Беседы в кофейне-15. Начинающий миссионер
- Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите не просто знать, в чём смысл, значение, цель вашей жизни. Вы хотите знать это точно, быть надёжно уверенными, обладать ясным, непротиворечивым, верным знанием и пониманием своего бытия. Я знаю, что многие готовы отречься от собственного поиска, от штудирования книг, наблюдения за собой, миром, звёздами, приняв чужую точку зрения, внешнее слово, только бы оно несло в себе уверительное знание о жизни! Таковы ли вы? Вы готовы слушать, внимать и вникать, анализировать, чувствовать вкус и принимать? Или же вы намерены спорить, искать не истину, но ошибку, дабы, уловив в ней говорящего, встать и заявить об этом и снова, снова быть уверенными в своём, личном, правильном и истинно верном осознавании этого мира?
Высокий мужчина сорока лет в вязаном свитере и чёрных брюках обвёл взглядом немногочисленных зрителей, собравшихся в кофейне. Его «лекцию», если можно употребить это слово, пришло послушать человек десять. Среди них оказался и я, пришедший сюда, как всегда, за тем, чтобы спокойно провести время за чашкой кофе и написанием очередного опуса. И ведь я заметил же, когда входил в кофейню, объявление о том, что сегодня состоится лекция. Заметил и счёл это неважным. И вот теперь я «дождался» её начала и поневоле превратился в слушателя. Как же она называлась? «О боге в душе или в поисках истины»? Пафосно и масштабно, интригующе и любопытно. Но не завышена ли планка, не обернётся ли слабеньким ударом столь сильный замах? Не родит ли гора мышь?
Я покачал головой. Интересно, не стоит ли позвонить в полицию и сообщить о подобного рода мероприятии? Что это – проповедь, миссионерство, простая мировоззренческая лекция? Я отпил кофе и постарался сосредоточиться на написании заметки в блог.
- Но кто вам достоверно скажет, что мир устроен так-то, что вне его то-то и то, что жить надо вот так и так? Говорящих на эту тему – тысячи, верующих им – миллионы. Где же правда, где истина? Люди принимают слова на веру, люди чувствуют в своём сердце отклик на те или иные речи, на то или иное действие, веруют в неслучайность произошедших событий… Какое же значение им придать, чем наполнить бессмысленность существования на Земле? Ответы на эти вопросы бесчисленны. Есть те, кто отрицает духовный мир, есть те, кто отрицает Бога, есть те, кто верит в богов. И вы знаете, чего хотят все они, потому что вы сами среди них, вы – это они. И вы все, все-все, хотите, чтобы ваша правда была истиной, чтобы ваша вера отражала правильное миропонимание, чтобы вы не ошиблись в выборе. Многим плевать на то, во что верят другие, лишь бы им самим было хорошо. Но всем – важно знать одно: какова истина. Здесь и сейчас все хотят знать истину. Не после смерти, не прилагая чрезмерных усилий, не погружаясь в сотни книг и не слушая десяток учителей, мнящих себя великими. Вы хотите сейчас, здесь, сию минуту знать точно и достоверно: как жить, для чего, зачем.
Каким образом, подумайте, я могу уверить вас в правдивости своих слов о том или ином мироустройстве? Изрыгнуть огонь? Открыть портал? Третий глаз? Предсказать будущее? Воскресить мёртвого? Не всё ли то – чудеса, многие из которых попросту иллюзии и фокусы? Да, иногда трудно разгадать секрет, да, часто нельзя схватить шарлатана за руку. И приходится человеку признавать, что его разум пасует перед реальностью. Но в том ли правда? Одни религии скажут: это ложные чудеса, создаваемые злыми силами. Другие религии ответят: сам человек способен творить чудеса, не прибегая к помощи духов. А некоторые люди просто заявят, что мир не до конца исследован и что всё будет объяснено потом. Стало быть, чудо само по себе не есть критерий истины; тогда что же?
Если я вложу в вашу голову некую мысль, подчиню ваше сознание, то вы будете уверены, что я глаголю истину. Вам не нужно будет искать её, вам не нужно будет доказывать её. Вы будете обладать ею и быть всегда убеждёнными в ней. До тех пор, пока вас не «расколдуют». Точно так же и с любым учением: всегда на любую теорию найдётся критика. На каждую религию – антирелигия, на каждого бога – свой сатана. И даже если вы стоите на своём, вы не можете отрицать, что есть слабые места в вашей убеждённости, что что-то нужно объяснять, что-то понимать не столь однозначно, что-то толковать иносказательно. Многие рассуждают просто: разве истинная религия может быть подвержена критике? Нет, говорят они, она так ясна, так очевидна, что неуязвима для какого бы то ни было упрёка. Наше понимание правды, наше толкование, наши суждения – вот объект для нападок и осуждения. Однако же остаётся всегда вопрос: верно ли мы сами понимаем то, во что верим? Не отступаем ли мы сами от истины? Если бы мы каждый раз могли сверяться с неким эталоном – далеко ли мы отошли, как нам вернуться на правильный путь, то мы могли бы корректировать наше поведение, наши ответы. Но у нас и ни у кого нет этого очевидного, ясного критерия. Более того, если б он был, то мы, вероятно, и не могли бы отступить от него…
К чему же я веду? К тому, что нет правды? Что можно жить, как захочется? Что можно, наконец, вздохнуть с облегчением и не забивать себе голову всякой религиозной чушью, духовными состояниями и практиками?
- Вот именно! – воскликнул один из слушателей, молодой человек в очках. Кажется, его звали Денис, и работал он в магазине одежды. Поднявшись с места и встав вполоборота к публике, он громогласно заявил: Люди никогда не докопаются до истины, потому что истина проста – она относительна. Абсолютной истины нет. Это и философы твердят, и физики. Только идеалисты могут верить в то, что есть какая-то вечная неизменная истина. Есть знание, научное знание, которое открывает истину. Только оно и способно давать объективную картину мира…
Оратор тонко улыбнулся. Пригладив волосы над ушами и промокнув лысую макушку и лоб бумажным платком, он невозмутимо продолжил:
- Я не люблю делить людей на какие-либо категории. Это всегда условно, и всегда находятся исключения, которые не втиснешь в узкие рамки определений. Однако вы совершенно верно подметили очевидный факт, что есть люди, склонные к духовной жизни (то есть идеалистической, нематериальной), и есть люди, которых не стоит даже пытаться убедить в наличии духовных сил, они всё равно останутся убеждёнными материалистами. Тем не менее, почему-то всегда возникают жаркие споры между этими двумя категориями людей. Идеалисты стремятся доказать собственными методами и доказательственной базой свои убеждения, материалисты, используя свой доказательственный аппарат, – свои. При различии методов и способов доказывания, я полагаю, есть всё же нечто общее: вера в вечность первоначала.
