Ю. М. Низовцев.
Новый взгляд на свободу как стремление сознания к изменению себя в своем существовании в условиях сопротивляющейся среды в сопоставлении с воззрениями на свободу мыслителей от античности до современности.
Аннотация
Каждый хочет быть свободным и счастливым, но не знает как. Советы, исходящие со всех сторон, - в основном, обыкновенное надувательство. Нельзя говорить о том, чего ты не знаешь. А кто же знает, что, на самом деле, такое свобода и счастье? Поэтому сначала надо определить принадлежность свободы и выяснить её предназначение. Пока ясно только, что свободы, как её ни понимай, не добьёшься без постоянного осознанного поиска путей устранения всего мешающего, освобождения от всего лишнего. Ведь с гирей на шее трудно быть довольным и ласковым. В проблеме свободы, жизни и сознания запуталась психология, до сих пор не определилась философия. Надеюсь, Вам будет интересно узнать о совершенно новом подходе к этой проблеме, не разрешенной до сего времени.
Если Вам понравится эта книга, Вы можете приобрести ее и другие мои произведения, в том числе и не опубликованные на Проза.ру на сайте Литрес. и Google Play.
Ключевые слова: развитие, сознание, жизнь, свобода, хаос, необходимость, воля, созидание, неудовлетворенность, разрушение.
Содержание
Глава 1
Принадлежность и предназначение свободы в жизни человека.
Глава 2
Критический обзор основных соображения мыслителей прошлого о свободе - от античности до современности.
Глава 3
Неудовлетворенность сознания и его производные состояния созидания и разрушения как потенциальная свобода сознания.
Покой нам только снится.
Александр Блок
Свобода – сестра хаоса.
Нет свободы без стремления, а стремления – без недовольства собой.
Глава 1
Принадлежность и предназначение свободы в жизни человека.
О понятии свободы дебаты идут не одну тысячу лет. Однако смысл свободы до сих пор непонятен, трактовки односторонни или маловразумительны.
Кто-то понимает её как волю, другие распространяют это понятие на природные явления, третьи привязывают её к человеческому выбору, четвертые связывают её с необходимостью, пятые полагают, что человеческая свобода зависит целиком от общества и им определяется, шестые вообще отрицают свободу, заменяя её предопределенностью, седьмые полагаются во всём на Бога и т. д.
Приведем некоторые определения свободы.
Свобода – идея, отражающая такое отношение субъекта к своим действиям, при котором он является их определяющей причиной, и они непосредственно не обусловлены природными, социальными, межличностно-коммуникативными и индивидуально-родовыми факторами.
Тут свобода есть сначала идея, потом отношение и, напоследок, причина. Не слишком ли много разнородных понятий? В этом определении внешне всё кажется весьма правдоподобным, но сводится к человеку, который считается причиной свободы. Это и так понятно. Но, что же такого имеется в человеке, чтобы он стал причиной свободы, не раскрывается.
Свобода есть господство над обстоятельствами со знанием дела.
Здесь свобода – это знание, благодаря которому всё должно получиться. А если знания не помогут, то, что же, свобода исчезнет? Знание, информация – это некоторые условия для проявления свободы, но условия отнюдь не достаточные. Знание может быть и без употребления и с неадекватным употреблением. Кроме того, в знании нет действия – само по себе оно мертво: информация без использования превращается в склад. Знание, в принципе, не может быть полным, а у человека оно в значительной степени есть дезинформация, следуя которой он приходит к краху. Тут, скорее, обстоятельства господствуют над нами, и человек – их жертва. Не зря говорят: «Многие знания – многие печали».
Свобода – это способность делать выбор на основе различения добра и зла.
Это определение свободы тоже утверждает приоритет знания для свободы, только не дела, а неких моральных категорий, что, само по себе, целая проблема. Этого до сих пор никто не знает. Для одних нечто кажется злом, для других это же – добром. Какая уж тут свобода! Такой способности ни у кого нет и быть не может хотя бы потому, что в нашем мире вся жизнь основана на противоборстве, а для человека цель, стремления его соперника никак не может быть добром и часто сулит ему гибель. Абстрактного же добра или зла не существует.
Свобода – возможность проявления субъектом своей воли на основе осознания законов развития природы и общества.
В этом определении к знанию, о котором было сказано выше, добавляется воля как некое усилие в помощь знанию. Осознать даже вроде бы правильные законы, хотя во многих случаях, законы, формулируемые ограниченными людьми, отнюдь не истина, а заблуждение, например, законы общественного развития, недостаточно для их адекватного применения. Поэтому подобное применение воли на основе законов может привести не к свободе, а к неволе, что в истории случалось слишком часто, особенно в России.
С другой стороны, если под волей понимать осознаваемое желание человека в форме побуждения к сознательному управлению своими поступками для достижения поставленных целей, совпадающих с его мотивами, или опредмеченными потребностями, а также то, что воля - продукт отчасти генетический, но относящийся к программе самосознания, отчасти воспитывающийся окружающей средой, то воля, как и знание, не может быть причиной поступков человека.
Воля – больше стимул, она побуждает человека действовать с той или иной степенью настойчивости, решительности, инициативности, но она сама по себе или в сочетании со знанием вместо свободы может отдать человека в рабство предмету или идее, к которым она заставляет его идти, воля принуждает человека совершать поступки в соответствии с выбранной целью, то есть - не свободно, а вынужденно. Не она принимает окончательные решения, она только способствует их достижению.
Воля - продукт неудовлетворенности самосознания окружением, и прямого отношения, в частности, к сознательному управлению обстоятельствами не имеет. Воля может служить в основном для преодоления препятствий по дороге к цели.
Воля есть стремление вовне, а свобода не может находиться снаружи человека – она не подарок. Воля поддерживает активность человека или подавляет ее, но не определяет. Поэтому к воле приходится добавлять свободу в качестве самоопределяющей категории в действиях человека. И опять выходит, что свобода отнюдь не совпадает ни с волей, ни со знанием и что она такое - непонятно.
Свобода есть то, что позволяет человеку в соответствии с его целями оперировать предметами внешнего мира.
В этом определении свобода уже является заместителем Бога, дозволяя человеку жить, но, так же как и Бог, является неизвестно чем. Определение тут, как таковое, отсутствует.
Свобода – наличие возможности выбора вариантов исхода события. Отсутствие выбора вариантов исхода события равносильно отсутствию свободы.
В данном случае «бедная» свобода попадает в зависимость от выбора. Выберешь не так или не видишь выбора, значит, нет у тебя свободы? Тут свобода ставится в зависимость от внешних обстоятельств. При такой свободе человек ничем не отличался бы от компьютера, который, к тому же, лучше умеет выбирать.
Свобода есть один из видов проявления случайности, направляемой свободой воли (намеренность воли, осознанная свобода) или стохастическим законом (непредсказуемость исхода события, неосознанная свобода), то есть нечто противоположное необходимости.
Здесь свобода – ухваченный волей произвол. Если свобода - противоположность необходимости, то люди не смогли бы случайно создать целую цивилизацию и много чего в ней сделать не случайно, а осознано и целенаправленно. Многое из того, что люди делают, исходит из их потребностей, которые возникают не произвольно. Даже желания человека не являются произвольными, а исходят из его представлений, которые формируются окружением.
Свобода есть страх, освобождающий человека от всех условностей действительности.
Данное определение сводит свободу к ничто. Человека в нем не видно. Освобождаясь от условностей, которые и представляют общественную жизнь, он освобождается от самого себя. В таком случае свобода ему ни к чему.
Свобода есть человек, свободно проецирующий себя на свободно выбранную цель.
Здесь Ж. П. Сартр сильно перегнул палку, сказав три раза про свободу, но так и не определив ее, отметив, правда, что свобода и свободный человек – одно и то же. Конечно, без человека в нашем мире свободы не существует, но что же все-таки заставляет его «проецировать себя на свободно выбранную цель». Может, это и есть свобода? На этот вопрос ответ Сартр не дал.
Любопытно, что здесь нет ни одного четкого определения свободы. Все «определители» «ходят вокруг да около». Создается ощущение, что они определяют свободу наподобие слепых, ощупывающих разные части слона: один, трогая хобот, говорит, что слон похож на змею, другой, ощупывая ногу, утверждает, что слон напоминает столб.
Все эти смутные представления о свободе указывают на то, что их авторы не знают к чему ее можно отнести, что она есть на самом деле и каково ее предназначение.
Все эти представления о свободе фрагментарны, хаотичны, часто ложны, местами поверхностны. В лучшем случае они выхватывают отдельные стороны свободы, но прояснить её истинную сущность не в состоянии.
Если понимать свободу буквально – как господство над обстоятельствами, то такой свободы не может быть даже у Господа Бога, не то что у человека.
Что же она такое? Откуда взялась? Для чего нужна?
Если не ходить далеко, а вспомнить народные песни, в которых славится стремление человека к свободе и проклинается неволя, то видно, что народ понимает свободу как стремление человека не в тюрьму, а к лучшей доле. Значит, народ выражает недовольство тем, что есть, а освободиться от него предполагает только стремлением. Почему бы народной мудрости не послужить в качестве основы для определения свободы?
Правда, людям кажется, что свобода находится где-то снаружи. Но там может быть, в лучшем случае, только цель стремления, которая может быть достигнута, а может быть, и нет. Где же тут свобода? С целью она не совпадает. А вот стремление у человека есть всегда, поскольку стремление – это осознанное желание. Покажите мне того человека, который ничего не желает. Даже перед смертью человек испытывает желание не умирать, если жизнь у него хороша, и он к ней привык, либо, когда уж становится совсем невмоготу, стремится умереть поскорее, чтобы долго не мучиться.
Снаружи много чего есть: ветер, леса, горы, другие люди. Можно, конечно, залезть на гору, поставив себе такую цель, Только, вот, свободу там не найдешь.
Отсюда ясно, что свобода может быть только в человеческой голове, которая соображает, где лучше, а где хуже, и стремится к лучшему, не удовлетворяясь худшим. Если же человек почти всем удовлетворен и особенно никуда не стремится, то любая свобода, предоставляемая ему извне, его будет только пугать и раздражать, поскольку она может уничтожить его ничтожное благополучие. Низкий уровень сознания, как правило, не требует освобождения, а желает покоя и покровительства.
Если же обратиться к анализу, то для понимания того, что такое в действительности свобода требуется сначала решить два вопроса: о принадлежности свободы и её истинном предназначении.
Никто не станет возражать, что наивысшим созданием сущего являются сознательные существа. Без них мироздание сразу омертвляется и становится ненужным. Можно спорить, откуда взялось сознание. Однако ясно, что как бы скупо оно не выражалось в людях, любое сознание, как творящее образование, представляет собой внешний вид чего-то большего.
Сознание, по сути дела, представляет человеку мир так, как оно может, поскольку все человеческие представления об окружающей среде изначально даются ощущениями. Человеческие ощущения, несмотря на добавление к ним различных приборов, весьма ограничены в своих возможностях. Они несут, по-видимому, лишь некоторую часть информации об окружающем нас мире. Эта часть в переработанном виде у нас и остается. В этом отношении получается, что затрагиваемый объект превращается в субъект, то есть человек на основе данного ему формирует собственную реальность. Если бы все его датчики-ощущения давали ему иную информацию о мире, то и мир был бы совсем иным, да и человек превратился бы в другое существо.
Однако главным является то, что человек, действуя, так способен перерабатывать получаемую информацию, что из нее извлекается новое для него и это новое он может использовать для своей деятельности, снова вырабатывая новое методом проб и ошибок. При этом он использует собственные накопленные внутренние ресурсы в виде памяти, результатов общения, воспитания, навыков, опыта, сложившихся представлений, соображений, непрерывной работы аналитико-синтетических центров, воображения с участием всей сферы чувств. Этот процесс протекает в большей степени сознательно, а не просто отражательно. Иначе говоря, люди, объединяясь, изменяют мир и себя вместе с ним. Даже не столь важно, в какую сторону идут эти изменения, сколь важно, что они вообще идут.
Несмотря на все человеческие достижения, мы все еще не представляем себе, чем в действительности мы обладаем и что стоит за сознанием.
Маловероятно, что знания о сознании станут намного больше, хотя бы потому, что оно является внешним выражением образований из иных миров, о которых мы ничего не знаем и ничего не узнаем в нашем «низшем» мире, но, как бы то ни было, благодаря представительству этих миров у нас каждый человек своей частицей-сознанием, малой, незаметной, но ключевой не только здесь, но и везде, так же приобщен к миру разума, творчества и развития.
Выходит, что ключевым звеном и в нашем мире является сознание.
Вы можете возразить: причем тут сознание, если его соотносить со свободой. Вот, например, человека посадили в тюрьму. Его ведь лишили свободы? Значит, человеческой свободой управляют внешние силы. Кажется, что это действительно так. Однако если вдуматься, то видно, что каждый человек находится в своего рода тюрьме из своих поступков, иллюзий, скованности отношениями с другими людьми, природными, бытовыми и другими обстоятельствами, одним словом, эта тюрьма – бытие. И от него никуда не деться. С другой стороны, человека в ту же реальную тюрьму приводят, как правило, его собственные ошибки, недостатки, решения, которые родились в свое время в основном довольно свободно и «со знанием дела» в голове сидельца и винить в полученном тюремном сроке надо самого себя. Получается, что, по крайней мере, некоторые совершенно свободные решения, например, по глупости, излишней самонадеянности или недомыслию могут привести к фатальным последствиям. Значит, источник свободы находится все-таки в голове, в сознании, а не у дяди снаружи. Это же означает, что свобода – не всегда замечательно, а часто совсем наоборот. Это же означает, что свобода предполагает ответную реакцию на свое конечное действие. Сознание должно эту реакцию предугадывать, то есть быть ответственным, или быть готовым принять все последствия своего решения на себя.
Таким образом, сознание может быть разным по уровню, проявляться индивидуально, но оно должно обладать рядом свойств, иметь способность переходить из одного состояния в другое, поскольку в условиях человеческой жизни оно стиснуто со всех сторон всевозможными ограничениями материального и общественного существования.
Иначе говоря, практически невыразимое для нас свободное создание – душа – попадая в столь ограниченные рамки человеческого существования, все равно не может не сохранить свой свободный дух в том или ином виде, что зависит от ее собственного уровня развития. Кроме того, способность выходить за рамки обыденности, за рамки любого порядка необходима ей для выявления еще неизведанного, создания нового для себя и для других и, вместе с тем, для собственного обновления, узнавания, изменения и дальнейшего развития, без чего ей тут вообще делать нечего.
Развитие для души – это всё. Поэтому свобода первоначальной, еще неразвитой, души есть выбор той человеческой жизни, которая соответствует достигнутому ею уровню развития, то есть тому, чего она еще не знает, не испытала и, вместе с тем, тому, что она способна осознать и преодолеть. Свобода души – это также ее стремление к тому, что ей более по нраву и чего ей больше хочется. Но свобода ее – и это главное - коренится в том, что она, сравнивая себя с близкими ей душами, видит свои недостатки, упущения, слабости, и неудовлетворение нынешним своим состоянием ведет душу к изысканию возможностей для устранения видимых ею собственных недостатков.
Чтобы полностью освободиться от того, что она уже накопила и узнала в других жизнях, во избежание подсказок оттуда, увода в сторону от намеченного, душа перед переходом в наше измерение и перед своим новым рождением в теле блокирует собственное «Я», появляясь на свет как бы «чистым листом», готовая к новым задачам, новым испытаниям, новым решениям в своем автономном существовании как человек с чистым сознанием.
Происходит как бы падение души из «высоких сфер» в наш «грубый» мир, который ей в течение всей человеческой жизни будет противостоять. За нее - сохранившееся у нее самосознание, с вкорененной в нее свободой, против нее, точнее, ее сознания весь остальной мир и более всего такие же как она люди, имеющие собственное сознание и собственные цели, иногда совпадающие с ее целями, а часто им противоречащие. Насколько она «поднимется» или «опустится» в этом мире, или смирится с ним, настолько ее сознание и изменится.
В любом случае, это добровольное решение души в своем чистом сознании противопоставить себя нашему ужасному миру, ограничивая свою первозданную свободу, надо уважать. Не столь важно, что у нее получится, сколь важно то, что она делает это, чтоб не стоять на месте. Когда-нибудь все равно получится. Все люди вокруг – это те же чистые поначалу сознания, которые подвергают себя добровольно соблазнам, искушениям, страхам антагонистичного мира, построенного на взаимном пожирании друг друга и единственное, что у них есть – это встроенная в их сознание свобода, то есть стремление по мере сил вперед, к новому. У многих из них заблуждения так велики, что их считают злодеями, но они со временем, узнав, что такое злодейство, искупят в других жизнях свою вину великими подвигами или великими жертвами.
Таким образом, сознание должно обладать возможностью выхода за пределы любого установившегося порядка. Иначе оно не может по своей сущности, и, если допустить, что такая возможность исчезает, то сознание уходит так же, как оно уходит из человека в момент его смерти.
Понятно, что без возможности выхода за рамки любого порядка сознанию не обойтись, и значит, ему, а больше, собственно, и некому в известном нам мире, должна принадлежать эта возможность освобождения, или просто свобода.
Отсюда вытекает, что предназначение свободы состоит в обеспечении для сознания постоянного процесса развития в жестких тисках материального мира в облике всё время сменяющихся носителей сознания, коими являемся мы, смертные существа, в отличие от сознания - внешнего проявления бессмертной души.
Свобода – это не какая-то запасная часть, встроенная в сознание. Свобода – это не господство над обстоятельствами, а это - естественное состояние сознания, совокупность его стремлений, изначально обусловленных его неудовлетворенностью собой, причем стремления сознания могут иметь разную природу - как внутреннюю, не имеющую явных причин, так и внешнюю, которая диктуется той или иной необходимостью. Абсолютную, не связанную ничем свободу душа, сознание в мире иметь не может, потому что душа всегда находится в развитии, а достижение абсолютной свободы, когда нет препятствий, которые надо преодолевать, есть конец развития.
Поэтому, при наличии сознания в человеке, если, например, он не в обмороке, человек всегда свободен, то есть он всегда имеет те или иные стремления, которые ему насильно или закономерно не навязываются. Однако человек не плавает в вольных волнах эфира, он живет, и со всех сторон его давят как чисто физические факторы, так и «обкладывает своими флажками» общественная среда.
В природе всё и вся пытаются пожрать друг друга, в сформировавшемся обществе, не буквально, но происходит нечто похожее.
Жизнь человеческая мало стоит, она коротка, несовершенна, занята, кроме, собственно, выживания, как правило, пустяками, проблемами пропитания, стремлением обойти ближнего, выхватить кусочек власти, денег, славы, почестей или, хотя бы, покоя. Что было вчера, забывается сегодня.
Всё это было бы похоже на детскую игру, если б не масса бед и страданий, которые сопровождают все эти краткие жизни, и от них не спасают ни деньги, ни почет, ни слава, ничего.
Число людей на Земле растет, подавляющая часть их живет хуже животных. Выделившаяся, меньшая часть, внешне процветает, а на самом деле разлагается, паразитируя на остальных. И за это они ответят и им будет стыдно перед собой. Но у них будет, и не одна, возможность искупить свою вину.
Вот в какие условия попадает свободная и чистая до того душа, проявляющаяся в человека в виде сознания, что собственно и делает его разумным существом.
Как ни парадоксально, именно сопротивляющаяся, враждебная среда нужна душе и, значит, человеческому сознанию. В нашем несовершенном мире действуют только первоначальные души. В своем благостном мире они, как дети у любящих родителей, не знают ни горя, ни зла, да и вообще мало себе представляют, каково оно есть на самом деле. И, так же, как детям, им нельзя вечно сидеть у любящих родителей, и так же как выросшие, но еще неразумные дети отправляются в жизнь волей-неволей, души отправляются к нам, сюда. Только, в отличие от людей, они не умирают после жизненных мытарств, болезней, голода, войн, просто старости, а возвращаются в свой мир, осознать содеянное – что же они, свободные создания, натворили в этом противоречивом мире, где господствует необходимость?
И они возвращаются назад исправлять содеянное ранее, в другом облике, но с прежней душой, жаждущей изменений.
Отсюда ясно, что у сознания имеется как внутренняя, так и внешняя свобода. Внутренняя, или, как у нас говорят, творческая свобода может быть безграничной, точнее, она ограничивается только возможностями индивидуального сознания, достигнутым им уровнем; внешняя свобода – определяется, с одной стороны, средой, с другой стороны, уже достигнутым уровнем сознания индивида.
Сознание одной своей частью, точнее, в одном своем состоянии, намечает цели, создает проекты, в другом состоянии пытается спланировать освобождение дороги этим проектам, а воля, в виде сочетания инстинктивно-природных качеств, плодов воспитания, обучения и желаний создает необходимое напряжение, усилие, побуждает человека к действию, чтобы добраться до поставленной цели.
Эти цели могут быть до смешного ничтожными, мелкими, жалкими, эгоистичными, негативно направленными, но могут быть и благородными, великими, бескорыстными. Собственно, качеством цели и определяется достигнутый уровень сознания. И в своей глубине сознание знает, что оно есть на самом деле, на что способно, чего ему не хватает и, соответственно, сокрушается или гордится собой и строит планы своего дальнейшего совершенствования.
Иначе говоря, свобода – это то состояние сознания, которое, исходя из неудовлетворенности собой, высвечивает пространство, необходимое для проводки подготовленных сознанием в другом своем состоянии проектов, частично компенсирующих эту неудовлетворенность, а воля, как производная от природы и воспитания-обучения часть личности, по команде сознания побуждает человека к действию, к преодолению им выявленных и неожиданных препятствия к цели.
Тем самым проект или заготовка, или еще что-то, замысленное сознанием в соответствующем состоянии размышления, созидания как бы доставляется возможным для конкретного человека волевым усилием по «коридору», выявленному сознанием и освобождаемому человеком в соответствии с планом этого освобождения, подготовленным сознанием в своем состоянии разрушения возможных препятствий, до места его реализации, где человек начинает действовать, будь то строительство дома или написание поэмы, получая временно определенное удовлетворение.
Без свободного состояния сознания, то есть состояния неудовлетворенности собой, требующего иного - изменений, движения вперед, без создания необходимых для этих изменений условий в виде планов преодоления препятствий для подготовленного ранее сознанием в его мыслящем состоянии проекта, без воли, побуждающей человека, преодолев препятствия, указанные ему сознанием в свободном состоянии, начать осуществлять проект, развитие как человека, так и его души, сознания не было бы возможно.
Неудовлетворенность сознания, определяющая основные стремления человека, – это не ощущение какого-то недовольства, типа – ресница попала в глаз, - а осознание душой собственного несовершенства.
Созданные в мыслящем состоянии сознанием проекты просто «зависли» бы в нем, не будь этой неудовлетворенности, что обеспечивает стремление к достижению поставленной цели, которую сознание посчитало необходимой в данный момент, а воля побуждает человека идти по намеченному пути до цели, преодолевая или обходя препятствия. Да и сами цели появляются в сознании только благодаря его вечной неудовлетворенности собой, и, значит, стремлением изменить себя через сущее.
Таким образом, в человеке во время этого процесса реализации проекта, совершения поступка или действия сочетаются под эгидой сознания свобода, необходимость и воля.
Сама же процедура проявления состояния свободы сознания такова. Сначала сознание отражает наличие только того окружения, которое соответствует его стремлению, основанному, в свою очередь, например, на некоей своей неудовлетворенной потребности, сканируя все вокруг. Однако перед этим сознание внутри себя фиксирует данную неудовлетворенность, создавая на базе имеющихся у него представлений образ того, что бы ему хотелось. Этот образ может быть весьма расплывчатым, но именно он задает направленность движения. Поэтому сознание сканирует окружающее пространство, отыскивая подходящие предметы или ситуации. Если оно их находит, то реализует так или иначе, если нет, то сознание определяет препятствия к созданному образу стремления и пути их устранения. Удастся ли ему в человеческих действиях добиться желаемого – другой вопрос. Но, собственно, в сознании вопрос уже решен. Эта картинка проявляет работу свободы сознания человека в его практических действиях.
Мы в данной работе пытаемся прояснить проблему свободы, считая, что она не существует вне индивидуального сознания, которое формируется только в сообществе разумных индивидов, зависит от уровня сознания конкретного индивида, находящегося в конкретном сообществе и, таким образом, полагаем, что индивид свободен настолько, насколько высок приобретенный им уровень сознания.
В свою очередь, уровень сознания определяется фактором времени, то есть событиями, в которых участвует сознающий субъект. Поэтому свобода, как состояние сознания, в отношении внешнего мира на начальной стадии развития человеческих сообществ, практически, не проявлялась - правила необходимость выживания. Затем сознающий субъект начал понимать, что окружающая его среда с существующими циклами и обращениями поддается преобразованию, человеческие сообщества начинают изменять среду, формируя собственную реальность, переустраивая, меняя окружающий его порядок, в которой человек получает возможность сомневаться, выбирать, проектировать, действовать, то продвигаясь вперед, то откатываясь назад.
С течением времени технологическое развитие цивилизации приводит человека к осознанию своей власти над природой с определенным освобождением от ее пут. Человечество получает возможность кардинально менять условия существования, численность его растет. Кажется, что и человеческая свобода должна расти. Однако оказывается, что уровень технологического развития, то есть внешнее, не является определяющим для роста свободы человека. Общественные отношения, расширив диапазон выбора жизненных возможностей человека по сравнению с архаичным обществом и доведя его до демократического выбора общественного устройства, сузили индивидуальный выбор человека до того предела, при котором он способен только существовать в отведенных ему рамках общества потребления. Каждый человек прекрасно осознает, что развернуть своё потенциально свободное сознание, все время образующиеся у него устремления вовне, ему не очень-то есть куда.
Так что декларированная свобода, как кажется, предоставляемая обществом человеку является иллюзорной, а сам он способен, хотя часто и желает иного, к немногому. Это еще раз доказывает, что свобода не приходит извне, а зависит, прежде всего, от внутреннего состояния человека и соответственно общества, состоящего из людей, которое на этой основе формируется.
Как видно, проблема свободы является более сложной, чем это представляется первоначально.
Свобода отнюдь не является непосредственным свойством мироздания, природы. Напротив, там действуют строгие законы, которые, в частности, контролируют существование и развитие материальных миров и различных измерений, не позволяя им развалиться. А соотношение неопределенностей всего лишь говорит об уровне нашего понимания действительности, но не о наличии у мироздания свободы воли, свободы действий.
Свобода не существовала ни до мироздания, ни до Бога, как например, считал Н. А. Бердяев.
Тут могут быть два допущения.
Первое состоит в том, что если актом творения из Ничего был создан мир (в это верит Бердяев), то, как известно, ни жизни, ни, тем более, человека, в нем сначала не было. Неживой материи свобода не нужна, её «удовлетворяет» порядок собственного движения. Да и кому нужна сама неживая материя, не осознающая сама себя, как таковая, если только не для основы чего-то еще? Откуда же тогда в нашем мире взялась свобода? Значит, ее вместе с человеком сотворил Бог, сотворивший перед этим органическую жизнь, которой тоже не дал свободы. Так что в этом случае соображения Бердяева относительно первозданности свободы, ее появлении из бездны, из Ничто выглядят неубедительно.
