«Постой, не уходи! Мы ждали лета – пришла зима.
Мы заходили в дома, но в домах шел снег.
Мы ждали завтрашний день,
каждый день ждали завтрашний день…»
В.Цой «В наших глазах».
Во все времена явной и скрытой войны с советской властью Запад мечтал о появлении в России поколения, которому были бы близки западные ценности. На это были направлены невероятные усилия. Победу в холодной войне можно было одержать только при условии появления лояльной Западу новой поросли молодежи.
И это поколение пришло. Сейчас оно определяет лицо современной России. Этим людям за сорок, они по-прежнему любят западную музыку и фильмы, они по-прежнему открыты для идей, которые приходят с Запада, и в отличие от их детей, которые настроены куда более патриотично и консервативно, готовы к сотрудничеству и компромиссу.
Но что, кроме разочарования, в их душах? Что, кроме ощущения предательства и горечи? Запад оказался слишком мал, прагматичен и узок для жаждущей истины, а не правил рационального общежития русской души, которая готова была обнять весь мир и породниться с ним после падения Берлинской стены, а оказалась в положении обманутого Буратино: его дружба оказалась никому не нужна, только лишь его золотые…
Бедный Пиноккио! Он сквозь слезы смотрит на задернутый занавес, за которым навсегда скрылся недосягаемый чудесный мир… и неожиданно начинает понимать, что с этим миром происходит что-то странное.
Та Европа, которую мы догоняли, о которой страстно мечтали или ненавидели из уязвленного самолюбия, зависти или обиды, начинает расплываться в неопределенности, теряя хорошо знакомые очертания. И первыми, как всегда, это почувствовали художники и поэты, задолго до появления явных изменений.
Вспомним, как на картинах французских импрессионистов начинают появляться размытые вечерним туманом неверные линии готических соборов, словно отражения в расколотых зеркалах; как в дерзких от подступившего отчаяния поэтических строках декадентов отображается уже весь окружающий мир начала 20 века, наполненный вывернутыми наизнанку пустыми лицами добропорядочных граждан до конца верных традициям и законам доживающих свой век империй.
Эти немые предчувствия, вопросы без ответов, открытый кураж и лабиринты гениальных метафор – вот картина начала заката Европы, когда поэты уже «знали», чем закончится последний вызов Европы на роль творца мировой истории: схваткой европейских монархий в первой мировой войне, приведшей к их гибели и безвозвратному ослаблению Запада.
Старая имперская Европа, безраздельно правящая народами и континентами, медленно погружалась на дно.
Поражение Германии в этой войне стало одновременно и началом заката всей Западной Европы в качестве мирового лидера. Это прекрасно понимал О. Шпенглер, и его книга, вышедшая сразу после 1-ой мировой войны, в самом названии («Закат Европы») выразила общее настроение и, в сущности, лишь подвела итог свершившемуся факту: время, когда мировая история и культура творились на малом клочке земной поверхности, получившей с античных времен название «Европа», навсегда ушло.
В то время, как европейская элита еще тешила себя иллюзиями былого величия, прибывший из-за океана американский президент Вильсон без лишних церемоний уже начинал кроить границы бывших империй. Так, немецкие Судеты оказались в наспех созданной Чехословакии и первыми зажгли пожар следующей мировой войны. Так же точно Клинтон еще совсем недавно кроил Югославию на свой лад и посеял семена будущих войн и раздоров в Европе.
Гитлер стал последним из европейских лидеров, который всерьез был намерен вершить судьбы мира из Берлина – одной из европейских столиц. Он довольно долго и успешно делал ставки на игровом столе, но партия была им проиграна с самого начала: каким бы реальным ни казался созданный нацистами миф о германском величии, он неизбежно рухнул при столкновении с реальностью, которая заключалась в том, что, начиная со второй четверти 20 века, новыми мировыми центрами наряду с европейскими столицами быстро становились Нью-Йорк, Москва, Токио и позднее Пекин.