- Вы хотите сказать, – тут же подхватил его слова Денис, оставаясь стоять и тем самым ввязываясь уже в дискуссию, – что материалисты верят в вечность материи? Нет, Вениамин Васильевич, я – и думаю, меня поддержат миллионы материалистов, – убеждён, что я придерживаюсь истинного знания, точного, научно обоснованного, выведенного из практики и разума, если хотите, из самого здравого смысла, коим мы и руководствуемся. Вы хотите сказать, что материя, по мнению материалистов, вечна, точнее, должна быть таковой, ибо – по вашему убеждению о нас, а я думаю, я могу так обобщать, – иначе нельзя объяснить смерть и рождение Вселенной, что только к этому и призывает нас здравый смысл, наш «рацио». А то, что Вселенная родилась, то есть имела начало, – ничего не значит, поскольку она так же может и умереть, и родиться заново.
- Так в какое первоначало вы верите? Разве вы не веруете, что смена Вселенных и есть вечность материи? То, что остаётся от прежней, даёт жизнь новой. Но посмотрите же, как и в случае с перерождениями, перевоплощениями душ, возникает вопрос: а как запустился такой механизм? Он вечен, то есть так было и будет, без причины? И это вам говорит ваш разум? Нет, это вам говорит ваша вера в материальную вечность, которая, очевидно, представляет собой хаос, в то же время существующий так, как не существует ни время, ни бесконечность. Он есть миг, взрывающий прежний мир и открывающий дверь в новый. У мира, таким образом, нет начала и конца. Однако он как-то развивался, ибо как он мог сформировать такой механизм смены Вселенных? Если же он развивался, то очевидно, от «худшего» состояния он идёт к «лучшему». А что такое «худшее»? Это некое начало?
- Я могу напомнить вам очень простенькую теорию: мы все – это замкнутая, бесконечная, закольцованная цепь времени, – одну руку Денис опустил в карман потёртых джинсов, а второй несколько театрально взмахивал перед собой. – Мы заложены в схему этого мира так, что рождаясь, Вселенная движется в заданном направлении по кольцу, появляемся мы, живём и умираем, а затем наступает конец Вселенной, когда она приходит к своему началу. И происходит новое рождение. Того же самого мира, с теми же людьми и с тем же временем. В объявлении вы говорили, что будете рассуждать и о Библии, и о боге внутри нас. Так, должно быть, вы знаете из Библии, что иудеи верили в воскресение мёртвых, тех же людей. Таким образом, они были правы... Люди и вправду воскресают, но только для того, чтобы повторить свою жизнь. Каждый из нас думает, что свободен, на деле же он подчиняется той же судьбе, которая влечёт нас всех к концу мира, а конец мира есть его начало, и так... бесконечно!
Вениамин Васильевич бросил взгляд на аудиторию, на лица собравшихся послушать его лекцию. Взглянув на него, я подумал: сейчас он не должен поддаваться искушению вести свою речь так, словно ничего не случилось, словно и не было слов Дениса, словно его и не прерывали. Нет, он должен вести диалог, эту начавшуюся беседу, дальше, должен показать всю тщету материализма, должен доказать, что и в вере, в идеальном воззрении на мир, есть своя логика, своя правда, и свой здравый смысл. Я отключил экран планшета и обратился в слух.
- Для меня вечность – это не то, чтобы застывшее состояние, но это совершенное состояние, – стал говорить он, повышая голос так, чтоб его слышали все присутствующие. – Законченное и абсолютное, включающее в себя всё и не нуждающееся в дополнении или развитии. Ибо развитие есть переход, движение от чего-то к чему-то, а к чему и от чего может двигаться Абсолют, если всё заключено в Нём, если Он совершенен? Абсолютность подразумевает совершенство, ибо несовершенство нуждается в усовершенствовании, оно недостаточно, оно неразвито и должно приобрести законченный вид, и таким образом, не может считаться абсолютным. Если же мир – это вечная смена погоды, от зимы к зиме, то зачем она есть? Почему она есть, для чего и кто или что запустило этот процесс? У материализма ответ очевиден: ни зачем, ни почему и ни для чего. Вот так есть. И с этим просто приходится смиряться. Есть и есть. В чём же тогда заключается смысл жизни человека? В простом «отбытии номера» – посуществовал, и ладно? Для чего же рождается мир? Чтобы умереть. Для чего он умирает? Чтоб родиться. Беспрерывно стирая себя и уничтожая свою сущность, вновь рождать её для... Для? Какой в этом смысл? – спрошу я. Если мир пуст и безжизнен, глух и нем, равнодушен (точнее говоря, безразличен или даже нет – вообще никак не относится к людям), то что он мне может дать, и для чего я здесь? Что говорит здравый смысл идеалиста на сей счёт? А здравый смысл говорит: моё сознание осознало меня как себя не просто так. Я рождён и живу не просто так, не в глухом мире, бездушном и холодном. Я не песчинка в смене эпох и не жалкое собрание атомов в данный конкретный момент вечной смены Вселенных. Быть может, я горд? И возомнил о себе, что я что-то значу? Возможно, я лишь хочу быть кем-то в этом мире? Придумываю своё сознание, которого нет, а есть лишь биохимия мозга, воображаю свою свободу, которая тоже заключена в игре крови, погоде на дворе и обстановке вокруг. Однако что мне даёт материализм? Куда он меня ведёт? Для чего мне что-то делать для этого мира, который будет стёрт через миллионы лет? Зачем я буду стараться и, тратя свою жизнь, помогать людям, быть нравственным и моральным, быть справедливым и честным? Потому что это нужно? Кому? Миру? Слепому и глухому? Да, я не скрываю, я хочу бессмертия. И именно поиск бессмертия, мой здравый смысл привёл меня к «идеалистической вере». Потому что признать, что мир пуст, и по смерти лишь пустота, – это скучно, страшно и очевидно просто, не стоит и прилагать усилий, чтобы понять. Поэтому я вслед за Паскалем готов пойти на «риск» – жить по идеалистической вере, по духовной вере, по вере в то, что есть Любящий и Ждущий, есть иная вечность, где все встречаются, где нет пустоты и вечной смерти.
Вениамин Васильевич остановился, чтобы перевести дух. Официант услужливо поднёс ему стакан воды. Лектор отпил и поставил на столик рядом с собой. Денис, тоже, как и я, внимательно слушавший его, не стал перехватывать инициативу и говорить свою речь, но, как мне показалось, решил немножко подзадорить оратора:
- А если я скажу, что вы сами рисуете эту вечность, вы сами фантазируете её, выдумываете её, придавая ей свойство быть?