Второе допущение состоит в том, что из Ничего нельзя произвести что-то. Значит, это что-то существовало, в нашем понимании времени, всегда. При таком допущении, если все, в том числе и разум были всегда, то Бог в качестве первотворца не нужен. Значит, и свобода была всегда, но не у природы, которой осознание себя не присуще, а у разума [1].
Первое допущение относительно возникновения всего сущего, характерное для связанного, религиозного сознания, опирается только на воздействие извне, на чудо и выглядит неубедительно.
Второе допущение выглядит более правдоподобным, так как в нем нет ничего внешнего и никаких чудес.
Что касается противопоставления Бердяевым идеального духа и "грубой" материи, бытия в том отношении, что материя не может иметь духовности, то, судя по последним экспериментальным данным и теоретическим моделям, в частности, теории суперструн, наша вселенная имеет более десяти измерений. Поэтому возможно допущение, что эти измерения, с точки зрения плотности материи, располагаются как бы лестницей, подходя у ее вершины к точке сингулярности, причем, так называемая,точка сингулярности характерна отсутствием в ней пространства и времени. Получается, что возможны измерения, где материи, в нашем понимании, практически нет и разум, находящийся там, хотя и не бесплотный, но иной. По-видимому, души нисходят в наш мир оттуда, проходя всю «лестницу» различных измерений снизу доверху, в чем заключается их цикл развития в нашей вселенной. Вариантов тут может быть множество, в том числе и известный вариант голографических вселенных, где всё многообразие миров является вторичным и каждая их частица является всего лишь голографической проекцией единой реальности. Иначе говоря, как кажется, постоянные структуры есть лишь относительно автономные подчинённые сущности, проявляющиеся из цельности текучего движения и затем растворяющиеся обратно в него в нескончаемом процессе становления. [1]
Как бы то ни было, понятно, что разумное образование из другого измерения может удержаться в нашем измерении только с помощью создания нашего мира, например, в виде симбиоза высокоорганизованного животного и полевого образования неизвестного нам типа, которое мы называем душой. Этим самым временно соединяется вечная душа и конечное тело, образуя человека.
По-видимому, иных вариантов, кроме того, что свобода принадлежит разуму, сознанию, не имеется. Она существовала, существует и будет существовать, доколе существует разум, как его неотъемлемое состояние, способное моделировать нарушение порядка без допущения хаоса и, тем самым, способствовать развитию. Тем свобода, как всегдашняя неудовлетворенность сознания и ценна, что она не позволяет разуму опуститься до застоя, покоя и благополучия. Она не дает заснуть разуму, не позволяет ему впасть в уныние и она всегда находит для разума пространство выхода из любого положения.
Можно сказать также, что свобода есть способность души, внешним проявлением которой является сознание как частицы Высшего разума, противодействовать любым обстоятельствам. Степень этой непокорность обстоятельствам в планировании своих действий и успешность этих действий зависит от уровня развития конкретного сознания.
При поверхностном рассмотрении кажется, что свобода индивида колеблется между двумя крайностями: необходимостью и произволом. Если понимать под необходимостью какой-то внешний порядок, не входящий в структуру сознания, но отражающийся в нем, а произвол, как хаос, то представляется, что свобода должна считаться с существующим порядком и не доходить до хаоса.
Однако, как мы показали выше, это лишь верхняя часть айсберга.
Граней у свободы, как состояния сознания человека, много, но само существование подобного состояния означает, что человек способен противодействовать чему угодно, нарушать любой сложившийся порядок ради приобретения новых знаний, новых ощущений, открытия новых горизонтов, не считаясь ни с какими условностями бытия.
Для обыденного индивидуального поведения свобода представляется человеку возможностью делать, что угодно, что душа пожелает, быть вольным, как ветер. Это представление полярно обыденному распорядку жизни, где даже бездельник вынужден есть, пить, одеваться, учитывать желания и соображения тех, кто за ним ухаживает и т. д., то есть жизненный распорядок заставляет человека делать совсем не то, что он хотел бы сей момент.
Отсюда возникла идея свободы как мечты о том, что, вот, если бы мне было позволено, то я сделал бы такое… А дальше мысль не идет. В глубине сознания человек понимает, что даже если допустить возникновение подобной ситуации, он потеряется: не будет толком знать, что делать или начнет делать глупости.
Обыденная жизнь для человека – болото, свобода для него – полет. Но если в болоте он вместе с другими может как-то копошиться, то летать самостоятельно он не умеет. Однако ограниченность в действиях не означает отсутствие свободы для человека. Она всегда с ним, в его сознании, раз он принимает сознательно решения, которые отнюдь не всегда диктуются той или иной необходимостью, и производит действия в соответствии с ними. Человек не понимает, что свобода находится в его сознании. Поэтому и существует выражение: стремиться к свободе как к чему-то внешнему, тогда как, на деле, внешнее есть всего лишь средство для возвращения человека к себе, к своей душе.
Для деятельности в обществе, для ежедневной работы свобода представляется человеку пространством, где он смог бы действовать по собственному разумению, без давления со стороны, выбирая то, что нравится и, делая это так, как получается. Но это тоже не выходит ни у кого.
Поэтому в течение жизни человек осознает на практике, что свободы, как чего-то внешнего, которое он смог бы получить и в которой смог бы жить, не существует, в отличие, например, от хлеба, крика, суеты, в общем, времени и пространства.
С другой стороны, человек не производит свободу как пряжу, она, по сути, от его действий непосредственно не зависит, напротив, действия его, в значительной степени, вынуждаются обстоятельствами до самой могилы.
Отсюда видно, что свобода может быть только состоянием сознания, зависит от его уровня и меняется вместе с ним. Высокий уровень сознания означает высокую степень вероятности преодоления человеком любых препятствий, высокую степень его свободы, способность к развитию, а низкий – его пассивность, смирение, желание просто «плыть по течению».
Все эти рассуждения и жизненные реалии позволяют определить свободу, которая проявляется в действиях человека в жизни, как состояние неудовлетворенности сознания собой, претворяющееся в выработку способов собственного изменения путем воздействия на наличное бытие с учетом его противодействия.
Иначе говоря, всегдашняя неудовлетворенность сознания собой обусловливает его стремление к изменению себя в своем существовании в условиях сопротивляющейся среды. Сама же неудовлетворенность сознания собой означает отсутствие у нее пассивности. То есть активный характер сознания требует движения к новому, неизведанному,или отстранения от уже испытанного, освобождения, борьбы – неважно с чем.
Если условия существования не позволяют человеку полностью господствовать над обстоятельствами, то никто и ничто не мешает ему стремиться к этому: приближение к идеалу есть тоже, в определенном смысле, обретение большей свободы.
Известное выражение: «Наконец-то я вырвался на свободу» означает переход человека к бурной деятельности, то есть имевшаяся неудовлетворенность, заблокированные стремления начинают реализовываться. Не надо думать, что свобода может быть снаружи, вокруг тебя. Если нет стремлений, то будь вокруг всё к твоим услугам, ничего тебе не будет нужно. Об этом хорошо знают богатые бездельники, быстро устающие от жизни.
Если человек, в общем, не выражает неудовольствия жизнью и ни к чему не стремится, то такая пассивность означает временную блокировку им самим из-за, как правило, внешнего давления, его стремлений, что характерно для «слабого» сознания. В результате, они, не находя себе выхода, поскольку не бывает полностью удовлетворенного человека, кроме душевнобольных, подспудно разрушают сознание человека и ведут его к психическим заболеваниям.
В этом отношении более точным мог бы быть не термин «свобода», а термин «освобождение», поскольку сознание не ждет свободы, а всегда само стремится освободиться от прежнего, так или иначе разрушить его, сменить собственную оболочку, выразиться по-новому. То есть свобода, как процесс освобождения, есть средство для развития сознания, развитие же и представляет собой истинную цель сознания, души. Нет стремлений – нет и свободы, нет и развития. Человек в подобном состоянии уже не нужен собственной душе. Она не хочет в нем оставаться. И он заболевает и умирает, если не «воспрянет духом».
Поэтому свободу, интуитивно понимая, что она есть освобождение, разрушение существующего порядка, в котором, возможно, кое-кому было довольно уютно, так уважают, побаиваются, а философы не в состоянии разобраться с позиции логики, что это такое. И действительно, есть чего бояться. Ведь, на самом деле, свобода в практической жизни - не состояние чистого размышления, которое может быть ни о чем, не построение отвлеченных конструкций, а состояние моделирования способов устранения препятствий на пути к осуществлению имеющихся пока только на бумаге или в голове конкретных проектов. Иначе говоря, это путь к освобождению от пут наличного, какое бы оно ни было распрекрасное снаружи и внутри, ради обретения нового.
Именно это и требуется еще неразвитой душе в нашем страдающем мире.
Из этого видно, что свобода, или освобождение обеспечивает возможность борьбы с любыми обстоятельствами.
Работа сознания для создания благоприятных условий по достижению целей, ставящихся каждодневно человеком, может свестись и к обычному планированию и постановке задач. Тем не менее, это тоже не что иное, как освобождения пути для получения задуманного.
Свобода – ядро сознания, выражающего всегдашнюю неудовлетворенность собой. Поэтому сознание всегда пытается что-то придумать необычное, новое, интересное, может быть, даже полезное, и, вместе с тем, всегда пытается сообразить, как бы для этого интересного расчистить место от уже сделанного и поэтому не так интересного.
Тут прослеживается связь между самим термином «свобода» и глаголом «освобождать» (его аналоги: сокрушать, ликвидировать, разрушать, обходить, проникать).
Известно, что крайности сходятся: так и в случае достижения цели, при получении нужного результата сходятся созидательная, собирающая сила сознания с его разрушительной, освобождающей силой. Действительно, адекватное планирование сознанием человека собственных действий, приводящее его, несмотря на все трудности пути к достижению цели, реализации задуманного проекта, вызывает у него иногда такую степень удовлетворенности, что он вспоминает эти мгновенья как самые счастливые в жизни.
Однако, после достижения цели тут же «выплывают» старые, нерешенные проблемы, возникают новые, и процесс возобновляется.
Так что свобода принадлежит сознанию, а предназначение её - в обеспечении постоянного процесса развития сознания, а на самом деле, души как частицы Высшего разума. [1]
Сознание в человеке может проявиться только при его непосредственном контакте с другими сознаниями. Поэтому дети с самого раннего возраста внимательно вслушиваются и внимают всеми остальными органами все приходящее к ним, особенно от своих родственников. Довольно быстро они начинают говорить и осуществлять сознательные действия. Все это хорошо изучено физиологами и психологами.
Главным в этом процессе является то, что в общении одного сознания с другими, или людей образуется коллективное сознание. Оно начинает функционировать подобно индивидуальному сознанию и в нем проявляются основные особенности индивидуального сознания, в частности, и состояние свободы. Степень его с развитием цивилизации растет. Оно необходимо для осуществления планирования различных работ, многочисленных преобразований, нововведений и т. д. Принципы проявления этого состояния схожи с основными проявлениями индивидуального сознания: имеется внутреннее состояние свободы, которое в основном выражается в культуре народности, и внешнее, «рабочее» состояние, которое в значительной степени в антагонистическом обществе подвергается деформации как в труде, так и в общественной жизни.
Подавляющее большинство людей вынуждено продавать свой труд, чтобы выжить, всячески приспосабливаться к жизни. И является большим везением, если человек находит работу по нраву и способностям, в которой он как раз может проявить свои стремления к новому, то есть реализовать свою свободу.
В общественной жизни люди только сравнительно недавно завоевали свободу слова, собраний, возможностей создавать те или иные демократические институты. Однако все это извращается, поскольку в обществе тотального потребления любая информация, любые институты используются в целях сохранения этого стагнирующего в общественном сознании общества, блокируя развития человека. То есть цивилизация в настоящее время, достигнув значительных успехов в технологическом развитии, превратила человека в раба даже не его желаний, а действий молоха царства потребления, который подмял под себя даже культуру, сделав ее массовой, низкопробной и оглупляющей. Такому обществу не нужны свободные люди, а требуются послушные потребители всякой дряни.
Таким образом, если индивидуальное сознание при определенных усилиях и может сохранить свой внутренний мир, свою внутреннюю свободу, то коллективному сознанию это становится делать все труднее. Блокировка свободных стремлений как в общественной жизни, так и в личной может стать настолько сильной и действенной, что развитие сознания практически прекратится повсеместно и, по сути, подобная цивилизация окажется ненужной. Она либо рассыплется в прах, либо перейдет в длительное состояние стагнации на основе равновесных мелких образований типа кибуцев Израиля. [1, 2]
Сознание – не компьютер-интеллект и не инстинкт, из которого, как считается, развивается интуиция. Сознание неразделимо на части. Оно в человеке имеет смешанную структуру, составляя только часть души: в нем смешано все природное, бессознательное и сознающее. Результатом этого является то, что человек, зная, что он делает глупость, все равно ее делает. И это, как ни парадоксально, очень хорошо, потому что делает человека не роботом, а живым, способным на ошибку созданием, но способным и погоревать из-за этого и исправить ошибку.
Свобода как состояние любого сознания дана всем, а не только избранным. Поэтому любой человек способен к творчеству. Перевес в сознательной деятельности у различных людей, в зависимости от уровня развития конкретного сознания может быть как в сторону интеллектуальной, так и в сторону чувственной сторон деятельности, что явно проявляется соответственно у ученых и у художников. Творчество, как таковое, возможно где угодно, поскольку оно есть преобразование известного в новое, что проявляется как в рационализации, так и выявлении новых свойств, сочетаний различных предметов и явлений, что может быть и обувщика, и у парфюмера, и у булочника.
Что касается интуиции, то проявление неведомых ранее связей, образов, отношений может быть лишь при усиленной подготовке сознания к соответствующему процессу в виде изучения предыстории вопроса, различных подходов к нему, попыток проникновения в суть изучаемого процесса. Только тогда, а не с первого раза, что-то получится. Иногда для этого требуется целая жизнь. Вопрос только в предмете рассмотрения, в уровне сознания человека, в свойствах его природного характера, например, в настойчивости, решительности, трудолюбии, тех или иных способностях, навыках. Кажущаяся внезапность озарения на самом деле опирается, возможно, на далекую по времени предшествующую соответствующую работу сознания – на пустом месте ничего не вырастает, кроме сорняков. Интуиция на самом деле есть как бы моментальное схватывание целого образа искомого, тогда как до этого в сознании были только его разрозненные части, и толчком к «срастанию» мертвых частей в живой, новый образ может быть только освобождение соответствующей части сознания от всех стереотипов, в свободную нишу которого ложатся и прилегают к друг другу в новой форме все кажущиеся до того несвязанные факты, чувства и соображения.
Даже гений без подобного процесса невозможен, но, в отличие от обычных интуитивных находок, в его сознании дополнительно происходит своего рода резонанс найденного им внешнего и созревшего внутреннего в виду поставленной цели при определенном настроении и подготовке. В результате, глубинные, чудовищной силы и выразительности образы, схемы, фантазии, которых он желает, но которых в его сознании нет, уже не из сознания как верхнего слоя души, а изнутри самой души, могут прорваться в этот момент его жизни через блокировку, отсекающую душу от ее внешнего проявления - сознания. Богатство любой души, прошедшей через многие жизни, и связанной с другими душами неизмеримо по сравнению с любым человеческим сознанием. Но даже у гениев такие прорывы бывают редко, что и видно по их неравноценному творчеству.
И кажущаяся беспричинной тоска, накатывающаяся внезапно на человека, есть отголосок его неисполненных стремлений, сожаление по несбывшемуся, чего так желало его сознание и чего он так и не сумел исполнить. Иначе говоря, в тоске проявляется осознание им своего неумения пользоваться той свободой, которая всегда у него есть.
Надо отметить, что живущие на земле люди имеют сознания, очень сильно отличающиеся по уровню. Сознание каннибала, видимо, не очень схоже с сознанием нобелевского лауреата. Поэтому возможности у людей разные. Каждый делает то, на что он способен. В любом случае, каждому человека гарантирована свобода сознания потому, что у него непременно есть душа. И человек осознает, в отличие от животного свои действия, хотя и поступает часто несвободно, а часто непродуманно. Главное для жизненного процесса – это то, что человек, как правило, не пассивен, а пытается узнать что-то новое, сознательно меняя реальность, и совершенно неважно для каких целей он это делает - приспосабливаясь к реальности, стремясь властвовать над ней или создавая новые формы культуры или просто работая в поле, сажая кукурузу.
Все это идет в «копилку» души, так или иначе, обогащая ее новым фактами, отношениями. Любой новый факт, любые негативные или позитивные последствия деятельности, жизни человека, отношений с другими людьми представляют неоспоримый интерес и важность для души в ее развитии. Материя – не только препятствие для жизненного порыва, но и необходимое условие для его осуществления и движения вперед. Действительно, без опоры на сущее сознанию, душе не обойтись.
Многие мыслители ищут причину жизни, действия, свободы вовне – в Боге, сверхсознании. По-видимому, такой подход вытекает из явного или неявного признания ими факта сотворения мира, тогда как все сущее никогда и никем не было сотворено и не появлялось ни из какой бездны, а существовало всегда, как и сознание, в своих бесчисленных изменениях и сочетаниях. Души, сознания были всегда, и всегда в них была свобода как неудовлетворенность сознания собой, без чего развитие души, сознания не было бы возможно. Христос иносказательно говорил, что Царство Божие находится не где-то, а внутри нас.
Время есть условие для проявления сознания, так как без времени нет событий, нет опоры ни для изменяющихся вещей, ни для меняющихся, развивающихся среди вещей и отношений сознаний. Все остальное по отношению к времени для сознания второстепенно.
Слияние с жизнью не производится на основе инстинкта и интуиции.
Человек способен действовать осознанно в жизни. И это главное. При таком отношении к жизни человек относительно свободен в своих действиях. Поэтому ему неинтересно довольствоваться старым, и он движется куда-то, необязательно вперед, необязательно совершая открытия и постигая тайны жизни, но обязательно осознанно меняя мир и себя вместе с ним, точнее, свое сознание что, собственно, и требуется для развития души, для которой человек лишь средство, кажущееся самостоятельным, но на самом деле управляемое сознанием, которое не что иное, как внешнее проявление души.
Свобода не ограничивается поиском человеком истины, поскольку поиск истины человеком теряет смысл после исчезновения человека и человечества. Вместе с тем, что довольно точно отметил Хайдеггер, «вот-бытиё», понимаемое как забота, определяет условие, в котором проявляется сознание, поскольку о сознании действительно надо позаботиться, создав ему точку опоры для развития в виде сущего.
Свобода никем и ничем владеть не может, поскольку она является состоянием сознания, которое владеет всем, в том числе и свободой. Свобода является средством, через которое сознание проходит в человеке мир, меняя его и самое себя. Всё сущее не раскрывается в Ничто, а вместе с сознанием существует, в нашем понимании времени, вечно. Так что душа, проявляющаяся в сознании человека, существует вечно, как и свобода в ней.
Сущность человека не может покоиться. Сущность человека – беспокойная душа, наделяющая его всеми отличиями от животного, главным из которых является самосознание. Через человека душа работает в виде автономного сознания, претерпевая все переплетения бытия, открывая его и открываясь ему через состояние свободы сознания.
Не существует подлинной или неподлинной экзистенции. Существует и всегда существовал меняющийся мир, состоящий из условно неживой материи и живых существ, часть которых обладает сознанием. Человек при этом является переходным образованием, обладая животной натурой и вместе с тем сознанием. Это придает ему особые свойства, которых больше нет ни у кого, так как «коктейль» присущих ему инстинктов и самосознания, действующих в антагонистическом мире, совмещает в себе самое живое в этой смеси страстей, размышлений, страданий, удовлетворений, потерь и находок, свободных стремлений и понимания своего быстрого и неизбежного конца. Именно это необходимо для развития и приобретения опыта первоначальным душам, чтобы они не забывались в своем бессмертии.
Бытия, как такового, в статике быть не может. Есть только со-бытие, то есть нечто во времени, или непрекращающиеся события, то есть та или иная жизнь, в которую всегда было встроено сознание. И не то, что человек, даже сознание не «пастух бытия». Сознание в различных проявлениях есть наивысшее образование бытия, без которого его попросту не было бы, так же как и без со-бытия невозможно было бы и проявление сознания.
Душе необходимо конечное, временное существование в чем-то, чтобы проявляться в этом конечном в виде сознания. Но для чего же нужно душе это конечное?
Смысл бытия, сущего для души и сознания совсем не в существовании. Это неинтересно и бессмысленно. Если пойти дальше, то смысл существования и не в чистом познании, поскольку само по себе оно не нужно. Самосознание дано человеку, конечному существу для того, чтобы жить, то есть чувствовать, понимать, ошибаться, восторгаться открытой новизной чего-то. Все это не может существовать без времени и свободы. Поэтому бессмертная душа становится смертной во времени именно для того, чтобы жить, а не существовать. Факты, опыт, смысл всех ее жизней, складываясь и перерабатываясь, дают ей возможность постоянно развиваться. Жизни всех душ, интегрально соединяясь в немыслимое для нас целое, дают развивающегося и живущего Бога, точнее, Высший разум. Всё это существует, в нашем понимании времени, вечно, то есть у него не было начала и не будет конца, поскольку сочетания сущего бесконечны, бесчисленны, беспредельны. Поэтому фактор времени можно объяснить только одним – необходимостью событий. Всё остальное, по сути, является второстепенным. Бессмертное, всемогущее проявляется в слабом, конечном именно для того, чтобы жить, пользуясь всеми красками жизни и обогащаясь ею, все более постигая себя.
Изначальная неудовлетворенность «молодой», первоначальной души собой как бы просит душу остаться в человеке наедине с миром и попытаться проявить себя в отрыве от всесильного мира душ в мире уничтожающихся вещей и преходящих событий. В «покинутости», если пользоваться терминологией Хайдеггера, душе человека предоставляется возможность продолжать «делать себя самой», используя все жизненные возможности, но стараясь не нанести ущерба окружающему. Последнее и является проблемой для первоначальной души. Именно это она и должна в первую очередь преодолеть во многих человеческих жизнях. Вместе с тем «покинутость», на деле, для души понятие достаточно условное, поскольку она не одинока, а живет в сообществе подобных ей человеческих душ, которые не всегда отторгают её, а во многом поддерживают. Кроме того, душа обязательно вернется в свой мир с «багажом» приобретенного в очередной жизни.
Все образования нашего мира конечны. И признание человека средоточием всего означает, что со смертью человека и исчезновением человечества все наработанное ими тоже пропадает. Это не только не эффективно, но и бессмысленно. Однако человек в сознании встречается с бесконечностью, которая не боится смерти, но получает ее в человеке, не зная того, что она, душа, бессмертна. Сам по себе этот факт есть мощнейший толчок для преобразования души в более любящее и понимающее существо. Вместе с тем все наработанное людьми не пропадает, а сохраняется в душах.
Сама же смерть действительно дает свободу, но не в том смысле, в каком ее понимают многие философы, отрицающие существование души. Смерть дает освобождение душе от ее временного тела, исполнившего свои функции, для дальнейшего продвижения в ее развитии и совершенствовании.
Время есть условие существования не только человека, а всего вечного сущего и оно означает, что сущее вечно движется и меняется. Этот вечный, в нашем понимании, поток событий – время - непрестанно вносит новизну в существование сознания, позволяя ему бесконечно развивать себя. Порыв же, точнее, стремление – это одна из характеристик свободы сознания, в основе которой лежит его вечная неудовлетворенность собой, то есть вечное стремление к совершенствованию. Развертывание этого порыва-стремления в созидательно-разрушительной работе сознания – еще одной характеристике свободы сознания – как раз и означает, что человек в течение жизни берет бытие на себя, создавая собственную реальность на основе трансформации окружающего в соответствии с решениями собственного сознания.
Однако эта работа человека как бы для себя, на самом деле есть работа для души, открывающей в человеческой деятельности все новые и новые для себя грани бытия, фиксируя их в себе и заключая тем самым их в вечность, создавая как себе, так и Высшему разуму, чьей частицей она является, не холодное и отстраненное существование, но вполне живую, многокрасочную, ужасную и прекрасную жизнь со всеми ее ошибками, находками и прегрешениями.
Тезис Канта и Хайдеггера, обосновывающий мышление неизбежной конечностью существования, для которого мышление есть производное от человека, таким образом, абсолютно неадекватен. Человек – лишь средство для выражения в конечности бессмертной души, которая через человека реализует свои потенции, в том числе и свободу для собственного развития и жизни в различных условиях бытия, наивысшим представителем которого она является.
Вот почему Платон стоит выше Хайдеггера. По Платону, мышление побеждает смерть, так как умирает тело, но не душа, которая освобождается из своего временного удела. Жизнь человека, стало быть, сразу же обретает смысл в своем временном существовании. Это есть еще одна грань свободы сознания души, когда, исчерпав свое существование в одном, и учтя его, она переходит к существованию в другом, новом для нее.
С позиции развития сознания в процессе опоры на бытие важен не выбор того или иного, и даже не то, правильный этот выбор или нет, детерминирован он или нет, а то, что сознание человека принимает решение по изменению ситуации вовне не как животное – неосознанно, а в виде проекта, что впоследствии отражается и на внутреннем состоянии сознания, поскольку любое изменение в сторону неизвестного, нового, все равно какого, плохого или хорошего, является дополнительным вкладом в «багаж» сознания для последующей оценки и принятия во внимание для дальнейших действий. То есть даже в самых детерминированных ситуациях, кроме полного застоя, сознание, так или иначе, развивается, узнавая новое для себя. Любые осознанные решения в виде проектов, фантазий, способов преодоления препятствий к ним, стремления, представления об их последствиях, то есть спроектированных целях и есть освобождение от прежнего порядка, или свобода.
Однако для понимания этого в цельном виде необходимо знать не только принадлежность свободы, но и ее предназначение, что оказалось под силу в определенной степени только античным мыслителям.
Глава 2
Критический обзор основных соображения мыслителей прошлого о свободе - от античности до современности.
Во время образования первых государств появилась интеллектуальная прослойка, возникла культура слова, отношения людей стали обрастать слоями различных установлений, человек стал осознавать себя как существо, способное не только стремиться к выживанию, сытости и благополучию, но и стремящееся к изменению себя и всего, окружающего его.
Раньше, в архаичных сообществах им владел страх перед окружающим, непонятным и враждебным, миром. Он молил идолов о помощи и спасении.
Теперь же им в большей степени начинает владеть беспокойство о не сделанном, стремление к чему-то, как кажется, лучшему, чем сейчас. Это стремление получило выражение в осознании того, что, прежде чем двигаться куда-то, надо освободиться от лишнего, мешающего.
Так человек осознал, что в нем есть некое свойство, которое помогает ему снимать те или иные рамки, ограничения, не скатываясь к хаосу. Эта способность помогала ему продвигаться к чему-то новому, неизведанному. Он понял, что ему предоставлена возможность изменять установившийся и кажущийся незыблемым порядок, а не выбирать только из того, что дано.
Возникло понятие свободы как способности человека пренебречь существующим ради стремления к неизвестному.
