на улицы города, еле протиснув лидера по самому широкому воздуховоду, который только удалось найти. Небо еще не начало светлеть – а значит, еще оставались шансы бескровно покинуть Ливр, больше не потревожив патрули. Надежды рассеялись за первым же поворотом: авантюристы чуть не врезались в отряд стражников, решивших немного перекурить в ночной тишине. Не тратя времени на бесполезные объяснения, они сразу же взяли с места в карьер, пока до солдат доходило, что пора затушить папиросы, поднять присевших товарищей и вновь обрадовать горожан сигналом тревоги.

Большая часть немногочисленных отрядов, пытающихся перехватить беглецов, находилась рядом с борделем или около его потайных выходов. Получив приказ не мешать девкам делать свою работу от командира, о чем-то переговорившим с хозяйкой дома, стража никак не ожидала обнаружить цель в трущобах. Пока многоголовая гидра правопорядка разворачивалась, пытаясь не запутаться в собственных шеях, многострадальные же наемники оставили расторопных служивых с носом, укрывшись в какой-то заброшенной хибаре, опирающейся одной стеной на камень городских укреплений. Стражники пробежали мимо, но Келласт прекрасно понимал, что просто так они их не оставят: новость о побеге Фобоса из темницы наверняка уже облетела всю округу, поэтому перспектива стать развлечением для ротозеев, раскачиваясь в петлях рядом с прочими висельниками на помостах тюремной башни стала слишком уж вероятной. Пока бородач сосредоточенно думал, поглядывая на обманчиво спокойную улицу сквозь щели забитых досками окон, его люди занимались тем, что умеют лучше всего: разведкой обстановки. То бишь – бесстыдно копались в бардаке покинутого жилища, рассчитывая найти что-нибудь интересное.

– Как из города-то выбираться будем? – в темноте вдруг раздается вопрос подкравшегося сказочника.
– Дом уже осмотрели? – недовольно бурчит Келласт, раздраженный неудобным вопросом.
– Все, что можно разглядеть в темноте без факела – да. Какая разница – все равно высматривает все Фобос, а мы сослепу шаримся, рискуя на что-нибудь налететь.
– Так наш чудодейственный же умеет поделиться этим своим умением.
– Нет, спасибо! – вскрикивает чернонарядый куда громче, чем было можно, и тут же переходит на шепот. – Мне прошлого раза хватило. Если ты не забыл, меня чуть органами не вырвало – уж извини за подробности. Коль не тот подвернувшийся под руку паучок…
– Ты стал лучше, мы стали лучше – все к лучшему, – пробормотал бородач и тут же положил руку собеседнику на плечо – мимо проходил стражник, подозрительно осматривающий окрестности.
– Я лично не вижу никаких причин, из-за которых у нас должны быть проблемы с выходом, – снова подает голос Келласт, когда опасность миновала. – Что они нам предъявят? То, что неместная – подчеркиваю: неместная – истеричка на нас наговорила? Что после кабака мы пьяные шатались по городу и от стражи прятались, которая через пару часов спать завалится, не особо желая докладывать о провале поисков? Единственный спорный момент – это тяга к азартным играм и избиению проходимцев в подворотнях, а тут уж кто не без греха. Да и то, заметь, их начальник про нас ничего не знает, дежурный сам это отметил, а ему денег достаточно отсыпали, чтобы тот молчал в тряпочку. Те, кто такими сумами располагает, глотку, в случае чего, смогут перегрызть. Да и как охранник о нас доложит? «У меня ночью убежали двое заключенных», – вот так и вижу, как после этого его отправляют до конца жизни улицы чистить.
– Логично, конечно, – вздыхает сказочник. – Все это логично. Если, разумеется, отбросить тот факт, что из-за таких легких шалостей за нами вся стража ночная по городу носится. И зачем мы бегали вообще от них, если могли так просто разногласия решить?
– Михалыч, – седобородый аж скривился, – вот ну неправильно ты делаешь. Умный ты мужик, но глупы-ы-ый…
– Ладно-ладно, ты – главный, ты и голова. Не буду трогать за больное. А что до хибары – так эту давно обчистили до нас. Нашли только несколько писем на имя какого-то Жана или Жака – корявый почерк даже Фобос отказался разбирать. Заметь, я не сказал «нашли из интересного» – то есть, это все находки.

