Продолжение. .
«Эти господа исходили из того правильного расчёта, что чем чудовищнее солжёшь, тем скорей тебе поверят. Рядовые люди скорее верят большой лжи, нежели маленькой. Это соответствует их примитивной душе. Они знают, что в малом они и сами способны солгать, ну а уж очень сильно солгать они, пожалуй, постесняются. Большая ложь даже просто не придёт им в голову. Вот почему масса не может себе представить, чтобы и другие были способны на слишком уж чудовищную ложь, на слишком уж бессовестное извращение фактов. И даже когда им разъяснят, что дело идёт о лжи чудовищных размеров, они всё ещё будут продолжать сомневаться, и склонны будут считать, что, вероятно, всё-таки здесь есть доля истины. Вот почему виртуозы лжи и целые партии, построенные исключительно на лжи, всегда прибегают именно к этому методу. Лжецы эти прекрасно знают это свойство массы. Солги только посильней — что-нибудь от твоей лжи да останется». - Адольф Гитлер. Моя Борьба.
Столь же централизованным и рассчитанным было завершение террористических акций. Рассмотрение дел на «тройках» было запрещено директивой СНК и ЦК ВКП(б) от 15 ноября 1938 г. Проведение «массовых операций по арестам и выселению» было запрещено постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г.13 24 ноября от должности наркома внутренних дел был освобожден Ежов. «Большая чистка» закончилась так же, как и началась, по приказу из Москвы.
Поскольку массовые репрессии в 1937-1938 гг. проводились как государственная, «плановая» акция, а не были результатом стихийного стечения различных обстоятельств, закономерен вопрос о причинах их организации. Жертвами предвоенных чисток были действительные враги. А все честные люди, ставшие жертвами тех же врагов, проникших в органы НКВД, были быстро реабилитированы благодаря бдительности руководства партии.
«Для того чтобы напакостить и навредить, - говорил Сталин, - для этого вовсе не требуется большое количество людей. Чтобы построить Днепрострой, надо пустить в ход десятки тысяч рабочих. А чтобы его взорвать, для этого требуется, может быть, несколько десятков человек, не больше. Чтобы выиграть сражение во время войны, для этого может потребоваться несколько корпусов красноармейцев. А для того чтобы провалить этот выигрыш на фронте, для этого достаточно несколько человек шпионов где-нибудь в штабе армии или даже в штабе дивизии, могущих выкрасть оперативный план и передать его противнику. Чтобы построить большой железнодорожный мост, для этого требуются тысячи людей. Но чтобы его взорвать, на это достаточно всего несколько человек. Таких примеров можно было бы привести десятки и сотни. Вредители обычно приурочивают свою вредительскую работу не к периоду мирного времени, а к периоду кануна войны или самой войны».
Говоря о ликвидации «пятой колонны» как основной цели террора 1937-1938 гг., следует, конечно, иметь в виду, что массовые репрессии одновременно были средством решения многих других важнейших социальных и политических задач.
Продолжение пленума. 2 марта 1937 года.
Андреев, председательствующий. Заседание открывается. Слово для доклада по п\п «в» имеет товарищ Ежов.
- Товарищи! На пленуме ЦК доклад Наркомвнудела, таким образом, поставлен впервые. Потому, что уроки троцкистско – зиновьевского заговора изменников родины касаются и нас, если не в большей, то в одинаковой мере.
Постановка доклада, вызовет разные суждения и оценки, и я не исключаю того, что кое – кто здесь свои промахи и недостатки валить на наркомат Внутренних Дел. Достаточно одного выступления Бухарина, который всю свою вину свалили на наш наркомат. Сталин сказал, что мы опоздали с раскрытием заговора как минимум на четыре года. Совершенно очевидно, что этот провал, как – то должен быть объяснён.
Органы ЧК и нашей государственной безопасности воспитывались в течение многих лет нашей революции при массовом применении контрреволюционных методов работы и применительно к этим массовым явлениям, и строилась работа Наркомвнудела. Однако по мере упрочения социализма, по мере роста наших успехов, вражеский фронт ссужался. Он уже не выступал так открыто, как ранее и ушёл в подполье. Поэтому применяя новые методы типичные для шпионов и диверсантов, они, по – сути, оторвались от нашего бдительного ока.
ЦК партии в 1933году издал инструкцию, в которой осудил практику массовых арестов и мы работали в соответствии с этой инструкцией. ЦК прямо осуждает массовые репрессии и массовые операции, которые проводились ранее и требует изменить работу и перестроить её таким образом, чтобы громить только самого врага и не цеплять случайно мирного населения.
Что мы имеем на самом деле? Сумели ли мы перестроить свою работу в соответствии с этой директивой. Скажу откровенно. Нет! Не сумели и действуем по старинке.
Всё равно продолжаются аресты за должностные преступления, бытовые, хулиганство, кражи – это были преступления, которые должны рассматриваться органами милиции, а не нашими. И таких преступлений у нас 80%. Поэтому всё это загружало наш следственный аппарат и не давало возможность заниматься истинными врагами государства.
При такой практике ведения дел дела действительно врагов социализма велись поверхностно и их валили в общую кучу, чтобы только поскорее довести до суда. Поэтому целый ряд крупных преступников творили безнаказанно свою гнусную, подпольную работу, против советской власти.
Отсюда и наша вербовка агентуры, для раскрытия диверсантов, тоже должна быть другой и рассчитана не на массовые явления. А те агенты, которые в какой – то степени и работали по врагам народа, давали немного информации. Причём были и такие, которых, нам заслали эти же враги, для получения информации и для её искажения. Поэтому без профессиональной агентуры, мы не выиграем такую внутреннюю борьбу с диверсионными элементами. В одной только московской области выявлено 65 агентов – предателей.
Не самым лучшим образом у нас идёт работа по агентуре и за рубежом. У нас имеются там организации и отдельные агенты, которые дают нам необходимые сведения, но аналогичная работа у наших противников поставлена намного лучше. В большинстве в своём наша агентура там немногочисленна.
Следующий вопрос, на котором я хотел бы остановиться, это вопрос о тюрьмах. Нам казалось и всем кажется совершенно законным, что заклятые враги народа, осужденные к отбытию тюремного заключения – отбывают заключение тюремное. Однако если рассмотреть процесс этого наказания, то из них никто этого наказания то и не нёс. Поясню почему!
В системе НКВД имеются тюрьмы, вернее изоляторы, которые больше походят на принудительные дома отдыха, нежели на тюрьмы. Такие изоляторы имеются в Суздале, Челябинске и в других областях. Внутреннее содержание в них таково, что они тесным образом общаются друг с другом, обсуждают свои вопросы, разрабатывают дальнейшие планы антисоветской деятельности. Причём внутри тюремная связь там узаконена. Люди собираются совершенно открыто. Местная администрация удосужилась даже разработать анкету для сидельцев. «Пользуется ли авторитетом, среди сидельцев, является ли партийным лидером или середняком, в борьбе за режим, является ли инициатором, поддерживающим всегда протесты, колеблющимся или примыкающим к ним?»
Осужденным предоставляется право пользоваться бумагой, литературой любой, письменными принадлежностями в неограниченном количестве. Всё, что хочешь. Наряду с казённым пайком все осужденные имели возможность получать продукты с воли в неограниченном количестве и в любом ассортименте, причём даже водку. Во многих случаях арестованным предоставлялась возможность отбывать срок вместе со своими жёнами.
- Во всяком случае, мы так раньше не сидели, - отозвался Молотов.
- Так Смирнов отбывал наказание вместе с женой Короб. Даже романы завязывались там в изоляторе. Вот пример недавний, одним эсером с сестрой Николаева Рогачёвой. Ну, Николаева вы знаете, убийцы Кирова. Они обратились за разрешением в секретно – политический отдел к т. Молчанову жениться, им разрешили. Они поженились, их в одну камеру свели, родился ребёнок, и они до последних месяцев жили все вместе. Разрешали, как я, вам уже говорил и все горячительные напитки. Этим широко пользовался сам Смирнов, который регулярно прикладывался к ней родимой.
А вот, что пишут после обследования Суздальского изолятора: « Камеры большие и светлые с цветами на окнах. Есть семейные комнаты, регулярно все гуляют вместе и женщины и мужчины по три часа»
- Дом отдыха, - отозвался Берия.