Процесс этот всегда был отнюдь не автоматическим, а осознанным в той или иной степени. Мало того, человек понял, что свобода влечет за собой последствия, за которые придется отвечать, возможно, и жизнью. Ошибки в его действиях, в конце концов, вели к верным решениям. Жизнь, отношения между людьми совершенствовались настолько, насколько они способны были к этому, медленно, но верно, с откатами, поворотами, но всё менялось постепенно, не то чтобы к лучшему, но другому, более приспособленному к изменившемуся человеку: создавалась иная реальность. А то, что этот процесс шел под знаком судьбы, космоса, богов говорит лишь о соответствующем уровне сознания и адекватном ему понимании мира.
В этом процессе из-за двойственной природы человека к его сознательным намерениям и действиям всегда примешивалась в разной степени его животная природа, выражавшаяся во влиянии на его намерения, поведение, действия бессознательного, то есть чувств, страстей, инстинктивных стремлений, существенно замедлявших процесс развития, но делающих его более живым, красочным, трудным, и, значит, более полезным для развития души, внешним проявлением которой является сознание.
Поначалу сложно было разобраться в столь непростых коллизиях. Поэтому возникла путаница в понятиях. Да и сейчас эта путаница существует: воля и свобода часто подменяются или объединяются, хотя, на самом деле, воля есть орудие сознания, которое пытается через ее посредство довести до дела плоды собственного разумения. Желания, всё бессознательное действуют на природно-инстинктивном основании, свобода – на сознательном.
Свобода как состояние сознания не присуща саморазвивающейся природе. Она привносится из другого мира и проявляется только тогда, когда в живом существе возникает сознание. Иначе говоря, свобода принадлежит душе, помогая ей раскрывать мир, способствовать разрушению старого порядка ради получению нового.
Таким образом, на базе окружающей среды сознание формирует собственную реальность, которая может быть разной - одна сменяет другую, что-то остается, что-то исчезает, что-то меняется, что-то консервируется. И без свободы тут не обойтись, потому что только она через волю подвигает к изменению, поискам, недовольству собой, неудовлетворенностью мироустройством, отрицает старое и высвечивает дорогу к новому, неизведанному и рукотворному.
Определенные особенности свободы были подмечены мыслителями прошлого, но им так и не удалось, несмотря на иногда довольно сложные построения, распознать сущность свободы, главной особенностью которой является осознанное стремление к неизведанному, несмотря ни на что, питаемое неудовлетворенностью сознания наличным.
Стоит исчезнуть свободе, тут же прекращается осмысленное развитие, остается только медлительная природная эволюция, природный порядок, при котором бабочки летают и ручьи журчат.
Но, на самом деле, свобода, как и сознание, пропасть не может потому, что всё мироздание в своих многочисленных измерениях и бесчисленных превращениях существует для развития своего высшего звена – сознания, души, разума, вечно мятущегося, разделенного, беспокойного, недовольного, вечно борющегося, страдающего, обижающегося и, вместе с тем, единого и всесильного, могучего и справедливого, любящего и понимающего. И все мы, как сознательные существа, принадлежим ему, а оно принадлежит нам. [1]
Если обратиться к античным мыслителям, то, судя по сохранившимся текстам, интуитивно они были ближе к пониманию свободы по сравнению с современными философами, что бы ни говорили эти философы о них.
Действительно, практически все античные мыслители считали, независимо от определений, даваемых ими свободе, что она достигается по мере приближения души к сознанию своей причастности к гармонии вселенной.
Иначе говоря, изменение души соответствует степени ее свободы.
Античные мыслители понимали низшую природу телесного по сравнению с душой и видели путь к свободе в постепенном освобождении от пут низшей материи. Понимая, что в реальной человеческой жизни невозможно уйти от чувств, страстей, давления окружающего мира, они углядели одно из состояний свободы, которое непосредственно не зависит от окружающей действительности, определив ее как внутреннюю свободу, свободу духа.
Например, софисты сформулировали мысль о том, что состояние свободы может быть достигнуто даже независимо от права и политики. [3]
Стоики так же считали, что свобода для человека заключается в противостоянии его разума и воли тому, что ему неподвластно.
Кроме внутренней свободы, стоики обнаружили и движение свободы вовне, отметив, что решения разума должны быть свободными, чтобы его намерения стали реализуемыми. [4] В частности Эпиктет утверждал, что «свободным является тот, у которого всё происходит по собственным свободным решениям», или «по собственным стремлениям». [6]
Сократ понимал под свободой «делание лучшего». Он полагал, что разум должен освобождать человека от низших побуждений и желаний. Свобода, по Сократу, осуществляется благодаря интеллектуальной силе человеческой души. [7]
Действительно, Сократ тут подметил разницу между природной, инстинктивной частью человека и его сознанием, которое является свободным в себе.
Платон трактует свободу как способность к добру. Он впервые сформулировал мысль о необходимости самостоятельного движения души, которая сама выбирает свой путь и сама же несет ответственность за свой выбор. [8]
Из этого следует, что без самостоятельности, свободы движение, изменение души невозможно.
Свобода, как полагает Платон, раскрывается в стремлении человека к знанию. Свобода, по мнению Платона, может реализовываться только в состоянии сомнения и колебания человеческой души между возможностью следовать разумной части или вожделеющей части. [5]
Тут Платон, следуя Сократу, отмечает разницу между природной, инстинктивной частью человека и его душой. Необыкновенно интересно соображение Платона об ответственности души за выбор образа жизни в ряду ее воплощений и замечание об изначальном падении души, которое имеет основание в ее первоначальном несовершенстве. [8]
Здесь Платон угадывает направление движения первоначальной, неопытной души, которая из своего «высокого» мира ради совершенствования собственными силами должна спуститься вниз - в несовершенный, грубый, антагонистический мир насилия и страстей и пройти через ряд воплощений трудный, но свободный, то есть самостоятельный, путь развития к самым высоким сферам сознания. И «эта возможность совершенствования дается ей именно в течение каждой земной жизни в теле». [8]
Аристотель, подобно стоикам, считал человеческие действия свободными только, если они исходят из «собственного воздействия», следуя собственному выбору, используя волю для достижения поставленной цели. Разум Аристотель полагает источником причинности, отличной от природы или случая. Аристотель связывает волю с функционированием души человека. Свобода, по Аристотелю, может осуществляться в разумном исправлении в характере того, что зависит от человека. [9]
Таким образом, Аристотель так же полагает источник свободы в разуме человека, а не в природных силах.
Плотин высказывает соображение о том, что свободным в человеке может быть только вечное - его душа, тело же связывают законы природы и общества, Плотин различает высшую степень свободы – господство над собой, и низшую степень – свободу выбора. Свобода выражается, по мнению Плотина в стремлении человека к Единому. [10]
Тут важно не столько то, что Плотин совершенно вполне адекватно ввел различение степеней свободы, сколько то, что он угадал одно из самых главных свойств свободы – стремление. Это означает, что Плотин верно определил не только принадлежность свободы, но и близко подошел к определению ее предназначения, состоящего в развитии души.
Если обобщить наши краткие заметки об отношении античных мыслителей к свободе, то следует отметить, что они, находясь у истоков развития человеческой мысли, а может быть, и поэтому, в силу ее незамутненности, наиболее близко подошли к понятию свободы. Они, на наш взгляд, верно определили принадлежность свободы, которое есть состояние души. Они вполне адекватно увидели ее истинное предназначение, состоящее в способствовании развитию души. Они разграничили внутреннюю свободу и ее проявление вовне, указав цель этого проявления, состоящую в противостоянии разума тому, что ему неподвластно.
Мыслители раннего средневековья в основном теряют дерзость, оригинальность соображений относительно понятия свободы, присущих многим античным мыслителям. На первое место они ставят Бога, который может одарить человека свободой, а не самого человека, одаренного душой.
Филон Александрийский считает свободным только Бога - ни на что не опирающееся, само себя наполняющее и самодостаточное высшее бытие. Свободным человеком является тот, кому Бог дарует свободу.
Августин признает свободу свойственную человеку, но только как духовному существу. Свобода возвышает его над всем остальным миром, ведет его к становлению личности, созданной творцом. Воля человека может быть направлена на низменные побуждения и проявляться в любви к Богу.
Ансельм Кентерберийский дает определение свободе как цели. На нее нам указывает разум, воля же выбирает эту цель.
Фома Аквинский определяет свободу как способность воли находить средства для достижения выбранной цели.
Лютер и Кальвин считали, что все на свете предопределено божественным провидением и у людей нет свободного самоопределения. [11, 12]
Судя по сохранившимся текстам, мыслители средневековья вплоть до эпохи Возрождения полагали, что свобода человека дарована ему Богом, причем Лютер даже подчеркивал, что свобода воли – это обман, есть только божественное провидение. Однако некоторые из мыслителей этих веков все же, по-видимому, следуя Аристотелю, на волю смотрели как на средство для достижения поставленной цели и полагали, что разум выбирает цели.
Однако, для всех этих мыслителей свобода – дар Божий. Поэтому они даже не пытаются разобраться в ее сути, определить ее.
В эпоху Возрождения, характеризующуюся определенным творческим подъемом в деятельности людей, отношение к свободе у мыслителей меняется, хотя они продолжают настаивать на том, что свобода дарована человеку Богом.
Мирандола полагает, что свободная воля предполагает творчество и изменения мира. Место человека в мире определяется не Богом, а человеческой волей. Человек способен выбирать как цели, так и средства для их достижения.
Суарес противополагает понятие свободы понятию необходимости.
Банец считает, что свобода человека проявляется в отсутствии принуждения к выбору.
Молина утверждает, что свободным может быть только тот, кто имеет все предпосылки для действия, кто может действовать или не действовать, или может делать что-то одно или противоположное этому одному.
В противовес иезуитам, янсенист Паскаль говорил, что свобода воли была утрачена человеком после его грехопадения. [5, 11, 12]
Таким образом, и мыслители Возрождения даже близко не подошли к уровню понимания свободы античными мыслителями. В лучшем случае они повторяют некоторые их идеи.
Идеи мыслителей эпохи Возрождения о свободе пытаются развивать более поздние философы, такие как Декарт, Гоббс, Лейбниц.
Декарт Р.
Декарт полагает, что субъект свободы воли – душа, или чистый дух, понимаемый им только как мышление. То, что душа обдумывает, мысленно производит, отрицает, преобразуется в движения тела.
Свободу воли человека Декарт переносит на его душу, сознание. В этом он сближается с античными мыслителями, в частности, с Плотиным, но, так же как и Плотин, не дает определения свободы. [13]
Гоббс Т.
Томас Гоббс приземляет понятие свободы, переводя его на человеческие действия. Он утверждает, что действие человека свободно, если движение к тому, что человек хочет беспрепятственно, если же движение задерживается, то эти внешние препятствия есть ограничения свободы человека. Если действия совершаются людьми добровольно, по их собственной воле, то они проистекают из свободы. Вместе с тем, всякий акт человеческой воли, всякое желание, склонность проистекают из причины, то есть, в конечном счете, из необходимости.
Гоббс, не говоря прямо, подразумевает в своем подходе к понятию свободы двойственную природу человека, но фиксирует свое внимание только на внешнем, на отношение человека к бытию. Сразу же возникает противоречие между очевидной для него свободой в действиях человека и ограничениями, накладываемыми на них окружающей средой. В рамках жизни человека это противоречие неразрешимо. Поэтому Гоббс ищет компромисс и находит его в виде «мягкого детерминизма», пытаясь совместить свободу с необходимостью, но, по существу, подчиняя свободу необходимости. Это проистекает из того, что Гоббс, так же как и многие его последователи, не решил вопрос о предназначении свободы. В этом отношении он существенно уступает античным мыслителям. Поэтому сам смысл свободы остается для него тайной. Принадлежность свободы он определил более адекватно, отнеся ее к душе, а не воле. [14, 15]
Спиноза Б.
Спиноза отрицает свободу воли для людей, полагая, что «свои действия они осознают, причин же, которыми они определяются, не знают». Свободу он противопоставляет принуждению: «Стремление человека жить, любить и т. п. отнюдь не вынуждено у него силою, и, однако, оно необходимо». Человеческая свобода для Спинозы - это проявление желания человека действовать в соответствии с порядком и связью вещей. Это желание есть любовь к Богу, приносящее человеку человеческую меру свободы.
Эти воззрения Спинозы обращены более к Богу, чем ко всему остальному. Тут он остается далеко позади почти всех своих предшественников, которые хотя бы пытались понять смысл свободы. [16]
Лейбниц Г.
Лейбниц в своем отношении к понятию свободы наиболее интересен среди мыслителей ХYIII века. В немалой мере это проистекает потому, что он пытается развивать идеи Демокрита, Платона и Аристотеля. Свободу Лейбниц помещает в царство духа, предназначая ей познание вечных истин. В царстве природы главенствует необходимость. Разумные души представляют «живые зеркала Вселенной» и вместе с тем являются отображением Бога. Душа – это монада, достигшая уровня самосознания (апперцепции), как и разум человека. Она обладает стремлением и восприятием. Лейбниц полагает, что без живых созданий пространство и время остались бы только в идеях Бога. По его мнению, в мире все предусмотрено Богом, однако в нем господствует абсолютная свобода воли. Бог изначально установил всеобщее соответствие душ и тел, свободы и необходимости, допустил зло, чтобы выразить добро, создав, тем самым, «совершеннейший из всех возможных миров». Лейбниц писал: «В силу предустановленной гармонии, хотя ни одна монада не может влиять на другие, так как монады как субстанции не зависят друг от друга, тем не менее, развитие каждой из них находится в полном соответствии с развитием других и всего мира в целом. Это происходит благодаря заложенной Богом способности монад представлять все другие монады и весь мир». [17]
Довольно противоречивые воззрения Лейбница, тем не менее, как бы предугадывают возможную голографичность Вселенной, поскольку «развитие каждой из них (монады) находится в полном соответствии с развитием других и всего мира в целом». Совершенно верно Лейбниц определяет принадлежность свободы – царство духа, или душа. Остальные создания ею не обладают. Ими правит необходимость. Лейбниц, следуя за Платоном и Плотином, которые считали стремление свойством свободы, принадлежащей душе, указывает, что душа обладает стремлением, добавляя к нему восприятие. Лейбниц говорит о непрерывном процессе развития душ. И хотя все это он ставит под знак Бога и не рассуждает непосредственно о свободе, понятно, что, по его мнению, душа свободна в своем мире, а в нашем мире она проходит процесс развития, познавая его положительные и отрицательные стороны, его противоречивость, пользуясь свободой воли.
Таким образом, Лейбниц, не дав определения свободы, тем не менее, указал неявно на такую характеристику свободы как стремление, привязав его к процессу развития душ, пользующихся в нашем мире возможной в его условиях свободой в виде свободы выбора.
Беркли Д.
Тезис Джорджа Беркли: «существовать – значит быть воспринимаемым» несет в себе зерно истины, поскольку мы не знаем, что находится за границами нашего восприятия. Беркли считает, что существуют пассивные идеи и активные духи. Дух есть простое, нераздельное деятельное существо, которое производит и воспринимает идеи. Физический мир представляет собой совокупность идей. Воспринимая идеи, мы замечаем, что некоторые из них зависят от нашей воли, некоторые - нет. Но раз эти идеи не подчиняются нашей воле, то, значит, существует другой, бесконечно более могучий дух, который их произвел, а мы их лишь воспринимаем. Этот высший Дух и есть Бог. Он порождает идеи внешних вещей и возбуждает в нас ощущения. Порядок и связь идей, порождаемых Богом, называются законами природы. Идеи, которые запечатлеваются в нас Творцом природы, называются действительными вещами. А когда они по нашей воле или сами собой вызываются в воображении, то в более точном смысле слова называются идеями, или образами вещей. [5, 18]
Вывод Беркли из тезиса, что материи не существует, а существуют одни идеи, неадекватен по некоторым соображениям.
Основными являются следующие доводы.
Идеального, бесплотного, как такового, не существует, иначе это было бы ничто, а ничто не может действовать. Поэтому и души и сознание как внешнее проявление души являются вполне материальными, но отличающимися от известных нам форм и состояний материи.
Материя в различных ее формах и состояниях, пространство и время, различные измерения вселенных необходимы для развития высшей формы материи – душ, которые постепенно проходят все измерения, начиная с низших. Без времени, или событий это невозможно. Для времени, событий требуется пространство. В пространстве в ходе движения взаимодействуют различные образования, в том числе и души, которым в отличных от их состава измерениях требуются соответствующие носители. В частности, таким носителем в нашем измерении является высшая форма млекопитающих, которая при слиянии с душой в сообществе себе подобных обретает способность осознавать окружающее и саму себя. Этот Homo sapiens (человек) вынужден бороться со всей окружающей средой, в том числе и обществом себе подобных, преодолевая как сопротивление среды, так и свои животные качества, и, тем самым, развивая свое сознание. Поэтому сознание в этих условиях должно в осознанных действиях проявлять свойства, помогающие человеку обороняться и наступать. Это свойство, точнее, состояние сознания называется свободой. Без него человеку нечего было бы делать в этом мире, где правит необходимость и установлен определенный порядок.
Коренное свойство сознания – неудовлетворенность собой и, как следствие, наличным – предполагает стремление человека к изменению этого порядка с помощью созидательного и разрушительного состояний сознания, в ходе которого человек постепенно меняет собственное сознание. Совокупность всего этого и есть свобода, которой не может не быть у любого сознательного существа по той причине, что сознание, душа выше всего на свете, но она никогда не удовлетворится ни собой, ни тем, что есть в наличии и всегда будет стремиться к новому, неизведанному, разрушая и созидая в любых условиях бытия.
Беркли своим отрицанием материи лишает души развития с помощью сопротивляющегося мира. Поэтому его понимание воли – фикция. Он переносит сотворение вовне, называет творца Богом, который все предусмотрел и которому всё сущее безусловно подчиняется, избавляясь, тем самым, от хлопот по определению понятия свободы.
Кант Э.
Кант считает, что человеку присуща свобода воли, состоящая в преодолении внешних и внутренних препятствий: «Ты должен, значит, ты можешь». Свою свободу человек, по мнению Канта, должен согласовывать с общей свободой. Люди с развитием культуры видят только одно средство против собственного эгоизма – подчинять свою волю воле общей, то есть законам, данным ими самими. Свобода развивается из первоначальных задатков, содержащихся в человеческой природе. Эти задатки являются разумом. Поэтому с развитием разума свобода человека становится больше. Для чувственного мира свобода сводится к необходимости. Свобода сама по себе существует только в сверхчувственном мире. Люди подчиняются особой детерминации через свободу сверхчувственному, внеземному миру. Кант признает существование души и Бога. Определения свободы он не дает. [19]
Из этого подхода Канта к свободе видно, что ничего нового тут он не открыл.
Таким образом, мыслители ХYII, ХYIII не приблизились к пониманию свободы больше, чем это сделали античные мыслители. Напротив, кроме Лейбница, они только затемнили его.
Фихте И.
Фихте пишет о свободе так: «В свободе – путь к обновлению человечества, к созданию новой земли и новых небес; нет нравственности без свободы, а свобода допустима лишь с идеалистической точки зрения».
«Я» и «не Я» - субъект и объект – не безграничны, но взаимно ограничивают свою деятельность и сочетают в своем взаимоотношении свои противоположные свойства. «Я» играет активную роль и все объекты познания принадлежат нашему «Я». Творческий дух порождает «не Я», проектирует его перед нами, является причиной кажущейся независимости от сознания – объективности, а его деятельность создает то устойчивое в изменчивых атрибутах «не Я», что представляет субстанциональность вещей.
Мне предстоит внешний мир как нечто, не зависящее от моей воли и от моего сознания не потому, чтобы он имел реальность как вещь в себе, но потому, что процесс его объективации творческим «Я» был бессознательный процесс и я неожиданно встречаю в моем сознании то, что вырастает из подсознательных глубин моего духа. Проекция мира во вне совершается в моем «Я» бессознательным механизмом творческого воображения. Продуктом этой творческой деятельности является, прежде всего, тот материал, из которого сотканы восприятия, а именно ощущения: ведь восприятия и суть ощущения объективированы бессознательной деятельностью моего «Я».
С теоретической точки зрения, «Я» полагает себя ограниченным через «не Я». С практической точки зрения взаимоотношение субъекта и объекта меняется. «Я» полагает «не Я» определенным посредством «Я». Центром нашего «Я» является активность духа – умственное усилие и в то же время импульс воли. «Я» неудержимо стремится одухотворить, интеллектуализировать противостоящее ему «не Я» - поднять его на высшую ступень сознания, подчинить его закону разума. Но попытка «Я» воплотить свои практические стремления, утолить ненасытную жажду деятельности, наталкивается на ограничение со стороны «не Я». Отсюда неудовлетворенность, чувство принуждения, оно создает стремление к самоопределению. Самоопределение должно заключаться в свободе, в гармонии между влечением и его реализацией. Такая гармония достижима лишь непрестанной деятельностью ради деятельности, в чем выражается «абсолютное влечение» нашего «Я» (нравственный долг).
Ярмо закона причинности налагается в процессе объективации на чувственный мир именно абсолютной свободной деятельностью этого сверхиндивидуального «Я».
Всякое действие наше, всякая смена ощущений предопределена эмпирическими условиями, но в нашем сознании есть элемент абсолютно свободный. Это – деятельность произвольного внимания; мы обладаем абсолютной свободой рефлексии и абстракции в отношении к теории и возможностью сообразно своему долгу направлять внимание на известный объект или отвлекать его от другого объекта возможностью, без которой никакая мораль невозможна: активность внимания независима ни от физиологических условий, ни от психического механизма представлений, над которыми оно оперирует. Мы свободны той стороной нашего «Я», которая обращена к абсолютному, сверхиндивидуальному.
Свободное воздействие на объект возможно лишь при том условии, если он не будет вынуждать, принудительно вызывать во мне известные действия, как всякий чувственный предмет, а лишь побуждать к действиям. Таким побудителем к действию может быть лишь такой объект, который сам по себе есть субъект, то есть свободно самоопределяющееся существо. А таким субъектом может быть лишь вне меня находящееся, чужое, но подобное мне по своей психической организации «Я». Множественность сознаний свободных и побуждающих друг друга к коллективному преодолению косного противодействия «не Я» - вот единственно возможное условие для реализации свободы в мире. В этом смысле мир есть система многих воль.
Условием для совместного существования является добровольное взаимное ограничение свободы. Оно заключается, прежде всего, в предоставлении возможности каждому человеческому телу достигать полного и нормального развития. Тело есть орудие, воплощение воли в мире, а не препятствие для ее деятельности. Отсюда вытекает право собственности для человека как обладание известными вещами, так как в противном случае оно могло бы подвергать их желаемым изменениям, встречая противодействие со стороны других лиц. [20]
Надо сказать, что по сравнению с Кантом, который совершенно справедливо не рискнул полностью отрицать существование материального мира, Фихте, в общем, безосновательно признал существование только идеального, бесплотного духа, но, тем не менее, всесильного, производящего все непонятно для чего, о чем сам Фихте выразился так: «…гармония достижима лишь непрестанной деятельностью ради деятельности…». Кроме того, это бесплотное и произвести ничего не может, поскольку и самого бесплотного быть не может. Даже кажущаяся бесплотной информация, слово, требуют для себя носителя. Информация просто не может существовать и передаваться без носителя.
Если иметь в виду только «деятельность ради деятельности» духа, то предназначение самого духа и всего производного от него, в том числе и сознания человека и свободы, остается непонятным, точнее, бессмысленным.
Поэтому ряд тонких замечаний Фихте во многих случаях приобретают обратный смысл.
Отсутствие материального мира в полном смысле этого слова означает отсутствие опоры для духа, если допустить его существование, производящего самого себя в разных ипостасях, что больше похоже на бессмысленную игру. Зачем нужно обновление человечества, нужна свобода, создание «новой земли и новых небес», если все это проекция духа, у которого уже все имеется и который, возможно, чтобы не скучать, ведет деятельность ради деятельности.
Сознание человека отнюдь не стремится, как полагает Фихте, одухотворить, интеллектуализировать противостоящее ему «не Я» - поднять его на высшую ступень сознания, подчинить его закону разума. Сознание как внешнее выражение вполне материальной души в человеке действительно стремится изменить мир через человека, но не в сторону одухотворения мира, а, напротив, использовать наличное для собственного развития. На мир, кроме человека, сознание не распространено, то есть одухотворен только на время его жизни человек, который используется лишь как средство для продвижения бессмертной души в суровых, противоречивых условиях наличного бытия, ограничивающих, противодействующих стремлениям сознания. Конечность человеческой жизни и бессмертие души это подтверждают.
Неудовлетворенность сознания – не чувство принуждения со стороны «не Я», то есть природы, бытия, как утверждает Фихте, наоборот, неудовлетворенность сознания, точнее, души есть основа ее свободы. Эта неудовлетворенность является осознанием первоначальной душой, проходящей в начале своего пути наш «грубый» мир, собственного несовершенства, которое надо преодолеть. «Не Я», или окружающая среда выступают тут как необходимое звено в цепи развития души в разных мирах. Не будь низших для души миров, не было бы у нее пространства для проявления и постижения себя, не возникали бы цели и стремления к ним, не появлялось бы новое, не было бы развития души. Никто и ничто не может принудить душу к чему-либо. Она всегда свободна именно потому, что всегда не удовлетворена собой и стремится стать лучше, разнообразнее, полнокровнее, живее, поскольку она - неотделимая часть Высшего разума, находящегося всегда в состоянии развития, в состоянии жизни, а не созерцания, именно посредством своих частиц-душ, которые познавая все измерения и живя в них, не дают ни Высшему разуму, ни себе впасть в застой.
Свобода отнюдь не гармония между влечением и его реализацией, как полагает Фихте. Наоборот, это сила, контролирующая разрушение существующего порядка ради внедрения новых проектов сознания, тут же сменяющихся другими.
Фихте совершенно точно отмечает невозможность действия отдельного сознания в мире, но делает из этого неверный вывод, полагая, что объединение сознательных действий людей дадут свободу миру.
Полная реализация свободы в нашем мире, точнее, измерении невозможна в силу его антагонистичности. Да она и не нужна. Чтобы говорить о свободе, надо понимать, что она существует не сама по себе и для себя, и, тем более, не для человека в своем окончательном виде, а она существует как состояние души, способствующее развитию последней в любых условиях. Поэтому надо говорить, прежде всего, не о свободе – она лишь средство, – а о цели, коей является развитие души, преодолевающей все мыслимые препятствия в ходе своих неисчислимых жизней, чему способствует свободное состояние сознания, взаимодействующего с внешним для него миром. Поэтому и тело, и собственность нужны только на определенном этапе развития сознания, не способного в соответствии с имеющимся у него уровнем без них двигаться вперед. На самом же деле, в более высоких мирах ни тело, ни собственность, ни даже пол не требуются для души, достигшей соответствующего уровня развития после прохождения ею испытаний нашего мира, о чем, кстати, неоднократно говорил Христос.
Шеллинг Ф.
Шеллинг понимает под свободой не случайную возможность выбора, а внутреннее самоопределение в человеческой деятельности. Первичная воля вполне свободна, но те акты, в которых она проявляется, следуют один за другим с необходимостью и определяются ее первоначальной природой. Тут совмещается свобода с необходимостью.