- Ну что ж, пусть будет так, – голос лектора снова возвысился. – Но этот здравый смысл «здоровее» пустоты. Это придание идеального разрушающемуся миру. Вечно разрушающемуся миру. Миру, который равнодушен к человеку. Миру, который ни любит, ни ненавидит. Он просто есть для тех, кто есть. Но зачем? Этот вопрос остаётся без ответа, и это извечный вопрос гуманитария к физику, в то время как последний всегда отвечает на вопрос «как?». И вера – это именно тот здравый смысл, который не может смириться с пустым и никчёмным существованием. С бессмысленностью бытия, которое нас призывают принять материалисты в своих «благовестиях». Надо успокоиться и жить, как в последний день, говорят, – но зачем мне семья и общество, зачем государство и мораль, зачем мне модные аксессуары и, наконец, сама жизнь? Ни зачем. Это просто игра холодного мира, ни зачем и ни для чего породившего жалкого человечка, думающего, что он будет бессмертен и вечен в этой энтропии. Материалисты говорят: нам нужно собраться вместе, жить мирно и в согласии друг с другом, быть в единстве, потому что жизнь одна. Жить для будущих поколений, жить для новых людей. А зачем? Вопрос один и тот же и всегда к материализму – зачем? Чтобы через миллионы лет весь мир снова умер? Чтобы вся информация была стёрта, или наоборот, всё повторялось, и мы, как заведённые игрушки, играли бы снова свои роли? Или что-то сохраняется? А для чего? Ведь если нет конца перерождениям вселенных, то значит нет смысла в этом «уроборосе» – нет подведения итогов, и нет суда, нет воздаяния... Наша жизнь – миг в цепочке нескончаемых перерождений, но для чего они? Для чего копить информацию, для чего что-то делать для мира, который будет разрушен? Просто занимать себя? Это скучно, право, скажу я вам, это скучно. Делать от того, что не можешь не делать? Так я могу разное делать – и на диване лежать, и дома строить... Но мир ведь и так и так рухнет – что я лежу на диване, или что отдаю миллиарды нищим. И диван умрёт, и нищие, и я... И что же? Кто выгадал от этого всего? Кто был прав? Все окажутся равны в вечной пустоте. И здравый смысл мой говорит: не всё так просто и очевидно. Наши органы чувств могут нас обманывать. Горячий привет Беркли и Локку! Может быть обманут и наш разум, всё может быть обмануто, загипнотизировано, всё неочевидно, относительно...
- Вот вы и используете мои слова об относительности истины, о том, что всё шатко и зыбко… И тем не менее вы верите в идеализм? Верите в некоего Бога, который управляет всем, не вторгаясь в свободу людей, знает всё, но не ведёт жёсткой рукой судьбы к этому, наказывает, прощая, прощает, наказывая? Столько религий в мире, в какую же верите вы и почему именно её вы избрали?
Диспут перерос в стадию задавания вопросов. Кто-то ещё тянул руку, уже поняв, что лекция как таковая сорвана, и что можно ввязываться в дискуссию, спорить с лектором, спрашивать и получать ответы.
- Я верю потому, что считаю: вера в Бога отвечает здравому смыслу, –Вениамин Васильевич увидел поднятую руку, но сделал знак, что будет говорить. – Про Абсолют я уже рассказал. Про доказательства бытия Бога все знают. То, что Бог прост (потому что усложнение – это развитие, сложение из составных частей, а значит несовершенство), то, что Бог один (ибо если их много, как распределяется компетенция? Кто её распределяет? А как живут в мире два абсолюта? Если же они неабсолютны, то и несовершенны, значит – у них есть начало в развитии, значит они не первопричина, значит... они не Бог), это тоже более-менее «здравомыслительно»...
- Что же делал Бог до творения мира? – вмешался Денис.
- А почему не творил ради развлечения новые вселенные? – лектор снова улыбнулся и отпил воды, очевидно, приготовившись к долгому говорению. – Или не создавал такого вопрошателя, как вы? Что вообще мы знаем о Боге? Только то, что Он нам открыл Сам о Себе. И я прекрасно Его «понимаю». Как вместить (втолковать) нам людям, каков есть Создатель, если мы – ограниченные пространством, временем, «мозгом» творения, а Он – Совершенство и Абсолют? Может ли ограниченное объять неограниченное? Лишь частично может принять, и то, если не сойдёт с ума. Но где же истина? Мой здравый смысл говорит: истина в совершенстве. И мне могут возразить, как и говорите вы, – ты приписываешь чему-то идеальные свойства, но есть ли идеальное? Отвечу, что если есть Бог, то Он совершенен, ибо никаким иным Он быть не может. Если же есть в Нём ущербность, то Он не первоисточник, не первопричина, значит есть нечто могущественнее Его. И здесь со мной могут спорить, конечно, но для меня в христианском учении и заключено это совершенство. Подчеркну: не в людях, не в их мнениях, но в том, что Бог донёс до людей, что Бог открыл во Христе, что Христос принёс в мир. Не просто учение, а Самого Себя. Для меня всегда главным аргументом был один, то, что написал Иоанн: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную». Уважаемые слушатели, какие вам ещё нужны слова и действия? – воскликнул оратор, всплёскивая руками. Я невольно усмехнулся этому эмоциональному обращению к нам. – Сам Бог сошёл на землю (для меня лично Единородный понимается однозначно как «одного рода», одной сущности с Богом), стал Человеком, чтобы всем дать жизнь вечную. Бог лично решил сойти на землю! Куда уж там всяким временным надеваниям на себя «одежды плоти» и прочим призрачным игрушкам богов Греции и Рима! Лично для меня вочеловечивание Бога (то есть жизнь от начала и до конца как человека – от младенчества до взрослого человека) гораздо более велико, нежели если б Иисус был простым учителем нравственности, пророком да хоть бы и особым творением, которое Бог создал специально «под это дело»! Ведь не ангел воплотился, не просто какого-то человека взял Бог и вдунул в него «Духа Сына Божия», а потом забрал обратно от человека, оставив того томиться на кресте, но Сам стал Человеком! Про Него говорят: Он не был Богом, Он так не говорил о Себе. Мне же вполне естественной представляется такая ситуация. Ну, не мог Он прямо прийти и сказать иудеям: «Ребята, знаете, Мы-то с Отцом и Святым Духом (ах да, вы Его ещё не знаете, ну, ничего, узнаете) – Троица. И не три бога, а вот три Лица, ну, вы это не поймёте, но Я вам всё же это говорю». В Евангелии от Иоанна, кстати, написано, что «искали убить Его Иудеи за то, что Он не только нарушал субботу, но и Отцом Своим называл Бога, делая Себя равным Богу». Чего взбеленились-то они? Ну, назвал Отцом; Сам же говорил потом, цитируя псалом: «Сыны Божии все вы». А чего тут-то взъерепенились иудеи, до Его слов про псалом? Значит что-то было такое в Его словах относительно равенства Себя с Богом, что приводило их в неистовство. И мой здравый смысл говорит: есть Бог, есть бессмертие, которое Он даёт (ибо совершенство не может убить навсегда, стереть человеческую личность), а совершенное учение изложено в христианстве. Чем плохи проповедуемые христианством качества человека? Чем плохи те плоды Духа, о которых говорит апостол Павел (любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание)? Больше скажу: чем плохи эти качества для любого человека? Почему, исполняя их, не жить нравственно? Любой бог любой веры не скажет после смерти высоконравственного человека: как ты плохо жил в своей жизни; ни один из богов не осудит. При нравственной жизни в любом духовном