- Продолжаю! Однако эти условия, товарищи! Не удовлетворяли заключённых, и они постоянно обращались с требованиями «облегчения тюремного режима», который их не устраивал. Причём каждый день, и как вы понимаете, многие добивались ещё большего облегчения. Во всех камерах в массовом количестве устроены полки для книг, причём любого содержания. Был такой случай, когда Каменеву, ныне расстрелянному, вовремя не доставили с почты телеграмму. Так по его заявлению было возбуждено расследование и чуть было не посадили начальника почты.
- Кому тюрьмы подчинялись непосредственно? – спросил Сталин.
- Секретно – политическому отделу Наркомвнудела СССР, Молчанову. Однако товарищи, не в худшем положении были и политические заключённые, которые направлялись в лагеря. В Соловках, троцкисты обработали часть заключённых вновь прибывших и заставили их голодать. Троцкистов разбросали по другим лагерям, и они сами объявили голодовку. Голодовок нужно сказать все страшно боялись. Как только люди узнавали, что где – то голодали, то все сразу падали в обморок. В СПО администрация страшно боялась голодовок и поэтому удовлетворяла все требования заключённых.
16 октября 1934года, секретно – политический отдел выдал директиву, Главному управлению лагерей о том, что всем бывшим членам антисоветских политических партий выдавать усиленный паёк, по сравнению с общим пайком, для остальных заключённых. Таким образом, для них был сформирован двойной паёк.
- Это, за какие заслуги перед советской властью? – раздался голос с места.
- Настолько товарищи, требования доходили до курьёзов. Да, забыл сказать, на территории этих тюрем были спортивные площадки, играли в волейбол, крокет, теннис и когда мяч выскакивал через забор на улицу, дежурный который стоял на посту, был обязан бежать за мячом. Однажды дежурный отказался, и на него написали заявление в секретно – политический отдел, о том, что дежурный обязан в таких случаях подавать им мяч.
Заключённые настолько прекрасно учитывали обстановку в тюрьмах, что прямо говорили между собой: «Держаться с работниками Наркомвнудела, как можно наглей, циничнее и бесцеремоннее т.к такое отношение приводит к положительным для них результатам. Всё это оставалось безнаказанным. Кстати, Смирнов имел связь с внешним миром, через свою мать. Та приносила ему шифры, книги, письма, бумаги.
Когда я два месяца назад поручил провести обыск в Бутырской тюрьме, то обнаружили 170 ножей и бритв. 11 шифровальных азбук, 5 бутылок водки.
Недаром многие из иностранных корреспондентов, бывших на первом процессе, странно удивлялись, когда Смирнов, Евдокимов и Бакаев, выглядели на процессе помолодевшими, совершенно не узнаваемыми по сравнению с прежними временами.
Следующий вопрос товарищи, это о кадрах. У нас самый большой процент политически преданных сотрудников. Казалось бы, в таком положении работа в наркомате должна была идти хорошо. Поэтому со своим приходом в наркомат, я, решил всё проверить основательно. И что получилось товарищи. Из 699 человек наркомата, из них по стране 329 человек (интересный факт, если его сравнить с современной кадровой расстановкой ФСБ России. Способна она будет вести работу по безопасности, при таком количестве своих работников?). Так вот в результате скрупулёзного расследования было уволено из органов 238 человек, которые были приверженцы оппозиции.
Что касается Польши, товарищи. Очень много было двойных агентов и в резиденциях наших, которые впоследствии переходили работать в наш наркомат. Именно таким образом, были внедрены к нам Сосновский, Маковский, Стецевич, Ильиниш, Мазепа, братья Богуславские и др. Их задача была, вливать в нашу агентурную сеть, агентов польского штаба, уничтожать материалы, разваливать дела с польскими агентами. Некий, Ильиниш обошёлся нам в 200 тысяч долларов. Это один из резидентов, на котором была построена вся наша сеть в Польше. Когда он был завербован, то перешёл к нам работать, одновременно он оставался офицером второго отдела польского генерального штаба, хотя был завербован, как вице - министр финансов.. Люди даже не проверяли, был ли он этим вице – министром. Он систематически подсовывал нам дезинформацию, давал ложные материалы и требовал за это деньги, якобы для оплаты агентуры. Таким образом, он дезорганизовал всю агентуру, пока нам не пришлось его арестовать. Сейчас он во всём сознался, что является действующим офицером польского генерального штаба и кроме всего прочего, работает на немцев. И таких сотрудников достаточное количество.
Чем объяснить такие вещи? Я, думаю, только совершенно нетерпимой беспечностью. Не существует в мире ни одной разведки, которая бы не ставила себе основной целью проникнуть в разведку врага.
Всё это ещё объясняется заскорузлой ведомственностью, в которой воспитывались все работники и сама ЧК. Люди воспитывались по принципу « из избы, сор не выносить», «честь своего мундира беречь». Многие видели эти беспорядки, и думали про себя авось пройдёт, авось пронесёт.
Нет, товарищи! Такая постановка кадрового вопроса у нас, просто недопустима. Ещё в 1931году, было известно, что Смирнов формирует свою группу и даже проводил конференцию и наладил связь с Троцким, но, тем, не менее, участники тогда были арестованы, и были зацепки, чтобы арестовать других и вскрыть украинские и московские центы, но всё спустили на тормозах.
В 1933году в Сибири опять прошла конференция правых, было выяснено, что существуют группы и в Москве, Ленинграде, Казани, Саратове, Самаре. Почему – то это дело было передано в Москву, проведено следствие, сибирские показания не были использованы, людей расшугали, дело разобрали в течение полутора недель и на этом закончили. Дело закрыли.
А вот ещё одно дело Зафрана, который, дал показания в 1933году: « Мне известно из разговоров Хрусталёва, Махлакова, Дрейцера, что в Москве имеется направляющий центр. Что касается Радека и Смирнова, то они стараются не говорить об этом, а доподлинно известно, что они этим центром и являются». Хрусталёв, Зильберман, в первые, дни ареста отнекивались. Дело передали Молчанову, начальнику секретного отдела. Он его увёз к себе в Москву и там повернули дело таким образом, что Хрусталёв и Зильберман были освобождены, а Зафрану предъявили обвинение в провокации и дали пять лет лагерей.
После убийства Кирова, Зафран бежал из лагерей и явился в Наркомвнудел со словами:
- Вы меня обвиняли неправильно, теперь вы меня реабилитируйте.
- К кому он подходил? – отреагировал Сталин.
- Он обратился к начальнику политотдела Радзивиловскому. Я, говорит, вот такой – то, бежал из лагерей, чтобы рассказать правду. «Прошу меня принять. Я, ведь правильно делал сообщение о возможном убийстве Кирова».
- И что сделал Радзивиловский? – вновь отозвался Сталин.
- Он подумал, что его нужно снова посадить. Зафран тогда написал письмо в партийные органы, в комиссию Партконтроля и его сразу же освободили, и направили на курорт, и всё стало вроде бы в порядке. Правда, через несколько месяцев его всё же вновь посадили, по – другому делу и хотели судить. Однако вновь разобрались и отпустили.
Поэтому товарищи, согласно, агентурных данных Зафрана, мы могли бы вскрыть, и уничтожить объединённый центр ещё в то время и Киров остался бы жить.
Много было сигналов от наших агентов, но почему – то никто не реагировал на них. Было сообщение, что у Радека еще в 1935году имеется тайник, где находятся шифры для переписки с Троцким. Если бы тогда вскрыли этот тайник, то всё было бы по – другому. Однако никто не реагирует на него и когда действительно арестовали Радека и стали вскрывать тайник, то там уже ничего не было. Как квалифицировать такое бездействие. Поэтому мне хотелось бы остановиться на роли секретно – политического отдела Молчанова. Уж очень много дел, которые получили освобождение, прошло через его руки и сколько поблажек он сделал троцкистским прихвостням.
Когда шло дело по троцкистскому центру я, наблюдал за этим. В то время от ЦК меня назначили следить за делом, и Молчанов всегда старался свернуть это дело. Шмелёва и Ольберга хотел представить, как эмиссара одиночку. А дальше он вёл дело просто по существу, как преступник. Был такой правый Луговой, который дал полностью все показания относительно центра и дело его вёл стоящий следователь Струмин. Так вот Струмин пришёл докладывать Молчанову относительно Лугового. А тот ему и говорит: « Ты чего полез, правые теперь не в моде, вычеркни все показания и сверни дело» Дело свернули. Лугового представили ка одиночку и дали ему пять лет и на этом хотели закончить. Я, вмешался в это дело. Молчанова отстранили и Струмина тоже, дело передали другому следователю. Молчанов оказался не просто предателем и передавал троцкистам все сведения относительно их расследования, но и прикрывал все их деяния. Есть много показаний участников центра, что Молчанов участвовал даже в их заседаниях. По нему уже ведётся следствие, и скоро будут неприятные результаты для нашего ведомства. Как мы могли прохлопать врага, в самом центре наркомата, да ещё во главе секретного отдела.