Далее Шеллинг указывает, что свобода состоит в преодолении страха перед добром и в преодолении стремление к злу, ибо добро требует самоотречения и умерщвления себялюбия. [21]
В данном подходе к понятию свободы Шеллинг, как и остальные его предшественники средних веков, не дает ни определения свободы, ни указывает на ее предназначение, а пытается разрешить неразрешимый вопрос – о том, как же может свобода для человека, в любом случае ограничиваемая бытием, сочетаться с необходимостью, порядком.
Предложенное им решение сугубо схоластично, поскольку свобода, с одной стороны не совмещается с необходимостью, противостоя ей, а с другой стороны, в этом противостоянии они дополняют друг друга и не могут существовать друг без друга. Противостояние их сказывается в том, что благодаря свободе сознания человек, в отличие, например, от животных, только и делает, что сознательно нарушает порядок. А то, что они дополняют друг друга сказывается в том, что свободе требует какой-то порядок для собственной опоры и понимания того, что она способна его нарушить, а необходимость, порядок как бы подставляются свободе, поскольку свобода сознания не желает превратить порядок в хаос, а хочет только изменить его на другой – новый порядок, более интересный и любопытный для сознания, которому она принадлежит.
Первичная воля не может быть свободной, поскольку она определяется сознанием, которое действительно свободно в своем состоянии неудовлетворенности, однако стремления сознания могут иметь разную природу как внутреннюю, не имеющую явных причин, так и внешнюю, которая диктуется той или иной необходимостью.
Что касается добра и зла, то в абсолютном виде их не существует: что одному кажется добром, для другого будет злом. Особенно это касается несовпадения целей для разных личностей. Однако Шеллинг совершенно прав, когда утверждает, что, если человек действительно стремится к свободе, то он должен отказаться от себялюбия. Тем не менее, животное начало в человеке не позволяет ему окончательно решить этот вопрос – человек только может стремиться к этому.
Гегель Г.
Гегель считает свободу субстанцией духа, ее центром. Дух всегда у себя бытие. Материальные вещи бытием не обладают. Свобода ни от чего, в частности, и внешнего, зависеть не может. Поэтому ее целью может быть только сам дух. Свободой духа руководит его внутренняя необходимость, не являющаяся тем самым принуждением.
С одной стороны, Гегель в переносе на общество предполагает наличие свободы, определяющей новизну и неповторимость при историческом развитии. С другой стороны, основание человеческой свободы Гегель видит в необходимости, которая сопряжена с разумом, который есть творческое начало и сила. Разум бесконечен и содержит в себе всю истину и суть. Таким образом, разум в истории – это признание закономерного, целесообразного, необходимого характера исторического развития. Как только созидаемое историческим процессом перестает быть необходимым, оно становится неразумным и недействительным.
Зрелость свободы на практике и человеческом сознании есть показатель зрелости общества, критерий общественного прогресса.
Осуществленная свобода человека начинается с гражданского состояния, которое есть не ограничение свободы по существу, так как без государства свобода остается лишь назначением, но не действительностью: «Как осуществление свободы каждого в единстве всех, государство, вообще, есть абсолютная самоцель». Свобода, по мнению Гегеля, является конечной целью человеческой истории. [22, 23]
Гегель единственным бытием считает дух, чьей свободой руководит его собственная внутренняя необходимость. Этот принцип он переносит на мир, общество, которыми так же руководит необходимость, сопряженная с бесконечным и всесодержащим разумом. Однако в обществе проявляется свобода, обеспечивающая получение нового. Но эта свобода находится в рамках закономерного и целесообразного исторического развития. Без необходимости все становится неразумным и недействительным.
Этим подходом Гегель повторяет заблуждение своих предшественников, которые так же за основу всего сущего брали нечто бесплотное, идеальное, производящее нечто плотное и материальное.
Как мы указывали ранее, бесплотного не бывает: из ничего ни материя, ни информация, ни сознание, ни свобода не производятся, поскольку производить их не надо – они существуют, в нашем понимании времени, вечно в различных формах, дополняющих друг друга, и, вместе с тем в разной степени противостоящих друг другу. Высшей формой всех миров и измерений является самосознающая материя – сознание, которая благодаря присущему ей свободному состоянию имеет возможность постоянно развиваться, используя на разных этапах своего развития различные формы не сознающей себя материи в качестве опоры для собственного изменения и обогащения.
Гегель не понял истинный смысл существования разума, свободы. Дело совсем не том, от чего зависит или не зависит свобода, и не в том, целью ее или нет является дух, а в том, что без свободы невозможно развитие разума, целью которого является отнюдь не гармония и не какой-то непонятный дух, а напротив, - процесс непрерывного разрушения существующего порядка ради созидания нового порядка, который снова нарушается и так далее. В результате этого процесса меняется не только мир, но и сознание, обогащаясь отнюдь не пассивным участием в бесчисленных и бесконечных событиях, протекающих во времени в различных измерениях различных вселенных. Этим самым сознание в виде душ всегда создает собственную реальность в рамках любого порядка, любой необходимости, которые требуются любой душе для того, чтобы их преодолевать, а вовсе не следовать им.
Поэтому утверждение Гегеля: «Как осуществление свободы каждого в единстве всех, государство, вообще, есть абсолютная самоцель» является ложным потому, что достижение свободы в самом совершенном государстве невозможно. Государство – это не гармония, не свобода, а тюрьма, смиряющая своих сидельцев надзирателями и жалкой похлебкой для того, чтобы на воле они не передрались. Иначе говоря, Гегель не понял, что в человеке сознание находится на столь низком уровне, что добровольное единение людей невозможно, но, тем не менее, свобода все равно может пробиваться и тут, позволяя сознанию познавать все как отрицательные, так и положительные стороны бытия, стараясь не следовать необходимости, а пытаясь нарушить ее.
Отнюдь не свобода является конечной целью человеческой истории, как утверждал Гегель, а развитие сознания в человеческих сообществах посредством относительно свободных, точнее, сознательных действий людей, то есть свобода есть средство, а не цель. Причем результат этих действий не имеет первостепенного значения, поскольку любой цивилизации приходит конец, она исчезает, ее история заканчивается. А в период крушения сознание людей сковано почти так же, как и в начале цивилизации, несмотря на высокие технологии и различные демократические институты. И требуются многие и многие жизни, многие и многие цивилизации, чтобы этот уровень несколько повысить, а на самом деле, в конечном итоге, преодолеть животную составляющую в человеке. Вообще, культурный прогресс в наибольшей степени зависит не от развития технологий и даже не от степени развития общественных отношений, а – от отвоевывания сознанием людей все большего пространства у своей изначальной животной, инстинктивной натуры. Доказательством этому является довольно частое введение завоевателями или колонизаторами в слаборазвитых странах с низким культурно-общественным уровнем более прогрессивных, демократических установлений. Однако после ухода по тем или иным причинам колонизаторов все возвращалось на круги своя: это и практически все африканские страны, многие азиатские страны. То есть более высокая культура и более прогрессивный общественный строй там не приживались именно в силу большей неразвитости внутреннего «Я», сознания у аборигенов.
В качестве примера неадекватности декларирования Гегелем свободы как внешнего «подарка», который может принести людям, обществу «справедливое и гармоничное государство» [22], а не как состояния индивидуального сознания, можно отметить признание Гегеля многими его более поздними коллегами-философами в качестве основоположника идеи тоталитарного государства.
Шопенгауэр А.
Человек, согласно Шопенгауэру, есть «вещь в себе» и явление, воля и представление. Человек отличается от действительного мира в сознании, он совпадает в хотении. Разум, отличающий человека от животного, подчинен воле, именно воля есть движущая сила человека в его жизни. Природное существо человека в обществе не меняется в течение его жизни: человек – злое, неизменное, эгоистическое существо. Воля человека не только источник его эгоизма, но и изначальная свобода. Но человек не способен ее осуществить. Свобода человека совпадает с необходимостью: человек делает все, что хочет, но делает это по необходимости. Физическая свобода человека ограничена нравственными нормами и юридическими законами. Интеллектуальная свобода, или свобода духа и разума, необходимая для познания ситуации, оценки и выбора мотивов действия ограничена установлениями правосудия, детерминирующими волю к воздержанию от несправедливого. Нравственная свобода состоит в воображаемой возможности делать или не делать все, что хочешь, но все поступки человека определяются образом мысли и хотением, выбором мотива для совершения какого-либо поступка, то есть определяются нравственными нормами. Соответственно свобода в любой ее форме есть необходимость. Абсолютная, истинная свобода возможна только в потустороннем мире, мире воли. [24. 25]
В своем понимании свободы Шопенгауэр сближается с Гоббсом, который считал, что действия совершаются людьми добровольно, по их собственной воле, что они проистекают из свободы; вместе с тем, всякий акт человеческой воли, всякое желание, склонность проистекают из причины, то есть, в конечном счете, из необходимости.
Шеллинг тоже довольно близок к Шопенгауэру в своем представлении о свободе, поскольку считает, что первичная воля вполне свободна, но те акты, в которых она проявляется, следуют один за другим с необходимостью и определяются ее первоначальной природой. Тут совмещается свобода с необходимостью.
Таким образом, Шопенгауэр, как и вышеуказанные его предшественники, по существу, подчиняет свободу действий человека необходимости.
Безусловно, сей факт вызван непониманием принадлежности и предназначения свободы. Сознание как наивысшая форма всего сущего только одна и может осознать как себя, так и свою составляющую – свободу. Необходимость, порядок, закономерность для сознания – лишь факторы, способствующие его развитию. То есть необходимость нужна свободе в бытии как ограничение, от которого надо как-то освободиться, например, созданием собственной реальности, и не только в уме, но и на практике.
Сопротивляющаяся среда как природная, так и общественная есть поле сражения для сознания во многих его жизнях. Сознание не могло бы себя осознать без бытия, без опоры на него, подобно свету и тени. Для свободы нет никакого трансцендентного мира. Свобода может обретаться только там, где она нужна, а нужна она сознанию. И нужна она ему для преодоления всего сущего. Таким образом, свобода в сознании противостоит сущему, с одной стороны, а сущее, точнее, неразумное бытие и бытие в виде общественной среды, состоящей из других сознаний в людях, дополняет сознание, которому нечего было бы делать без этих компонентов, то есть жизни в различных ее формах. Поэтому бессмысленно утверждать, что свобода подчиняется необходимости или наоборот. Свободе нужна необходимость, требуется бытие, чтобы было, где развернуться, помочь сознанию удовлетворить свое извечное стремление к большему совершенству, многогранности. Тут, по существу, как свобода, так и бытие есть два извечных средства для удовлетворения стремления сознания, души ко все большему совершенству.
Что же касается человека, то, в силу его двойственной природы, что не до конца понял Шопенгауэр, он не может быть «злым, неизменным, эгоистичным существом». В человеке смешаны и чисто биологические свойства, инстинкты, рефлексы, а также плоды воспитания, обучения, культурных традиций, образования. К ним добавляется его собственные способности, сознательные стремления, идеи, чувства, страсти и т. д.
Эта смесь никогда не сможет дать совершенства миру, обществу, но она необходима для всестороннего развития первоначальной души, которая погружается в этот бурлящий мир страстей, невзгод, радостей и огорчений, в эту краткую жизнь, чтобы понять своей бессмертной сущностью все, что может прочувствовать и продумать конечный человек, неизбежно и во многих случаях в ужасных муках умирающий.
Маркс К. и марксисты.
Как и все мыслители, считающие вещный мир основой всего, а человека с его сознанием производным от него, появившимся в результате эволюционных процессов, Маркс тут же попадает в ловушку, состоящую в неразрешимом для него вопросе соотношения свободы и необходимости. Этот гордиев узел он разрубает естественным для его положения образом, признав свободу познанной необходимостью.
Непонятное для него истинное предназначение свободы он переносит на конечного человека, который должен добиться своей борьбой через род свободы в созданном в результате этой борьбы коллективном хозяйстве, где «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». В это «хозяйство-общество» можно будет перепрыгнуть после уничтожения классов. Этот прыжок из «царства необходимости» в «царство свободы» принесет с собой настоящую историю человечества.
Тут сразу же возникает противоречие: куда же денется в этом «царстве свободы» необходимость? Естественно, она никуда деться не может. Тогда, причем тут «царство свободы»?
Перемещение свободы вовне и поиск ее там всегда дает одинаково неадекватный результат.
Таким образом, следуя логике Маркса, мы тут же попадаем в тупик.
Если рассмотреть тезис «свобода есть познанная необходимость» с другой стороны, то из него видно, что познание необходимости производится ничем иным как сознанием человека, то есть без сознания познание необходимости, порядка, бытия невозможно. Свобода не может взяться из необходимости. Значит, она находится в сознании. В частности, для животных, хотя они и действуют в рамках необходимости, свободы не существует, поскольку они осознать себя и воздействовать на этой основе на мир не могут. Получается, по Марксу, что если свобода человека из сознания перетекает в необходимость, то человек, хоть и зная что она есть и даже пользуясь ею, полностью попадает под власть необходимости и неважно, что он знает про существование свободы. Таким образом, марксизм уподобляет человека животному, точно также находящемуся под властью необходимости, не ведая того.
Отсюда следует, что осуществление свободы в соответствии с программой Маркса невозможно: ограничения первичного, как он сам считает, бытия этому препятствуют. А бытие никуда деться не может, как его не преобразовывай.
За человека в данном случае "заступилась" не марксистская, а реальная свобода сознания, разрушив все ложные построения марксизма в немалой степени. Она не позволила терпеть людям бессмысленное насилие над собой, поскольку марксисты ради «великих» целей, действительно, вели себя с ними в соответствии со своей логикой, как с животными. Особенно ярко это проявилось в России, Китае, Камбодже.
Чтобы хоть как-то сгладить фактический детерминизм марксизма, последователи Маркса провозгласили свободой возможность выбора человеком того или другого со знанием дела. То, что это непосредственного отношения к свободе не имеет, мы показали выше. Вообще говоря, даже лягушка может выбрать себе со «знанием дела» водоем получше.
Тем не менее, марксизм проявил себя отлично в критике буржуазного общества, показав все его многочисленные недостатки.
Однако, как показала практика, различные социалистические модели хозяйствования по рецептам Маркса и его последователей не смогли конкурировать с жестко-конкурентным капиталистическим способом производства.
Результатом противоборства капитализма и социализма стала победа растратного и зверского капитализма, паразитирующего не только на своих гражданах, но и на народах всех слаборазвитых стран. Это соревнование также показало, что свободы человека, как ее понимает обыденное сознание, то есть свободы гражданина на собственное волеизъявление, ни тут, ни там фактически не существовало. Да и сейчас путы общественного устройства в любой стране, как правило, не дают обычному гражданину действовать так, как он действительно хочет, принуждая его так или иначе продавать свой труд, сводя человека к товару во все более разбухающем обществе потребления, которое должно непрерывно расти, во избежание гибели. Но бесконечный рост невозможен и конец подобного образования неизбежен.
Человеческая цивилизация должна прийти к своему естественному краху, если процесс реализации работы состояния свободы сознания на практике тормозится без перспектив прорыва вперед.
В современном обществе победившего капитализма и крайней степени потребительского отношения к жизни с безмерным расширением чуждых человеку интересов крупных монополий отчуждение работника от продуктов его труда, от самого смысла деятельности, поскольку он ничего не решает и не планирует, как на это справедливо указывал Маркс, а до него - Гоббс, Гельвеций, Руссо и другие философы, должно, на наш взгляд. неизбежно привести к краху всего общества, цивилизации.
Маркс четко показал, что в подобных условиях человек труда только вне труда чувствует себя человеком, а когда он работает, то он находится не у себя. Этот принудительный труд не удовлетворяет его потребность в труде. Подобное отчуждение отвращает человека от труда, который, собственно, должен составлять смысл его жизни. И социализм тут, как полагал Фромм, не поможет, поскольку на самом деле при социализме индивидуальный или корпоративный собственник заменяется государственным или коллективным, а человек так же остается отчужденным от труда.
И социализм действительно не помог, оказавшись повсеместно в недавнем прошлом более жестоким для масс людей, чем даже капитализм, поскольку следовал ложным идеям и пытался любыми средствами претворить их в жизнь, реально уничтожая людей.
Развитие сознания в подобных условиях фактически прекращается, так как человек лишается свободы как в мыслях, вследствие соответствующей пропаганды, так и в действиях, вследствие отчуждения от труда. [26]
Кьеркегор С.
У Кьеркегора нет цельного понятия свободы, и он не думал о ее предназначении, но он интуитивно отметил целый ряд ее черт, которые весьма близки к предлагаемой нами концепции свободы.
Он писал: «Никто не свободен от отчаяния; нет никого, в ком глубоко внутри не пребывало бы беспокойство, тревога, дисгармония, страх перед чем-то неизведанным или перед чем он не осмеливается даже узнать, - страх перед чем-то внутренним или же страх перед самим собой». «Тревогу можно понять только в ее связи со свободой человека».
То, что Кьеркегор называет беспокойством, тревогой, на самом деле, есть всегдашняя неудовлетворенность сознания собой, из которой действительно произрастает человеческая свобода в жизни. Все стремления сознания проистекают из его неудовлетворенности, которая может проявляться по-разному, в том числе при трудностях реализации стремлений она может выражаться и в страхе, и в отчаянии. И тут Кьеркегор совершенно прав. Здесь же Кьеркегор совершенно справедливо подметил и то, что свобода находится не вовне, а является внутренним состоянием человека.
Любопытно, что Кьеркегор, в отличие от большинства известных мыслителей отлично понимал двойственную природу человека: «Если бы человек был зверем или ангелом, он бы не мог испытывать тревогу. Но, являясь синтезом того и другого, он способен ощущать тревогу, и чем полнее его тревога, тем более велик этот человек. Это утверждение было бы неверным, если бы, как принято думать, тревога относилась к чему-то внешнему, к тому, что лежит за пределами человека, но в действительности человек сам создает тревогу».
Поэтому он так кратко формулирует понятие свободы: «Свобода – это диалектика возможного и необходимого».
Действительно, человеческая душа, проявляясь в сознании, требует нового, изменений, обновления, а животное начало человека более склонно к сытому и благополучному существованию. Поэтому в самом человеке все время идет борьба между животным началом и сознанием – отсюда и тревога. У обывателя пересиливает стремление к спокойной жизни с временной утерей свободы, у остальных людей пересиливает жажда хоть каких-то изменений, то есть свобода сознания.
Человек в своих стремлениях должен не просто вращать мысли в голове, а действовать на основе того, что вокруг него. Поэтому Кьеркегор и говорит и диалектике возможного и необходимого.
Выражение Кьеркегора: «Человек – это синтез бесконечного и конечного, временного и вечного, свободы и необходимости.» отражает, на наш взгляд, интуитивное понимание им того, что в человеке есть и нечто вечное, бессмертное (душа) и краткость жизни живого существа в противоречивом, убийственном мире, сквозь который надо прорываться, если ты не хочешь провести свою жизнь в пыльном углу. Для этого у тебя и есть душа, а вместе с ней свобода, разрывающая все путы и условности бытия. [27, 28]
Таким образом, Кьеркегор, наряду с Лейбницем и античными мыслителями довольно близко подошел к пониманию свободы, но все же античные мыслители были наиболее близки к этому пониманию, поскольку они прямо указывали на необходимость самостоятельного движения души (Платон).
Бергсон А.
Бергсон утверждает: «Наши восприятия, ощущения, эмоции, идеи предстают нам в двойной форме: в ясной, точной, но безличной - и в смутной, бесконечно подвижной и невыразимой, ибо язык не в состоянии ее охватить, не остановив ее, не приспособив ее к своей обычной сфере и привычным формам… ощущения и вкусы предстают мне в виде вещей, как только я их изолирую и даю им названия».
Эта мысль отчасти характеризует подход Бергсона к реальности, в качестве которой он утверждает жизнь, считая материю и дух, взятыми самими по себе, продуктами распада жизни.
«Жизнь, - утверждает он, - может быть постигнута только с помощью интуиции, которая, являясь своего рода симпатией, непосредственно проникает в предмет, сливаясь с его индивидуальной и невыразимой природой: здесь нет противостояния субъекта и объекта, это – постижение жизнью самой себя».
Подобный подход, естественно, должен отразить и отношение Бергсона к свободе. Поскольку жизнь в значительной степени - процесс неупорядоченный, постольку и понимание свободы Бергсона должно быть ближе к воле. И действительно, она напоминает волю в представлении Шопенгауэра.
Свободу Бергсон понимает как первичный факт сознания, как стремления человека-личности, идущие из глубинных слоев души, где сущность человека еще не искажена никакими привходящими мотивами и где он опирается на собственные духовные силы. Интеллект, в противоположность интуиции, как полагает Бергсон, обращается к «мертвым вещам», материальным объектам, подчиненным практическим и социальным потребностям. Интеллект «не понимает жизнь» и дает лишь относительное знание, он ориентирован на приспособление к условиям и на реализацию практических действий. Главную же задачу человека Бергсон видит не в том, чтобы приспосабливаться к реальности или властвовать над ней, а в том, чтобы развивать и продолжать в бесконечность жизненный порыв, совершенствовать наличные формы культуры, создавать новые.
«Наше «Я», непогрешимое в своих непосредственных констатированиях, чувствует себя свободным и заявляет это», указывает Бергсон. Далее он пишет: «В человеческой же душе есть только процесс постоянного развития».
Бергсон полагает, что материя – не только препятствие для жизненного порыва, но и необходимое условие для его осуществления и движения вперед – только благодаря ей образуются и развиваются новые жизненный формы; источником жизненного порыва Бергсон считает сознание, точнее, как он указывает, сверхсознание, Бога, понимаемого как непрекращающаяся жизнь, действие, свобода.
Бергсон отвергает причинное объяснение эволюционного процесса, при котором не остается места свободе, и, вместе с тем, по-иному подходит к телеологизму, сохраняя принцип целесообразности, но полагая, что цель существует не впереди, а позади, в первоначальном импульсе.
«…Мы свободны, - пишет Бергсон, - когда наши действия исходят из нашей личности, когда они ее выражают, когда они имеют то неопределенное сходство с ней, которое мы обнаруживаем порой между художником и его произведением». При этом наиболее важную роль в постижении жизни, как считает Бергсон, играет интуиция, которая вырастает из непосредственного жизненного инстинкта и поэтому способная постичь жизнь в ее глубинных проявлениях, в свободном потоке изменений, в длительности; интуиция это сама форма жизни, практическая мудрость, непосредственный житейский опыт. Человек благодаря интуиции предстает в гармоничном единстве с природой, с Вселенной, судьбу которой он не только разделяет, но и созидает своими усилиями, творческими порывами.
Способность к творчеству, по Бергсону, связана с иррациональной интуицией, которая, как божий дар дана лишь избранным.
Поэтому Бергсон предлагает полностью положиться на чувственные представления, в которых выступает содержание вещей, и, таким образом, проникать с глубоким доверием в непоколебимость всего данного, выступающее как нечто простое и очевидное, что также можно квалифицировать как мужественное саморастворение в созерцании и любовном стремлении к миру во всей его наглядности.
У Бергсона сознание предстает как непрерывная, изменяющаяся творческая деятельность, поток, который включает в себя множество слоев – от глубинных, дорефлекторных до поверхностных, интеллектуальных, связанных с практикой и социальной жизнью. Только на внешних уровнях действуют законы причинности, а в глубинной духовной жизни нет законов, а имеются лишь непосредственные факты, главные из которых – длительность и свобода.
Бергсон совершенно верно определил принадлежность свободы сознанию, но не смог определить ее истинное предназначение. У него на первый план выходит творческий человек-личность, постигающий жизнь через интуицию, вырастающую из непосредственного жизненного инстинкта и поэтому способную постичь жизнь в ее глубинных проявлениях, в свободном потоке изменений, в длительности.
Тут у Бергсона проявляется сразу несколько ошибок.
Способность к творчеству, в чем выражается свобода, связывается Бергсоном с иррациональной интуицией, которая дана лишь избранным.
Жизненные инстинкты, из которых вырастает интуиция, отношения к сознанию не имеют, а определяются животной природой человека.
Свобода – не факт сознания, а состояние сознания, имеющее определенные характеристики, на одну из которых правильно указал Бергсон, а именно: стремление. Однако первичным признаком сознания является не стремления, а неудовлетворенность сознания собой, из которого уже и вырастает стремление, или порыв. Свобода как состояние сознания характеризуется еще и созидательно-разрушительными свойствами, проявляющимися во взаимодействии как с внешними факторами, так и внутренними факторами сознания, а также инстинктивно-чувственными, природными, животными свойствами человека.
Сознание – не компьютер-интеллект и не инстинкт, из которого, по Бергсону, развивается интуиция. Сознание неразделимо на части, но оно временно представляет собой не совершенную, цельную душу, а смесь живого-животного и сознательно-разумного. Поэтому в нем смешано все природное, бессознательное и сознающее. Именно поэтому человек, зная, что он делает глупость, все равно ее делает, например, под соответствующее настроение.
Свобода как состояние любого сознания дана всем, а не только избранным. Поэтому любой человек способен к творчеству и интуиция тут не причем. Дело не в интуиции, а в работе сознание как единого целого. Перевес в сознательной деятельности у различных людей, в зависимости от уровня развития конкретного сознания может быть как в сторону интеллектуальной, так и в сторону чувственной сторон деятельности, что явно проявляется соответственно у ученых и художников. Творчество, как таковое, возможно где угодно, поскольку оно есть преобразование известного в новое, что проявляется в рационализации, так и выявлении новых свойств, сочетаний различных предметов и явлений, что может быть и у обувщика, и у парфюмера, и у булочника.
Что касается интуиции, то проявление неведомых ранее связей, образов, отношений может быть лишь при усиленной подготовке сознания к соответствующему процессу в виде изучения предыстории вопроса, различных подходов к нему, попыток проникновения в суть изучаемого процесса. Только тогда, а не с первого раза, что-то получится. Иногда для этого требуется целая жизнь. Вопрос только в предмете рассмотрения, в уровне сознания человека, в свойствах его природного характера, например, в настойчивости, решительности, трудолюбии, тех или иных способностях, навыках. Кажущаяся внезапность озарения на самом деле опирается, возможно, на далекую по времени предшествующую соответствующую работу сознания – на пустом месте ничего не вырастает, кроме сорняков. Интуиция на самом деле есть как бы моментальное схватывание целого образа искомого, тогда как до этого в сознании были только его разрозненные части, и толчком к «срастанию» мертвых частей в живой, новый образ может быть только освобождение соответствующей части сознания от всех стереотипов, в свободную нишу которого ложатся и прилегают к друг другу в новой форме все кажущиеся до того несвязанные факты, чувства и соображения.
Даже гений без подобного процесса невозможен, но, в отличие от обычных интуитивных находок, в его сознании дополнительно происходит своего рода резонанс найденного им внешнего и созревшего внутреннего в виду поставленной цели при определенном настроении и подготовке. В результате, глубинные, чудовищной силы и выразительности образы, схемы, фантазии, которых он желает, но которых в его сознании нет, уже не из сознания как верхнего слоя души, а изнутри самой души, могут прорваться в этот момент его жизни через блокировку, отсекающую душу от ее внешнего проявления - сознания, Богатство любой души, прошедшей через многие жизни, и связанной с другими душами неизмеримо по сравнению с любым человеческим сознанием. Но даже у гениев такие прорывы бывают редко, что и видно по их неравноценному творчеству.