измерении ты будешь принят с похвалою, ибо ты жил по совести. Это минимум, который ты можешь сделать. Однако если хочешь быть совершенным, то будь моральным, а точнее – духовным. Знание о совершенных качествах всегда ставит перед человеком вопрос: почему ты так не поступаешь? Почему ты не нравственен, морален? Веря в материализм, здраво рассуждая, можно ответить: зачем жить нравственно? Для чего? Чтобы остаться в веках великим подвижником, прославиться? Так Вселенная же разрушится, и всё на ней пропадёт. Помогать другим людям? Они смертны, и добро на земле тоже погибнет с кончиной мира. Может быть, тогда жить в детях? Так и они смертны. Рожая их, ты рожаешь будущих мертвецов, отправляя их по твоей же личной вере – в пустоту. Зачем же плодить мертвецов? Так за что же вечное уцепиться, в чём найти смысл? И ответ материалистов будет прост: не надо искать смысла, надо просто жить, пребывать в этом мире. Смирившись со своей судьбой. Но я хочу рискнуть. Я хочу поставить свою жизнь на карту веры. Я хочу, не глумясь и не ущемляя веры материалистов, верить в то, во что я верю. Это плохо? С точки зрения материализма – нет; какая разница, во что ты веришь, если ты точно и стопроцентно сотрёшься в пустоте? С точки зрения же идеализма – это правильное направление пути, путь к нравственному и духовному совершенствованию, стремление к Самому Совершенству. Поэтому чем здравый смысл веры в идеальное хуже здравого смысла материализма? Почему неправильно верить в идеальное? Почему не нужно верить Христу? Если всё равно – конец в бездонной пустоте, то почему бы не оставить в покое идеалистов? Пусть верят, во что хотят.
- Вы забываете о религиозных войнах, борьбе за существование между приверженцами разных религий, – сказал Денис, присевший на своё место. Я не заметил, но, по-моему, его одёрнули: мол, хватит уже цепляться, дай другим подискутировать. – Вон сколько в Интернете и в СМИ пишут, как у верующих засорён мозг, как шаблонны их ответы и как легко внушаемы они. Сколько от фанатиков вреда, и сколько возни с ними!
- А какая разница, скажите, для Вселенной, сколько прожил человек? Какая разница, сколько государств сменилось, сколько было зла, насилия и убийств, сколько было фанатизма и апатии, сколько было жестокости и добра? И какая разница для материалистов, от чего умрёт Земля? От ядерной бомбы – завтра, или от взрыва Солнца – через миллиард лет? Разницы – никакой. Вселенной от этого не убудет. Взорвалась ещё одна звезда, какое несчастье, ай-ай-ай? Нет, конечно. Ей абсолютно всё равно, отчего и почему умерла какая-то жалкая третья планета какого-то Солнца в чреве беспредельного и безграничного мира. И никто не пожалеет: ах, какие были человечки...
Денис хотел ещё что-то добавить, но тянувший руку человек, парень лет тридцати в ярко-синей рубашке, уже не мог больше терпеть. Поэтому подскочив с места, он тут же выпалил:
- Вам, наверно, часто приходится слышать такие фразы, как: «У меня Бог в душе», «Религия – это инструмент управления людьми», «вера должна быть в сердце»… Фразы разнятся, но их смысл остаётся одним и тем же – зачем нужно придерживаться положений какой-либо религии, учения, когда можно самому свободно верить в то, во что ты хочешь, как вот вы и сами только что сказали: «Пусть верят, во что хотят»? Почему нельзя делать и поступать так, как сочтёшь правильным?
- Вся проблема, как вы понимаете, заключается в том – а что же правильно? – глубоко вздохнув, всё же ввязался в дискуссию Вениамин Васильевич, хотя судя по его виду, он уже был выжат, как лимон.
- Нет, нет... – затараторил парень. – Когда одна религия говорит: «Это нельзя», другая говорит: «Это можно», третья говорит: «Можно, но при условии, что...», конечно, возникает вопрос – так как же поступать-то? И выходит, что придерживаться нужно и стоит той религии или того учения, которое даёт наибольшую свободу действий. А что может дать больше свободы, чем человек сам себе? Тут логика проста: кто может простить меня, если я поступлю неправильно? Я сам. Кто указывает мне, как поступить? Я сам, моё сердце, душа, ум. Зачем же мне какая-то религия, когда я сам могу себя освободить от всяких проблем и двусмысленностей, от противоречий и споров, просто решив делать так, как хочу?
Он сел, демонстративно сложив руки на груди. Я с тоской посмотрел на планшет. Заметку я сегодня точно не напишу. В глазах лектора тоски не было. Я думал, он будет говорить медленно, бесстрастно, уставшим голосом, однако запала, огня в нём оказалось значительно больше, нежели я полагал.
- Если я лично решаю, что правильно, а что нет, то следующим вопросом будет – кто есть я? Вопрос дурацкий, казалось бы – я это я. Но если посмотреть на себя как бы со стороны и разложить себя «по полочкам», выйдет любопытная вещь: я всегда и всюду несвободен. Загибайте пальцы. Я родился не там, где хотел. Разве я выбирал место и время рождения, родителей, их благосостояние и их характер? Разве я выбирал – если уж верить, как многие верят, в инопланетян – планету Земля? Я не могу летать, дышать под водой. Я не могу быть в нескольких местах одновременно. Я ограничен временем, местом, своим телом, своими ощущениями, эмоциями и так далее. На меня влияют тысячи обстоятельств: погода, окружающие люди... Моё настроение складывается из кусочков причин в мире. Чего уж говорить о моём мировоззрении, которое основывается на воспитании, полученном от других людей, культуре и лишь немного на собственном познании! Таким образом, я несвободен, ограничен и... впитал в себя некоторую культуру, некоторые, скажем так, основы нравственности и морали. Так как же я, несвободный, решу – что правильно, а что нет? Откуда я знаю точно и достоверно, что именно так правильно, ведь я родился во времени, живу на земле, и моему уму тесновато в черепной коробке... Или же, раз человек – это звучит гордо, я сам устанавливаю правила своей жизни для себя, такие, какие хочу, пусть они и несовершенны будут в силу моей ограниченности, но зато я, лично я их установлю? Будет ли моим «свободным» решением презреть общественные нормы морали и нравственности? Могу ли я, как «свободный человек», сказать – у меня в душе мой Бог, и я могу поступать так, как я сам хочу? Есть ли во мне такие силы, и таков ли я в душе, что могу сказать – я отрицаю все правила общества, я беру только то, что нравится мне, и соблюдаю только то, что хочу? Однако и тут я буду несвободен – ибо государство требует соблюдения закона, общество – нравственности, близкие – морали. И для того, чтобы всё было действительно «свободно», я должен отречься от государства (ибо не все законы его мне нравятся), общества (с чего вдруг кто-то будет мне указывать, как жить, и судить меня?), от близких (потому что стыдят и упрекают за «неправильное поведение»), уйти, по сути, в леса и жить сам по себе. Я должен, в таком случае, стать самим по себе Богом, поскольку нет никакого иного Бога во мне, кроме меня самого. Но я, как уже говорил, оказываюсь весьма и весьма несвободен. И апофеозом всего будет вопрос свободы воли. Будет ли свободным актом – отречение от всего того, что я впитал, что мне, по сути, «навязали» (этот мир, время, государство...), или это будет предопределением, как и всё, что, как кажется, составляет меня? Есть ли по-настоящему свобода воли, или моё поведение и моя жизнь заданы, и я движусь по инерции?