Я, здесь много говорил о недостатках, и могло создаться мнение, что у нас только одни недостатки. Нет! У нас имеются большие достижения, прекрасные кадры и я, думаю, что при помощи ЦК партии мы все поправим, и наша разведка станет самой лучшей в мире.
2 марта 1937 года. Вечернее заседание.Товарищи слово предоставляется Ягода.
- Товарищи! Целиком, признавая правильным анализ причин приведших к огромному и позорному провалу работы органов государственной безопасности, сделанный в докладе Ежова со всеми данными и оценками. Я считаю правильным сказать и обязательным, что именно я, являюсь виновником такого состояния, которое нашёл Ежов в органах НКВД.
Совершено, очевидно, что при правильной постановке всего дела мы были давно уже вскрыть все эти банды. Моя ответственность усугубляется ещё и тем, что которому была поручена эта работа, имел систематические указания на это, не только из документов представленных Ежовым, но и получая личные указания Сталина.
С особой остротой Сталин в 1933году предупреждал:
« Надо иметь в виду, что рост мощи советского государства, будет усиливать сопротивление последних остатков умирающих классов. Поэтому они будут переходить от одних форм борьбы за своё существования, к другим более эффективным, апеллируя к отсталым слоям населения и мобилизуя их против советской власти. Не такой пакости клеветы, которую бы эти бывшие люди не возвели на советскую власть и вокруг которой не попытались бы мобилизовать отсталые элементы. На этой почве могут ожить и зашевелиться разбитые группы меньшевиков и эсеров, буржуазных националистов. Это, конечно, не страшно, однако бдительность должна быть превыше всего и заканчивать с ними нужно быстро и без церемоний».
К сожалению, я, этого сделать не смог. Нужно сказать прямо, что у многих работников государственной безопасности с ликвидацией капиталистических элементов появились черты самоуспокоенности и благодушия.
Моя самая большая и главная ошибка заключается в том, что все нити оперативной работы не были сосредоточены у меня в руках, а были рассредоточены и я, глубоко убеждён, что если бы я сидел только на УГБ, а не занимался бы всем аппаратом, то результат был бы другим.
Я, глубоко уверен, что Молчанов является предателем. С кем он связан, через кого – покажет скоро следствие. Мне трудно об этом говорить, но я его связи вообще не знал.
- Вот и плохо, что ты ничего не знал. Он пользовался у тебя исключительными правами, - отметил Чубарь.
- Да! Я это понимаю. Молчанов старый ещё чекист, работал ранее в Западной Сибири.
- Его из Западной Сибири выгнали, как он к тебе - то попал? – добавил Эйхе, - он из Сибири поехал на Северный Кавказ, оттуда в Иваново – Вознесенск. Его только по одному чекистскому стажу нельзя было держать т.к он воспитывался в бандах, которые воевали против государства.
- Я не знал и не знаю, ни про какие банды. Его перевели к нам в центральный аппарат.
- Конечно кто – то перевёл, не сам же он прилетел, - бросили реплику из зала.
- Каким образом я, не видел предательства Молчанова, я, откровенно не знаю. Наверное, потому, что его агентурные данные не попадали ко мне. О деле Зафрана, я не знал, об этом мне в самом конце рассказал Реденс. Если бы я раньше ухватился бы за дело Зафрана, то мы этот заговор раскрыли бы уже четыре года назад. Молчанов же, злостно это дело мне не показывал.
- Кто его осудил на пять лет? Под чьим председательством шло это заседание?
- Надо посмотреть протокол.
- А без наркома такие вещи могут сделаться?
- Заместитель может, если он председательствовал.
- Моя ошибка заключается в том, что у меня не была сконцентрирована вся оперативная работа. Она передоверялась моим помощникам.
- Не было у тебя элементарной проверки выполненной работы. Ты сам ничего не контролировал. Если бы захотел, то у тебя всё было бы под контролем. Проверка должна быть систематической, а не эпизодическая, и во главе проверки должны стоять авторитетные люди, а не мелкие сошки.
- Если бы у нас был прожектор проверки исполнения, то Молчанов не скрыл бы ни одно дело.
- Что же тебе мешало запалить этот самый прожектор.
- Мы пеклись о чистоте этого самого мундира. Старый чекист, даже при грубых нарушениях всячески выгораживался, аппаратными работниками. Поэтому такая обстановка, не могла, не привести к таким последствиям.
И последний вопрос, наша организация не отвечала задачам борьбы с контрреволюцией при той консолидации сил, которая наблюдается в сегодняшнее время.
Я, осознаю полностью свои ошибки, и сейчас перейдя в наркомат связи, я вижу, как агентурно бедна была наша организация. Те уроки, что я получил, больше никогда не пройдут для меня даром.
Так кто же был Ежов?
Многие из тех, кто сталкивался с Ежовым в этот период, сохранили о нем благоприятные впечатления. Известный советский писатель, Юрий Домбровский, автор лучшего произведения о времени большого террора - романа в двух книгах: «Хранитель древности» и «Факультет ненужных вещей», сам переживший несколько арестов, лагеря и ссылки. Вспоминал: «Три моих следствия из четырех проходили в Алма-Ате, в Казахстане, а Ежов долго был секретарем одного из казахстанских обкомов (Семипалатинского). Многие из моих современников, особенно партийцев, с ним сталкивались по работе или лично. Так вот, не было ни одного, который, сказал бы о нем плохо. Это был отзывчивый, гуманный, мягкий, тактичный человек.
А ведь годы-то в Казахстане были страшные - голод, банды, бескормица, откочевка в Китай целых аулов. Любое неприятное личное дело он обязательно старался решить келейно, спустить на тормозах. Так неужели все лгали? Многие его так и называли «кровавый карлик». О том же пишет А.М.Ларина (Бухарина): «Мне, в частности, хорошо запомнился ссыльный учитель, казах Ажгиреев, встретившийся на моем жизненном пути в сибирской ссылке. Он близко познакомился с Ежовым во время работы того в Казахстане и выражал полное недоумение по поводу его страшной карьеры... Он часто подсаживался ко мне и заводил разговор о Ежове: «Что с ним случилось, Анна Михайловна? Говорят, он уже не человек, а зверь! Я дважды писал ему о своей невиновности - ответа нет. А когда-то он отзывался и на любую малозначительную просьбу, всегда, чем мог, помогал».
В 1927 г. Ежов попал в аппарат ЦК в Москву, в 1929-1930 гг. работал заместителем наркома земледелия СССР (это был период насильственной коллективизации и массового «раскулачивания», к чему Ежов приложил руку). Затем вновь был возвращен в ЦК, где занимал важные посты заведующего от¬делом распределения административно-хозяйственных и профсоюзных кадров, промышленным отделом. Непосредственным начальником Ежова в ЦК был Л.М.Каганович. Именно по его представлению 25 ноября 1930 г. Политбюро приняло специальное решение о Ежове: ему разрешили присутствовать на заседаниях Политбюро и получать «все материалы, рассылаемые членам и кандидатам ЦК».
По свидетельствам некоторых современников, Ежов в этот начальный период своей карьеры в ЦК не выделялся какой-либо особой кровожадностью. Американский историк Р.Турстон, изучавший репрессии 30-х годов на промышленных предприятиях, высказал предположение, что жизненный опыт Ежова, работавшего в металлопромышленности Петербурга в начале века в период усиления конфликтов между рабочими и владельцами заводов, мог оказать определенное влияние на активность органов НКВД, которые организовывали многочисленные дела против руководителей предприятий.