На этой фразе раздается страшный грохот где-то в глубине постройки. Кротко вздохнув, Келласт бежит разбираться, оставив сказочника на часах. Пару раз наткнувшись на невидимый хлам в темноте помещения, он оказывается в отдаленной комнате, где двое оставшихся членов группы безрассудно разожгли факел, чтобы оглядеть сотворенный беспорядок. Завидев командира, Арчибальд молниеносно указывает на Фобоса, мол, стену-то раздраконил я, но исключительно по нравоучению многомудрого товарища. Тот, кстати, замечает появление седобородого, однако продолжает стоять к нему спиной, таращась на паутину линий, доселе сокрытых за фальш-панелью.

– Дорогой ты мой, – начинает Келласт тоном, которым обычно зачитывают смертный приговор подсудимому, – ты сегодня, похоже, решил доброго-старого меня до сердечного приступа довести? Убежал из-под стражи, нарушив приказ, а теперь…
– Если твое здоровье не подкосило соитие с той жуткой женщиной – все мои попытки тщетны и бессмысленны, – тут же начинает тараторить колдун. – Приказ я не нарушал: ты велел мне ждать вас. Я лишь ускорил этот процесс, явившись самостоятельно. Это рациональнее. Сотворенное же сейчас есть лишь результат последовательности, которую мы обнаружили в ходе исследования дома.
– Фоби! Какая к черту последовательность дает мотив сигналить стражникам, где мы находимся?
– Если бы ты видел место, где были найдены нами письма, то обнаружил, что восковой след от свечи, которую вдруг взяли и понесли осветить что-то в темноте…
– Ты, конечно же, помнишь, что все, кроме тебя, очень посредственно что-то тут различают?
– Указанная последовательность, состоящая из куда больших этапов, чем отслеживание воскового следа, привела к этой стене, которая оказалась тайником – за ней, как ты можешь наблюдать – сокрыто нечто, похожее на карту. Единственная моя ошибка в том, что я не учел, сколько шума наделает разрушение панелей.
– Карта в заброшенном доме, оставленная непонятно кем. Да, конечно, пригодится, – бормочет, успокаиваясь, Келласт, приглядываясь к странному изображению. – Только тебя не смущает, что она слишком уж локальная? Вот эти точки – могилы. Большие прямоугольники со шпилями похожи на склепы. А вот этот, помеченный крестом, явно есть смысл начертания всей схемы. Скажи, а есть ли нам дело до этого тайника сейчас?
– Безусловно, я раздосадован, – бесцветным голосом отзывается Фобос. – Предполагал наличие чего-нибудь более ценного. Ты же, разумеется, осознаешь, что я не мог предположить, что целью поисков будет именно этот крест на склепе, на котором начерчено число двадцать девять.
– Ну что же, хорошая работа. И мы, если нам было вообще дело до всего этого тайника, конечно же отразили бы его в наших записях, и могилки, и склепики, и эти непонятные елки…
– Это кипарисы, – раздается голос сказочника. – Их так рисуют схематично в далеких южных землях. Предугадаю твой вопрос, – он поднимает палец вверх, не давая Келласту обрушить на себя негодование, – стоял я часовым. Но по тому, как уверенно и бодро сюда стражники идут…
– Да чтобы… – на этом громком вопле, раздавшемся из разрушенной хибары, шаг стражников сбился, некоторые отметили для себя весьма необычный матерный оборот, – Арчи, окно выдолбить!