- Бог в душе – это тоже люди придумали... – крикнул кто-то.
- Отчего же? – тут же обратился к нему Вениамин Васильевич. – Потому что увидели «вдруг» внутри себя нечеловеческие силы, почувствовали дух в душе? Но не я ли сам устанавливаю правила своей жизни? Не я ли сам устанавливаю ту веру, в которую верю, и следовательно, не я ли сам создаю того Бога в своей душе, в которого я буду верить? Какой ещё Бог может проникнуть в моё сердце без моего ведома? И почему именно в моё? Только в моё? Ведь тогда выходит, что Бог в душе – это эксклюзивный Бог. Ни у кого такого нет, а если и есть такой же, или приблизительно такой, то это ведь религия (когда одинаковые веры, то боги живут уже не в сердцах, ибо тогда Бог один и не умещается в каком-то одном месте...). Даже сам смысл слов «У меня Бог в душе» – это претензия на эксклюзивность, исключительность: у всех остальных – религия, общение друг с другом по одной мерке и единые правила, Бог как внешний субъект, а у меня свой Бог, внутри меня, мой и только мой. Всё это блестяще, конечно, но какого Бога может создать несвободное существо? Такого же несвободного, такого же зависимого от перепадов настроения, от внешней обстановки и от мнения окружающих. Заметьте, вопрос остаётся без ответа: как Бог попал именно в это сердце, душу, почему именно в это, а не ближнего, и отчего там остался, остаётся на протяжении долгого времени, а то и всей жизни человека? Ну и наконец, в чём проявляется-то это наличие Бога в душе? Человек стал милосердным, праведным, совершенным, святым? Другие ваши слова: религия управляет людьми. Ну, хорошо, человек, видимо, сам должен всем управлять? В романе Булгакова «Мастер и Маргарита» Воланд правильно говорит о том, что для управления своей судьбой нужен план. А как ограниченный человек может составить план хотя бы на день своей жизни? Что скажет ему его Бог? Что он завтра умрёт? Что сделает его Бог, когда человек покинет сей мир? Переселится в иного человека? И верующий в это человек очень легко бывает обманут своими собственными переживаниями и ощущениями; внушаемых людей ещё легче убедить в том, что всё внутри тебя, и бог, и дух, и свет, всё заключено внутри тебя. А вот жадные попы только и делают, что жируют на деньгах доверчивых граждан, утаивают истину, так что бедная масса народа и не знает, что у них у каждого бог в душе! Так можно договориться и до того, что попы выдумали религию, что Библию написали никакие не боговдохновенные люди, ну и наконец, что Христа никакого не было. А можно договориться до того, что никакого духовного мира-то и нет, потому что сам человек судит по себе, по своему «богу» внутри, по своему «индикатору духовности». Его не смущает, что миллиарды людей – я уж не говорю про индуистов, мусульман и прочих верующих людей – верили во все времена в христианского Бога, общались с Ним (ну хорошо, с богами, если мы говорим расширительно), писали об этом... Но эти бедняги не знали, что это всё заговор, и священникам нужны только деньги. А все переживания верующих – это обычные биохимические вспышки в мозгу. Какая благодать, какая святость – о чем вы?! Так скажут вам люди, имеющие внутри себя своего бога – своё материалистическое понимание жизни.
Оратор, разгорячаясь, стал расхаживать по импровизированной сцене.
- И всё же чем так плох этот Бог в душе? Ведь если взглянуть, он не требует жертв, он не требует молитв как каких-то просьб или даже приказов, каждодневного общения с ним как обязанности, он не требует никакого должного поведения и никакой дисциплины. Он легко прощает ругательства, зависть, ложь и раздражительность, он поощряет презрение к «верующим в религию» и подаёт такой повод для гордости, что кто-то, а именно – носитель его самого, – только и знает о правильности веры в Бога в душе. Он убеждает в правильности любого поступка. Правильно – это то, что я решил, как я поступил. И он говорит: живи, как хочешь, поступай, как знаешь. Всё правильно, всё оправданно. Правила – для тупых и слабых...
- Очень милый Бог... – снова крикнул кто-то то ли иронично, то ли искренне.
- И такой бог живёт в каждой душе? – подхватил Вениамин Васильевич. – Или только в чьей-то конкретной? А в моей его нет? У меня – другой бог, или тот же? Если тот же, то все мы должны поступать одинаково, ведь он от нас требует соблюдения одинаковых правил. Если же боги разные – то что же это за многобожие? Сколько людей, столько и богов? Сколько людей – столько и правил поведения? Почему-то многие говорят о том, что должно любить всех или о радости, которая должна быть в сердце каждого. А почему я должен любить всех? Разве я что-то кому-то должен? Ну и в конце концов если уж говорят такие люди о боге в душе, пусть говорят о своём боге, а моего – не трожьте. Ведь у меня свой бог в моей душе. Не так ли? Тогда чего они разглагольствуют о том, что нужно делать? Они хотят свою религию создать? Я уж присоединюсь к какой-нибудь религии, если захочу. Но они-то со своим богом в чужую душу к чужому богу пусть не лезут. Понятное дело, что очень легко и просто «судить» себя своим же богом. Это нетрудно – простить самого себя, оправдать свои действия. И это нетрудно – менять своё мировоззрение в зависимости от того, куда ветер дует. Сегодня можно быть строгим приверженцем общественной морали, завтра – защитником свободно понимаемой толерантности, оправдывать эвтаназию, гомосексуализм и суицид. Это так просто: решать, что добро и что зло. Каждый день иначе. Каждый день – по-другому. Сегодня я так решил, мой бог мне так нашептал, а завтра я могу от своих слов отказаться. Вот такой у меня капризный бог.
- Тогда совесть – это Бог в душе, – решил, наконец, вставить своё слово парень, задававший вопрос.