Однако деятельность Ежова в качестве руководителя отдела, ведавшего кадрами в ЦК ВКП(б), не дает оснований подозревать его в особых «антиспецовских» настроениях. Более того, документы показывают, что несколько раз Ежов выступал инициатором акций в защиту хозяйственников. Например, в ноябре 1932 г. по инициативе распределительного отдела ЦК ВКП(б) был поставлен вопрос о чрезмерной текучести руководящих кадров в угольной промышленности. Обследования, проведенные подчиненными Ежова, показали, что невыполнение программы угледобычи было напрямую связано с частой сменяемостью руководителей-угольщиков. В среднем каждый руководитель и главный инженер рудоуправлений имели стаж работы на одном месте 6 месяцев, а заведующие шахтами - 3-3,5 месяца, в то время как для нормальной работы требовалось провести на предприятии несколько лет. Примерно такой же была картина по всем инженерно-техническим работникам, Ежов подготовил по этому поводу специальную, записку, и 19 января 1933 г. вопрос был рассмотрен на заседании Оргбюро ЦК ВКП (б). В принятом решении был установлен новый порядок назначения и смещения руководителей угольных предприятий - управляющих трестами только с разрешения ЦК ВКП (б), их заместителей - приказом наркома тяжелой промышленности, управляющих шахтами - приказом управляющих трестами и т.д. В целом, ставилась задача добиться, чтобы командный состав работал на одном месте не менее 3-4 лет. Партийным организациям специально поручалось «обеспечить устойчивость руководящего состава угольных предприятий... гарантировав их от всяких наскоков и частых необоснованных снятий с работы во вред и ущерб делу, поставив их в такое положение, как и директоров промышленных предприятий».
На XVII съезде партии Ежов был избран членом ЦК ВКП (б). После съезда он стал членом Оргбюро ЦК, заместителем председателя КПК при ЦК и заведующим промышленным отделом ЦК.
Коренной перелом в судьбе Ежова, как уже говорилось, произошел после убийства Кирова. Сталин избрал Ежова своим главным помощником в осуществлении планов «политической чистки». Сталин фактически назначил его своим представителем в НКВД. Ежов вникал во все детали следствия, направляя его в необходимое Сталину русло. Это вызывало недовольство чекистов, не привыкших к подобному контролю. Однако Сталин настоял на своем. На февральско-мартовском пленуме 1937 г. Ежов так рассказывал об этих событиях: «...Начал т. Сталин, как сейчас помню, вызвал меня и Косарева и говорит: «Ищите убийц среди зиновьевцев». Я должен сказать, что в это не верили чекисты и на всякий случай страховали себя еще кое-где и по другой линии, по линии иностранной, возможно, там что-нибудь выскочит...
Первое время довольно туго налаживались наши взаимоотношения с чекистами, взаимоотношения чекистов с нашим контролем. Следствие не очень хотели нам показывать, как это делается и вообще. Пришлось вмешаться в это дело т. Сталину. Товарищ Сталин позвонил Ягоде и сказал: «Смотрите, морду, набьем»...
Ведомственные соображения говорили: впервые в органы ЧК вдруг ЦК назначает контроль. Люди не могли никак переварить этого...».
Ежов выполнил поручение Сталина: следствие по делу завершилось двумя судебными процессами, над бывшими оппозиционерами, в том числе над Зиновьевым и Каменевым, которых обвинили в политической ответственности за террористический акт. Назначенный в феврале 1935 г. секретарем ЦК ВКП(б) и председателем Комиссии партийного контроля, Ежов продолжал контролировать НКВД и в тесном контакте с чекистами проводил чистку, известную под названием «проверка и обмен партийных документов».
Сталин в этот период оказывал Ежову особые знаки внимания. Например, 23 августа 1935 г. Сталин переслал Ежову предложения Крупской об обучении взрослых, о публикации ее статьи в «Правде» и об организации музея Ленина.
- т. Крупская права по всем трем вопросам, - отмечал Сталин в сопроводительной записке, - Посылаю именно Вам это письмо потому, что у Вас обычно слово не расходится с делом и есть надежда, что мою просьбу выполните, вызовите т. Крупскую, побеседуете с ней и пр.
Высказав свои замечания о проекте организации музея Ленина, Сталин добавил:
- Теперь главное. Вам надо поскорее уходить в отпуск - в один из курортов СССР или за границу, как хотите, или как скажут врачи. Как можно скорее в отпуск, если не хотите, чтобы я поднял большой шум.
Подобные письма, конечно, свидетельствовали не только об особом расположении Сталина к растущему выдвиженцу, но и о том, что пока еще вождь поручал ему заниматься относительно второстепенными делами. Впрочем, Ежов едва ли замечал это. Набравшийся в отпуске сил, Ежов был брошен на подготовку дела о «троцкистском террористическом подполье» и «объединенном троцкистско-зиновьевском центре».
На февральско-мартовском пленуме Ежов так рассказывал об этом поручении Сталина:
- Тов. Сталин правильно тогда учуял в этом деле что-то неладное и дал указание продолжать его и, в частности, для контроля следствия назначили от Центрального Комитета меня. Я имел возможность наблюдать все проведение следствия, и должен сказать, что Молчанов, начальник секретно-политического отдела НКВД, который занимался контрреволюционными делами, все время старался свернуть это дело...
Поскольку Молчанова поддерживал нарком внутренних дел Ягода, Сталин решил действовать через заместителя Ягоды Агранова и дал соответствующее поручение Ежову. Несколько месяцев спустя Агранов на совещании в НКВД сообщил подробности этой истории:
- Ежов вызвал меня к себе на дачу. Надо сказать, что это свидание носило конспиративный характер. Ежов передал указание Сталина на ошибки, допускаемые следствием по делу троцкистского центра, и поручил принять меры, чтобы вскрыть троцкистский центр, выявить явно не вскрытую террористическую банду и личную роль Троцкого в этом деле. Ежов поставил вопрос таким образом, что либо он сам созовет оперативное совещание, либо мне вмешаться в это дело. Указания Ежова были конкретны и дали правильную исходную нить к раскрытию дела.
Результатом этой деятельности Ежова был первый, большой московский процесс, над Каменевым, Зиновьевым и другими бывшими оппозиционерами. Все они были расстреляны.
После того как Каменев и Зиновьев дали на суде показания о своих связях с «правыми» - Бухариным, Рыковым и Томским, и было официально объявлено, что эти показания начала расследовать прокуратура, М.П.Томский 22 августа покончил жизнь самоубийством. Томский писал Сталину: «Если ты хочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 года - спроси мою жену лично, только тогда она их назовет».
Приехавший на дачу Томского, где произошло самоубийство, начальник секретно-политического отдела НКВД Молчанов получил это письмо. Однако людей, о которых шла речь в постскриптуме, жена Томского, называть Молчанову отказалась. Письмо Томского было переправлено Сталину, а на свидание с женой Томского Каганович и Орджоникидзе, послали Ежова. Ежову удалось узнать, что Томский имел в виду Ягоду, который якобы «играл очень активную роль в руководящей тройке правых, регулярно поставлял им материалы о положении в ЦК и всячески активизировал их выступления». Вернувшись в ЦК, Ежов доложил об этом ожидавшим его Кагановичу и Орджоникидзе. Сначала было решено, что Ежов должен поехать к Сталину на юг и лично доложить ему о текущих делах. Неко-торое время спустя, возможно, после совета со Сталиным, Каганович поручил Ежову не ездить к Сталину, а составить письменный отчет.
Черновики этого документа сохранились в архиве Ежова. Ежов подробно информировал об обстоятельствах самоубийства Томского и содержании его письма. Демонстрируя объективность по отношению к Ягоде, Ежов писал, что не верит заявлению Томского, а считает его клеветническим, попыткой свести с Ягодой счеты. Это, впрочем, не помешало Ежову обрушиться с резкой критикой на руководство НКВД. Несмотря на то, что связи троцкистов внутри НКВД выявить не удалось, писал Ежов, существует множество свидетельств, что сигналы о террористической деятельности троцкистов и зиновьевцев и их блоке поступали и в 1933, и в 1934 гг., но на них не обращали внимания.
В НКВД, писал он: «вскрылось так много недостатков, которые, по-моему, терпеть дальше никак нельзя. Я от этого воздерживался до тех пор, пока основной упор был на разоблачении троцкистов и зиновьевцев. Сейчас, мне кажется, надо приступить и к кое-каким выводам из всего этого дела для перестройки работы самого Наркомвнудела. Это тем более необходимо, что в среде руководящей верхушки чекистов все больше и больше зреют настроения самодовольства, успокоенности и бахвальства. Вместо того чтобы сделать выводы из троцкистского дела и покритиковать свои собственные недостатки, исправить их, люди мечтают теперь только об орденах за раскрытое дело. Трудно даже поверить, что люди не поняли, что, в конечном счете, это не заслуги ЧК, что через 5 лет после организации крупного заговора, о котором знали сотни людей, ЧК докопался до истины».