Второе поражение Германии привело к окончательному выбыванию Европы из числа мировых лидеров. После 2-ой мировой войны Западная Европа выходит на политическое поле исключительно в составе американской команды. В устройстве планетарного мирового порядка она уже никогда не будет играть роль ключевого игрока.
С этим фактом приходится считаться всем европейским странам, вынуждая их выстраивать стабильные отношения в первую очередь с США и Китаем порой за счет болезненных уколов ущемленной национальной гордости. З. Бжезинский лишь констатирует: «Стремление Конгресса США уполномочить Государственный департамент выносить оценки поведению других государств весьма симптоматично для нынешней позиции Соединенных Штатов, которые все более пренебрежительно относятся к чужому суверенитету, по-прежнему тщательно оберегая свой» («Великая шахматная доска»).
Автор этой известной книги не раз повторит как само собой разумеющийся факт то, что Америка уже давно по-хозяйски распоряжается на европейском подворье и чувствует себя при этом в своем праве и настолько уверенно, что может позволить себе по-отечески снисходительно не замечать периодические притязания Франции на свой особый статус в Европе, который свидетельствовал бы о ее независимом курсе (так, совсем недавно кандидат в президенты Ален Жюппе на дебатах заявил: «Нужно, чтобы Франция была самой собой, чтобы она обрела свободу выбора. Франция должна вернуть себе статус мировой державы, наш голос менее слышен. Я не хочу, чтобы Франция подчинялась Вашингтону или Москве». Вот только, насколько реально это желание?)
Любопытно, что при переводе на немецкий книга З. Бжезинского получила иное название: «Die einzige Weltmacht» («Единственная мировая держава»). Видимо, немцы, в отличие от французов, уже не питают иллюзий о роли своей страны и в целом Европы в мировой истории.
И только Россия готова бесконечно хранить верность своей европейской несбыточной мечте, которая воплощается попеременно то во французском шарме, то в германской глубине и силе, то в английской независимости.
Когда-то Достоевский сказал: «Европа — но ведь это страшная и святая вещь, Европа! О, знаете ли вы, господа, как дорога нам, мечтателям-славянофилам, по-вашему, ненавистникам Европы — эта самая Европа, эта „страна святых чудес“! Знаете ли вы, как дороги нам эти „чудеса“ и как любим и чтим, более чем братски любим и мы великие племена, населяющие ее, и все великое и прекрасное, совершенное ими. Знаете ли вы, до каких слез и сжатий сердца мучают и волнуют нас судьбы этой дорогой и родной нам страны, как пугают нас эти мрачные тучи, все более и более заволакивающие ее небосклон? Никогда вы, господа, наши европейцы и западники, столь не любили Европу, сколько мы, мечтатели-славянофилы, по-вашему, исконные враги ее!»
Эти строки о каждом из нас, потому что для русского человека мечта о Европе – это мечта о земле обетованной, воспоминание об Эдеме, навсегда утраченном и навсегда желанном. И, надо признать, что этот европейский фантом давно стал частью русского менталитета.
Когда-то, после распада Советского Союза, нам всем на время показалось, что нашей общей идеей станет поиск пути к слиянию России и Запада, что путь уже расчищен, и наши добрые друзья, которые столько сделали для разрушения советского строя, откроют нам свои объятья и скоро научат нас жить так же беззаботно и счастливо, как живут они сами.
Однако чуда не произошло, и за два с лишним десятилетия эта сказка явью не стала. Более того, оказалось, что сам по себе крах коммунистической идеи всего лишь вернул нас от открытой вражды к состоянию едва скрытого отчуждения в отношениях с европейским миром, в котором находилась Россия в дооктябрьскую эпоху. На геополитической карте мира страна перестала обозначаться вызывающим красным цветом, но это не изменило ее место на политическом поле.
В силу неумолимых исторических обстоятельств и русский коммунизм стал скорее неизбежным продолжением политики и идеологии Николая I и Александра III, чем Маркса и Энгельса после того, как рассеялась иллюзия о всемирном интернационале рабочих и крестьян. Это была политика и история страны в условиях непрерывно усиливающихся мировых вызовов.