И кажущаяся беспричинной тоска, накатывающаяся внезапно на человека, есть отголосок его неисполненных стремлений, сожаление по несбывшемуся, чего так желало его сознание и чего он так и не сумел исполнить. Иначе говоря, в тоске проявляется осознание им своего неумения пользоваться той свободой, которая всегда у него есть.
Главную задачу человека Бергсон видит в совершенствовании наличных форм культур, создании новых ее форм.
К сожалению, Бергсон далек от понимания того, что живущие на земле люди имеют сознания, очень сильно отличающиеся по уровню. Сознание каннибала, видимо, не очень схоже с сознанием нобелевского лауреата. Поэтому возможности у людей разные. Каждый делает то, на что он способен. В любом случае, каждому человека гарантирована свобода сознания потому, что у него непременно есть душа. И человек осознает, в отличие от животного свои действия, хотя и поступает часто несвободно, а часто непродуманно. Главное для жизненного процесса – это то, что человек, как правило, не пассивен, а пытается узнать что-то новое, сознательно меняя реальность, и совершенно неважно для каких целей он это делает - приспосабливаясь к реальности, стремясь властвовать над ней или создавая новые формы культуры или просто работая в поле, сажая кукурузу. Все это идет в «копилку» души, так или иначе, обогащая ее новым фактами, отношениями. Любой новый факт, любые негативные или позитивные последствия деятельности, жизни человека, отношений с другими людьми представляют неоспоримый интерес и важность для души в ее развитии. Об этом сам Бергсон говорит так: «…в человеческой душе есть только процесс постоянного развития». Поэтому Бергсон совершенно прав, когда утверждает, что материя – не только препятствие для жизненного порыва, но и необходимое условие для его осуществления и движения вперед. Действительно, без опоры на сущее сознанию, душе не обойтись.
Однако Бергсон неправ в том отношении, что источником жизненного порыва Бергсон считает сверхсознание, Бога, понимаемого как непрекращающаяся жизнь, действие, свобода.
Он, как и большинство мыслителей до него, ищет причину жизни, действия, свободы вовне – в Боге, сверхсознании. По-видимому, такой подход вытекает из неявного признания Бергсоном факта сотворения мира, тогда как все сущее никогда и никем не было сотворено и не появлялось ни из какой бездны, а существовало всегда, как и сознание, в своих бесчисленных изменениях и сочетаниях. Души, сознания были всегда, и всегда в них была свобода как неудовлетворенность сознания собой, без чего развитие души, сознания не было бы возможно. Христос иносказательно говорил, что Царство Божие находится не где-то, а внутри нас.
Бергсон совершенно правильно отмечает природу времени как творчество новых форм, но напрасно приписывает времени сознание: «Длительность предполагает, следовательно, сознание, и уже в силу того, что мы приписываем вещам длящееся время, мы вкладываем в глубину их некоторую дозу сознания».
На самом деле время есть условие для проявления сознания, так как без времени нет событий, нет опоры ни для изменения вещей, ни для меняющихся, развивающихся среди вещей и отношений сознаний. Все остальное по отношению к времени для сознания второстепенно.
Бергсон прав и в том отношении, что жизнь не надо постигать, но неправ в том, что слияние с жизнью производится на основе инстинкта и интуиции.
Человек способен действовать осознанно в жизни. И это главное. При таком отношении к жизни человек относительно свободен в своих действиях. Поэтому ему неинтересно довольствоваться старым и он движется куда-то, необязательно вперед, необязательно совершая открытия и постигая тайны жизни, но обязательно осознанно меняя мир и себя вместе с ним, точнее, свое сознание что, собственно и требуется для развития души, для которой человек лишь средство, кажущееся самостоятельным, но управляемое сознанием, которое не что иное как внешнее проявление души.
Бергсон не дал определения свободы, но отметил ее существенные признаки, в частности, стремление сознания к новым решениям. Однако он привязал свободу более к инстинктам и интуиции, нежели к сознанию в целом. Он также сблизил дух и материю, признав дух творчеством через свободу, а материю материалом для этого творчества. Однако он не смог угадать предназначение сознания, указав причину сознания в Боге, то есть вовне. [29]
Гуссерль Э.
Исследуя сознание, Гуссерль находит вслед за Брентано интенциональность сознания, которая обнаруживается при переходе от сосредоточения в естественной обстановке на объектах к сосредоточению в рефлексии на субъективном опыте, то есть переживания в сознании несут в себе указания на находящуюся вне сознания вещь. Охватить полностью вещь сознание не в состоянии, но идея вещи схватывается адекватно: «Мы схватываем ее в вольном процессе пробегания в сознании безграничности поступательного хода внутренне согласных созерцаний».
Гуссерль считает, что бытие переживаний сознания несомненно: невозможно сомневаться в существовании переживания, если оно переживается, присутствует в сознании. Напротив, бытие интенциональных предметов всегда сомнительно: восприятие может оказаться лишь иллюзией, галлюцинацией: «Итак, тезису мира – мир случаен – противостоит тезис моего чистого «Я», жизни моего «Я», которая является необходимой, абсолютно несомненной». Гуссерль указывает: «Не предмет переживается и наряду с ним интенциональное переживание, но только одно наличествует – интенциональное переживание, направленное на интенциональный предмет и несущее его в себе. Из бытия потока чистого сознания абсолютно не вытекает, что непременно должна быть какая-то вещь, сознание не зависит от существования трансцендентного и сохраняется и при уничтожении мира». И далее Гуссерль подытоживает: «Говорить о каком-то трансцендентном предмете помимо того, что он дан имманентно, проводить между ним различие, утверждать, что воспринятая вещь – явление иной, внутренне ей чуждой отделенной от нее реальности, - бессмысленно, нельзя утверждать существование того, что не может быть предметом возможного опыта».
«Сознание, - полагает Гуссерль, - в модусе трансцедентальной редукции – вне пространства, времени, причинности. Поэтому неверно утверждать, что вещи мира – причина переживаний сознания. Существование природы не может обусловливать существования сознания, - ведь она сама выходит наружу как коррелят сознания; природа существует, лишь конституируясь в упорядочиваемых взаимосвязях сознания».
Рассуждая о возможностях сознания, Гуссерль вполне адекватен в отношении интенциональности сознания. Однако он не обратил должного внимания на то, что интенциональность сознания не проявляется спонтанно, сама по себе. Этот процесс является довольно сложным.
Сначала сознание отражает наличие только того окружения, которое строго соответствует его стремлению, основанному, в свою очередь, например, на некоей своей неудовлетворенной потребности, сканируя все вокруг. Однако перед этим сознание внутри себя фиксирует данную неудовлетворенность, создавая на базе имеющихся у него представлений образ того, что бы ему хотелось. Этот образ может быть весьма расплывчатым, но именно он задает направленность движения – интенцию. Поэтому сознание сканирует окружающее пространство, отыскивая подходящие предметы или ситуации. Если – находит, то реализует их так или иначе, если нет, то сознание определяет препятствия к созданному образу стремления и пути их устранения. Удастся ли ему в человеческих действиях добиться желаемого – другой вопрос. Но, собственно, в сознании вопрос уже решен. Эта картинка проявляет работу свободы сознания человека в его практических действиях, на что опять же не обратил внимания Гуссерль, сосредоточившись только на сознании, как и большинство его предшественников, в своем выборе между сознанием и бытием. Мир для Гуссерля случаен: «…нельзя утверждать существование того, что не может быть предметом возможного опыта».
Таким образом, он так же не понял неслучайность мира, природы, бытия. Мало того, он даже не смог вообразить факт существования сознания как наивысшей составляющей бытия, а не чего-то отделенного от него и факт необходимости бытия как опоры для развития сознания во времени, точнее, в происходящих в бытии событий, в ходе которых сознание проявляет себя в тех или иных решениях, получая новое и меняя себя вместе с тем.
Гуссерль попадает в капкан своей же концепции. Он совершенно естественно не знает, что делать со свободой и зачем она на самом деле. Может быть, поэтому он и не говорит о свободе прямо.
По-видимому, Гуссерль полагает свободу мышления как свободу от предпосылок, нереализуемых в опыте.
Это соображение тоже неадекватно. Внутренняя свобода сознания ограничена только самим сознанием, и этих ограничений мы не знаем, поскольку сознание является на самом деле открытой частью души. Душа исходит в своих стремлениях из столь неведомых нам собственных внутренних содержательных факторов, что говорить об их реализации в опыте не имеет смысла. Напротив, сознание в своих наивысших устремлениях всегда пытается «пробить лбом стенку», то есть достигнуть невозможного, как это кажется первоначально. И, как это ни парадоксально, открывает совершенно неожиданные перспективы и решает проблему в новых условиях. Так совершаются почти все открытия, появляются новые изобретения.
Соображение Гуссерля о том, что мы являемся источником бытия, то есть свободой, верно только отчасти, поскольку, конечно, не человек источник свободы, но в человеке наличествует сознание, которое не может быть несвободным.
Хотя, надо отметить, что непонимание истинного предназначения свободы сознания приводит Гуссерля к идее, что «факт обладания смысла есть само проявление свободы». Это утверждение несет только часть понятия свободы, поскольку сама свобода есть состояние сознания, являющееся необходимым средством для развития души. Иначе говоря, проявление свободы свидетельствует о движении, развитии сознания, в чем и состоит смысл свободы. Рассуждать же о свободе в отрыве от развития души не имеет никакого смысла.
Выражение Гуссерля о том, что, как и интенциональность, направленная на трансцендирующий объект, время выражает самое свободу, является характерным примером непонимания им истинного предназначения свободы.
На самом деле, время как ход событий не «формируется ради свободы». События требуются не свободе самой по себе, а сознанию - для собственного проявления и развития. Оно не может развиваться без такой опоры как время. Отсюда свобода как состояние сознания и время как состояние бытия, в котором действует через соответствующие носители сознание, являются необходимыми условиями для развития сознания. Поэтому-то мир, бытие для сознания, точнее, души необходим. В противовес этому Гуссерль утверждает: «… сознание не зависит от существования трансцендентного и сохраняется и при уничтожении мира». Если это было бы так, то процесс развития, обогащения сознания попросту прекратился бы.
Выражение Гуссерля: «Сознание – это старение и поиски утраченного времени» противоречит его идее о независимости сознания от мира и отчетливо характеризуют его понимание сознания как принадлежности человека, что совершенно абсурдно, поскольку смерть человека тогда есть смерть сознания, то есть конец времени. Напротив, сознание не ищет утраченное время, а оно использует его для бесконечного развития души. [30]
Хайдеггер М.
Хайдеггер определяет свободу «как допущение бытия сущего», «как сущность самой истины». Для достижения истины свобода необходима. Смысл бытия раскрывается свободным поиском человека, преодолевающим заблуждения. Таким образом, свобода является частью раскрытия сущего как такового.
Хайдеггер предложил для описания опыта человека найти то, для чего подобное описание будет иметь смысл. Это, по его мнению, есть «вот-бытие» для которого бытие становится вопросом. Хайдеггер тем самым отверг описание человеческого существования через такие понятия как «рациональное животное», личность, человек, душа, дух, субъект. «Вот-бытие» - это, по Хайдеггеру, забота.
Согласно Хайдеггеру, сущее – человек, поскольку ему «свойственно то, что вместе с его бытием и через его бытие последнее ему открыто». Это бытие сущего непосредственно открыто человеку в отнесенности к его намерениям, или возможностям, а не в чистом незаинтересованном созерцании.
Таким образом, Хайдеггер определяет свободу традиционно – как поиск человеком истины, с одной стороны, но, с другой стороны, вводит дополнительное понятие - «вот-бытие», выводя его на передний план существования вместо того же человека, души, субъекта, трактуя его отчасти как заботу.
В результате такого подхода принадлежность свободы становится неопределенной, так же как и ее предназначение, поскольку поиск истины человеком теряет смысл после исчезновения человека и человечества. Вместе с тем, «вот-бытие», понимаемое как забота, довольно верно определяет условие, в котором проявляется сознание, поскольку о сознании действительно надо позаботиться, создав ему точку опоры для развития в виде сущего.
Хайдеггер утверждает, что человек обладает свободой не как свойством, а как раз наоборот: свобода, экзистентное, раскрывающееся «вот-бытием», владеет человеком изначально, так что исключительно она сообщает человеку соотнесенность с сущим. Без изначальной раскрытости Ничто нет никакой самости и никакой свободы, указывает Хайдеггер.
Тут соотнесение Хайдеггером свободы только с человеком через «вот-бытие» приводит его сразу к нескольким ошибкам. Дело в том, что свобода никем и ничем владеть не может, поскольку она является состоянием сознания, которое владеет всем, в том числе и свободой. Свобода является средством, благодаря которому сознание проходит в человеке мир, меняя его и себя. Всё сущее не раскрывается Ничто, а вместе с сознанием существует, в нашем понимании времени, вечно. Так что душа, проявляющаяся в сознании человека, существует вечно как и свобода в ней.
Хайдеггер полагает следующее: «Насколько существо человека не сводится к животной органике, настолько же невозможно устранить или как-то компенсировать недостаточность этого определения человеческого существа, наделяя человека бессмертной душой, или разумностью, или личностными чертами… сущность человека покоится в экзистенции».
Надо отметить довольно странное выражение Хайдеггера: «сущность человека покоится в экзистенции». Сущность не может покоиться. Сущность человека – беспокойная душа, наделяющая его всеми отличиями от животного, главным из которых является самосознание. Через человека душа работает в виде автономного сознания, претерпевая все чередования бытия, открывая его и открываясь ему через состояние свободы сознания.
Рассматривая человека в бытии, как он его понимает, Хайдеггер сразу же наталкивается на целый ряд противоречий. В частности, он констатирует: «Усиливающаяся бездумность проистекает из болезни, подтачивающей саму сердцевину современного человека. Сегодняшний человек спасается бегством от мышления. И все же каждый может выйти в путь размышления по-своему и в своих пределах. Почему? Потому что человек – это мыслящее, т. е. осмысляющее существо…».
Здесь Хайдеггер признает доминирующую роль сознания в человеке, но отказывается признать самостоятельную сущность сознания. Хотя подспудно, он не может этого не выразить: «Такой вещи как человек, являющийся человеком благодаря самому себе, не существует». Однако он тут же уходит от коренного вопроса двойственной сущности человека, провозглашая: «Человек не господин сущего. Человек пастух бытия».
Человек, по Хайдеггеру, должен «беречь истину бытия… Для человека остается вопрос, осуществится ли его существо так, чтобы отвечать этому со-бытию… Не имея возможности выбора, человек на что-то решается и непременно рассеивается в неподлинной экзистенции».
Этот подход Хайдеггера явно показывает, что он никак не может хоть куда-то пристроить человека, чтобы в этом был хоть какой-то смысл.
Не существует подлинной или неподлинной экзистенции. Существует и всегда существовал меняющийся мир, состоящий из условно неживой материи и живых существ, часть которых обладает сознанием. Человек при этом является переходным образованием, обладая животной натурой и вместе с тем сознанием. Это придает ему особые свойства, которых больше нет ни у кого, так как «коктейль» присущих ему инстинктов и самосознания, действующих в антагонистическом мире, совмещает в себе самое живое в этой смеси страстей, размышлений, страданий, удовлетворений, потерь и находок, свободных стремлений и понимания своего быстрого и неизбежного конца. Именно это необходимо для развития и приобретения опыта первоначальным душам, чтобы они не забывались в своем бессмертии.
Хайдеггер много рассуждает о бытии и сущем и человеке в них. Однако бытия, как такового, в статике быть не может. Есть только со-бытие, то есть нечто во времени, или непрекращающиеся события, то есть та или иная жизнь, в которую всегда было встроено сознание. И не то, что человек, даже сознание не «пастух бытия». Сознание в различных проявлениях есть наивысшее образование бытия, без которого его попросту не было бы, так же как и без со-бытия невозможно было бы и проявление сознания.
Хайдеггер полагает, что само сознание оказывается возможным, потому что есть конечное существование.
Действительно, душе необходимо конечное, временное существование в чем-то, проявляясь в этом конечном в виде сознания. В этом Хайдеггер прав. Но он не ставит вопрос: для чего нужно душе это конечное? Смысл бытия, сущего для души и сознания совсем не в существовании. Это неинтересно и бессмысленно. Если пойти дальше, то смысл существования и не в чистом познании, поскольку само по себе оно не нужно. Само сознание дано человеку, конечному существу для того, чтобы жить, то есть чувствовать, понимать, ошибаться, восторгаться открытой новизной чего-то. Все это не может существовать без времени и свободы. Поэтому бессмертная душа становится смертной во времени именно для того, чтобы жить, а не существовать. Факты, опыт, смысл всех ее жизней, складываясь и перерабатываясь, дают ей возможность постоянно развиваться. Жизни всех душ, интегрально соединяясь в немыслимое для нас целое, дают развивающегося и живущего Бога, точнее, Высший разум. Всё это существует, в нашем понимании времени, вечно, то есть у него не было начала и не будет конца, поскольку сочетания сущего бесконечны, бесчисленны, беспредельны. Поэтому фактор времени можно объяснить только одним – необходимостью событий. Всё остальное, по сути, является второстепенным.
Хайдеггер считает, что внутреннее озарение становится неотделимым от судьбы и истории конкретного человека: они составляют единое целое. Хорошее или плохое настроение, радость, скука, страх для Хайдеггера не состояния, а способы понимать себя, или способы быть в этом мире. Он называет это покинутостью, которая для него – источник и необходимое основание эффективности. Эмоциональность, полагает он, возможна лишь там, где существование вверено собственной судьбе. Человеческое существование, таким образом, определяется этой эффективностью.
Тут Хайдеггер не прав, так как покинутость находится не вообще в человеке, а в сознании человека, то есть в его душе. Она появляется как отголосок свободы сознания, его изначальной неудовлетворенности собой, что как бы просит душу остаться в человеке наедине с миром и попытаться проявить себя в отрыве от всесильного мира душ в мире уничтожающихся вещей и преходящих событий. В «покинутости» душе человека предоставляется возможность продолжать «делать себя самой», используя все жизненные возможности, но стараясь не нанести ущерба окружающему. Последнее и является проблемой для первоначальной души. Именно это она и должна в первую очередь преодолеть во многих человеческих жизнях. Вместе с тем «покинутость», на деле, для души понятие достаточно условное, поскольку она не одинока, а живет в сообществе подобных ей человеческих душ, которые не отторгают ее, а во многом поддерживают. Кроме того, душа обязательно вернется в свой мир с «багажом» приобретенного в очередной жизни.
Хайдеггер полагает, что только смерть дает возможность свободы или ее подлинность.
Тут он опять колеблется между человеком и бытием. Безусловно, человек смертен. Безусловно, в жизни его свобода была ограничена. Вот только, что будет после смерти, Хайдеггер не знает. Поэтому он и говорит про смерть как освобождение.
На деле, все образования нашего мира конечны. И признание человека средоточием всего означает, что со смертью человека и исчезновением человечества все наработанное ими тоже пропадает. Это не только не эффективно, но и бессмысленно. Однако человек в сознании встречается с бесконечностью, которая не боится смерти, но встречает ее в человеке, не зная того, что она, душа, бессмертна. Сам по себе этот факт есть мощнейший толчок для преобразования души в более любящее и понимающее существо.
Хайдеггер пытается утвердить личность как место, где уясняется бытие, отказываясь от опоры на вечность. В бытии и смерти личности открывается Ничто, на котором она основывается. Хайдеггер подчеркивает, что этим самым она основывается ни на чем другом, кроме себя. Истина для него не есть что-то, добавляющееся к бытию извне, от факта человеческого существования. Истина – это событие бытия.
Из всего этого видно, что Хайдеггер уделяет преувеличенное внимание человеку, все время обмысливая сам факт его существования в поисках смысла того же человека. При этом он забывает о двойственной природе человека, но, по сути дела, говорит о его сознании, опять же отставляя в сторону тот факт, что сознание есть внешнее проявление души – пришельца из другого мира. Что душа ищет в нашем мире – остается для Хайдеггера скрытым. Поэтому он говорит о бытии в различных его вариантах, об ужасе, страхе, заботе, темпоральности и т.д. Но он не затрагивает смысл самого конечного существования человека, человечества, цивилизации, поскольку все это рано или поздно заканчивается и должно бесследно исчезнуть со всеми культурными наработками, технологиями и т. д., если только не отметить, что все это остается зафиксированным и переработанным в вечных душах, к которым темпоральность никакого отношения не имеет, а имеет отношение ход событий, время их жизней со всеми их коллизиями. Утверждая, что «время есть порыв, посредством которого человек вписывается в бытие, берет его на себя», Хайдеггер путает время и свободу сознания. Время есть условие существования не только человека, а всего вечного сущего и оно означает, что сущее вечно движется и меняется. Этот вечный, в нашем понимании, поток событий – время - непрестанно вносит новизну в существование сознания, позволяя ему бесконечно развивать себя. Порыв же, точнее, стремление – это одна из характеристик свободы сознания, в основе которой лежит его вечная неудовлетворенность собой, то есть вечное стремление к совершенствованию. Развертывание этого порыва-стремления в созидательно-разрушительной работе сознания – еще одной характеристике свободы сознания – как раз и означает, что человек в течение жизни берет бытие на себя, создавая собственную реальность на основе трансформации окружающего в соответствии с решениями собственного сознания.
Однако эта работа человека как бы для себя, на самом деле есть работа для души, открывающей в человеческой деятельности все новые и новые для себя грани бытия, фиксируя их в себе и заключая тем самым их в вечность, создавая как себе, так и Высшему разуму, чьей частицей она является, не холодное и отстраненное существование, но вполне живую, многокрасочную, ужасную и прекрасную жизнь со всеми ее ошибками, находками и прегрешениями.
Тезис Канта и Хайдеггера, обосновывающий мышление неизбежной конечностью существования, для которого мышление есть производное от человека, таким образом, абсолютно неадекватен. Человек – лишь средство для выражения в конечности бессмертной души, которая через человека реализует свои потенции, в том числе и свободу для собственного развития и жизни в различных условиях бытия, наивысшим представителем которого она является.
Вот почему Платон стоит выше Хайдеггера. По Платону, мышление побеждает смерть, так как умирает тело, но не душа, которая освобождается из своего временного удела. Жизнь человека, стало быть, сразу же обретает смысл в своем временном существовании. Это есть еще одна грань свободы сознания души, когда, исчерпав свое существование в одном, и учтя его, она переходит к существованию в другом, новом для нее. [31, 32]
Ясперс К.
Ясперс пытается в своей категории «всеобъемлющее» объединить в неразрывное целое мир и человека, материальное и духовное. Он полагает, что всеобъемлющее – это либо бытие в себе, которым мы охвачены, либо бытие, которое и есть мы; бытие, которое охватывает нас, называется миром и трансценденцией; бытие, которое есть мы, называется наличным бытием, сознанием вообще, духом, или экзистенцией.
Тут Ясперс, подобно Бергсону, пытается объединить материальное и духовное. Но, в отличие от Бергсона, который объединял их на основе жизни, слияние с которой производится инстинктами и интуицией, Ясперс объединяет их на основе разума, который способен не только познать отдельные вещи, состояния, но и раскрыть всеобъемлющие связи этого мира.
Так же как и Бергсон, Ясперс вполне адекватно оценивает тот факт, что материальное и духовное едины. Однако, если Бергсон пытается связать материальное и духовное жизнью, Ясперс связывает их разумом. Но их обоих объединяет в этом подходе то, что они располагают дух в человеке, над которым стоит Бог.
Таким образом, Ясперс, как и Бергсон, обращаются вовне, вводя высшее существо, но не определяя его.
Как мы уже указывали, Бога вне мира не существует, тогда как сущее, не сотворенное никем, существует и меняется вечно и в этом изменении сущего развивается сознание.
Ясперс объединяет человека, дух, сознание, экзистенцию под эгидой охватывающего нас наличного бытия, перепутывая всё, насколько это возможно.
На самом деле, в вечно существующем мире есть своего рода иерархия в виде неживой природы, живой природы и сознающей себя «природы». Сознания, или души – высшие составляющие сущего – «вписаны» в мир в качестве компонента, активно и сознательно меняющего его. Сознания в мире не может не быть, потому, что только через сознание мир проявляется как таковой: нет сознания – нет и мира. Поэтому сознание было всегда, то есть оно бессмертно. Однако бессмертное сознание не может сохранять собственное сознание в неизменном виде. Оно должно развиваться. Поэтому мир существует во времени, сутью которого являются события, в которых может в облике конечных созданий действовать бессмертное сознание, проходя цикл рождений, жизней и смертей. Одним из таких конечных созданий является человек, в котором сливаются вместе на время живая природа в лице высокоразвитого млекопитающего и сознание.
Ясперс утверждает, что истинно человеческая экзистенция тогда налична, когда ты действуешь как свободное существо, когда не даешь самому себе и другим людям превратить себя в объект манипулирования.
Тут Ясперс «перегибает палку», поскольку человек всегда объект и, как бы он ни старался, в той или иной степени он подвержен манипулированию. Дело тут в другом: свобода в человеке проявляется в его сознательных стремлениях, в борьбе за достижение поставленных им целей, и если по ходу дела он позволяет манипулировать собой, значит, такова его степень свободы, то есть степень свободы в его действиях определяется уровнем его сознания. А «пограничные ситуации» для человека - всего лишь рельефное изображение уровня его сознания и соответственно степени его свободы.
Ясперс все время «ходит рядом» с понятием свободы, пытаясь определить его, но ничего не получается.
Например, он пишет, что самое главное – не препоручить «высвечивание» кому-нибудь, не делегировать» другим сугубо единичные, ситуационные, мои и ваши вину, боль, страдание; тут-то и нужно сохранить уникальную свободу, как и тревогу, связанную со способность к выбору; необходимо учитывать, что во всякой ситуации уникальна и неповторима коммуникация с другими людьми, «схватывание» индивидом своего «Я», своей самости через коммуникацию.
Здесь он приравнивает свободу и к тревоге и сближает ее выражение с коммуникацией. Все это не имеет прямого отношения к свободе, коренным свойством которой является неудовлетворенность сознания собой, а тревога есть всего лишь дальний отголосок этой неудовлетворенности. Что же касается коммуникации, то это просто банальность. Конечно, любой человек – общественный продукт и никуда ему от общества не деться. Собственно, свобода и проявляется, прежде всего, в общественных отношениях, что старо, как мир.
Ясперс полагает, что суть экзистенции – свобода, неподвластность объективизации, овеществлению.
Все как раз наоборот: сознание, душа помещает себя в ограниченные рамки человеческого существа и окружающей его среды именно для того, чтобы попытаться изменить себя в преодолении конкретных трудностей с помощью сознательных, все время корректируемых действий, созидая и разрушая все объективированное вокруг. Вся эта работа, проводимая человеком в сообществе подобных ему, и есть плод подготовительных манипуляций соответствующего состояния сознания, которое начинается с неудовлетворенности, переходящей в стремление к цели, по дороге к которой по предварительно составленной схеме обходятся или ликвидируются встречающиеся препятствия. Это и есть свобода в действии в вещном мире. Неподвластность объективизации проявляется только в самой глубине сознания (внутренняя свобода), да и то относительно, поскольку там сознание тоже оперирует, как минимум, отражениями и символами жизненных явлений.