О том, что не Ежову принадлежали основные сценарии организации террора, свидетельствовала та часть письма, в которой Ежов информировал Сталина о состоянии дел с разоблачением троцкистов.
- Лично я сомневаюсь в том, - писал Ежов, - что правые заключили прямой организационный блок с троцкистами и зиновьевцами. Троцкисты и зиновьевцы политически настолько были дискредитированы, что правые должны были бояться такого блока с ними. Правые имели свою организацию, стояли на почве террора, знали о деятельности троцкистско-зиновьевского блока, но выжидали, желая воспользоваться результатами террора троцкистов в своих интересах.
- Пришло время, - писал Ежов, принять меры, - Самым минимальным наказанием для правых, это высылку на работу в отдаленные места. Тут нужны Ваши твердые указания. Что касается Пятакова, Радека и Сокольникова, то не сомневаюсь в том, что они являются руководителями контрреволюционной банды, однако, понимаю, что новый процесс затевать вряд ли целесообразно. Арест и наказание Радека и Пятакова вне суда, несомненно, просочатся в заграничную печать. Тем не менее, на это идти надо.
Далее, Ежов докладывал:
- Я, выполнил ваше поручение и организовал пересмотр списков всех арестованных по последним делам и по делам об убийстве Кирова на предмет вынесения новых приговоров. Стрелять придется довольно внушительное количество. Лично я думаю, что на это надо пойти и раз навсегда покончить с этой мразью. Понятно, что никаких процессов устраивать не надо. Все можно сделать в упрощенном порядке по закону от первого декабря и даже без формального заседания суда.
Будучи исполнителем и действуя в абсолютной тайне, Ежов сумел даже сохранить репутацию относительно умеренного деятеля. Время от времени он помогал руководителям ведомств защитить от репрессий их работников. По поручению Сталина Ежов уже полным ходом готовил дело о «террористической деятельности правых» На известном февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г. Ежов был одной из главных фигур. Он выступил с двумя докладами: по делу Бухарина и Рыкова, и о вредительстве в органах НКВД. Занимаясь первостепенными государственными вопросами, Ежов фактически вошел в состав высшего руководства страны, хотя формально не являлся членом Политбюро. 2 сентября 1937 г., обращаясь в Политбюро с просьбой утвердить ряд кадровых перемещений в Наркомате обороны, Ворошилов, например, мотивировал свою просьбу так:
- Вчера т. Ежов принял тов. Грибова. После этого я говорил с т. Ежовым по телефону и он заявил мне, что против Грибова у него нет никаких материалов и дел. Считаю возможным назначить т. Грибова командующим войсками СКВО, а т. Тимошенко перевести на ХВО, командующим войсками.
В какой мере все это свидетельствовало о том, что Ежов стал самостоятельной политической фигурой? Существует большое количество документальных свидетельств о том, что деятельность Ежова в годы, большого террора тщательно контролировал и направлял Сталин. Он правил основные документы, готовившиеся в ведомстве Ежова, регулировал ход следствия и определял сценарии политических процессов. В период следствия по делу Тухачевского и других военачальников, обвиненных в «военном заговоре», например, Сталин принимал Ежова почти ежедневно. Как следует из журнала записей посетителей кабинета Сталина, в 1937-1938 гг. Ежов побывал у вождя более 270 раз и провел у него в общей сложности более 840 часов. Это был своеобразный рекорд: чаще Ежова в сталинском кабинете появлялся только Молотов. Как уже говорилось, Политбюро утверждало все приказы НКВД, касавшиеся проведения массовых репрессивных акций, а также организации отдельных наиболее крупных судебных процессов.
Несмотря на то, что большинство директив о терроре оформлялись как решения Политбюро, их истинным автором был, судя по имеющимся документам, Сталин. Как утверждал в своих мемуарах Хрущев, значительную роль в 1937 г., помимо Сталина, играли также Молотов Ворошилов, Каганович. Активность этих соратников Сталина, а также других членов Политбюро в проведении репрессий подтверждается многочисленными фактами. Многие решения, судя по всему, Сталин принимал фактически единолично. За подписью Сталина на места шли директивы ЦК о проведении арестов и организации судов. В ряде случаев Сталин рассылал телеграммы с указаниями от своего имени. Например, 27 августа 1937 г. в ответ на сообщение секретаря Западного обкома партии Коротченко о ходе суда над «вредителями, орудовавшими в сельском хозяйстве Андреевского района», Сталин телеграфировал: «Советую приговорить вредителей Андреевского района к расстрелу, а о расстреле опубликовать в местной печати». Аналогичную телеграмму от своего имени в тот же день Сталин послал в Красноярский обком.
Ежов был старательным исполнителем воли Сталина, действовал в рамках четких указаний. Неизвестно ни одного факта, который хоть в какой-то мере свидетельствовал бы, что Ежов вышел из-под сталинского контроля. От дел Ежов был отстранен в тот момент, который счел целесообразным сам Сталин.
8 апреля 1938 г. Политбюро утвердило назначение Ежова по совместительству наркомом водного транспорта СССР. Внешне это выглядело как новое почетное задание в духе продолжения большевистской традиции. Однако фактически новое назначение Ежова было поводом для очередной перетасовки кадров в НКВД. В последующие недели Политбюро санкционировало перемещение в наркомат водного транспорта большого количества ответственных сотрудников НКВД. Значительные кадровые перестановки продолжались и в последующие месяцы.
Недавние, герои-чекисты почуяли недоброе, и некоторые попытались предупредить свой арест. Широкий резонанс в ежовском наркомате получило известие о бегстве за границу одного из высоких чинов этого ведомства, начальника УНКВД Дальневосточного края Г.С.Люшкова. В 1937-в начале 1938 г. под его руководством проводились аресты, расстрелы, депортации из приграничных районов в Среднюю Азию советских корейцев. В конце мая 1938 г. Политбюро приняло решение освободить Люшкова от работы на Дальнем Востоке и отозвать его в центральный аппарат НКВД. Опытный Люшков понял, что означает это «повышение». В ночь с 12 на 13 июня, прихватив ценные документы, под видом инспекционной поездки он перешел границу с Маньчжоу-Го. В дальнейшем Люшков сотрудничал с японской разведкой, сообщая ценные данные. В августе 1945 г. отступавшие японцы застрелили много знавшего перебежчика.
Очень скоро Ежову пришлось еще раз убедиться, что предчувствия его не обманули. В августе первым заместителем Ежова был назначен секретарь ЦК КП Грузии Л.П.Берия. Внешне Ежов оставался в фаворе и силе, но рядом с ним появился человек, которого сам нарком внутренних дел по доброй воле никогда бы не выбрал себе в заместители.
- Переживал и назначение т. Берия, - признавался Ежов в уже цитированном письме на имя Сталина. - Видел в этом элемент недоверия к себе, однако, думал все пройдет. Искренне считал и считаю его крупным работником, я полагал, что он может занять пост наркома. Думал, что его назначение - подготовка моего освобождения.
Легкость, с которой смещали и арестовывали ближайших сотрудников Ежова и назначали на их место новых людей, свидетельствовала о бессилии наркома внутренних дел. В отчаянии он попытался предпринять некоторые контрмеры. Как признавался Ежов Сталину, на это его подталкивал также Фриновский, находившийся с Берия в плохих отношениях. Фриновский доказывал Ежову, что с Берия невозможно сработаться, что он будет предвзято информировать Сталина о положении в наркомате. Фриновский советовал:
- Держать крепко вожжи в руках. Не хандрить, а взяться крепко за аппарат, чтобы он не двоил между т. Берия и мной. Не допускать людей т. Берия в аппарат. Одновременно активизировался сбор компрометирующих Берия материалов. По совету Фриновского Ежов передал их Сталину.
Не справляясь с нервными перегрузками, Ежов, по некоторым свидетельствам, начал беспробудно пьянствовать.