- Вот только что это за совесть, и что это за Бог? – мгновенно отреагировал на его слова лектор. – Почему одним кажется, что делать аборт – можно и оправданно, а другим нет? Почему для одних гомосексуализм – это как знамя и символ борьбы, а для других – ругательство и мерзость? У них – разные совести? Да, пожалуй. У них – разные боги. И значит вполне можно переступить через общественную мораль и нравственность, значит вполне можно быть самому себе судьёй. Вот только – почему ж меня все вокруг-то судят? Почему человек, в таком случае, не может быть маньяком, убийцей? Кого-то бог в душе не держит, а даже наоборот – нашёптывает и поощряет. Они больны душевно, коль слышат голоса? Но почему? Ведь это так естественно – слышать голос своего бога в своей душе. И последний вопрос можно задать: а зачем вообще законы, государство? У меня закон – в душе, и государство – это я сам. Почему если религия управляет людьми, она есть зло, а государство, управляющее миллионами людей, – это нормально? Государство не требует морального поведения? Но оно требует внешнего поведения, а общество – нравственного поведения. Однако бог у меня в душе, я верю, во что хочу, – и почему меня судят за мою веру, пусть она и сопряжена, скажем, с убийствами и насилием? Почему меня будут судить за безнравственность и аморальность? Мой Бог так мне велит. Моя душа того требует. А вы – ханжи, раз судите меня по вашей мерке, по вашим правилам и законам. Вот и выходит престранная вещь: если Бога нет, то всё можно. Так если и бог в душе – тоже всё можно. Ведь с ним так легко можно договориться и поладить. Ведь он потакает всем порокам... Это же не глупый бог религий, который устанавливает правила для людей, который, будто желая блага, ограничивает их... нет, не должно ведь быть никаких ограничений! А значит – привет, анархия, и здравствуй, насилие!
Денис деланно зааплодировал Вениамину Васильевичу. Его аплодисменты подхватили другие. Рядом со мной мужчина с усмешкой обратился к своей спутнице:
- Сколько чувства, сколько экспрессии!.. Браво, браво!
Кто-то потянулся к выходу, и это стало своеобразным знаком окончания лекции. Поняв это, Вениамин Васильевич, поклонившись зрителям, взмахнул рукой, прощаясь, и быстро удалился в комнату для уединения.
- Бог в душе... Человекобог. Какие темы вы обсуждаете! – слушатели потихоньку расходились, делясь впечатлениями, а я начал «набивать» заметку в блог, попутно размышляя об услышанном.
Что тут скажешь: вроде произнесены правильные вещи, но меня – на слух, быть может, поэтому – резанул слог изложения. Какие-то обрывочные фразы, какая-то сумбурность мыслей. Словно оратору хотелось высказать много, а вышло так, что многие слова пришлись не к месту, что-то было, грубо говоря, свалено в одну кучу. Может быть, если его мысли упорядочить, собрать, разложить «по полочкам», даже записать, найдя каждой мысли своё место и время, когда все они не будут сцеплены вместе в какой-то клубок, то и по-другому заиграет его речь, его текст?
Вечерело. За окном падал снег, я уже умиротворённо потягивал второй банановый латте и чуть отвлёкся от своей «писанины». Неожиданно за соседним столиком я увидел самого Вениамина Васильевича за чашкой чая. Очевидно, после уборной он решил остаться и выпить чего-нибудь погорячее. Слушатели уже разошлись, и никто не обращал внимания на мужчину в свитере.
- Простите, – от моих слов он вздрогнул, но повернувшись, тепло взглянул на меня. – Я был одним из слушателей вашей лекции… Жаль, что она получилась скомканной, тем не менее, я думаю, вам удалось произвести впечатление на публику. Во всяком случае мне было интересно услышать такие речи…
- Рад, что хотя бы кому-то мои слова пришлись по душе, – почему-то мне показалось, что он ждёт дальнейших вопросов, и я задал их.
- Вы прибыли сюда специально для чтения лекции?
- Отчасти, – он повертел чашку. – Я из Р-ска, там живу, а лекция – это «обкатка» для миссионерства…
- Вы – миссионер?
- Я хочу им быть, – Вениамин Васильевич серьёзно посмотрел на меня. – В церкви, куда я хожу, отец Пантелеймон мне сказал: хочешь быть миссионером – попробуй выступать перед людьми, говорить с ними о своей вере, о своём опыте познания Бога. Не очень получается у меня пока, наверно…
- А у вас большой опыт? Вы о многом, возможно, просто не успели рассказать…
- Опыта… немного, я полагаю. А вообще, конечно, я хотел рассказать и могу рассказать о многом. Только это может быть довольно скучно…
Жестом отрицания я отверг всякие сомнения по этому поводу и, предложив ему сесть ближе, на что он согласился, приготовился внимательно слушать.
- Мой отец, Василий Иванович Когель, был сыном Ивана Фёдоровича Когеля, довольно известного в своих кругах философа из Ар-ска. Мой дед был верующим человеком, его философия была буквально пронизана рассуждениями о Божественном Промысле о человеке. Он говорил о том, как нам нужно понимать этот мир, как соотнести науку и религию. Конечно, его и сажали, и книги его конфисковывали, даже сжигали, запрещали. Но он выдержал… Жаль только, что будучи постоянно под надзором и под прессом, он не смог уделить достаточно внимания и воспитания моему отцу, который вырос атеистом и сейчас держится тех же позиций. А я сам пришёл к вере уже в сознательном возрасте. На это меня сподвигли три вещи, о которых я стал размышлять. У нас дома были иконы, и я частенько смотрел на них. Для отца они были не более чем предметом искусства, украшения. Я же всегда чувствовал, что они не только – доска и краски, не только металл и не просто красиво нарисованные лики. Это нечто большее. И я стал размышлять над этим. Если рассказывать об этих трёх вещах, то боюсь, что мои размышления растянутся во времени…
- Ничего страшного, – воскликнул я. – Сейчас только девять часов вечера. Кофейня работает до одиннадцати. И я тоже человек верующий, вы можете говорить совершенно свободно…
- Что ж, тогда продолжу. Итак, я назвал три вещи, но может, их и две, поскольку одна связана с другой, так что и получается две, а не три. Так вот есть три вещи, которые удивили меня, заставили размышлять и в итоге привели меня к Богу. Может, они и неправильные, я не знаю, может, они и не верны, но я думаю, что они не противоречат вере Церкви, и о них, как я предполагаю, просил говорить людям отец Пантелеймон, их я слышал потом и от некоторых проповедников. Я думаю так.