Ясперс считает, что свобода обеспечивается не в мышлении, но в экзистировании, не в ее анализе и вопросах о ней, но в ее осуществлении: «…в смысле трансцедентальной свободы возможно предложение: я могу, ибо я обязан; в смысле экзистенциальной свободы: я могу, ибо я должен».
Тут Ясперс интуитивно улавливает, не называя его, ядро свободы, которое действительно не имеет прямого отношения к мышлению, анализу, потому что оно есть вечная неудовлетворенность сознания собой. Отсюда и проистекает свобода, отсюда и ее безграничность, мощь, действенность, вечность и пробивная сила в осуществлении человеком задуманного. Однако все это нужно не само по себе, как считают некоторые мыслители, не Богу, как думают другие, а это нужно сознанию для собственного развития, которое не имеет пределов. [33]
Фромм Э.
Фромм определяет сущность человека не как качество или субстанцию, а как противоречие, имманентное человеческому бытию. Он полагает, что это противоречие проявляется в двух феноменах. Во-первых, человек – это животное, которое по сравнению с другими животными недостаточно оснащено инстинктами, поэтому его выживание гарантировано лишь в случае, если он производит средства, удовлетворяющие его материальные потребности, и если он развивает свой язык и совершенствует предметный мир. Во-вторых, человек, как и другие животные, обладает интеллектом, который позволяет ему использовать процесс мышления для достижения непосредственных практических целей. Но человек обладает еще и сознанием, то есть осознает самого себя, свое прошлое и свое будущее, которое есть смерть, он осознает свое ничтожество, бессилие, он воспринимает других – в качестве друзей, врагов или чужаков. Человек видит свою вовлеченность в ужасный конфликт – он пленник природы, но, несмотря на это, свободен в своем мышлении, он часть природы и все же, так сказать, ее причуда, он не находится ни здесь, ни там. Это осознание самого себя сделало человека чуждым в мире, обособленным от всех, одиноким и преисполненным страха. Человек и ангел и зверь.
Фромм задается вопросом: что может сделать человек, чтобы справиться с этой дилеммой? Что он может сделать, чтобы прийти к гармонии, которая освободит его от мук одиночества, даст ему возможность почувствовать себя в мире, как дома, и позволит ему достичь чувства единства с миром?
Первый ответ – это попытка человека вернуться к своим истокам – к природе, стряхнуть с себя разум и осознание самого себя.
Альтернативой регрессивному решению проблемы человеческого существования является прогрессивное решение. Оно заключается в достижении новой гармонии посредством полного развития всех человеческих сил, человечности в нас самих.
Сводя проблему осознания человеком самого себя и мира к самому же человеку, Фромм как и большинство философов до него попадает на ложный путь определения свободы, поскольку свобода принадлежит не человеку, как таковому, а его сознанию, являющемуся внешним проявлением души. Можно сколько угодно говорить о человеке, о путях его развития, о гармонии или регрессе, толку не будет никакого, поскольку человек, так или иначе детерминирован внешними и внутренними силами.
Иначе говоря, проблему свободы надо рассматривать совсем в другой плоскости, не сводя ее к детерминированию человека тем или иным или - к полной его свободе воли.
Фромм пытается создать свою аргументацию наличия свободы человека, утверждая, что имеющаяся аргументация того, что человек свободен – неубедительна.
Он говорит, что свобода выбора между добром и злом, которую Бог дал человеку, неадекватна, поскольку она предполагает веру в Бога и знание божьих планов в отношении человека.
То, что человек свободен потому, что должен отвечать за свои поступки, так же неубедительно потому, что является символом дисциплинарной власти авторитета: если есть желание наказать, необходим кто-то, кто отвечает за свои действия.
Аргументация в пользу того, что человек субъективно переживает себя свободным, так же, по мнению Фромма, является неубедительным, поскольку мы осознаем свои желания, а не их мотивации.
То, что человек не имеет свободы выбора, что его решения в любой точке вызваны к жизни и детерминированы более ранними по времени внешними и внутренними событиями, кажется более реалистичным и очевидным. Тем более, эту позицию можно усилить тем, что человек детерминирован законами причины и следствия, но он может создать сферу свободы и постоянно увеличивать ее посредством расширения сознания и правильных действий. В частности, для Фрейда предпосылкой освобождения было осознание неосознанного, - а для Маркса – осознание социально-экономических сил и классовых интересов. По мнению обоих, предпосылкой освобождения должно быть не только осознание, но также активная воля и готовность к борьбе.
Фромм далее утверждает, «…что, когда говорят о свободе воли человека вообще, а не конкретного индивида, то об этом говорят абстрактно; это делает проблему неразрешимой. Отсюда следует, что один человек обладает свободой выбора, а другой ее утратил… свободного выбора между добром и злом вообще не существует, есть только конкретные и специфические способы действия, которые являются средством для достижения добра, и способы действия, которые являются средством для достижения зла, причем всегда предполагается, что добро и зло определены правильно».
Фромм предлагает свою концепцию свободы, говоря: «… проблема свободы, или детерминизма в действительности сводится к проблеме конфликта между различными склонностями и их интенсивностью».
Фромм полагает, что при свободном выборе речь идет о том, решиться ли на лучшее или на худшее. Причем лучшее и худшее постоянно затрагивают фундаментальный моральный вопрос жизни, при котором речь идет о дальнейшем развитии или регрессии, о любви или ненависти, о независимости или зависимости. Свобода означает не что иное как способность следовать голосу разума, здоровья, благополучия и совести против голоса иррациональных страстей.
Свобода выбора, по Фромму, не есть формальная абстрактная способность, которую человек «имеет» или «не имеет». Определенные люди не свободны решиться в пользу добра, поскольку в структуре их характера потеряна способность действовать в соответствии с добром. Некоторые потеряли также способность решиться в пользу зла, поскольку структура характера утратила потребность во зле. Эти экстремальные случаи свидетельствуют о том, что оба человека детерминированы в своей деятельности, поскольку равновесие сил в их характерах не оставляет им выбора. Однако у большинства людей мы имеем дело с противоречащими друг другу склонностями, которые сбалансированы таким образом, что они могут выбирать. То, как они действуют, зависит от силы тех или иных противоречивых склонностей их характеров.
Основной тезис Фромма состоит в том, что он видит в проблеме выбора отсутствие свободы в последнем решении. На более раннем этапе, говорит Фромм, когда мы еще не запутались в наших страстях, у нас есть свобода выбора. Другими словами, большинство людей терпят неудачу в своей жизни потому, что они не отдают отчет, в какой момент они еще свободны действовать в соответствии со своим разумом, они осознают ситуацию только тогда, когда уже слишком поздно принимать решение.
Фромм поэтому полагает, что существует в реальности не свобода, а акт самоосвобождения в процессе решения. В этом процессе объем нашей возможности выбирать постоянно зависит от нашей жизненной практики.
Таким образом, Фромм приходит к выводу, что «свободу следует дефиницировать не как действия в сознании необходимости, но как действия на основе осознания альтернатив и их последствий… Нет ничего, что бы не имело своей причины, но не все детерминировано (в смысле «жесткого» детерминизма)».
Любопытно, что в результате этих рассуждений и доказательств, Фромм приходит к тем же выводам, что и за 200 лет до него Гоббс, то есть к «мягкому детерминизму»: «Если действия совершаются людьми добровольно, - утверждал Гоббс, - по их собственной воле, то они проистекают из свободы. Вместе с тем, всякий акт человеческой воли, всякое желание, склонность проистекают из причины, то есть, в конечном счете, из необходимости».
Стоило ли в этом случае «огород городить?»
Безусловно, многое, о чем говорит Фромм относительно действий конкретных индивидов, подмечено и доказано очень точно. Но к свободе все это имеет мало отношения, поскольку относится к действиям человека, которые, как их не интерпретируй, определены внешними обстоятельствами и внутренними качествами человека. Человек может иметь выбор, может не иметь выбора, может точно оценивать ситуацию или нет, прямого отношения к свободе это не имеет. Сам же Фромм об этом сказал так: «…существует в реальности не свобода, а акт самоосвобождения в процессе решения». Это выражение уже ближе к истине.
Действительно, с позиции развития сознания в процессе опоры на бытие важен не выбор того или иного, и даже не то, правильный этот выбор или нет, детерминирован он или нет, а то, что сознание человека принимает решение по изменению ситуации вовне не как животное – неосознанно, а в виде проекта, что впоследствии отражается и на внутреннем состоянии сознания, поскольку любое изменение в сторону неизвестного, нового, все равно какого, плохого или хорошего, в терминологии Фромма, является дополнительным вкладом в «багаж» сознания для последующей оценки и принятия во внимание для дальнейших действий. То есть даже в самых детерминированных ситуациях, кроме полного застоя, сознание так или иначе развивается, узнавая новое для себя. Любые осознанные решения в виде проектов, фантазий, способов преодоления препятствий к ним, стремления, представления об их последствиях, то есть спроектированных целях и есть освобождение от прежнего порядка, или свобода.
Однако для понимания этого в цельном виде необходимо знать не только принадлежность свободы, но и ее предназначение, что оказалось под силу в определенной степени только античным мыслителям.
Любопытно, что в своих трудах «Бегство от свободы», «Здоровое общество. Догмат о Христе» и «Душа человека, ее способность к добру и злу» Фромм весьма противоречив.
С одной стороны, исследуя ситуацию, в которой оказывается человек западной культуры, где стремление к индивидуальности ведет к одиночеству, ощущению своей ничтожности, бессилию, он утверждает, что феномен отчуждения ведет к потере смысла протестов, что в свою очередь порождает паралич воли и творческих способностей участников протеста. В результате, общество заполняется равнодушными людьми, не способными к активным действиям.
С другой стороны, Фромм считает перспективой человеческого сообщества достижение новой гармонии посредством полного развития всех человеческих сил, человечности в нас самих. Свобода означает не что иное как способность следовать голосу разума, здоровья, благополучия и совести против голоса иррациональных страстей.
Тут Фромм констатирует, что западное общество потеряло развитие и, надо полагать, свободу. Вместе с тем он думает, что свобода состоит в следовании голосу разума, здоровья, благополучия и совести. Получается, что призыв его остается неуслышанным, а застойное общество не имеет права на существование. [34, 35, 36, 37]
Сартр Ж. П.
Сартр полагает относительно сущего следующее: «Все сущее рождено без причины, продолжается в слабости и умирает случайно… Бессмысленно то, что мы рождаемся, бессмысленно, что умираем… Смысла жизни не существует, мне придется самому создавать его… Существование предшествует сущности».
Сартр противопоставляет объективность и субъективность, необходимость и свободу. Свобода не определяема, поскольку она не имеет сущности.
Он считает, что свобода имеется только в ситуации, а ситуация существует только через свободу, и человек вынужден преодолевать препятствия, которые свобода создала. Свободное определение поведения в одной ситуации уже нельзя повторить в другой, не сделав его несвободным.
Из этого Сартр делает естественный вывод: человек обречен на свободу и он выбирает не умом, а целостностью своего «Я», причем его выбор реализуется в поступке. Только через поступок человек узнает, кто он на самом деле.
Быть свободным, по Сартру, означает выбирать самому, а не достигать того, что человек хотел.
Между миром и сознанием человека лежит непреодолимая пропасть.
Отсюда вытекает, что человек ни от кого и ни чего не зависит, что определяется способностью сознания все отрицать и освобождаться от всякого влияния. Человек изначально дан себе в существовании и сам создает свою сущность.
Прошлое не определяет настоящего, настоящее – всегда выбор.
Человек не может быть то свободным, то рабом. Человек или полностью свободен или его нет.
Сознание спонтанно, активно, мир вещей инертен. Сказать что-либо о развитии мира мы не можем. Мы улавливаем лишь настоящий, застывший миг.
Несвободный человек подобен камню: он есть, но не действует. Поэтому свобода есть отрицание бытия. Человек свободен, если он ни бытием, ни желаниями не детерминирован. Свобода человека состоит в выборе самого себя и, как следствие, в выборе своего предметного мира.
Свобода выражается в критических ситуациях, когда выбор человека не обусловлен, когда нет возможности выбирать, и человек осужден быть свободным, а свобода его абсурдна.
Выбор – это всегда вопреки.
Подход Сартра к понятию свободы есть финальный аккорд размышлений всех прежних мыслителей, которые опирались в определении свободы на человека. Сартр логично доводит это определение до абсурда.
Одно это само по себе дает понять, насколько ложным является подобный подход.
Действительно, ни человек, ни человечество в целом, как конечные образования, не могут быть фундаментами свободы, но могут быть только средством ее реализации. Тогда все встает на свои места, и абсурд исчезает, как дым: бессмертное и бесконечное (душа) выражается в конечном и дискретном (человек, цивилизация), а конечное получает во временное пользование сознание, а вместе с ним не просто жизнь, а осознанное существование, доступное в известном нам мире только человеку. Оно может нравится или нет, но люди, как бы то ни было, его ценят и не отказываются от жизни, несмотря на все ее катаклизмы и ее краткость.
Отчаяние и пессимизм Сартра все же можно понять. Действительно, насколько совершенен человек по своему устройству и насколько несовершенен мир, который он устраивает вокруг себя с себе подобными. Конечно, Сартр этим возмущен и разочарован.
Однако, как мы уже указывали, человек с имеющимся у него низким уровнем сознания и животной природой, которая смешивается с сознанием, сам «делает себя», как выразился Сартр, и сам создает свой мирок, свою цивилизацию. Если эта цивилизация плоха и живется в ней неважно, то пока большего этот человек по своей сущности и не заслуживает. Видимо, есть миры и получше, но и разумные существа там другие – соответствующие своему лучшему миру.
Тем не менее, Сартр, несмотря на чрезмерную оригинальность своих идей, искренне стремится показать всем необыкновенные возможности, заложенные в человеке, которые на самом деле являются возможностями души, сознания. Эти возможности настолько велики, что, частично угадав их, Сартр не может в них поверить и сводит их к абсурду.
Выражение Сартра: «Смысла жизни не существует, мне придется самому создавать его» легко понять, так как отдельный человек довольно бессмысленное создание, которое, не успев толком пожить, умирает, теряя все, что он успел создать в своей краткой жизни. Разве это не абсурд?
«Свобода не определяема, поскольку она не имеет сущности», - указывает Сартр. Действительно, для человека она не имеет сущности. Сущность свободы есть состояние сознания, которое отделяется от человека после его смерти, сохраняя и свободу, и все жизненные наработки человека.
Человек, по Сартру, вынужден преодолевать препятствия, которые свобода создала. Тут он неправ. Свобода не создает препятствия, а определяет их в соответствии с поставленной сознанием целью и оценивает способы преодоления этих препятствий. Цели бывают разные и при движении к ним препятствия могут и не встретиться. Тем не менее, раз есть стремление к цели и целый ряд сознательных, корректируемых по ходу процесса действий, есть и свобода.
«Человек обречен на свободу, - пишет Сартр, - и он выбирает не умом, а целостностью своего «Я», причем его выбор реализуется в поступке. Только через поступок человек узнает, кто он на самом деле».
Тут Сартр угадывает многое. В частности, он точно указывает на то, что решение выносится сознанием с примесью чувств, инстинктов, воображения, всего, что намешано в человеке. Поэтому до совершения действия можно думать о себе, что угодно, а на деле, как правило, выявляется масса дефектов первоначального проекта, да и человеческих качеств самого деятеля.
Поэтому Сартр резонно отмечает, что свободный поступок не может быть ориентирован на успех. Для него это дорога к абсурду свободных поступков человека.
Тогда как для сознания успех или неудача не имеют значения не из-за свободных действий. Они могут быть и вынужденными. Главное – это открытие в мире и в себе новых свойств, новых явлений, что для сознания, души является неоценимым в плане собственного развития, приобретения опыта и обогащения новыми фактами и отношениями. Из этого видно, что не свободе принадлежит первенство в сущем, а сознанию, состоянием которого является свобода. Сознание соображает, комбинирует, решает в соответствии со своими способностями, а свобода обеспечивает эти решения, может быть, даже ошибочные.
«Между миром и сознанием человека лежит непреодолимая пропасть», - думает Сартр.
Все как раз наоборот: сознание - наивысшая составляющая сущего и оно выражает и развивает себя через остальное бытие. Они взаимно дополняют друг друга и не существуют в отрыве друг от друга.
Поэтому прошлое в значительной степени определяет жизнь каждого человека в том отношении, что его душа уже проходила целый ряд других жизней и много чего накопила и извлекла из них – и хорошего и плохого. В настоящей жизни душа не просто живет в человеке, а пытается, по крайней мере, сохранить уровень своего сознания, а еще лучше - повысить его.
Дело совсем не в том, чтобы человек был «полностью свободен или его нет», а в его стремлении к свободе, что определяется уровнем его сознания. Человек первобытного общества почти не имел свободы, но имел сознание, развивался, жил и был, вопреки Сартру. А мы, его потомки, не так уж далеко ушли вперед, судя по ошибкам, которые человек и человечество производит повсеместно.
«Сознание спонтанно, активно, мир вещей инертен», - утверждает Сартр. Сознание на самом деле активно, иначе оно не было бы сознанием и оно повсеместно пытается изменить мир, создать в нем свою собственную реальность. Однако остальной мир отнюдь не инертен. Природа активно, хоть и неосознанно, реагирует на действия человека, часто показывая ему свою силу, уничтожая в секунды то, что выстраивал веками. Человек не то, чтобы должен считаться с ней, он вынужден повсеместно применяться к ней: вулканы, океаны, атмосфера, сам человек внутри недоступны для теперешнего его сознания, несмотря на его активность. Растительность, животный мир настолько активны, что при малейшем ослаблении человеческой деятельности сразу же занимают его место.
Неадекватно и высказывание: «Мы улавливаем лишь настоящий, застывший миг». Человечество уже достоверно знает прошлое планеты и Вселенной и даже представляет, что будет дальше с ними и с ним.
«Человек свободен, если он ни бытием, ни желаниями не детерминирован», - полагает Сартр. Наоборот, человек свободен потому, что у него есть желания, стремления, неудовлетворенность сознания собой и окружающим, а бытие помогает ему все это реализовать, насколько сознание при достигнутом его уровне способно сделать это. А уж насколько это детерминировано или нет, это другой вопрос. Что-то не может не быть жестко детерминированным, а многое не определяется ничем, точнее, смесью фантазий, страстей, посторонних влияний, плохого или хорошего настроения, иначе бы человек не делал совершенно невыразимых глупостей.
Мнение Сартра: «… свобода выражается наиболее отчетливо в критических ситуациях», следует уточнить, так как в этих ситуациях выражается, скорее, не свобода, а сущность человека.
Сартр утверждает: «…что когда нет возможности выбирать, и человек осужден быть свободным, а свобода его абсурдна».
Свобода выбора, вопреки утверждению Сартра, есть всегда, по крайней мере, жить или умереть. Вот только решение зависит не от свободы, а от уровня сознания – один склонит голову, лишь бы жить, другой умрет, лишь бы не терпеть позора.
Выражение Сартра: «Выбор – это всегда вопреки» тоже своего рода эпатаж, поскольку главное для сознания – это, по мере сил, идти вперед, а согласно или вопреки происходит это движение, выявляется в конкретной ситуации: по реке можно плыть как вверх, так и вниз по течению. Просто одно легче, а другое труднее. [38, 39, 40]
Толстой Л. Н.
Толстой традиционен в своих воззрениях на свободу в отношении того, что признает в этом главенствующую внешнюю силу в виде Бога: «Свободен только тот человек, который повинуется одном закону Бога... Чем ближе человек исполняет законы Бога, тем он свободнее. Люди же свободу не могут дать… Свобода есть освобождение от иллюзии, обмана личности».
Толстой совершенно прав, что люди, как таковые, свободу дать не могут, но не прав в том отношении, что свободу дает Бог. Свободу никто дать не может, потому, что она, как говорил Христос, в виде Царствия Божия, находится в нас. Она есть состояние души и пока душа с нами, свобода у человека есть.
Толстой пишет: «Братство, равенство, свобода – бессмыслица, когда они понимаются как требования внешней формы жизни… Только если мы будем любить друг друга, будет братство между людьми. Равенство – это смирение. Только если мы будем не превозноситься, а считать себя ниже всех, мы все будем равны. Свобода – это исполнение общего всем закона Бога. Только исполняя закон Бога, мы все наверно будем свободны».
Некая неуверенность в этих словах, недостижимость в реальной жизни этого, подтверждается следующей сентенцией Толстого: «…вся жизнь есть приближение к этой свободе, всемогуществу, которого она никогда не достигнет, потому что достижение уничтожило бы движение. А в этом движении неперестающее благо».
Тут Толстой интуитивно выходит на адекватную мысль: жизнь есть развитие. Если эту мысль дополнить тем, что в смертном человеке и конечном человечестве такого постоянного развития не может быть, то вырисовывается идея о том, что в этом развитии через конечное участвует иная, бессмертная сила бытия в виде его сознания, претерпевающая вместе с телом, как и Христос, все тяготы и испытания жизни.
Толстой не хулит жизнь, а указывает, что в отличие от всего остального живого, человек больше не является «ничтожной тварью», а может выбирать свою судьбу, обладая достоинством и свободой воли.
Правда тут же он впадает в противоречие, утверждая следующее: «Для телесного сознания не может быть речь о свободе, так как жизнь телесная происходит в условиях пространства и времени… Для духовного же сознания точно так же не может идти речь о свободе, так как для него не существует ничего могущего стеснить его, оно всемогуще… Отдельное материальное существо не может быть свободно. Также не может быть свободно и отдельное духовное существо, хотя оно и проявляется в ограниченном виде».
Из этих противоречивых высказываний все же можно понять: Толстой подходит к мысли о том, что любое ограниченное разумное существо не может в своем ограничении обладать свободой в действии, но освободившись от ограничений, может быть полностью свободным в своих стремлениях.
Эта идея вполне адекватна, если к ней добавить то, что свобода не нужна сама по себе, она лишь обеспечивает процесс развития, который не может быть полностью запрограммирован.
Именно на это Толстой указывает в следующем: «На низшей ступени сознания, когда человек сознает свою отдельность от Всего, сознает себя телесным существом, он испытывает наибольшую несвободу. Поднимаясь выше, он все более и более чувствует себя свободным. Признав же себя только одним из проявлений Бога, он чувствует себя вполне свободным».
Действительно, не сам человек, но его душа не одинока – она часть единого целого, но, обладая возможностями всего этого целого, она и автономна в своем развитии, в частности, через человека, давая тем самым вполне реальную жизнь во всех ее бесчисленных проявлениях целому. [41]
Бердяев Н. А.
Бердяев видит начало свободы до Бога, в бездне, в «Ничто».
Это его соображение исходит из акта творения. Но это не так. Акта творения не было, поскольку бытие в своих бесчисленных превращениях существует, в нашем понимании времени, вечно в своих различных измерениях и вселенных. В нем нет идеального, бесплотного. Вне его также нет ничего, потому что в вечном образовании есть всё, но основным в нем является Высший разум как совокупность душ, пронизывающих все миры и дающих возможность Высшему разуму непрерывно развиваться, постигая себя и мир в его бесчисленных превращениях.
Это трудно понять человеку, поскольку он ограничен узкими рамками нашего «низшего» мира и его сознательная деятельность выражается в урезанном виде как деятельности тела под управлением души в ее состоянии, ограниченном телом.
Поэтому сознание человека способно только отделить мир наличного бытия от мира духовного, представляя последний в виде Бога, которого каждая конфессия, каждое религиозное направление понимает по-своему.
Представить, что Бог как Высший разум находится в каждом человеке во всей его полноте в неявном виде как душа, соединенная в едином поле со всем миром душ, образующем единство и целостность вместе с локальной разделенностью душ, религия не в состоянии, поскольку в основных своих конфессиях признает однократное сотворение мира всесильным существом.
Бердяев как человек религиозный и православный, хотя и с некоторыми колебаниями, также говорит о Боге-Отце, Боге-Сыне, Святом Духе, Святой Троице. Поэтому он не может допустить мысль о развитии внешне автономной души посредством человека, хотя, на самом деле, внутренне, душа есть неотделимая частица Высшего разума.
На самом деле, Высший разум выражается в локализованной в человеке душе, которая проходит испытания мира собственными силами, накапливая опыт, знания, силу, впечатления, постигая постепенно в разных жизнях всё, присущее миру в его ипостасях. Эта локализация характерна временной оторванностью (время жизни человека) души от своего целого. Поэтому душа выражается в постепенно развивающемся сознании человека, сталкиваясь в человеческих жизнях со всеми особенностями «низшего», антагонистичного мира.
Сознание как внешнее выражение души бессмертно и может не торопиться в накоплении опыта. В нем содержится всё, что мы знаем как лучшее в нашем мире, но сознание не может развиваться без борьбы, познания мира и себя самой. И это находит отражение в том, что душа поначалу стремится в «низший», страдающий мир, в сопротивляющуюся каждому её движению в образе человека среду. Поэтому она непрерывно борется, страдает, радуется, строит, разрушает, ошибается. В общем, живет как смертный человек, не зная даже, что с ней будет после смерти человеческого тела, что само по себе есть трагедия. Однако смерть обессмысливает жизнь только при ее материалистическом понимании и делает краткую жизнь подвигом при ее понимании с точки зрения развития души. И, по большому счету, неважно, как в жизни действовал человек, насколько он был плох или хорош. Все содеянное им может быть исправлено в дальнейшем. Главное – это то, что он узнает все стороны жизни и последствия своих мыслей и действий.
В жизни человек все время преодолевает трудности бытия, созидает и разрушает, меняя мир и себя вместе с ним не как животные, действующие практически автоматически, а как сознательно действующее существо, ведомое вечно неудовлетворенным состоянием сознания, стремящегося к лучшему, новому, неизведанному и способного вместе с этим само проектировать новое. Это происходит потому, что в его сознании заложены и объединены как разрушающая, так и созидающая силы, точнее, состояния, которые Бердяев, как многие мыслители до него, разделяет. Однако в человеке, из-за его двойственной природы, кроме душевного, всегда проявляется и животное начало, то есть те программы, которые необходимы для функционирования любого живого существа.
Но эти состояния нераздельны и существуют именно как состояния сознания. Нигде их больше нет и нигде они больше не нужны. А в жизни сознания в человеке без них не обойтись, потому, что созидание для человека невозможно без разрушения уже созданного им. И это совместное состояние сознания проявляется как свобода в жизни человека. Оно не может быть сбалансированным, получая перевес то тут, то там, но старается не доводить мир до хаоса, хотя это и не всегда получается.
Так что в мире свободы в качестве господства над обстоятельствами не существует, есть лишь динамика развития сознания в сопротивляющейся среде, в чем и состоит свобода, точнее, что обеспечивает соответствующее состояния сознания человека. И никакого другого выбора у человека, кроме как непрестанного сокрушения одного порядка и создания нового порядка на всех этажах сложной системы цивилизации, нет. Воля при этом - всего лишь проводник планов сознания в вещном мире, а свобода выбора есть иллюзия, квазисвобода, не несущая в себе позитивного заряда, так как свободу не выбирают, она всегда внутри каждого человека вместе с его сознанием и она растет только вместе с ростом его сознания.