С октября сталинские маневры вокруг НКВД, стали более активными. 8 октября Политбюро сформировало комиссию, которой поручалось в короткий срок подготовить проект постановления ЦК, СНК и НКВД о новой установке по вопросу об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия. Председателем комиссии был назначен пока Ежов, а в ее состав вошли Берия, прокурор СССР Вышинский, председатель Верховного суда СССР Рычков и курировавший в ЦК ВКП(б) деятельность административных органов Маленков. Несмотря на это, постановление СНК и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» было утверждено Политбюро лишь 17 ноября, т.е. более чем через месяц после создания комиссии.
С 8 октября по 17 ноября Политбюро санкционировало назначение нового начальника секретариата НКВД, направило на руководящие должности в отдел кадров НКВД группу инструкторов отдела руководящих партийных органов ЦК ВКП(б), назначило новых начальников иностранного отдела и оперативного отдела Главного управления государственной безопасности НКВД, а также нового начальника управления по Ленинградской области многие новые работники были людьми Берия.
Возможно, у Сталина были некоторые основания опасаться отчаянных шагов со стороны обреченных руководителей НКВД. Так, 14 ноября 1938 г. скрылся и перешел на нелегальное положение нарком внутренних дел Украины А.И.Успенский. Как вспоминал Н.С.Хрущев, Сталин считал, что о предстоящем аресте Успенского предупредил Ежов, который прослушал телефонный разговор между Сталиным и Хрущевым, тогда секретарем ЦК компартии Украины, обсуждавшими судьбу Успенского. Опыт и налаженные конспиративные каналы позволили Успенскому в течение 5 месяцев скрываться в разных городах СССР. Только 16 апреля, приложив огромные усилия, чекисты под руководством нового наркома внутренних дел Берия сумели разыскать Успенского.
Постановление от 17 ноября стало окончательным сигналом о том, что старое руководство НКВД доживает последние дни. Постановлением от 17 ноября 1938 г. органам НКВД и Прокуратуре запрещалось производить какие-либо массовые операции по арестам и выселению, а сами аресты предписывалось осуществлять в соответствии с Конституцией страны только по постановлению суда или с санкции прокурора. В центре и на местах ликвидировались судебные «тройки», а дела, находившиеся в их ведении, передавались на рассмотрение судов или Особого совещания при НКВД СССР. Соответствующие поручения ЦК и СНК дали Прокуратуре - тщательно проверять обоснованность постановлений об арестах.
Органам НКВД напомнили о необходимости соблюдать требования уголовно-процессуальных кодексов при ведении следствия: заканчивать расследование в установленные законом сроки, производить допросы арестованных не позже 24-х часов после их задержания, по завершении каждого допроса составлять протокол.
Резкие обвинения в адрес НКВД и формулировки о насилии вредителей в этом ведомстве не оставляли сомнений в том, что Сталин решил свалить всю вину за массовый террор исключительно на чекистов. Причем одной из первых жертв нового курса стал Ежов. 19 ноября, Политбюро занялось обсуждением заявления начальника управления НКВД по Ивановской области Журавлева. Судя по всему, это был очередной донос, возможно, спровоцированный сверху. Журавлев сообщал, что в свое время докладывал Ежову о подозрительном поведении ряда ответственных работников НКВД, но нарком не проявил к этому должного внимания, хотя сигналы оказались верными. Разбор записки Журавлева на Политбюро превратился в проработку Ежова. Ему предъявили обвинения в засорении следственных органов шпионами иностранных разведок, но главное - в недосмотре за отделом охраны членов ЦК и Политбюро, где, якобы, окопались заговорщики.
23 ноября Ежов был вызван на встречу со Сталиным, Молотовым и Ворошиловым, она проходила в сталинском кабинете с 9 часов вечера до часа ночи 24 ноября. В числе прочего, у Сталина, видимо, обсуждалось заявление Ежова об отставке. В этом заявлении на имя Сталина, датированном 23 ноября, Ежов полностью признал свою вину и ответственность за недостатки работы наркомата, засоренность чекистских рядов врагами и просил освобождения от обязанностей руководителя этого ведомства. Хорошо понимая, в каком направлении развиваются события, Ежов, кроме того, пытался напомнить Сталину о своей верной службе и энергично клялся в безграничной преданности вождю. Свое письмо он закончил так:
- Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК, НКВД погромил врагов здорово. Даю большевистское слово и обязательство перед ЦК ВКП(б) и перед тов. Сталиным учесть все эти уроки в своей дальнейшей работе, учесть свои ошибки, исправиться и на любом участке, где ЦК сочтет необходимым меня использовать, оправдать доверие - ЦК.
24 ноября Политбюро удовлетворило просьбу Ежова. Формулировка принятого решения была щадящей: отставка объяснялась как мотивами, изложенными в письме Ежова, так и, якобы, болезненным состоянием бывшего Наркомвнудела, не позволявшим ему руководить одновременно двумя крупными наркоматами: внутренних дел и водного транспорта. Удалив Ежова из Наркомата внутренних дел, Политбюро сохранило за ним должности секретаря ЦК ВКП(б), председателя КПК при ЦК ВКП(б) и наркома водного транспорта. Несмотря на это, и сами члены Политбюро, и многие из тех рядовых советских граждан, кто вскоре прочитал сообщение о смещении Ежова в газетах, конеч¬но, понимали, что его судьба предрешена.
- Товарищи, с которыми дружил и которые, казалось мне, неплохо ко мне относятся, вдруг все отвернулись словно от чумного. Даже поговорить не хотят, - жаловался Ежов в письме Сталину. На XVIII съезде партии Ежов уже не был избран даже в ЦК. Присутствовавший на пленуме ЦК старого состава, где предварительно, за день до голосования на съезде, решался вопрос о новом составе ЦК, известный советский военачальник адмирал Н.Г.Кузнецов оставил такие воспоминания:
- Сначала отводили тех членов ЦК, которых считали не справившимися со своими делами или опорочившими себя чем-либо и поэтому недостойными войти в новый состав... Помнится, как выступал Сталин против Ежова и, указав на плохую работу, больше акцентировал внимание на его пьянстве, чем на превышении власти и необоснованных арестах. Потом выступил Ежов и, признавая свои ошибки, просил назначить его на менее самостоятельную работу, с которой он может справиться.
Вскоре Ежов был арестован по обвинению в руководстве контрреволюционной организацией в НКВД и расстрелян. Проделано это было без обычных шумных кампаний. Аккуратность, с какой убирали Ежова, лишний раз свидетельствовала о том, что Сталин опасался вызвать слишком широкий общественный интерес к деятельности НКВД и обстоятельствам проведения «большого террора».
3 марта 1937 года. Утреннее заседание.
Слово имеет товарищ Заковский, следующий Агранов.
- Товарищи вчера мы заслушали доклад т. Ежова о предательстве и измене в аппарате государственной безопасности. Ежов вскрыл причины этого явления и дал анализ бездействия НКВД.
Одновременно с этим мы прослушали и невразумительное оправдание бывшего руководителя аппарата НКВД тов. Ягоду. Неверно, что у Ягоды были связаны руки и он не мог управлять этим аппаратом. Оперативное руководство было у вас в руках и если вы этого не хотели видеть, то это минус для вас. А для того, чтобы работать головой, нужно подобрать здоровый, и профессиональный коллектив. В нашем аппарате уже с некоторого времени отсутствовала партийность, большевистские принципы и стали процветать разного рода склоки и интриги.
- Какие интриги? – всполошился Ягода.
- А как вы вышибали Евдокимова, Акулова. Проводя свои директивы, вы очень часто соединяли их с директивами ЦК, хотя многие из них к ним не имели отношения. Вам удалось подобрать в управлении людей, которые смотрели вам в рот и не были критичными. Наши периферийные работники это знают на своём опыте. Если из Москвы выезжала опергруппа, то это была не помощь, а избиение младенца. Вы также знаете, что ваши люди по нескольку лет сидели на местах и ничего не делали. Нормальных людей вы из наркомата всех уволили, а такие, как Сосновский, немножко шпион, но свой человек, который не выдаст. Вот, такие, вас устраивали в полном объёме.
В каждом регионе работали оперативники, и у них был материал о контрреволюционерах, но что делают ваши командированные. Они забирают этот материал к себе, при этом делают много шума, о якобы бездействии местных органов.
Затем, в официальных ведомостях, вы рапортуете о ваших достижениях, либо сливаете этот материал, и выводите из – под ударов диверсантов.
А что у нас делается с агентурой? А ведь она основа нашей оперативной работы. Вы четыре года вели неправильную политику, извращали директивы ЦК и ссылались в своём выступлении, что действовали только по указке тов. Сталина.