Путь Троцкого, стремящегося разжечь мировой пожар путем создания нового мирового интернационала, неизбежно привел талантливого комбинатора к вынужденной эмиграции, одиночеству и гибели.
Классический марксизм-ленинизм держался на трех китах: отрицании частной собственности на средства производства, ненависти к патриотизму и религии. Практическое воплощение коммунистической идеи привело к полному перерождению партии. Сначала коммунисты для того, чтобы спасти свою власть и страну, стали патриотами, затем окрестились и, наконец, благословясь, с удовольствием обзавелись свечными заводиками.
Соратники Ленина считали, что они смогут переписать историю с чистого листа, в то время как логика истории по-своему распорядилась их судьбой и наследием, навсегда закрыв последнюю страницу летописи русского коммунизма на наших глазах.
Величайшая мировая иллюзия рухнула и, рассыпавшись на миллионы смертоносных осколков, сначала превратила судьбы миллионов людей в кровавую драму, а затем незаметно для ее участников в нелепый фарс, в котором каждый играет свою роль.
И сегодня снова, как когда-то до революции, разгорелись прежние споры западников со славянофилами по поводу наших старых соседей по общей европейской коммунальной квартире. В сущности, это все тот же старый тургеневский спор «отцов» и «детей».
Современные «отцы» по-прежнему тоскуют по своей мечте, по тому фантому, который когда-то привез Петр I из своей первой поездки за границу, по иллюзии о том, что западные державы когда-нибудь потеснятся, чтобы принять Россию в свой круг. Вот только их дети уже не готовы вставать на цыпочки и тянуться подбородком до подоконника, чтобы взглянуть через окно на краешек дивного европейского сада и на миг ощутить себя его частью.
Для современных «детей» Европа вовсе не является святой землей и местом паломничества и обожания. Открытые границы и доступность разрушают любые мифы, которыми жили и зачастую еще живут их родители.
Они видят толпы развязных эмигрантов среди прекрасных соборов и домов, они чувствуют на себе недоверие и отчуждение, которое их родители наивно связывали с принадлежностью к коммунистическому режиму, они знают, что должны быть лучшими, чтобы их признали равными, и у них нет никаких шансов, чтобы в них перестали видеть чужаков, и поэтому у них намного меньше иллюзий и гораздо четче граница между своими и чужими.
У них нет в сердце той обиды, что осталась у старшего поколения, которое отдало своей мечте часть своего сердца в обмен на растворившийся в утренней дымке фантом, когда казалось, что цель так близка и путь почти завершен.
Поколение 80-х и 90-х ждало разочарование и снисходительные насмешки, но «дети» получили урок ценой унижения своих «отцов» и сделали выводы. Эти выводы разумны и практичны и в значительной степени лишены тех иллюзий, которые терзали старшее поколение. Удивительным образом они созвучны с выводами Н.Данилевского и его последователей, которых в свое время не совсем точно называли «почвенниками».
И первый вывод о том, что, как бы мы горячо ни спорили о западном мире, а его влиянию, кажется, уже противится весь мир, живется его населению, действительно, удобно и спокойно. Особенно это касается англосаксонских стран. Модель жизни общества в этих государствах, безусловно, одна из лучших в мире. Германия или Италия лишь немногим уступают (возможно, лишь большим количеством стесняющих человека правил и обычаев). Модели англосаксонских государств заслуживают бесспорного уважения, в последнее время, правда, несколько ослабевшего, но это уже вопрос правильного выбора идеологов и имиджмейкеров.
Англосаксы прожили свою долгую историю, и модель их государства, словно мозаика, век за веком складывалась в определенную картину. Этот трудный и долгий путь поколений хранится в генах у каждого жителя страны. Но что делать нам с похожей, но другой историей? А иным народам - с совсем другой историей?
Ответ на этот вопрос ведет к другому выводу.
Поскольку мы имеем схожую с Западом, но в чем-то совсем иную историю, и наше государство – ее порождение, то только это государство мы и сможем развивать и совершенствовать. И только при одном условии здесь можно счастливо установить модель англосаксонского королевства демократии – когда нас в этой стране не будет или матрицы нашей памяти будут переписаны заново.