Пролезая через проделанную брешь, бородач не перестает бурчать о том, что к концу ночи все-таки еще раз наведается к бровастому в «Вертел и баран» за новой порцией настойки. Дождавшись, когда все компаньоны окажутся на улице, Арчибальд и Фобос совместными усилиями и парой крупных скамей обрушивают часть хлипкого потолка постройки, который только и ждал повода рухнуть на землю. Ругань солдат быстро удаляется по мере того, как сверкают пятки четверки. Небо тем временем становится все светлее: солнце вот-вот покажется из-за горизонта, подгоняемое петушиными криками. У беглецов остается все меньше времени до пробуждения города – нужно было достигнуть врат как можно скорее, пусть они и были еще закрыты. Возможно, у них бы получилось добраться до выхода из поселения, но планы оказались перечеркнуты словно карта Ливра – каналом в четыре метра шириной, по которому текла чересчур быстрая для местного рельефа речушка, испокон веков сдабриваемая помоями. Выбежав на узкую набережную в сторону ближайшего моста, отряд вскоре замечает солдат, несущихся им навстречу. Келласт не успевает отдать приказ повернуть назад – в этот момент они оказываются напротив выхода из переулка к набережной, откуда к ним стремительно несется еще одна группа стражников. Не было нужды оборачиваться, чтобы понять: сзади поспевают не менее дружелюбные поклонники их радикального метода сноса ветхих построек. Седобородый выступает вперед к бегущим по переулку – они были ближе всего – разводит руки в стороны и едва успевает проронить: "Да в чем дело-то…" Когда он пытается выговорить "уважаемые", его плечо пробивает арбалетный болт. Подхваченного командира Арчибальд без лишних слов бросает в канал, куда устремляются остальные искатели приключений.

Четверка приземляется на влажный и узкий участок земли, проходящий вдоль всего канала. Он находился ниже уровня набережной на два – два с половиной метра. Неподалеку от них этот участок разрезался зловонным потоком, вытекающим из огромной решетки, ведущий, как все сразу поняли, в клоаку канализации. Не сговариваясь, троица тащит упирающегося Келласта к ней: иных путей к отступлению не было. Бегущие по набережной солдаты следуют примеру беглецов и начинают спрыгивать следом. Воины с арбалетами занимают позиции и принимаются обстреливать нарушителей – Арчибальд мастерски отбивает пару болтов своим оружием, получает втык от всех членов группы и раскрывает щит. "Фобос, ты можешь что-нибудь сделать с замком?" – "Сил не хватит: мне еще бородатого лечить". – "Арчибальд, без тебя никак!" Проклиная всех, кого только можно, воин Цтейя обрушивает чудесный клинок на внушительный замок, срезая его начисто. В зев канализации сказочник на пару с Фобосом затаскивают раненного главаря, пока рассыпающийся в извинениях перед Гхоклакханом (за недостойное применение клинка) Арчибальд прикрывает их от напирающей стражи.

– Мы же все помним, что канализация – это низко и недостойно, верно? – не удержался и съехидничал сказочник.
– Михалыч, это подло, – проблеял Келласт. – Ладно зацепили – так ведь и плащ-то только из чистки! Это же издевательство какое-то…
– Необходима стабилизация, – затараторил Фобос, разводя руки в стороны.

Понимая, что дальше произойдет, сказочник отшатнулся в сторону – седобородый же так и не успел спрятать плащ куда подальше. Из рук колдуна вылетел яркий поток света, сбивший Келласта с ног – уже уставший материться стрелок улетел вглубь смердящего тоннеля, закутанный в кусачие объятия исцеляющего колдовства. Не теряя ни секунды, троица устремилась за своим командиром, подгоняемая криками приближающихся солдат.

По мере углубления в тоннель канализации крики преследователей стихали, а пролетающих мимо шальных болтов становилось все меньше и меньше – солдаты явно брезговали следовать за авантюристами. Келласт предположил, что виной всему был богатый букет омерзительных запахов, цветущий в мрачном подземелье. Редкие сливы и отдушины лениво пропускали во мрак канализации зарождающийся утренний свет, распугивая крупных крыс. Отряд слепо следовал за Фобосом, уверенно ведущим их от поворота к повороту. Когда голову Келласта перестали, наконец, терзать мысли о ноющем плече, изгвазданном плаще и в принципе тяжкой судьбе, он решил поинтересоваться у всевидящего компаньона, как тот вообще умудряется ориентироваться в паутине тоннелей. "Элементарно", – поясняет Фобос и замолкает до тех пор, пока не получает мотивирующего пинка. "Улавливаю едва различимые потоки света, оставляемые факелами, что где-то впереди. Вижу рациональным сперва следовать к ним, чтобы разжиться источниками света. Мои возможности, безусловно, безграничны, но не вижу необходимости задействовать их – следовательно, необходимо хотя бы частично восстановить зрение всем вам". – "Да, Фоби, – вздыхает Келласт, – это именно то, что надо". В голове снова поселилась мысль о том, что ночь было бы неплохо посвящать сну.