Вы помните тов. Ягода, я, написал вам год назад целый ряд записок и по торпеде и по артиллерии и по танкам. Эти материалы уже доказаны следствием и являются самой настоящей диверсией на производстве, но вы никак не хотели реагировать. «Где тут контрреволюция, где тут вредительство?» Это вы мне тогда так говорили. Здесь получается целая линия контрреволюционных действий со стороны управления НКВД. Молчанов, Сосоновский, Венецкий и ряд других сидели в аппарате управления. За это ответ кто будет держать? Ведь за наши преступления расплачивается страна, и она несёт ущерб в социалистическом строительстве и наша партия расплачивается жизнями своих лучших товарищей.
- Слово имеет Агранов.
- Товарищи! Я, не буду повторяться о том, что сказал Ежов ранее, но если быть честным, тот этот заговор фашистских агентов, я, проглядел. Поэтому очень ответственно чувствую свою вину перед партией и народом. В конце 1935года я был назначен начальником Главного управления государственной безопасности по личному указанию тов. Сталина. Я ждал выписки этого постановления, а её не было, и я не мог взять ответственность по управлению на себя. Ягода мне объяснил, что если такой выписки нет, значит, партия считает, что твоё управление должно руководиться наркоматом. Поэтому я и не предпринимал решительных действий относительно контрреволюционеров.
Но я хочу сказать большее, что конкретная помощь со стороны ЦК нашей партии неизменно спасало нас от провалов, и ошибок и выводила нас на верную дорогу в борьбе с врагом.
Что касается троцкистов, то после моей болезни, мне предоставили, справку по следствию, но Молчанов после моего письменного приказания вызвал к себе ответственных оперативных работников, отругал их за представленную мне справку и доказывал им, что никаких троцкистов в Москве никогда не было.
- А ты сам пробовал разобраться и организовать проверку?
- Аппарат находился в руках Молчанова.
- Выходит, что наркоматом, без наркома и его заместителя руководил сам Молчанов?
- Молчанов сознательно уводил следствие в сторону и опорочивал аппарат. Когда ко мне обратился Реденс, с жалобой на Молчанова, я, отстранил его от следствия.
Теперь, что касается товарища Ягоды. По его словам, ошибка заключается в том, что он не сосредоточил в своих руках управление. Это скорее неверно, ведь ежедневные оперативные совещания, отнимали уйму времени, нас обезличивали и вносили сумятицу в работу. Каждый день каждый руководитель отдела готовился с докладом, и его нужно было выслушать независимо, есть ли в этом необходимость. Одновременно Ягода держал, и вопрос по кадрам строго в своих руках и не давал возможность переставлять своих людей. Очень многие вопросы просто тормозились или закрывались, даже при участии в них обычных граждан, сообщивших о подготовке диверсий троцкистами. Таким был один из фигурантов Лурье, который мне сообщил об этом, но Ягода не захотел встречаться с ним. Я его отправил назад в Свердловск, и он по моему указанию встретился с первым секретарём обкома Кабаковым. После этого, Дерябин был арестован, а Лурье подвергся травле через областную контрольную комиссию. Вот таким образом у нас борются с троцкизмом.
Товарищ Сталин говорил, что неизбежно оживление троцкизма и правой сволочи, что нужно быть начеку. Поэтому вчерашнее выступление Ягоды не было большевистским. Он каялся и клялся, но доказывал, что сам не причём.
Наши чекисты действительно преданные люди, которые не жалеют себя, ни своего времени.
Слово предоставляется Евдокимову.
- Товарищи! Когда я слушал доклад Ежова перед членами ЦК, я, прямо горел от стыда и от обиды, что в таком положении оказались наши органы НКВД, в которых я проработал 14 лет. Здесь выступил Ягода. Он говорит: « Я, видите ли, виноват, что опоздал раскрыть дело и вот получились жертвы». Как ты мог в своей речи представлять себя ягнёнком, ни в чём не виноватым. Мы то, знаем, что ты далеко не ягнёнок. Дзержинский нам раньше говорил, что нет случайных раскрытий; рабочий, красноармеец, дворник, все они являются нашим оплотом, и мы вправе их слушать и им помогать. Ягода говорит, что кадры у нас не те, а кто эти кадры трудоустраивал? Разве не сам Ягода. Взять хотя бы самого Молчанова – откуда он взялся?
- Ещё кто?
- Сосновский.
- Это не мой.
- А чей же? Сосновский в аппарате работал с 1920года. Ты же всегда выставлял себя основоположником органов. В 1930году, при моём участии Сосновского убрали с границы, по известным тебе причинам недоверия к нему, зачем ты его взял в заместители начальника отдела? Вверил ему охрану Красной Армии, а теперь тут голову крутишь.
Сила чекиста была в том, что наши кадры пополнялись свежими большевистскими кадрами, а кого ты набираешь на работу? Нельзя изображать дело так, что сидел Молчанов – отсюда и безобразия. Канцелярско – бюрократический стиль работы, мы имеем, защиту чести мундира, чванливость, подхалимство, благодушие.
Я, с тобой спорил, что разведчика можно выучить, нужно учить народ, а ты утверждал, что им нужно родиться. Так рассуждать может только лишь тот, кто совершенно не разбирается в основах построения и работе органов.
Я могу сказать следующее, всё, что мы здесь на протяжении нескольких дней слушали, становится совершенно ясно, что обстановка создавшаяся и в стране и в органах НКВД, никуда не годится и главным виновником во всём является Ягода. Я, думаю, дело не закончится одним Молчановым.
- Что вы с ума сошли, - выкрикнул Ягода.
- Я, в этом убеждён. Экс – руководитель НКВД должен отвечать за свой участок работы, как и мы, работая в ВЧК. Нужно привлечь Ягоду к ответственности и поставить вопрос о пребывании его в ЦК. Снять с него звание генерального комиссара Государственной безопасности. Он его не оправдал.
Слово имеет товарищ Вышинский.
- Наши следователи очень мало заботятся об объективных доказательствах, о вещественных доказательствах, не говоря уже об экспертизе. Между тем, центр тяжести расследования лежит на объективных доказательствах. При этом условии можно получить успешность судебного процесса, но повторяю, что на практике следствие старается вышибить из обвиняемого признание без доказательств. А это чревато липовыми судебными процессами. Это представляет опасность, если всё дело строится только лишь на признании обвиняемого, он может на процессе просто отказаться от своих показаний и без доказательств дело развалится.
Вот хочу привести пример, как ведётся допрос, некоторыми работниками НКВД. Допрашивается Дупс.
Вопрос:
- Ничем не прикрытая подлая ложь. Вы об этом знали, так же как знали об отравлении лошади?
- Я, слыхал, что хотели украсть, а что украли, не слыхал.
- Вы своими ответами сечёте себя сами. Кажется, вы настолько обнаглели, что не чувствуете этого.
- Нет, не чувствую.
- Вот как ведётся допрос. Какое – же это следствие, и какое расследование. К чему клонится всё дело, чтобы получить от обвиняемого признание: « Да, я почувствовал». А на суде, что делать прокурор, если подсудимый скажет: «Нет, я не чувствую».
А вот дальше допрашивается этот же Дупс, только следователь другой.
- Не молчите и не крутите, отвечайте ясно и прямо. Докажите, что это не так….
- По – другому, обвиняемый должен доказывать, что это не так, а не обвинитель должен доказать, что «это так» и подвести под обвиняемого такую материальную базу от которой бы обвиняемый не отказался. Однако слушайте дальше.
- Ну, и нахал, где – же вы были?
- Дома.
- Лжёте, нахально, лжёте. Ответ ваш хитрый и не убедительный, другого объяснения этому нет.
Допрашиваемый, судя по протоколу 45 минут молчал, потом соглашается со следователем. Читаем дальше.
- Что сегодня так же намерены, лгать, как 11 декабря 1936г? Вы ещё ничего не говорите, а уже лжёте.
- Это прямо какой – то шутник, - раздался голос с места.
Что с таким расследованием делать? Если следствие приходит к иным результатам, чем обвинение, то это считается неудобным. Считается неловким прекращать дело за недоказанностью, как – будто это компрометирует работу. По крайней мере, такой взгляд существует, это я утверждаю. Засмеют или поставят прекращение дела – в минус.