Первая: понимание того, что Бог, к Которому обращаются многие и многие люди, – это Живой Бог. Для этих людей, размышлял я, Бог – Живое Существо! Это не силы демонские, которых призывают маги, колдуны, заклиная их. Его нельзя связать магическим ритуалом или какими-либо словами. От того, что ты не так сказал, не так сделал – что-то ритуальное, внешнее, не выполнил ту формулу, которая предписана, – от этого хуже не будет. Ты можешь стать соблазном для других людей – это может быть. Но Живой Бог видит твоё сердце и знает, что ты хотел донести до Него, что ты хотел выразить. И когда ты становишься на молитву, не думай, что можешь прочесть слова её, а мыслями «погулять» по всей Вселенной, отдохнуть на молитве, подумав о своём, о земном, хорошо провести время. Если ты можешь, говоря внешне с живым человеком, будь то твой приятель или просто знакомый, своими мыслями витать где-то, то как ты можешь мыслить о чём-то другом, общаясь с Сердцеведцем? И с Тем, Кого ты любишь. Или ты не любишь Бога, или ты не хочешь всё время думать о «предмете» своей любви? Или ты не хочешь никаких отношений с Тем, Кто тебя любит? Бог – Живой. И это надо понять. И я думал над этим. Он такой же Живой, грубо скажу, как твой ближний, тот, кто рядом. Ну, вот идёт человек, ты можешь его остановить, поговорить с ним. Или твоя жена, что рядом с тобой. Грубо, наверное, но наглядно... И как ты общаешься с ними? Как ты общаешься с живыми людьми, которые мыслей твоих не знают? А Бог знает. Так неужели же я оскорблю Его? Неужели же я, общаясь с Ним в молитве, уйду куда-то прочь, в мир, своими мыслями, обойдя Его своим вниманием? Это была моя первая мысль – Бог жив...
И вторая, которая, как мне кажется, схожа с ней, – когда ты молишься перед иконой, то как будто, точнее не как будто, ты общаешься с Живым Богом, с Самим Богом или святым, Богородицей. То есть ты обращаешься не к иконе, не к дереву и краскам, ты обращаешься не «как будто бы» к Богу, Богородице, святому. Не будто бы! А именно – к Нему, к Ней, к ней или к нему – самим! Вот именно к ним... Я не знаю, как ещё сказать. Как к живому человеку, как к тому, кто рядом. Не мифически, не виртуально, не воображаемо. А именно – здесь и сейчас, тут, рядом, перед тобой. То есть Господь, Богородица, все святые – они здесь, только позови, только обратись, только будь с ними... А они помогут, потому что они – живы! Все живы! Это было второе, связанное с первым, моё впечатление, моя вторая мысль: все святые живы, к ним можно обращаться, они слышат, они здесь и сейчас невидимо присутствуют.
То есть – есть Живой Бог, у Которого все живы, и к Нему лично я могу обратиться с просьбой, с мольбой, с благодарностью, я могу общаться с Ним, я могу получить… нет, я могу осознать, что Он меня любит. И разве отвечу я на любовь Самой Любви отказом? Разве я могу отвергнуть Саму Любовь? Я знаю, что атеисты и представители других религий сильно сомневаются, что Бог есть любовь. Откуда это известно, как это понять и почувствовать? Хочется им сказать: а вы смотрите на дела! Смотрите, что Он сделал, чтобы показать, как Он любит людей! И не доказал ли Он, не показал ли? И вот, стоя пред иконой, я понимаю, что Он – Жив, что Он, пострадавший за грехи всех людей, Жив, Он здесь. И глядя на икону, я обращаюсь к Самому Богу…
И третье, о чём я хотел сказать, это исповедь, покаяние, прощение грехов. Я думал, что настоящая исповедь или настоящее прощение грехов – оно проверяется временем. То есть ты покаялся, но грехи тебе простятся только тогда, когда будет явно и ясно, что ты не повторяешь их, что они не возвращаются к тебе. Это сектантское мировоззрение сидело во мне. Пока милостью Божией мне не пришла в голову иная мысль. Грехи прощаются здесь и сейчас! То прошлое, греховное прошлое уничтожается, его нет больше. Ты сказал, ты покаялся, Он тебе простил – и этого больше нет. В духовном смысле – это очищение души, для души – этого нет. Был грех – и пропал, стёрся, ушёл. И ты можешь сказать – то не я был, этого не было для моей души... Но если это возвращается, терзает и мучит, скажи себе: я не делаю ничего такого же, я не мыслю ничего такого же, это дьявол всевает в меня эти мысли, заставляя хулить Таинство Церкви, заставляя меня думать, что мой грех не прощён. Но он прощён. И незачем тебе кому-то рассказывать о своей прошлой жизни, незачем признаваться в том грехе, что был прощён на исповеди. Правда, для души – это стёрто, но не стёрто из памяти, не стёрто из фактов истории. Нельзя сказать – этого не было, но можно сказать – то был другой я, то был я до воцерковления, до исповеди. И горе тем, кто начнёт осуждать человека за тот грех, который раскаян им, за который человек принёс покаяние. Как язык ещё поворачивается обвинять?! Да, если то было преступление, и человек раскаялся, государство может и зачастую и применяет меры принуждения. И человек терпит – как иначе. Вот уж воистину – достойное по делам своим приемлю. А если безвинно страдает, то тем более венец обещан. Язык злой всегда своё слово скажет! Злословящих – всегда полно! Всем не угодить, а начнёшь угождать – себя потеряешь. Так и здесь найдутся те, кто «услужливо» напомнит тебе о грехах, кто воспользуется, если уж ты ему дорогу перешёл, чем-то из твоего прошлого, раскопает твои грехи. Но ты – уж и забыл их, ты уж исповедал их и стёр их и вспоминать не хочешь. А всё возвращается...
Немного помявшись, раздумывая, как я понял, делиться ли со мной, своими личными (если не сказать больше – интимными) опытом, переживаниями, историей, он решительно, даже с каким-то напором, продолжил:
- Меня вот пытались шантажировать кое-чем из моего прошлого, пытаясь получить себе выгоды, так что мне пришлось покинуть Ар-ск и перебраться в Р-ск. Но когда они звонили мне, встречались со мной в Ар-ске, я говорил им: пожалуйста, публикуйте, печатайте, вывешивайте, оглашайте, ославляйте. Пусть будет. Пусть все увидят – кто грешен и в чём. Но больше греха – на вас, тех, кто оглашает эти обстоятельства чужой жизни, больше греха на том, кто соблазняет людей. И именно вы, сказал я им, соблазняете людей, выставляя напоказ чужое грязное бельё. Своё-то – прячете по углам, а чужое – почему б не выставить? Вас же уволят из полиции, вы же будете опозорены, – сказали они мне. Бог простил мне грехи, – ответил я им не гордо, не возносясь (я думаю), – я уверен, что они мне прощены. И значит нет в том позора, нет в том уничижения меня. Наоборот – вы прославляете меня, наоборот – я страдаю от ваших рук, но безвинно страдаю! И это добавляет мне славы на небесах, нет, не здесь, на земле. Ведь если я вытерплю, со смирением приму это, то это не заденет моей души, это будет искупительным страданием для меня. На вас ляжет грех, на вас, но не на меня. Так говорил я им, может, очень подробно, может и не стоило так... И они, так и не получив ничего, так и не использовав мои полномочия, мою должность, опубликовали свою информацию и печатно, и электронно, так что на весь Интернет разлетелось то, не говоря уж про наш маленький город... Уж больно высоко, действительно, я забрался, уж больно «горячие» факты обнародованы были... И позор, конечно, с человеческой точки зрения был. Да, меня уволили, да, те, кто подставили меня, добились своего. Ну и пусть! Да, пусть! Это их грех. А я не буду злиться на них, не буду осуждать и презирать... Они не знают, что творят, хотя я предупредил их. В Р-ске я стал ходить в церковь, со смирением (хотелось бы верить!) стараясь относиться к случившемуся со мной, хотя я был брошен фактически на самое дно... И только сейчас робко поднимаю голову, только сейчас нашёл какую-то работу и живу, как могу, как Бог даёт.