Тоннель сделал очередной поворот, разукрашивая свои стены огненной палитрой, превращая их в театр теней. Мелкие обитатели зловонного подземного города спешили принять участие в импровизированном представлении, перепуганные появлением нежданный гостей. Что же дело до существа покрупнее – так оно стояло, трясясь от страха, не сводя взгляда с огромного металлического посоха, который направил на него невесть откуда взявшийся низкорослый бородач, волочащий за собой большой кусок заляпанной ткани, когда-то пестрящий красным цветом. Его сопровождало трое телохранителей, озирающихся по сторонам, видимо, ожидавших засады. Что-то подсказывало солдату из гарнизона Ливра, что ему не следует проявлять инициативу в разыгравшейся сценке, если тот не хочет познать мощь загадочного оружия бородатого – поэтому он предпочел хранить молчание, таращась на пришельцев. Факел в руке стражника подрагивал, но не вносил хаоса в освещение, потому что на стенах висело несколько его собратьев, страхующих его нервный держатель. А освещать было что: похоже, что представление имело место быть в одном из самых крупных участках стоков Ливра. Помещение было шириной в семь метров и около двадцати в ширину, потоки нечистот прятались в трубы, отчего пол был относительно пригодным к прогулкам, если не считать его влажность и засилье плесени. Одна из стен разрывалась решетками, за которыми пряталась каменная лестница – подъем наверх в город, в здание, приютившее чистильщиков и надсмотрщиков этого неприглядного королевства. Рядом с решетками стояло несколько больших ящиков без каких-либо опознавательных знаков.

– Я спрошу тебя, что ты здесь делаешь. И, поверь, последнее, что ожидаю услышать – схожий встречный вопрос.
– Да так, охраняю, – тут же выпалил солдат, не отрывая взгляда от оружия говорящего.
– Что охраняешь? Городские отходы? Чтобы наружу не выплыли?
– Здесь же выход наверх, – солдат кивает в сторону лестницы.
– И что?
– Так любой выход надо охранять.
– В одиночку? – Келласт начинает рутинно сыпать вопросами, стараясь подавить зевоту. – Ночью? Охранять – от кого? А как увидел угрозу – так ни тревоги, ни сигналов, ни желания героически умереть за любимый город?
– Ну да.

Вся четверка скептически оглядела солдата с ног до головы, а потом не сговариваясь направилась к нему бодрым шагом, показательно перехватывая оружие.

– Нет-нет-нет, да не то я ляпнул, не охраняю я ничего!
Солдат получает от Арчибальда затрещину и падает на колени. Факел вываливается из его рук и радостно откатывается в угол, подальше от неуверенного хозяина.
– Выкладывай давай.
– Да сами все знаете! Поймали – делайте, что надо. А увечить – лишнее!
– Сказал: выкладывай! Я хочу все слышать из твоих уст!
– Да жду я здесь, сами знаете кого! Должны груз были доставить сегодня! О, свет во мраке, почему на меня-то все свалилось!
– Боги твои тебе не помогут – во мраке зловонном они растворятся, – злобно процедил Арчибальд. – Чем больше петляешь, чем больше юлишь – вернее с ужасом смерти страданья сравнятся.
– Что должны доставить?
– Да я-то откуда знаю? – голос солдата взбирался все выше и выше по мере того, как его обладатель сползал вниз. – Сказали, что надо встретить и провести, да чтобы не видел никто из наших – а вот теперь крышка мне.
– Контрабандистская ты сволочь! – показательно сплюнул сказочник.
– Да, я сволочь, конечно, что выжить пытаюсь. От хорошей жизни вместо того, чтобы спать, стою и ароматы дерьма со всего города смакую!
– Выжить, значит, хочешь? Давай посмотрим, насколько крепко это твое желание. Говори: где тоннели из города выходят?
– Так вон тот поворот налево в длинную кишку выведет, которая прямо к сливу и идет... – тут солдат, наконец-то включился. – А выход из города-то вам зачем? Удрать хотите? Так это от вас шуму-то столько наверху! Вот это вы даете!