Мирового зла в виде иррациональной свободы, так же как и его источника в виде «Ничто», о которых говорит Бердяев, нет и быть не может, поскольку есть только процесс развития высших образований сущего – душ - в сопротивляющемся мире. Он требует наличия и процесса созидания и процесса разрушения. Наше измерение является низшим именно потому, что в нем, начиная с микромира, непрерывно происходят процессы столкновения частиц с их аннигиляцией и возникновением иных частиц. Аналогичные процессы идут на всех его уровнях, что и требуется для развития первоначальным душам. Душа в человеке не является самостоятельной сущностью, поскольку ее основа ею же заблокирована. Поэтому она проявляется ограниченно - в виде человеческого сознания, к которому примешивается много природного, животного, но эта, своего рода, смесь создает новое существо – человека, со всеми его недостатками, вытекающими из несовершенства данного измерения. Однако в человеке душе предоставляется возможность пройти все ступени этого мира, познать все его стороны.
Таким образом, антагонизм нашего мира необходим для развития души как необходимы свет и тьма, иначе непонятно было бы, что такое свет и что такое тьма. Душа должна погружаться в борьбу между ними, то затемняясь, то высветляясь.
Людям это непонятно и потому они представляют одно злом, а другое добром. По сути же - это процесс разрушения и созидания, который протекает через сознание, обогащая его.
Животное начало в человеке не знает ни хорошего, ни плохого. Оно просто участвует в борьбе за существование, за выживание и, когда это начало в человеке пересиливает, то он может уничтожать конкурентов ради себя, продолжения своего рода, ради существования своего сообщества. Это, кстати, происходит каждый день и в нашем демократическом, капиталистическом обществе.
Подобные низшие намерения, страсти, поступки обусловлены животным началом человека и их нельзя относить к произволу и нельзя квалифицировать как сознательное, целеустремленное зло, изначально заложенное в его сознании.
С другой стороны, осознанные поступки человека, приводящие часто его самого и его окружение к катастрофическим результатам, имеют основание в благих, как ему представляется, намерениях.
В предельном варианте, он может пожелать насильно облагодетельствовать весь мир, принеся ему как бы настоящее счастье и процветание, что свойственно революционерам. Они ради этого готовы, как однажды выразился Мао-Цзе-Дун, погубить если и не весь мир, то его большую часть.
Есть вариант Раскольникова, отмеченный Ф. М. Достоевским: его герой противопоставляет себя всему остальному, как он считает, несовершенному, мешающему, ненужному в качестве более совершенного человеке, который только и достоин жить и творить. Тут тоже нет злого намерения, а есть заблуждение.
Имеется и вариант Гитлера. Он хотел во благо высшей, как он считал, нации, частично уничтожить одни нации, подчинить высшей другие, осуществив модель «правильного» развития человечества. Для него это было истинное добро.
Но если Раскольников в дальнейшем частично понял свои заблуждения, то тому же Гитлеру это при жизни не удалось.
Наиболее распространенным злом в мире считается причинение вреда одними людьми другим людям, тогда как это или, как было указано выше, борьба за существование, либо результат противоречивых отношений между ними, выражающихся в возникающих обидах, ревности, мстительности, недоверия, а также это может быть результатом ошибок поведения, наслаивающихся друг на друга. То есть зло и добро не закладываются в основу мира, человека, не приходят из бездны или от Бога, а являются лишь представлениями людей, проистекающими из их собственных отношений, естественной природы и неразвитости сознания. На самом деле, все это результат стремлений человека в антагонистическом мире, как ему кажется, к лучшему или для него, или даже для многих, или даже для всех.
Даже для узкого ума человека то, что ему представляется добром и злом, в течение жизни меняется местами. Это, например, произошло с Раскольниковым. Для человеконенавистников весь мир – зло. Для революционеров капитализм – зло. Для буржуазии капитализм - высшая форма существования общества, самое доброе добро из всех видов добра.
Этот процесс в определенной мере контролируется сознанием через свободу как состояния души, которая участвует то в созидании, то в разрушении.
Всё это по сравнению с остальным органическим миром, безусловно, является прогрессом, привнесенным душой, поскольку до ее появления там ничего не осознавалось и, значит, не могло быть исправлено.
Однако на все это можно было бы возразить тем, что в людях часто проявляется как бы ничем не мотивированная злоба. На самом деле тут имеется несколько отношений.
Первое заключается в том, человек в жизни может быть «загнан в угол» подобно крысе с угрозой его жизни, жизни близких людей или чего-то самого дорогого для него, и выхода из этой ситуации нет.
Тут он как бы теряет разум и его агрессия носит чисто животный характер защиты в попытке выхода из проигрышного положения. Вступают в действие рефлексы и инстинкты. А о зле, как таковом, говорить не приходится, поскольку человек тут превращается в защищающееся животное, да и часто выглядит как злобное животное. Однако некоторые психологи называют это состояние проявлением вселенского зла, которого на самом деле, не было, нет, и не будет.
Второе отношение заключается в сознательном стремлении человека уничтожить все вокруг по мере сил и возможностей. Подобное бывает в сильном гневе или раздражении и проходит с восстановление нормального состояния. Так что здесь выражается не зло, а выплескивается недовольство человека тем, что он никак не способен сделать то, что хочет в силу собственного неумения или в силу того, что обстоятельства категорически этому препятствуют.
Однако это временное состояние гнева на мир может перейти в постоянное, если человек решил, что мир ему ничего не дает, а только отбирает, что ему некуда и незачем идти. Такое проявляется при низком уровне сознания, когда оно не выдерживает давлении окружающей среды и собственных представлений и фантазий.
Высокий уровень сознания в этом случае зовет к борьбе, пусть бесполезной и бессмысленной, ведущей к гибели, но борьбе. Это есть пассионарность.
А слабодушные начинают отыгрываться на более слабых, оправдывая себя тем, что те хуже, а живут, а они пропадают почем зря. К вселенском злу такое поведение не имеет никакого отношения, поскольку простая перемена обстоятельств в пользу слабодушного делает из злобного мизантропа, вредящего всем, добродушное существо, которое даже может поделиться с вами полученными преимуществами, правда, только для того, чтобы вы их оценили.
Последнее отношение человека и как бы зла проявляется в фактическом сломе психики у человека, которое может произойти по разным причинам, но не сразу понимается его окружением, что, например, произошло в Древнем Риме с императором Калигулой. В этом случае бессмысленно говорить о зле по отношению к больному человеку.
Резюмируя, можно отметить, что гораздо легче вместо поиска истинных причин человеческих поступков, которые заключаются, как правило, в человеческих отношениях, ссылаться якобы на присущую человеку изначально злобность. Человек просто-напросто не в состоянии стать идеально разумным, преодолеть свои чувства зависти, ненависти, эгоизма, к которым еще и примешивается слабость сознания и вытекающее из него стремление к простым решениям, что, как правило, приводит к таким неожиданным результатам, что кроме как действием злобной воли их назвать кажется невозможным.
Человека из животного делает сознание, но и оно в жизни смешивается с животными страстями, что, с одной стороны, вызывает представления о злобной натуре человека, а, с другой стороны, - о его доброте и разумности. Как результат, появление мифа о добре и зле, об изначальной невинности и о грехопадении. Однако такая непредсказуемая смесь животного и разумного нужна первоначальной душе для ее эффективного развития.
Таким образом, наш антагонистичный мир существует в качестве поля, полигона для процесса развития души через целый ряд жизней, целый ряд цивилизаций. Участвующее в нем сознание растет и меняется с каждой прожитой человеческой жизнью и когда оно познает все стороны этого процесса, то сознание-душа уходит в другой мир развития, о котором мы ничего не знаем, но в котором снова будет продолжаться процесс ее развития в других условиях. Собственно, для человека, пока в нем есть душа, остается его осознанная жизнь, что тоже немало. Опять же, эта прожитая жизнь отпечатывается в самой душе и также уходит с ней в вечность. В этом смысле каждая прожитая жизнь, каждая личность , сформировавшаяся в этой жизни, не исчезает бесследно, а остается в вечной душе.
Однако эта свобода созидания и разрушения в нашем мире, в практической жизни ограничена целями и поэтому является только средством для развития души, но не самостоятельной сущностью, то есть без души она не существует, как, впрочем, и душа не может быть без нее.
Истинная свобода, которая стремится преодолеть все границы, таится внутри души, отражением которой является внутренняя свобода человека. В этом состоянии сознания человек может творить, не оглядываясь ни на что преходящее, на основе уже полученной им информации и в зависимости от уровня развития собственной души. Эта свобода и дает гениев нашего мира, у которых «излучение» внешних источников вступает в резонанс с глубинным сознанием человека, в котором заложен опыт всех прежних жизней.
Бердяев также говорит об этом, но соотносит внутреннюю свободу с проявлением божественных сил, тогда как она есть проявление собственной души человека в ее полноте, ее связи со всеми душами мира, связи с Высшим разумом, объединяющим души в одно неразрывное целое.
Бердяев считает материальный мир утерей свободы духа.
Однако это не так однозначно. Наше измерение, действительно, ограничивает свободу души в конечном, временном человеке, в ее проявлениях в окружающей среде. Однако это необходимо для развития души в этом сопротивляющемся мире. В этом и проявляется истинное соотношение свободы и необходимости: необходимость служит свободе, точнее, развитию души. Без бытия, материального мира невозможно ни существование души, ни ее развитие. То есть без ограничений того или иного рода ни сознание, ни свобода проявиться не могут, Нет такого места, где душа могла бы качаться на волнах благоухающего эфира в бездумье и ничегонеделании.
В своей глубине душа абсолютно свободна, но она не может позволить себе зависнуть в безвоздушном пространстве благости, вне времени и пространства, которые существуют для нее, для ее все более и более свободного развития в познании бесконечных переплетений и сочетаний сущего разных измерений.
Бердяев полагает, что есть свобода, как темный поток жизни, как первичный опыт, как бездна, лежащая глубже самого бытия, из которой бытие определяется.
В действительности, свобода не имеет самостоятельности, а является состоянием сознания, точнее, души, которая есть наиболее высокая составляющая сущего. Душа никем и ничем не сотворена. Она существует, в нашем понимании времени, вечно. В этом вечно свободном, или вечно неудовлетворенном состоянии душа взрослеет и совершенствуется. Вместе с ней также растут и совершенствуются по-разному другие души, составляющие в своем единстве Высший разум, который не может быть в роли представляемого людьми Бога - стоять на месте на недосягаемой высоте вне мира. Он в душах непрерывно меняется, удивляется, горюет, радуется, как живое существо, а не компьютер, управляющий миром, познает новое, становясь все более могущественным, но оставаясь всегда любящим и всепрощающим.
Пребывание души в нашем ужасном мире соответствует тому уровню сознания, который она пока имеет, и той степени свободы, с помощью которой она может изучать, познавать и переделывать мир по своему разумению, становясь в этом процессе всё совершеннее.
Бердяев пишет, что добро, совершенство, истинная жизнь должны быть свободно достигнуты.
Действительно, к ним нельзя привести насильно, но и свободно человеку в нашем мире достигнуть их невозможно в его краткой жизни. Он может только стремиться к ним, а достигает их его душа в момент прощания с этим миром навсегда для перехода в иное измерение, с иными законами, но с тем же стремлением к развитию в других условиях.
А сам наш «низший» мир, все многочисленные цивилизации в нем, сменяющие друг друга, служат только для развития души и самостоятельного значения не имеют. [1]
Свобода сознания в нашем мире, таким образом, имеет два тренда: она, в условиях жизни с ее всевозможными ограничениями и препятствиями, большей частью, слабо, вяло, но проявляется, повышая общий уровень сознания, и она же внутри человека, в его внутреннем мире, не скованном такими ограничениями как внешний, может достигать необыкновенных высот, являя собой истинную жизнь души. Каждый человек об этом имеет представление, но не может это объяснить.
Бердяев считает, что бессмертие может быть лишь целостным, лишь бессмертием целостной личности, в которой дух овладевает душевным и телесным составом человека.
Тут его ограниченность сказывается в отсутствии понимания, что личность, формирующаяся в течение жизни человека, не может быть при ее завершении окончательной и целостной. Личность, в значительной степени, есть отражение развития сознания человека в мире, которое не может закончиться никогда. Если, следуя логике рассуждений Бердяева, допустить, что какая-то, пока еще убогая, ущербная, недалекая и даже гнусная личность попадает после смерти человека в иной мир, в вечность (ведь другой жизни у человека, по Бердяеву и христианской церкви, нет), то это может быть только фарсом. И тут Бердяев неправ. Целостного человека не бывает, потому что нет человека без души: душа у него во всем, но она не может высоко подняться за краткий миг человеческой жизни. Поэтому личности, которые приобретает душа в течение многих жизней, оставаясь в ней отдельными, зафиксированными, вместе с тем, информационно объединяются, формируя уже не временный, человеческий облик, а интегральный облик души. Благодаря этому, душа всё время растет и становится всё более многоцветной. Таким образом, свобода действий совершенно разных душ ведет не к образованию однообразных созданий, а уникальных в своей неповторимости высших разумных образований представляющих все текущее многообразие мироздания и поэтому владеющих им в своем единстве.
Бердяев полагает, что основная проблема есть проблема отношения бытия и свободы. И далее утверждает, что имеется выбор: примат свободы над бытием или, наоборот, примат бытия над свободой. При этом под бытием он понимает материальное и объективированное, а под свободой – нечто идеальное, безосновное, не порожденное бытием, вкорененное в «Ничто», в бездонное, в небытие.
Действительно, свобода не может быть порождена необходимостью, но она не может быть и вкоренена в бездну.
В этом смысле, вопрос об отношению бытия к свободе поставлен Бердяевым некорректно. Правда, эта постановка для Бердяева однозначна, потому что он признает мир актом творения. В этом случае, бытие и небытие можно противоположить, а свобода автоматически попадает в небытие, поскольку к созданному Богом первоначальному бытию свобода не имеет отношения.
Однако если же полагать, что мироздание никем создано не было и существует в своих бесчисленных сочетаниях, превращениях и образованиях, в нашем понимании времени, вечно, то в нем всегда присутствовали, по крайней мере, все известные нам составляющие, в том числе и его высшая составляющая – разум, сознание. [1]
Тогда идеальное, небытие, бездна отпадают как таковые, и свобода занимает свое законное место в сознании в качестве его непременного и руководящего состояния, хотя бы потому, что, с одной стороны, только разум может понять, что такое свобода, а с другой стороны, без свободы никакого разума, сознания быть не может, поскольку сознание в потенции есть творящая, то есть не стиснутая никакими рамками, составляющая мироздания.
Однако творить абсолютно свободно нельзя, так как любое творение требует предметности, то есть ограничений в виде того или иного бытия. Без времени, без пространства, предметов, событий отношений нет. Без сущего свободе негде реализовываться.
Отсюда понятно, что свобода может быть реализована и разум может осознать ее наличие в себе только при ограничении сознания сущим, хотя кажется, что он стремится к свободе вовне. При этом сознание вовсе не попадает в рабство к бытию, а использует его для собственного развития.
Бытие в виде пространства, времени, или движения, событий есть рамка для картины жизни и ее высшего проявления - души. Рамка без изобразительного полотна может быть и висеть в музее никому не нужной и бессмысленной. Лишь полотно внутри рамки создает их общую жизнь: на картину смотрят и удивляются. Но и изобразительное полотно не может само по себе «выбежать» из рамки. При этом изображения, как мы знаем, могут быть и стерео, и голографическими, но все они находятся на материальных носителях.
Надо полагать, бытие, сущее - более сложная структура и процесс, чем это нам кажется. И утверждать, что бытия нет, а есть лишь сознание мы не можем, так как сознание есть отчасти информация, а она, как известно, хранится только на материальных носителях. Но мы можем утверждать, что без сознания бытие становится ненужным. В нем нет необходимости. Оно не может себя осознать и его в этом отношении как бы и не существует. Мы ведь знаем о существовании бытия только потому, что в нас есть сознание, а муравей о нем ничего не знает и не узнает никогда.
Отсюда вывод: сознание и бытие - нераздельны. Они по свойствам противоположны, но поэтому они друг друга дополняют, и существовать могут только вместе.
Поэтому, как таковые, бытие и сознание существовали, в нашем понимании времени, всегда. Что же касается представления о создании мира из ничего, то это есть вполне логичное представление сознания, находящегося на первоначальном уровне развития.
Таким образом, свобода и бытие не противоречат друг другу, а одно другое дополняет. И если одно не может существовать без другого, то здесь неуместны приоритеты.
В общем, несмотря на глубокий ум и многие тонкие замечания относительно свойств человека, его души и понятия свободы, Н. А. Бердяев, как и все идеалисты, признающие некую бесплотную всемогущую силу, находящуюся вне мира, и как человек верующий, который пытается понять смысл краткой жизни человека, у которого другой жизни не будет, волей-неволей попадает в замкнутый круг рассуждений о всесилии и всеблагости Бога, пребывающего в недоступных сферах; о духе, невыразимом и всепроникающем, но противополагаемым Бердяевым бытию и необходимости; о Богочеловеке, через коего человек получает свободу. Можно сказать – Бердяев, несмотря на целый ряд оригинальных мыслей, остался в плену традиционных, текущих представлений, так как он все время ищет связь между Богом, духом и человеком, но у него эта связь выглядит натянутой. Это становится понятным из того, что сколько бы не говорил Бердяев о Боге и духе, и тот и другой остаются у него бесплотными в полном смысле этого слова, то есть непонятно чем. И это непонятное для него самого он пытается соединить с человеком, чтобы хоть как-то объяснить феномен последнего: ведь, действительно, человек, принадлежа этому миру телом, выпадает из него сознанием, которое есть в этом мире только у него. Бердяев не видит, что в человеке органично соединяются конечное и бесконечное, единичное и целое, свобода и необходимость, бытие и сознание. Органично, потому, что душа не захватывает готовое тело, а рождается, растет вместе с ним, страшится смерти и умирает вместе с телом, не зная точно, что смерть для нее, бессмертной, – лишь освобождение от отслужившего свое конечного образования. Человек кажется единичным образованием, действующим в жизни в общении с такими же единицами. Однако душа, нераздельная при его жизни с ним, и как будто бы тоже автономная, является неотъемлемой частицей Высшего разума, объединяющего в себе на ином уровне все души всех миров в единое и неразрывное. Этим самым и человек в своей жизни больше принадлежит не природе, а Высшему разуму. Поэтому над человеком не довлеет необходимость так, как она правит всем остальным миром, и он может, хотя и в рамках мирового порядка, действовать свободно, в соответствии с имеющемся в его сознании потенциалом, или приобретенным за предшествующие жизни уровнем сознания. Свобода в человеке, прежде всего, проявляется в его неудовлетворенности собой, переносящимся на окружающее его и возникающим из этого стремлением изменить существующее так, как ему хочется и воображается.
При этом, изменяя окружающее, он меняет и себя. Тем самым, в человеке, благодаря душе, сравнительно пассивное бытие объединяется с весьма активным сознанием, производя совместно процесс развития через конечного человека бессмертной души. [42, 43]
Таким образом, эти ограниченные представления Бердяева базируются на отсутствии у него ясного представления о двойственной природе человека, с одной стороны, сугубо временного создания, а с другой, - существа с вечной душой внутри, перемещающейся от одной жизни в человеке к другой. Об этом, кстати, говорил и Христос: «И спросили ученики Его: «Как же книжники говорят, что Илии надлежит прийти прежде?» И Христос сказал им в ответ: «Правда, Илия должен прийти прежде и устроить все: но говорю вам, что Илия уже пришел, и не узнали вы его и поступили с ним, как хотели; так и Сын человеческий пострадает от них». Тогда ученики поняли, что Он говорит об Иоанне Крестителе». (Евангелие от Матфея, гл. 17). Он же выразил указал на превосходство души и на ее истинную силу так: «Однажды фарисеи спросили его, когда наступит Царство Божие, и он сказал им в ответ: Царство Божие наступит незаметно, и не скажут: вот оно здесь или там, ибо Царство Божие внутри вас.» (Евангелие от Луки. Гл. 17, пп. 21, 22).
Человек не получает свободу ни от кого и ни от чего. Она всегда у него внутри, в его душе. Правда, конкретный человек лишь ее временное обиталище, ее внешний образ. Душа лишь проходит в человеческих жизнях собственный путь развития в рамках той свободы сознания, которая существует у того или иного человека по его отношению к среде обитания в обществе подобных ему.
Это интуитивно понимали античные философы. Более поздние мыслители, как видно из этого краткого обзора, не смогли точно определить предназначение свободы, апеллируя к Богу, человеку, экзистенции в различных сочетаниях.
Конечное – человек - с бесконечным, бессмертным – душой соединяется, живет, а не существует, в сознании, которое развивается дискретно при этом в опоре на бытие как высшая его организация. Сознание пытается в своих жизнях осознанно решать все возникающие проблемы в соответствии с достигнутым им уровнем совместно с другими сознаниями в людях.
В этих осознанных решениях, так или иначе, и проявляется свобода сознания, которое обогащает по ходу дела самое себя, и вместе с тем свобода дает человеку возможность жить так, как он хочет в рамках окружающей действительности, если человек, носитель сознания, сможет, точнее, способен адекватно распорядиться этим даром.
Глава 3
Неудовлетворенность сознания и его производные состояния созидания и разрушения как потенциальная свобода сознания.
Найти истинный смысл и значение понятия свободы можно, только выяснив предназначение всего сущего.
Вряд ли можно сомневаться в том, что ключевым звеном сущего является его созидательная составляющая – разум, душа, сознание. Выше них в сущем ничего не существует. Вместе с тем, сознание не может замкнуться в себе, не может стоять на месте. Если допустить это, то сознание, как таковое, исчезает. Поэтому душа, сознание, как ее внешнее проявления в нашем мире, не может существовать без развития.
Подвигать высшее образование сущего вперед, кроме него самого, некому. Значит, в самом сознании должна быть заложена способность к развитию. Развитие для сознания это не просто усложнение, это – приобретение им новых качеств в ходе решения появляющихся задач при обновлении сложившегося порядка бытия.
Путь к новым формам в процессе развития сознания может обеспечить наличие у него соответствующих состояний, обеспечивающих производство и внедрение нового. Устоявшийся порядок этому мешает. Поэтому требуется соответствующий «механизм» для изменения или разрушения прежнего порядка. Иначе говоря, сознание должно постоянно стремиться освобождать место для нового. Этому соответствует состояние неудовлетворенности сознания как собой, так и, вслед за этим, окружающим, вкорененное в сознание, и являющееся стимулом для стремления сознания через человека к новому, неизведанному.
Получается, что без освобождения занятого прежними структурами пространства для созданного сознанием нового проекта сознанию не обойтись.
Что же представляет собой сознание и зачем оно проникает в наш «грубый» мир?
По-видимому, наиболее высокоорганизованным видом материи являются структурированные полевые образования, которые мы называем душами.
Мы о них не знаем практически ничего. Не знаем, откуда они появляются в нашем измерении. Понятно всё же, что их мир является наиболее «тонким» и «высоким», раз мы их не можем наблюдать с помощью данных нам ощущений. Представители этого измерения в нашем «грубом» и «низком» мире действовать не могут в силу различных характеристик этих измерений. Но, поскольку все измерения связаны между собой, хотя бы информационно, постольку души действовать в нашем мире способны только посредством проводника, точнее, носителя, подобно тому, как простая низкочастотная электромагнитная волна может воспринять и нести сложную высокочастотную волну (модулированное излучение).
Процесс, подобный модуляции, сначала вызывает в нашем измерении жизнь со всеми её, в частности, биологическими атрибутами, а затем этот же процесс может проявить душу (сознание, программу) в появившемся наиболее высокоорганизованном и приспособленном к действиям представителе органического мира, которая постепенно превращает высокоорганизованное животное в сознательное существо, способное, объединяясь с себе подобными, действовать по-другому.
Таким образом, «тонкий» мир обретает возможность сознательно действовать, или жить как человек в нашем «низком», «плотном», антагонистичном и поэтому сопротивляющемся любому воздействию мире.
Тем самым, для души создаются различные непредсказуемые коллизии, возникает борьба, столкновения, союзы уже не только на естественном уровне выживания и приспособления живых организмов, возникает борьба в сфере сознательных преобразований, ведущаяся появившимися сознательными существами, то есть людьми. Вместе с ними в ходе развития возникшего общества меняются не только они сами, но и их души, слитые с каждым человеком и перемещающиеся в ходе своего развития от одного носителя к другому.
В результате подобного объединения души и бессознательно-природного существа получается своего рода «коктейль» из ощущений, восприятий, инстинктов, рефлексов, чувств, мыслей, желаний, намерений, страстей и т. д.
Формируется всегда непохожая ни на кого личность, способная действовать не как животное или робот, а как сомневающееся, чувствительное, но, как бы то ни было, проектирующее свои действия существо, способное к обучению в общении с себе подобными для приобретения новых знаний и умений, способное быстро приспосабливаться к меняющимся условиям существования и самостоятельно менять эти условия, способное ставить и достигать поставленные цели, направлять, контролировать и корректировать свои действия.
Сознание может проявиться в индивидууме только под воздействием уже проявленных сознаний и дальше развиваться в общении с ними, так как в отрыве от других сознаний (душ) осознания себя не происходит (синдром Маугли) и остается на уровне животного: программа сознательных действий не включается, хотя она и имеется.
Этот факт не находит своего объяснения в психологии, только препарирующей сознание, но не понимающей, что оно есть неразрывное и слитное целое.
Все это означает невозможность образования сознания в индивидууме в виде программы сознательных действий изначально самосборкой, поскольку в известной нам окружающей среде не имеется нужных компонентов, алгоритмов и т.д.: несколько слепых, толкая друг друга, не станут зрячими. Из этого следует, что сознание не является природным образованием нашего измерения. Тот же Фихте прекрасно это понимал, сказав: «Нелепо предполагать, что разумное могло возникнуть из неразумного».
Программа органической жизни с имеющейся в ней кодировкой процессов обмена веществ и энергий, размножения, саморегулирующегося метаболизма, роста, развития, поддержания стабильности собственного состава и т.д., так же как и сознание, о котором, практически ничего неизвестно, кроме его некоторых проявлений в человеке, привнесено в наш мир извне, точнее, из других измерений.
Исключение психологами этого факта из рассмотрения заставляет их просто пытаться препарировать сознание, искусственно разделяя его на части, пытаясь судить о нем по поведению человека. Решить вопрос об истинной принадлежности сознания и его миссии психологи не в состоянии. На самом деле, единая в своей целостности душа является образованием из другого измерения, и она не может поддаться никаким измерениям в нашем мире, где она лишь гость.
Без понимания этого, наука, естественно, не в состоянии и адекватно определить понятие свободы. Тем более что свободы, как таковой, в смысле полной свободы действий в нашем антагонистическом мире не существует, да и быть не может.
Можно сколько угодно говорить о сознании и свободе, но, не представляя сущности сознания, его истинной роли в быстротечной жизни человека, все эти разговоры, мнения, определения неизбежно сводятся к пустым рассуждениям. Разбить любые научные построения о человеческой свободе можно легко всего лишь одним доводом: смерть уничтожает человека как органику, разлагающуюся на простейшие неорганические составляющие, вместе с этим исчезает сознание, если оно свойство человека, и все его составляющие, в том числе и свобода, поскольку у неорганических веществ ее нет. Эта коллизия, кстати, один из источников возникновения религии, так как человеческое сознание не могло так просто допустить полное свое исчезновение.