- Очень печальная история, – я сочувственно покачал головой. Посетителей в кофейне почти не было, мы ещё успевали сказать несколько слов друг другу, но следовало уже собираться и расходиться. – Всё так на вас обрушилось.
- Да, бывает… Но я уверен, знаете, в чём? По слову Апостола Бог не даёт скорби больше, чем человек может вынести. И чем больше скорбей, тем ты должен более смиряться, говоря – ещё и не то за грехи мои надо со мной творить, ещё чего хуже я достоин. И так и есть. Я воображал себе, что многое могу вытерпеть. Ну да, никто не может сам по себе вытерпеть, в одиночку, никто не справится сам без Божией помощи. Я рассуждаю так: может, как раз скорби и даны за тем, чтобы я к Богу по-настоящему, честно обратился? Не так как обращаюсь каждый день – заученно и торопливо, а – от всего сердца, от избытка эмоций, с жаром, с горячностью. И скорби – даются сильным, и сильные держатся, а слабым – даны не скорби, им дано земное счастье, наслаждаясь которым, они совсем забывают Бога.
- А как же бедные, нищие? – я увидел приближающегося к нам официанта и жестом показал, что можно нести счёт. Он деликатно намекнул, что заведение закрывается.
Вениамин Васильевич пожал плечами:
- Кто из них не ропщет? Кто не говорит – за что мне это? Но скорбь не дана им, я так полагаю. Они сами её к себе позвали, они сами захотели этих скорбей, ввергая себя во грех, они сами, свободно избрали эту дорогу. Но скажи слово веры, обратись к Богу искренне – и получишь облегчение. Не богатство, быть может, нет, но духовную, душевную радость и мир.
После этих слов мы поднялись из-за стола и, расплатившись, вместе вышли в снежную ночь. Нам не было по пути: Когель отправлялся ночным поездом к себе, в Р-ск. Мы пожали друг другу руки, и, уже прощаясь, он ещё добавил:
- Я утешаюсь тем, что Бог всегда со мной, и раз Им посылаются все скорби (я же не ищу скорбей, хотя зачастую из-за моих ошибок и просчётов, из-за моих грехов они и происходят), раз скорби посылаются Благим Богом, то разве могут быть жестокими они? Разве Любящий сделает любимому больно по какой бы то ни было причине? Только по любви, только – для научения. Бог на всех изливает Свою любовь, а уж кто примет её и сам возлюбит, тот будет счастлив уже на земле… До встречи, – Вениамин Васильевич кивнул, я склонил голову в ответ. – Надеюсь, ещё увидимся. Удачи вам и помощи Божией.
Развернувшись, он зашагал к станции. А я, возвращаясь к себе домой, дорогою думал: «Вот судьба у человека. Никогда не знаешь, где найдёшь, и где потеряешь. Кажется, что всё складывается как нельзя лучше: есть работа, дом, друзья… А потом всё рушится из-за твоих же собственных ошибок, допущенных когда-то давно. Тебе напомнят то, о чём ты, вероятно, забыл. Хотя многое и не забывается, и прав Когель в своих мыслях: больше греха на том, кто напоминает человеку о раскаянном грехе. Правда, зачастую сам человек не в состоянии до конца забыть произошедшее…
Понятно, что иногда хотелось бы что-то скрыть. С глаз других людей, из их вида. А то и скрыть и со своих глаз, с души и ума, с памяти стереть, чтобы вовек не вспомнить об этом. И как часто случается – не получается забыть. Не получается стереть ни из памяти, ни с глаз долой убрать. Какие-то зацепки всегда остаются, какие-то ассоциации, какие-то вещи или события. И тогда происходит процесс воскрешения в памяти, тогда ум цепляется за возникшую мысль и начинает перерабатывать её, работать над нею – что случилось, когда, почему, насколько это важно сейчас. И выходит, что прогнать-то от себя многое невозможно. Что-то так или иначе – всплывёт, вылезет, поднимется. Так или иначе предательски воскресится. И как тогда быть? Что тогда делать?
Наверное, самое важное в таком случае – не унывать. Не огорчаться от того, что произошло. Уверить себя, что то было в прошлом, и сейчас оно не повторится, сейчас ты другой, и сознание у тебя другое, душа уже обновилась, преобразилась. Важно – как ты отнесёшься к случившемуся событию, как переживёшь его. Если оно снова в тебе всколыхнуло былые чувства, эмоции, если вновь оно загорелось тем самым, от чего ты бежал, чего боялся, значит не пережито ещё оно, не перемолото сознанием и волей, не умерло ещё окончательно. Тогда то воспоминание будет как живой человек, настоящий, цельный и истинный. А если всё поменялось? Если ты уже по-другому чувствуешь, другим живёшь, то воспоминание тогда только отвращение получит, только гнев на себя и на него возникнет, а точнее на того – не человека, но беса – кто воскресил его, ибо только бесы могут воскрешать зло. Тогда воспоминание хоть и будет живо, но будет живым мертвецом, полутрупом, как в фильмах ужасов. С ним уже легче будет бороться, его легче будет победить и вновь отослать к праотцам, в то небытие, из которого оно вышло.
Итак, не стоит бояться воспоминаний, но и воскрешать их тоже не стоит произвольно. Было зло, было плохое поведение, но ты пережил его, покаялся, ты уже научен им, ты уже понял свою ошибку – оно уже изжито, пережито и оценено. И хватит с него его лжи, хватит с него его зла – пусть оно умрёт. А если и воскреснет, то есть оружие, которым ты сразишь его – силой Бога Живого, силой веры твоей, силой покаяния твоего. И пусть лежит оно, скрытое, замурованное, но излеченное, но неопасное. Не трави свою душу, не воскрешай зло!
Когель справился с этим, я бы сказал, смирился, если б смысл этого слова не исказился в настоящее время. Возможно, из него выйдет неплохой миссионер, сейчас он только начинает свой путь. При надлежащем прилежании у него всё получится. Может быть, и вправду я ещё услышу о нём…».