Стражник расхохотался и грохнулся на пятую точку.

– Нет, ну вы подумайте, а я думаю – проверка! Ха-ха-ха! Посмотрите на себя: ну и олухи, а я-то дурень, всю подноготную им выкладываю!
– Ну-ка язык прикусил, – на сей раз подзатыльник влетает от Келласта. – С крысами пусть крысоловы разбираются. Берем по светильнику и уходим отсюда – не хватало еще этих его дружков застать.
– А они вот-вот явятся, да. И им очень не понравятся те, из-за кого вся стража-то ходуном ходит! На уши город поставили – не подумали, что людям дела делать надо!

Больше не обращая никакого внимания на писк продажного стражника, большая часть отряда похватала факелы и собралась было рвать когти из проклятого места – но окрик Арчибальда одергивает всех. Он стоит перед заткнувшимся человеком, голос которого снова пропал, едва воин вытащил свой костяной клинок. Затаившаяся дрожь снова заключила его в холодные объятия.

– Принес ты клятву и предал, – с отвращением излагал рыцарь. – И другу спину ты пронзишь, коль выгоду в том обнаружишь. И тот проклятый капитал тебя зовет в могилу (слышишь?) – продался за который...
– Арчи, прошу тебя, давай уже просто уйдем! – завопил Келласт.
– Тебя так просто не оставлю, – продолжил прерванный воин, выставив перед собой меч так, чтобы руна Белого листа поймала взгляд солдата. – Тебе дарую второй шанс.

Легкий вскрик – на шее человека остается длинная царапина, оставленная острым лезвием клинка. "И новому тебе посланье оставляю: восстанови в душе баланс".

Закончив с ритуалом, искренне надеясь, что чудесное очищение, имевшее место быть на поле сражения со злодеями Кара-Качана снова повторится, Арчибальд разворачивается и следует за поспешившими в сторону выхода товарищами. Раздавшийся несколькими секундами позднее омерзительный треск позади них заставляет Келласта задать запоздалый вопрос: "Арчи, ты ведь, конечно же, очистил свой клинок от смазки из костей кладбищенского сторожа?" Синхронности отряда позавидуют многие: обернувшись, выкрикивают практически одинаковые выражения крайнего удивления, после чего – одновременно бросаются прочь от начавшего раздуваться помощника контрабандистов, тело которого искажалось с каждым мгновением все сильнее. Им оставалось только бежать, бежать и надеяться, что бывший продажный страж порядка не указал им ради хохмы путь к роковому тупику.

***

Мирный скрип колес телеги вносил долю упорядоченности в какофонию, царившую в поле. Тысячи кузнечиков играли любовные трели, которые подхватывали неуловимые глазом птицы. В этот день солнце щедро разливало свои лучи, грозя разродиться томительным зноем. Старик, правивший шустрой парой меринов, годившихся скорее для гарцевания, чем для тяжелой работы, щурился от яркого света, разжевывая деснами стебель былинки. Жара разморила его спутников, развалившихся на телеге – это была четверка диковинно одетых авантюристов, которых он подобрал практически на выезде из Ливра. Телега шла порожняком, поэтому он решил "нанять" этот "боевой" отряд для охраны имущества за то, что подвезет их до Развилки. Дальше старик свернет в сторону родной деревни, а его охранники отправятся грозящей зарасти дорогой, ведущей к Стералю. К своим обязанностям наемники относились посредственно: бессовестно дрыхли, и только один, наряженный во все черное (ух, и жарковато же ему было на таком солнцепеке!) что-то вдохновенно записывал в свою огромную книгу, постоянно грозя ткнуться в нее носом от бесплодных попыток невзначай заснуть.

