Копаница Василий Федорович. Родился в 1918 году. Младший брат моей бабушки, великий дядя, как иногда называют родственников по этой линии. Закончил ускоренные курсы в военно-техническом авиационном училище в г. Бишкеке (позднее - Фрунзе). В 1941 г. оказался в на передовой под Минском, где попал в плен, в один из самых мало исследованных концентрационных лагерей - Шталаг № 308 Е, находившийся около городка Нойхаммер в Германии, почти на границе с Польшей. Погиб в этом же лагере в ноябре 1941 года.
Его судьба, как и судьба миллионов наших соотечественников, напоминает нам, что Советский Союз не просто победил в этой войне, наши деды погасили тогда огонь войны своей кровью, задавили, задушили своими муками и страданиями. Поэтому вновь напомню, что День Победы - не просто праздник, но День Поминовения, со слезами на глазах.
ШТАЛАГ № 308
Среди густого векового леса ровная площадка песчаной земли обнесена сеткой проволочного ограждения. Деревья почти вплотную подступали к огороженному прямоугольнику. Желтоватые полосы с покрытой зыбью песчаной поверхностью лентами отделяли зеленую чащу от аккуратного ряда столбов с колючей проволокой.
Ветер раскачивал верхушки высоких исполинов, шевелил их ветви, гулким шепотом вихря пробегал поверху, но внизу, на земле, никогда не ощущалось его присутствие.
Лесная лысина, сверху напоминавшая гигантскую рамку с тучами шевелящихся тел, издавала разноголосый гул сотен тысяч людей, который усиливался отражением от деревьев, поднимался вверх и растворялся в голубой синеве неба.
Перед единственными входными двойными воротами, затейливо скрученными из колючей проволоки, по обеим сторонам с внутренней стороны, образуя проход, расположены в ряд по три клетки размером 2x2 метра из той же проволоки. Это карцеры. Все заполнены. Свободных нет. Чем-то провинившиеся имеющие силы стоят, шатаются, переступая с ноги на ногу. Большинство лежат, свернувшись калачиком, с острыми выпирающими лопатками...
Тысячи советских военнопленных в одиночку и группами бесцельно бродят по этому загону. Ярмарочную пестроту напоминает разнообразие форм и расцветок одежды заключенных. Летние гимнастерки, шинели, гражданские костюмы, плащи, демисезонные пальто, сорочки. Грязные, небритые лица на грани истощения. Воспаленные глаза. Стиснутые рты...
Вторая половина сентября 1941 года.
В хорошую погоду днем тепло, но ночи страшны. От холода, пронизывающего и леденящего, нет спасения. Единственное сооружение внутри загона — бетонная уборная, которая укрывает от стужи несколько десятков пленных, которые стоя спят, согревая друг друга. От невероятной тесноты упасть невозможно, но кто упал — верная смерть. Места на ночь в уборной захватываются днем.
Холод заставлял зарываться в землю. Песчаный грунт легко поддается разработке. Небольшими группами в 2–3 человека желающие роют ямки, чтобы можно было, прижавшись, сидеть в них. Кто имеет шинель или пальто, укрываются сверху. Так по лагерю ежедневно появлялись бугристые участки с сотнями ямок, которые зачастую превращались в могилы для тех, кто не успевал выбраться из них при стихийном наскоке обезумевшей толпы.
Почти каждый день для развлечения администрация лагеря перебрасывала через колючую проволоку в толпу руками охранников брюкву. Перебрасывали в разных местах и в разное время. Потерявшие от голода и холода разум тысячи людей набрасывались на брюкву. Они метались по лагерю от одного места переброса к другому. Десятки трупов и сотни покалеченных оставались на местах трудновообразимых свалок. Ямки-укрытия затаптывались со всеми теми, кто не успевал выбраться из них, и бугристые участки превращались в ровные поля с торчавшими вверх руками, ногами, туловищами.
Изуверы с удовольствием бросали брюкву именно в изрытые места лагеря, где и образовывались наиболее сильные свалки.
Несмотря на постоянную опасность быть заживо погребенными, холод заставлял рыть новые укрытия, которые на следующий день или через день опять превращались в могилы.
Сознательное и хладнокровное истязание советских военнопленных голодом, холодом и всевозможными садистскими истязаниями производились систематически изо дня в день.
Сохраняя все меры предосторожности, можно было предохранить себя от последствий всевозможных провокаций, но от голода, холода спасения не было. Каждый день уносил оставшееся силы. Поползли слухи о попытках людоедства. Нужно было что-то предпринимать, что-то делать, иначе неизбежная смерть.
Решили делать подкоп под колючую проволоку. В группе из десяти человек. Место для подкопа выбрали на участке, где лес почти вплотную подступал к ограждению. Начали копать руками в промежутках вспышек осветительных ракет, которые охрана запускала с пунктуальной точностью через каждые 30 минут. Две ночи — и более чем 5-метровый проход через предзонник почти на метр углубился в полосу проволочного ограждения. Около четырех метров ограждения надеялись пройти гораздо легче и быстрее, так как не нужно было маскировать траншею сверху. Две ночи напряжения физических сил и нервов прошли быстро как никогда. Не чувствовалось холода, голода. Все были воодушевлены. Мучительно переживали моменты наибольшей опасности. Самым опасным было совмещение нахождения обходного патруля против подкопа в момент освещения ракетой. Но все прошло благополучно. А в полдень следующего дня, ворвавшись в лагерь, охрана палками и прикладами отделила от общей массы в районе подкопа несколько сот русских. Появились офицеры. Подкоп обнаружили по случайному обвалу около ограждения. Солдаты со злостью завалили остальной участок.
— Кто покажет, кто делал это, пойдет работать на кухню.
Гробовое молчание.
— Если через пять минут не будут выданы, кто копал, все будут расстреляны.
Слышен простуженный надсадный кашель, тяжелое дыхание, несдержанные глухие стоны.
Погнали к выходу. Раскрыли ворота. Проходим мимо проволочных одиночек, в которых доживали последние часы в чем-то провинившиеся товарищи.
Конец. Может, это и к лучшему...
Использован текст мемуаров участника Нюрнбергского процесса, выжившего в Освенциме советского военнопленного Погожева А. А.: Издание: Погожев А. А., Стенькин П. А. Побег из Освенцима. Остаться в живых. — М.: Яуза, Эксмо, 2005.