Если же признать сознание внешним проявлением бессмертной души, то всё становится на свои места. Душа делает из животного человека, а не природные условия создают сознание в животном. Бессмертная душа получает возможность действовать в смертном теле биологического существа, проходя для собственного развития череду человеческих жизней в сопротивляющейся среде нашего мира.
Сознание как внешний представитель души должна прорываться сквозь все преграды внешней среды и собственные сомнения, набирая опыт и узнавая новое о мире и о себе. Сколько для этого потребуется жизней, зависит от него самого. Но рано или поздно каждая душа преодолеет все преграды, накопит опыт, узнает жизнь в нашем мире со всех ее сторон и настанет час, когда ей уже не нужно будет возвращаться за этим в наш «низший» мир, в котором она в человеке вынуждена бороться с другими за выживание, за «место под солнцем» и т.д.
Это означает очень медленное, постепенное, но неизбежное расширение пространства свободы у сознания в сопротивляющемся этому мире: сознание в человеке со временем перестает обращать внимание на условности бытия, его соблазны, собственные болезни, смерть собственного тела, тем самым, расширяя себя и переходя в иное состояние.
Это и есть истинный смысл жизни сознания в человеке и вместе с человеком.
Внутренняя свобода, то есть возможность внутреннего развития всегда остается у сознания, в любых условиях. Степень этой свободы зависит в основном от прошедших этапов развития сознания, опыта прежних жизней и, отчасти, от притока информации извне. Более совершенное и потенциально более свободное сознание всегда находится в противоречии с несовершенным внешним миром, хотя они и взаимно дополняют друг друга. Поэтому это состояние сознания, всегда не удовлетворенное собой, находит опору для своего продвижения вперед, развития не только в себе, но и в своем окружении, которое состоит не только из природы, но и из других сознаний в людях,
изменяя все застойное, стремясь к разрушению существующего порядка.
Соответственно и в человеке наиболее полная внутренняя свобода, ничем не ограниченная, кроме «объема» его внутреннего мира, свобода выражения, только и может быть у человека в условиях нашего мира, отражаясь в его мыслях и чувствах.
Однако в жизни сознанию приходится решать две задачи.
Одна из них чисто ситуационная, поскольку человеку все время приходится выбирать из данного ему в окружении. Подобная работа сознания называется психологами свободой выбора. Эту способность выбирать в определенной ситуации, например, выпить ли ему чашку чая или чашку кофе, скорее, следует назвать не свободой, а ситуационными действиями, подобными работе компьютера, который, пользуясь имеющимся у него объемом памяти, введенными в него программами, выбирает наиболее выгодный вариант из имеющихся. Разница в этом случае между компьютером и человеком состоит в том, что мощный компьютер с большим успехом выбирает, чем часто ошибающийся человек, обремененный, кроме несколько ограниченного разума, еще и чувствами, настроениями. Это хорошо просматривается на примере шахмат, где, как известно, компьютер обыгрывает даже чемпионов.
Так что к свободе подобные действия не имеют прямого отношения, и психологи в этом отношении заблуждаются. Тут нет ни борьбы, ни созидания, ни разрушения, что характерно для действий освобождающегося сознания в мире.
Другая задача, которую приходится в жизни решать каждому человеку,– это самостоятельное создание новых возможностей для действий, которые не даются сами по себе как в первом случае, а, могут, просто-напросто, отсутствовать. Поэтому человеку приходится самому создавать нужную ему ситуацию, или пространство для действий в соответствии с задуманным, чтобы проект не «завис» в сознании, а претворился в жизнь.
Работу сознания в подобном случае можно было бы охарактеризовать как созидательно-разрушительную. Свобода действий здесь уже определяется не имеющейся ситуацией, а воображаемой: ставится цель, возникают задачи, проектируются действия, выявляются препятствия для них, способы их преодоления или обхода. Пространство для этой свободы созидательно-разрушительных действий человека крайне невелико. Оно определяется всего лишь узкими рамками поставленной цели, но само действие по достижению цели изначально обусловлено неудовлетворенностью сознания собой, считающим себя способным на большее, что требует изменения наличного порядка – иначе цели бы не ставились - и это недовольство сознания стимулирует человека все время стремиться к одной цели, затем к другой и т.д.
Любопытно, что, в зависимости от уровня развития сознания, ставящаяся цель может быть отрицательной (отнять, погубить, позлить, поиздеваться), чему в жизни немало примеров, но ее достижение помогает душе понять глубину своего падения и причины его, узнать цену предательства, скупости, эгоизма, ненависти, злобы, неуважения к людям. Стремление к подобного рода целям дает возможность сознанию, душе понять себя в отношении к другим людям, то есть другим душам для того, чтобы в дальнейшем преодолеть чувство собственного превосходства над другими. Это, кстати. объясняет отсутствие зла в мире как самостоятельной категории.
Цель может быть и недостижимой, но стремление к ней означает проявление свободы, изначально заложенной в душе, или стремление к собственной полноте, к беспредельному развитию.
Для этого душа и живёт в нас.
Однако, большей частью, в хорошо известной нам обыденной жизни цели бывают, как правило, мелкими, проходными, сиюминутными. Но даже стремление к подобного рода целям с позиции роста и развития сознания и обретения им большей степени свободы собственного выражения вовне необыкновенно ценно тем, что препятствия к заманчивой цели заставляют человека работать, всячески исхитряться для их преодоления, то есть, освобождая путь к намеченной цели, и освобождать, развивать себя. Именно это и требуется душе от сопротивляющейся среды: борьба, страдания, разочарования, потери, победы и находки.
Тут может проявиться весь комплекс качеств, имеющихся у человека: интуиция, воображение, память, умения, навыки, воля, характер. В общем, всё идет в ход. Это, конечно, не свобода над обстоятельствами, а, скорее, порыв, осознанное стремление к локальной цели, несмотря на препятствия к ней. Подобное стремление не делает человека мудрым и бессмертным, но позволяет использовать ему все свои лучшие качества и самому определять цели своей жизни, что вносит в нее смысл, а в жизнь души - развитие.
При этом осознанное стремление к поставленной цели поддерживается специальным «механизмом» - волей, которая, объединяя в себе природно-генетические задатки индивида, результаты воспитания, обучения, тренировок, осознанные установки к направлению движения, план действий, создает напряжение, усилие для достижения поставленной цели.
Воля помогает реализовываться проектам сознания, не оставляя их только в воображении или на бумаге.
Осознанный выбор целей, обеспечение их достижения волевым напряжением обусловливает не только необходимость наличия основы для этого процесса в виде знаний, умений, памяти, установок, намерений, желаний, и т. д., но и необходимость формирования пространства для действий, не занятого существующими структурами, упорядоченными по известным правилам и предназначенных для решения других задач и поэтому не помогающими, а мешающими реализации новых проектов.
Иначе говоря, процесс развития требует очищения территории от препятствий для движения вперед.
Однако в функцию воли входит преодоление препятствий на пути к цели, а не планирование этого пути с минимумом препятствий для совершения необходимого манёвра, задуманного сознанием и доводимого до цели усилием воли, побуждающей человека стремиться к достижению цели.
Но что же или кто же может отсканировать поле действий, изменить и наметить способы слома существующего порядка, мешающего действию?
Таким «орудием» является способность сознания после создания проекта и определения цели переходить в иное состояние, так сказать, из состояния созидательного размышления переходить в состояние оценки способов достижения поставленной ранее цели и определения путей преодоления обнаруженных препятствий, то есть способствовать освобождению пути к цели воле, которая без подобной «разведки» становится бессильной.
Сознание сканирует с помощью датчиков-ощущений пространство предполагаемых действий, на основе собранной информации, памяти, опыта определяет препятствия для достижения поставленной цели, изыскивает возможности их обхода или преодоления или устранения и, далее, запускает волю как осознанное стремление человека к поставленной цели. В предельном случае, когда препятствия видятся сознанию непреодолимыми, но поставленная задача должна быть решена во что бы то ни стало, оно переходит к оценке сноса препятствий любой ценой. И тут всё зависит от уровня наличного сознания индивида. Если он достаточно высок, то инстинкт выживания будет преодолен сознанием, и человек либо победит, либо погибнет, если нет, то он на время успокоится.
Эта способность сознания, точнее, соответствующее состояние сознания, в отличие от воли, на которую только частично влияет сознание, создавать схему разрушения того или иного порядка для продвижения проекта с помощью воли к цели, не допуская хаоса и, тем самым, способствуя получению нового и, значит, собственному развитию, и есть свобода в своем отношении к действительности.
Любое сознание, точнее, душа является частицей Высшего разума. Поэтому она способна, если захочет, освободиться от всего, преодолеть любые обстоятельства материального мира. Самым наглядным примером этому является Христос: он сделал, что хотел, хотя против него был весь мир, и мир после этого стал иным.
Души развиваются в конечном, смертном, но являются бессмертными, потому что в своем объединении, в Высшем разуме как самом высоком, осознающем себя, представителе сущего, они берут всё сущее на себя, пронизывая всё, вбирая всё и отвечая за всё.
Таким образом, свобода в материальном мире проявляется как состояние сознания, которое обеспечивает пространство для реализации своих подспудных идей, пусть даже и не имеющих прямого отношения к действительности. Для свободы не существует препятствий, она не ограничивается выбором из того, что есть, она ищет новые лакуны для реализации, быть может, совершенно бредовых идей сознания и, скорее, носитель сознания погибнет, чем «механизм» освобождения пути сознанием совместно с волей для поиска нового перестанет работать.
В этом отношении свобода непобедима и абсолютна. И это понятно: развитие души, сознания неостановимо.
С другой стороны, уровень сознания человека может колебаться от крайне низкого до необыкновенно высокого. Соответственно и граней свободы может быть множество: от жалкого выбора из чего-то совершенно ничтожного до практически полного господства над жизненными обстоятельствами.
Свобода может замкнуться на время в себе, во «внутреннем пространстве» сознания при слабом сознании, если не видит сей момент путей для развития, а может дать команду человеку при его сильном духе пойти в атаку напролом без всякой надежды на победу, не желая жить во тьме неприемлемых обстоятельств. Это свойство, кстати, было названо пассионарностью, и ввел этот термин Л. Н. Гумилев. Однако объяснения подобного, как кажется, неразумного поведения человека оно не получило до сих пор.
Понятие свободы в данном контексте означает процесс определения сознанием пространства, необходимого для внедрения проекта, задуманного сознанием в состоянии размышлений. Сам процесс заключается в оценке возможностей решения задачи и поиске путей достижения поставленной цели в рамках определенного пространства действий.
Наличное пространство для внедрения проекта и совершения соответствующих действий может быть различным, что определяет степень проявления свободы – от ласкающего, если трудности невелики, до всесокрушающего, если они кажутся непреодолимыми.
Свобода как продукт изначальной неудовлетворенности сознания собой никуда не исчезает, а только меняет свои подходы к решению появляющихся задач, привлекая другие сознания или меняя направление движения. Главное для этого состояния сознания – не получение результата, а сам процесс движения, в ходе которого обнаруживается новое и неизведанное. Кстати, чтение книг, потребление всякой иной информации – это тот же процесс удовлетворения ненасытного стремления сознания к новому, не обязательно завершающийся конкретным результатом, но дающий ему пищу для ума.
Таким образом, в структуре сознания в отношении к человеческой деятельности свобода есть состояние, ответственное за выискивание «брешей» в устоявшемся порядке, а при их отсутствии – ответственное за разработку схем ликвидации существующих препятствий на пути к намеченной цели, преодолению которых способствует своим усилием воля, побуждающая человека действовать в заданном направлении. Сам по себе проект, идея без побудительной силы воли не может быть доведен до реализации.
Поэтому в данной, так сказать, «производственной» сфере сознание в виде свободы выступает, как правило, в ипостаси виртуальной разрушительницы для создания возможности внедрения им же созданного проекта.
В отношениях между людьми как состояние сознания свобода часто теряет жесткость. Человек в этом состоянии сознания колеблется, выбирает, пытается договориться в клубке противоборствующих сил, идет на компромиссы. Дело в том, что выбирать в антагонистичном обществе, по сути, нечего: любой выбор – дорога в никуда. Поэтому свобода как состояние сознания здесь может выразиться только в игнорировании существующего порядка в пользу бескорыстного служения людям. А это, как известно, не сулит никаких вещественных благ. Искренних порывов подобного рода немного, но только этот путь отражает истинную степень свободы человека и ведет к повышению уровня сознания.
В отношении самого носителя сознания – человека – его внутренняя свобода, точнее, состояние сознания, наиболее близкое к душе, так или иначе, может проявиться у любого человека: раскрыть ему неведомые горизонты, придать силы совершать невероятное, приблизить к пониманию собственной божественной души. Тут каждый может стать творцом, хотя бы для себя, а при выявлении у себя тех или иных способностей - писать, рисовать, лепить, в общем, придумывать всё, что взбредет в голову.
Только вот входить в такое состояние из-за занятости всякими, как им кажется, важными проблемами людям некогда, да они к этому, как правило, не стремятся, интересуясь более карьерой, отдыхом, развлечениями. Поэтому они пока – пленники существующего порядка и, может быть, в этой жизни они из него так и не вырвутся.
Таким образом, можно констатировать следующее.
Всегдашнее неудовлетворенность сознания человека как собой, так и, как следствие, окружением, в которое оно попадает, и проистекающее из этой неудовлетворенности стремление к изменению наличного, что способствует его собственному изменению, предполагает перманентное существование в сознании созидательного и разрушительного состояний.
В состоянии созидания сознание на основе всей имеющейся у него информации создает проекты, ставит цели. В состоянии разрушения сознание определяет возможности реализации проектов, достижения целей, препятствия этому и способы устранения или обхода препятствий.
Неудовлетворенность сознания и его производные состояния созидания и разрушения являют собой потенциальную свободу сознания, которая реализуется в человеке через его стремления.
Выбираемые нами действия для достижения цели есть результат свободной работы сознания, индивидуальной у каждого человека, в рамках отобранной и обработанной им информации, относящейся к поставленной цели и путям ее достижения.
Многих занимает вопрос: вечно ли существует свобода или она когда-то и каким-то образом появилась?
Считается, что материальные миры (вселенные) возникают из точки сингулярности, которая, собственно, представляет собой ничто, где отсутствуют время и пространство.
Если допустить, что в первом приближении это действительно так, то можно констатировать, что в точке сингулярности из-за отсутствия времени и пространства ничего не может происходить. Поэтому там не может быть ни хаоса, ни порядка, ни движения. Хотя, теоретически, точка сингулярности, или ничто, потенциально может содержать в себе всё.
Мы полагаем, что точки сингулярности в действительности являются точками перегиба, через которые проходят вселенные в процессе их стягивания в сингулярность, прохождения через неё и дальнейшего расширения. Этот, своего рода колебательный процесс, в нашем понимании времени, не имеет ни начала, ни конца, и существовал всегда.
В этом случае появляется возможность всему сущему в бесконечном процессе развертывания и свертывания вселенных проходить в бесчисленных сочетаниях различные состояния, которым нет конца и которые позволяют разумной, или сознательной составляющей всего сущего развиваться, всё более постигая себя в окружении вещественного, упорядоченного мира, находящегося на разных стадиях этой упорядоченности и позволяющий, в связи с этим, использовать эти стадии для развития собственных разумных частиц, так же находящихся на различных стадиях своего развития. [1]
В этом процессе развития без свободы не обойтись и она как состояние сознания никогда не возникала, а была всегда.
Свобода может иметь не одну ступень и по-разному соотноситься с порядком. Бессмысленно говорить о свободе без соотнесения её с тем или иным существующим порядком, организацией, так как сознание не «висит в воздухе».
Нам известна только та организация, та система, в которой существует наше собственное сознание, с одной стороны, и реальность, создаваемая сознательными действиями, с другой.
Именно в этих рамках мы можем оперировать понятием свободы.
Свобода, как таковая, вне сознания не существует. В определенном смысле не существует ничего без осознания того предмета, явления, события, к чему можно приложить собственное сознание и выявить тем самым возможность изменения этого приложения с помощью той степени свободы, которую приобрело к тому времени данное сознание.
В этом отношении реальность создается сознанием, хотя в том или ином виде реальность может существовать и без него. Однако существовать для сознания может только та реальность, которую сознание способно через ощущения, восприятие выделить из сущего, то есть та, которую оно способно вычленить, обработать, понять с установлением законов его действия и использовать. Состояние свободы, неотъемлемое от сознания? дает возможность сознанию «препарировать» реальность по собственному усмотрению и разумению. Поэтому сознание, проявившись, не может никоим образом попасть в рабство тому или иному порядку. Оно всегда развивается, изменяя мир вместе с собой. Хотя, конечно, степень зависимости сознания от наличного определяется его уровнем.
Потому свобода и является сестрой хаоса, что она непрерывно толкает сознание произвести изменения в сложившемся порядке, нарушить его. Не всегда эти изменения продуктивные, но, в отличие от хаотичного движения, они всегда спланированные и, главное, они дают новые впечатления сознанию и способствуют обновлению окружающего мира.
В связи с этим идеального сознания, например, в виде полностью оторванного от мира Бога, взирающего на него сверху, быть не может. Такому Богу делать совершенно нечего, поэтому и осознать и, тем более, проявить себя он не в состоянии.
Время, как обрамление событий, есть главный фактор действительности. Оно является тем лоном, в котором только и может протекать изменение, развитие, без которого всё останавливается и становится бессмысленным: нет событий – нет ничего.
Время само ставит рамки свободе, соотнося сознание, которому она принадлежит, с тем или иным порядком, в котором проявляется сознание. Поэтому степень свободы в действиях индивида, обладающего сознанием, определяется уровнем развития его сознания, а уровень зависит от длительности и интенсивности развития сознания.
Сознание медленно развивается сначала в условиях деятельности простейших архаичных сообществ Homo sapiens, затем его развитие несколько ускоряется с появлением цивилизации, достигая максимально возможного в известных нам условиях уровня, который всё же остается сравнительно низким, что и определяет степень свободы индивида.
Как мы уже указывали, о свободе имеет смысл говорить только в соотнесения этого понятия к разумному индивиду. Только в нем находится частица Высшего разума и поэтому только он может понять, что такое свобода и начать стремиться к ней, точнее, использовать её в своем стремлении к совершенствованию, начиная презирать устоявшийся порядок, стискивающий его растущее сознание. Об этом лаконично выразился Гёте: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой».
Только так можно ускорить развитие собственного «Я» и не иначе.
Однако нет правил без исключений: отдельные индивидуумы могут существенно ускорить этот процесс развития сознания. Мы их знаем как святых, блаженных.
Сознание может проявляться только в сообществе себе подобных и его уровень определяется не только сосредоточением на себе, а, еще более, сосредоточением на окружающих, всемерной помощи и сочувствии им. Эффект подтягивания соседствующих индивидуальных сознаний до собственного более высокого уровня, альтруизм, пренебрежение материальными благами и соблазнами мира, в свою очередь, повышают уровень сознания, делают его более свободным для жизни и, стало быть, так же являются движителями процесса развития души.
Имеет смысл несколько остановиться в конце работы на понятии времени, возможности его остановки, начала и т. д.
Марксисты, выводящие сознание из эволюции приматов благодаря использованию ими совместно орудий труда, вынуждены ради сохранения последовательности собственных рассуждений распространить понятие свободы вплоть до неживой природы подобно Демокриту, считавшему свободу свойством отклоняющихся произвольно атомов.
Действительно, если атомам, всем частицам микромира присуще самодвижение, то – не это ли аналог свободы в рамках строгих физических законов?
Отсюда совсем близко до признания свободы осознанной необходимостью для сознательной деятельности человека: если сознание в конечном итоге – продукт движущейся материи, то и свобода должна вытекать из необходимости, порядка.
Все это выглядит логичным, но при внимательном рассмотрении проявляется некая нестыковка, так как мы знаем, что порядок все время и часто бессистемно нарушается человеком, появляется новый порядок и т. д. Из этого следует, что между свободой и необходимостью есть связь, но не непосредственная, не доминирование необходимости. Иначе природный порядок с необходимостью сохранялся бы неизменным и его действительно надо было только угадывать или познавать.
Но все же, откуда берется самодвижение частиц микромира, планет, звезд, галактик, остальной материи? Нельзя же движение и развитие подобно Гегелю сводить к борьбе противоположностей и отрицанию отрицания. Это выглядит натянуто и ничего не объясняет, поскольку в нашем измерении вселенной есть движение материи, но нет развития: какими были излучения, микрочастицы, такими они и остаются. Откуда же тогда появляются жизнь, сознание? Ведь известный нам мир условно можно разделить на три части: неживая, но движущаяся материя; живая и изменяющаяся с появлением различных форм материя; материя, обладающая сознанием. Последняя может осознавать результаты своей деятельности, строить планы, менять окружающую природу в соответствии со своими намерениями, часто бессистемными, то есть не основанными ни на какой необходимости. Эта материя проявляется только в одном известном нам виде – человеке.
По-видимому, ответ на этот вопрос заложен в понятии времени. Без времени все останавливается, ничего не происходит: нет ни порядка, ни необходимости, ни движения, ни развития, ни сознания, ни свободы – нет ничего.
Вывод может быть следующий: время было всегда. Что такое время по существу вряд ли кто из людей откроет, кроме того, что ясно всем: время – это ход событий все равно где и в чем: в микромире, в жизни, в сознании.
Таким образом, время не начиналось и не останавливалось.
Оно, конечно, могло как-то меняться, например, обращаться при переходе вселенных после их сжатия через точку сингулярности, но оно не исчезало, то есть в этом отношении точка сингулярности – это точка перегиба, но не остановка времени, так как остановка времени – это конец всего.
Если время неостановимо, тогда происходящие в нем события шли, идут и будут всегда на всех уровнях: на уровне микромира, на уровне жизни, на уровне сознания. Правда, они могут быть разнесены по разным измерениям. Например, в нашем измерении никогда не возникала сама собой жизнь и, тем более, сознание, поскольку вероятность самосборки генома практически равна нулю. Однако иные формы самодвижущейся материи в нашей вселенной могут существовать в других измерениях, в том числе и жизнь и сознание. Иначе, откуда бы жизнь и сознание у нас взялись?
Смысл всего заложен в сознании, высшей составляющей бытия, которая, в нашем огрубленном понимании времени, существовала всегда,никуда не исчезнет в будущем, и которая берет бытие на себя. Сознание, хотя и неразвитое, есть и в человеке, начиная развиваться в жизнях этого разумного, но, вместе с тем, и животного существа, и, в этом смысле, вечная жизнь каждого индивидуального сознания только начинается, если можно так выразиться о вечной жизни, которая по определению не может иметь начала, но все же имеет. Так можно утверждать потому, что сознание, принадлежа вечности и являясь единым, имеет разные формы, которые, в свою очередь, могут существовать дискретно, подобно человеческим жизням, связанным одним сознанием, то есть могут иметь начало и конец, который является началом на другом уровне. И так без конца.
Литература
1. Низовцев Ю.М. Наша истинная жизнь бесконечна. ISBN: 9781310873126. Smashwords Edition, 2014 © by Yury Nizovtsev.
2. Низовцев Ю. М. Коммуны как итог краха всей цивилизации. ISBN: 9781311711199. Smashwords Edition 2014. © Nizovtsev Yury.
3. Гиляров А. Н. Греческие софисты, их мировоззрение и деятельность в связи с общей политической и культурной историей Греции. Критическое исследование. М., 1888.
4. Столяров А. А. Стоики и стоицизм. М., 1995. Антология мировой философии. М., 1969.
5/ Антология мировой философии. М., 1969.
6. Эпиктет. В чем наше благо. М. 1904.
7. Асмус В. Ф. Диалектика Сократа. История античной диалектики. М., 1972.
8. Платон. Собрание сочинений. М., 1994.
9. Аристотель. Метафизика. М., 1999.
10. Плотин. Эннеады. К.,УЦИММ-ПРЕСС. 1995-1996.
11. Антология средневековой мысли. СПб. Издательство Русского христианского гуманитарного института. 2001.
12. А. Штёкль. История средневековой философии. СПб. Алетейя. 1996.
Антология средневековой мысли. СПб. Издательство Русского христианского гуманитарного института. 2001.
13. Декарт. Р. Сочинения в двух томах. М. Мысль. 1989.
14. Hobbes studies, ed. by K. C. Brown. Oxford. 1965.
15. Мееровский Б. В. Гоббс. – М. Мысль. 1975.
16. Спиноза Б. Избранные произведения в 2-х томах. М. Госполитиздат. 1957.
17. Лейбниц Г. Сочинения в четырех томах. Серия: Философское наследие. М.: Мысль. 1982-1089.
18. Быховский Б. Э. Джордж Беркли. М., «Мысль». 1970.
19. Иммануил Кант. Сочинения в шести томах. М., 1965. 4,5,6 тт.
20. И. Г. Фихте. Сочинения в 2-х томах. – СПб. Мифрил. 1993.
21. Шеллинг Ф. Сочинения в 2 томах. – М., Мысль. 1987.
22. Гегель Г. Работы разных лет в 2 т. – М.: Мысль, 1970 – 1971. (Философское наследие).
23. Гегель Г. Сочинения в 14 томах. Т 8. Философия истории. 1929 – 1959.
24.Шопенгауэр А. О корне закона достаточного основания. Т. 1. М, 1900.
25. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Т. 1, т. 2. 1900.
26. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Тт. 1-50. М., 1955-1081.
27. Или-или. – Спб. Издательство Русской Христианской Гуманитарной Академии Амфора. 2011.
28. Понятие страха. – М. Акад. Проект. 2012.
29. Бергсон. А. Собрание сочинений, тт. 1 – 5. Спб. 1913-14.
30. Гуссерль Э. Собрание сочинений. М.: Гнозис. Дом интеллектуальной книги. 2001.
31. Хайдеггер М. Бытие и время. М. Ad Marginem. 1997.
32. Хайдеггер М. Статьи и работ разных лет. М. Гнозис. 1993.
33. Ясперс К. Философия. Книга 1. Философское ориентирование в мире. Философия. Книга 2. Просветление экзистенции. Философия. Книга 3. Метафизика. М. Канон+РООИ «Реабилитация. 2012.
34. Фромм Э. Здоровое общество. Догмат о Христе. М. АСТ: Транзиткнига, 2005.
35. Фромм Э. Бегство от свободы. М. АСТ. 2011.
36. Фромм Э. Человек для самого себя. Исследование психологических проблем этики. М. АСТ. 2010.
37. Фромм Э. Душа человека, ее способность к добру и злу. М. Аст Астрель.
2010.
38. Сартр Ж. п. Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии. М. Республика. 2000.
39. Сартр Ж. П. Экзистенциализм – это гуманизм. М. Изд-во иност. Лит. 1953.
40. Сартр Ж. П. Проблемы метода. М. Прогресс. 1994.
41. Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. Москва. 1928 – 1958.
42. Бердяев Н. А. Царство Духа и Царство Кесаря. М.: Республика, 1995.
43. Бердяев Н. А. Философия свободного духа. LibRusEc kit 2007-06-12.