Сгинувший в тоннелях канализации стражник не соврал: указанный им путь вывел перепуганную его внезапным превращением четверку к добротной толстой решетке в стенах города, куда так же стекала река из городского канала. Стараниями Фобоса в гордости какого-нибудь местного кузнеца был создан значительный изъян, через который беглецы протиснулись на свободу, минуя многочисленные патрули, поднятые по тревоге. Им повезло, что расщедрившийся на услуги извозчика старик не отличался чутким обонянием – иначе скорее затоптал бы набивающихся к нему охранников конями. Тут даже парфюм сказочника никак не мог помочь их скрыть факт приключений в сточных тоннелях. Как только они добрались до Развилки, тут же направились к большому озеру, рядом с которым и возникли укрепления. При этом пришлось чуть ли не за уши оттаскивать Келласта от ярмарочных развалов – приближался день ярмарки в Ливре, торговцы стягивались со всех концов и стремились побывать во всех более-менее значимых поселениях по дороге. Лишь факт того, что он умудрился продуть все сбережения в темнице и борделе, как-то отрезвил седобородого и загнал его в теплые воды озера.

Решение попытать счастья на рынке и в самой Развилке в поисках попутчиков оказалось провальным: в столицу почему-то никто не стремился (действительно – кого должны были отпугнуть слухи о пробудившемся драконе), а если и собирался кто-то только "на следующей неделе через недельку-другую". Хорошо, что хоть шкатулку никакой карманник не умыкнул. Пришлось бедолагам топать пешком. Все отвлекающие маневры с проходом к замку Эсдесе через Бакинский разлом и прочие прыжки выше головы были забыты, как страшный сон: раз уж за посылкой охотится какая-то организация – нечего мудрить, надо скорее от нее избавляться. Именно из-за этой спешки Келласт и решил не топать в обход, минуя разбойничью таверну и заброшенное кладбище, а прорываться напрямик. "Надо проверить, что Капины лошади все-таки назад вернулись, – пояснил он. – С такими людьми лучше расставаться в хороших отношениях – мы-то, глядишь, не последний раз по местным тропам бегаем". Сказано – сделано: на следующий день четверка уже стояла перед покосившейся грудой безымянной таверны, которая, казалось, выглядела еще более неухоженной, чем в прошлый раз. В стойлах стояла парочка незнакомых лошадей, которые никак не обрадовали гостей своим вниманием, предпочитая лениво разжевывать сено. Лишь маленькая пташка заинтересовалась пришельцами: усевшись на тяжелую ветвь раскидистого дуба, она начала скакать по ней, насвистывая приветственную песенку. Наказав Фобосу и сказочнику, которых разбойники приняли довольно холодно, оставаться на улице и караулить выход, Келласт распахнул двери, чтобы снова оказаться в неприветливой обстановке заведения.

Папаша Рорше, казалось, был удивлен их появлению – оторвавшись от ковыряния в котле, булькающем на жарком огне, он радостно хохотнул и хлопнул в ладоши, завидев гостей. Кроме него в углу сидел еще один постоялец (похоже, он вообще таверну не покидает), как водится, изредка всхрапывая и грозясь грохнуться на пол. Жестом показав, что шуметь не стоит – якобы в комнатах спят очень уж чуткие гости, Рорше, тем не менее, с громким грохотом поставил на стойку две кружки с неведомым напитком и, оперевшись на локоть, выжидающе уставился на гостей, ожидая рассказа о поимке беглянки. Келласт перво-наперво схватил кружку и уже собрался опрокинуть в глотку содержимое, как вдруг вспомнил о манерах.