Как известно, продвинутые афроамериканцы сторонятся своих этнических предков. Ведь их новое сознание, переписанное с чистого листа, уже не узнает себя в них. Словно человек смотрит на себя в зеркало и не узнает.
Да, русские быстро приживаются и в Америке, и в Англии, родственные культуры легко совмещаются, но подобную операцию с целой огромной страной совершить невозможно.
Словно платье с чужого плеча, взятая за образец модель чужого государства выглядит нелепо и смешно. Она требует внимательного и заинтересованного изучения, но только не копирования.
Можно спорить о том, является ли англосаксонская модель государства более удачной, чем какие-то иные, но она построена на иной культуре. Культура же в самом широком значении этого слова является матрицей всей нашей духовной жизни. Неслучайно, завоеватели всегда начинали с уничтожения исконной культуры в покоренной стране, ведь создавать империю с чистого листа всегда легче.
Когда современные англосаксы равнодушно допускают уничтожение и разграбление древнейших ценностей в Ираке, они подспудно думают точно так же.
При этом Запад, возможно, хотел бы видеть Россию ослабленной, но никогда слабой. Европейцы прекрасно понимают, что медведь, лежащий у подножия крепости Евросоюза, гораздо дружелюбней, чем пришедший на его место из глубин Азии восточный тигр. Сильная Россия выполняет свою историческую задачу – сохранение своей обширной страны как русского православного государства и часть европейской цивилизации. Слабая Россия теряет земли и водные просторы, допускает проникновение и укрепление чуждых культур и традиций, что в конечном итоге угрожает благополучному существованию западных стран.
Вывод третий: англосаксонский мир всегда будет с настороженностью смотреть на континентальные европейские державы, в том числе на Россию, подозревая их в имперских амбициях, но никогда не сможет взять на себя роль лидера в процессе объединения Запада и Востока. Причина кроется в «островной» психологии и Англии, и США. Принцип: «моя хата с краю» не подходит для лидера.
Сегодняшние претензии США на роль мирового вождя требуют от них неизбежного самопожертвования (империи всегда создавались на подвигах и крови) – внутренне американцы к этому не готовы. И вряд ли их лидеры смогут что-то изменить. Слишком сильна привычка отсиживаться за чужой спиной и спешить только к моменту дележа добычи.
Несмотря на тотальное наступление по всему миру, англосаксы не глобальны. Этот факт мог бы подтолкнуть их к единственно правильной мысли о том, что опасный разлом европейской цивилизации на Запад и Восток в эпоху усиления угроз ее существованию требует союза с Россией.
Однако, признать это факт, как когда-то признал Черчилль перед лицом нацистской угрозы, не позволяет чрезмерная самооценка и та иллюзия, в которой Америка, а вслед за ней и весь Запад так долго пребывает – иллюзия представления о себе как о повелителе всего подлунного мира.
И тогда, что же остается?.. Остается жить. Строить свой мир и свою частную жизнь, надеяться на завтрашний день, терять и обретать, отчаиваться и снова поднимать глаза, вглядываясь в бесконечное звездное молчание:
«Мы хотели пить - не было воды.
Мы хотели света – не было звезды.
Мы выходили под дождь и пили воду из луж.
Мы хотели песен – не было слов.
Мы хотели спать – не было снов.
Мы носили траур – оркестр играл туш».
На этих словах В. Цоя, спетых под простые аккорды чьей-то гитары, выросли оба современных поколения «отцов» и «детей». Возможно, они вкладывают в них разное содержание, но и для тех, и для других надежда навсегда перемешалась с горечью потери и разочарования.
А еще.. Жаль старого фокусника, который так мастерски показывает старые трюки, вот только его фантомы уже не вызывают прежнего восхищения и слепой веры в их подлинность у изрядно поредевшего зала.
И кто знает, может быть, когда-нибудь неутомимый обманщик отступится и отпустит, наконец, наши души, на покаяние, чтобы они могли идти свободно одним им ведомым путем?