– Лошади-то вернулись?
– Вернулись-вернулись, иначе я б вас ножами встречал, а не выпивкой.
Седобородый расхохотался и сделал большой глоток. Напиток приятно обжог горло, а после – оставил ледяной налет на пищеводе. Передернувшись от послевкусия, Келласт закусил любезно предложенной луковицей – после чего передал ее Арчибальду, незаметно пнув, чтобы перестал нос воротить от угощения и уважил хозяина.
– В общем, поймали мы ее...
– Это твои что ли там опять по кустам шарятся? – перебил его Рорше, выискивая кого-то в окне.
– Да, я же помню все, на улице сказал остаться.
– Это правильно, – кивнул хозяин, снова наполняя кружку.
– Слушай, а ты, конечно, молодец – хоть бы предупредил, что у нее лошадь дурная!
– А я-то откудова знать буду? Она сама ее там привязывала – я ж ее в глаза и не видел.
– Так у нее же зубы, как у волчары!
– Иди ты!
– И рот, слышь, прямо до ушей разрезом идет!
– Ну дела! Погоди, а ведь и взаправду: один ночью пошел свою кобылу проверять – да как заорет, так его и не видели больше. Мы-то подумали, волки сожрали – а оно вон как.
– Так вот, по ней-то и нашли! Все конюшни в городе облазали!
– Иди ты, прямо все?
– А, там их совсем немножко. За лошадью же уход нужен, а там улочки такие, что развернуться негде!
– Это да, кто ж будет с сеном да дерьмом за стенами разбираться, – задумчиво закивал Рорше, опять подливая адский напиток.
– Так вот, а я, слышь ты, думаю: надо скорее отыскать беглянку-то. Надо разделиться, чтобы, значит, охватить все да побыстрее. А тут проблема: как народ-то поделить, чтобы грамотно все обыскали?
– Да как, берешь – и делишь.
– Э-э-э, нет! – тут Келласт замотал указательным пальцем, показывая, что эту шутку он очень долго готовил. – Была там одна конюшня – в ней же наездникам вместе с лошадьми в сене спать позволяли.
– Да эка невидаль-то!
– Это подожди. У лошади ее, слышь, примета такая, что на заднице укус какой-то странный, вроде волк – а вроде и не волк укусил. Так к чему я? Вот представь: пошлю своих разрисованных в эту конюшню беглянку искать. Подходят они, все такие красивые, к конюху и говорят: нам, пожалуйста, спальное место! Только обязательно рядом с кобылой. Покажите нам их зады, и мы решим, с какой заночуем!

В конце фразы Келласт радостно ударяет себя о колено и заливается смехом вместе с хозяином таверны.

– Вот, вот о чем я говорю. А своим рассказал – ни бе, ни ме. Скучные, одним словом.
– Так девку-то отыскали? По попке от меня шлепнули?
– О, а вот это – вот сюда вопрос, – бородач указал на пошатывающегося Арчибальда. – Я его, значит, оставляю с ней, ну, допросить наедине. А потом слышу через дверь – он через минуту ее уже в истинную веру обращает!

Толи не выдержав обиды, толи желая подчеркнуть эффектность ситуации, воин Цтейя падает на пол, разбивая кружку. Сомнительный напиток разлился по полу.

– Ты это, зла-то не держи, – скривился папаша Рорше. – Вы мужики-то хорошие, да и Кара-Качана потрепали. Да только вот, – тут он наклонился к Келласту, которого уже начало покидать зрение, – только вот мы – плохие. А она нам заплатила. Не у тех вы шкатулочку-то умыкнуть хотели, браток. Не у тех.

Кружка выпала из рук седобородого и грохнулась одновременно с ним. Рорше подает сигнал сидящим в засаде разбойникам, затаившимся с луками и арбалетами на втором этаже таверны. До того, как полетели стрелы и болты, до того, как недруги показались в окнах, до предостерегающего вскрика Фобоса сказочник уже все понял. Добровольно связанные одной судьбой, они позволили ей прерваться. "Ну что же, – обреченно пронеслось в голове чернонарядого, когда к нему уже устремились смертоносные снаряды, – прошла какая-то неделя, а мы уже подняли на уши гарнизон целого города, поселили в его канализации неведомое чудовище, устроили переполох на кладбище, вырезали представителей редких существ и призвали дракона на головы несчастных деревенщин". Его тело падает бесформенной грудой, пронзенное в десятке мест. "Паршивые из нас герои".

Боли нет – уже нет смысла ее чувствовать. Глаза четверки закрылись, груди опали, тела перестали трепыхаться. Все ушло в темноту. Оставшиеся бандиты удивленно таращились на то, как убитые внезапно поднимаются в воздух, подхваченные иссиня-черными потоками, изливающимися из их тел вместо крови, от которых в глазах все расплывалось, а уши страдали от жуткого скрежета. Достигнув пиковой высоты, тела разлетелись на миллионы частиц, ударной волной разметав таверну и окружающие вековечные деревья.