Один уполномоченный хвалился перед другими о совершенных им незаконных действиях, получил незаконно «доказательства» и поставил тем самым процесс под угрозу провала и проявил отвратительные карьеристские наклонности. В конце дела сделал приписку: « Прошу учесть проведённое мной дело при предоставлении к награде». Я это письмо вместе с делом отправил в ЦК партии.
А вот один из уполномоченных даёт инструкцию своему младшему товарищу: « Если допрашиваешь обвиняемого, и он говорит то, что тебе не выгодно для обвинения и добавляет, что невыгодно для обвинения, ставь точку на том, что выгодно, а то, что не выгодно не записывай. А если обвиняемый будет настойчиво требовать, чтобы ты внёс в протокол всё, что он показал, то ты занеси то, что не выгодно для следствия на другой лист и объясни обвиняемому. Это будет приложено к протоколу». А ведь это совершенно незаконно.
Аппарат и наш и НКВД, чрезвычайно засорён случайными людьми. Одних только прокуроров в связи с троцкистскими делами, арестовано 20 человек.
Это, генеральный прокурор Украины – Михайлин, его помощник Бенедиктов, бывший киевский прокурор – Старовойтов, бывший прокурор Днепропетровской области – Ахматов, зам. прокурора АЗК – Петренко, и другие.
Товарищи прения заканчиваются. Есть предложение в виде исключения слово предоставить Акулову.
- Товарищи! Уже из тех материалов, что были розданы пленуму, видно, как много ошибок в работе НКВД.
Должен сказать, что за то время пока я работал в органах, тогда ещё ОГПУ, мне не удалось преодолеть этого ведомственного сопротивления, которое шло со стороны определённой части аппарата, поэтому за это и я сам несу ответственность.
По сути дела «виновником» раскрытия троцкистских дел был по существу Сталин, который получив предварительные материалы об Ольберге и некоторые другие материалы, в резолюции написал: «Чрезвычайно важное дело, предлагаю троцкистский архив передать Ежову, во – вторых назначить Ежова наблюдать за следствием, чтобы следствие вело ЧК вместе с Ежовым».
Я эту директиву понимал так, что нужно во чтобы – то ни стало реализовать это дело. Должен сказать при расследовании пришлось встречать откровенно сопротивление и прямое противодействие со стороны следствия. Причём основное противодействие исходило от Молчанова. Ещё в 1931 году Ягода учинил следствие по этому товарищу. Собрал все материалы, но ходу им не дал.
Вам всем памятно выступление Ягоды на пленуме ЦК, когда он докладывал о троцкистах, - какую чепуху порол о том, что Троцкий, не, причём и к Троцкому подойти никак нельзя. Это же было товарищи. Это была ориентировка для аппарата.
А вот был ещё момент. Венецкий, известный вам специалист, который сидел на всей правительственной связи. Вам говорили, что его подозревают в шпионаже? Кто его держал?
- Ко мне его несколько раз присылали инструктировать, как поставить правительственную связь, хотя я несколько раз персонально материалы давал Ягоде. – отозвался Жуков.
- Кто его поддерживал персонально, Ягода. Он и считал его крупным специалистом, а разве нельзя было найти другого, политически здравого специалиста.
- И ещё хочу сказать, в аппарате была ревность. Ведь если хорошо работает ПП, нужно радоваться, а получается так, что начинают ревновать. Первый ревнитель и был Молчанов, который как только где – то возникало дело, сразу опорочивал следователя. По сути, продолжал вредить.
На подиум поднялся Андреев.
- Переходим к принятию решения по данному вопросу. Есть предложение комиссии не создавать и решить всё на пленуме.
- Правильно.
- Поправки есть?
- У Евдокимова поправки есть, - выкрикнул Жуков.
- Евдокимов сам ответит.
- Я, считаю, что дело настолько серьёзно, сколько мы понесли все серьёзных уроков, не только в работе и хозяйственных организациях, но и в экономике, и мы потеряли нашего с вами товарища С.М.Кирова. Из всех документов, что нам розданы видно, что не обошлось это предательство и без работников НКВД – их участия. Поэтому необходимо это дело расследовать до конца и поручить Ежову. Он это дело прекрасно знает? – высказал своё мнение Жуков.
- Но ведь все арестованы?
- Ягода, не арестован. Да, да, я, уверен, что к этому время придёт, - добавил жуков.
- Я, голосую, за то, чтобы принять это предложение. Прошу поднять руки.
- За какое предложение? Не нужно никакого предложения, - выкрики с мест.
- Есть ещё поправки? Нет. Голосуем окончательно за проект резолюции. Принято единогласно. Товарищи есть предложение закрыть на сегодня заседание.
Соратники Сталина.
Основная версия после перестроечных авторов, писавших о Сталине, сосредоточена на репрессиях против высших партийно-государственных функционеров. При этом, якобы было стремление Сталина упрочить свое положение диктатора, свести до минимума значение Политбюро как коллективного органа власти и политическое влияние отдельных членов Политбюро. В какой мере была достигнута эта цель? Каким был расклад сил в высших эшелонах власти, и какой была ее структура после завершения «большого террора»? Многие обратили внимание на сообщение о том, что, смещая в конце 1938 г. Н.И.Ежова, Сталин хотел назначить на пост наркома внутренних дел Г.М.Маленкова, но большинство членов Политбюро поддержали Л.П.Берия, который и стал новым наркомом. Иначе говоря, поскольку Сталин был неспособен назначить угодного ему руководителя ключевого в государственной системе наркомата, постольку говорить о терроре как акции, спланированной для укрепления единоличной власти вождя (центральный тезис всех прежних концепций), бессмысленно. Данный факт, о столкновении Сталина со своими соратниками по поводу назначения Маленкова изложен в (Архив общего отдела ЦК КПСС. Материалы Секретариата ЦК ВКП(б), ноябрь-декабрь 1938 г. См. также речь М.И. Калинина на партийном активе НКВД в декабре 1938 г. - ЦГАОР. Материалы партийного актива НКВД СССР декабрь 1938 - январь 1939 г).
Однако остаётся очень много вопросов. Если члены Политбюро были способны остановить террор в момент абсолютного усиления власти НКВД, то почему они не сделали это раньше, по каким причинам предпочли отдать Ежову многих ближайших друзей и сотрудников, зачем рисковали собственной жизнью, наконец?
Означало ли, что основные члены Политбюро сохранили прежнюю власть и бы¬ли способны реально противостоять Сталину? На этот вопрос тоже достаточно мало ответов. Основная часть архивных документов продолжает быть засекреченной.
Но поражает другое. Тема Сталина в современной либеральной России, среди чиновничества является отрицательной. Тогда возникает совершенно здравый вопрос. А почему все – таки до сегодняшнего времени многие документы закрыты в архивах ФСБ? Если, по их мнению, Сталин, являлся кровавым деспотом, тогда почему не раскрывают архивы полностью?
А ответ я, думаю, простой. Всё это нарисованное перестроечными писаками, делается только лишь с одной целью зашельмовать имя Сталина. Поэтому и держат взаперти архивы, чтобы народ не знал правды. Приоткрыв архивный занавес в виде февральско – мартовского пленума 1937г, они думали, что покажут народу негатив, а получилось наоборот, и чтобы дальше эта информация не распространялась. Её снова засекретили.
Формально старые члены Политбюро, действительно, сохранили свои ведущие позиции в высших эшелонах руководства партии. Вскоре после февральско-мартовского пленума ЦК, 14 апреля 1937 г., Политбюро по инициативе Сталина опросом приняло важнейшее постановление «О подготовке вопросов для Политбюро ЦК ВКП(б)»:
1. В целях подготовки для Политбюро, а в случае особой срочности - и для разрешения - вопросов секретного характера, в том числе и вопросов внешней политики, создать при Политбюро ЦК ВКП (б) постоянную комиссию в составе т.т. Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича Л. и Ежова.
2. В целях успешной подготовки для Политбюро срочных текущих вопросов хозяйственного характера создать при Политбюро ЦК ВКП (б) постоянную комиссию в составе т.т. Молотова, Сталина, Чубаря, Микояна и Кагановича.
Это было необходимо в тот предвоенный период, и, видя с какой настойчивостью, правые пытались добиваться власти, Сталин принял правильное решение.
Это решение имело принципиальное значение. Фактически речь шла о законодательном закреплении реальной практики ограничения прав Политбюро в пользу узкой группы, состоявшей из Сталина и его ближайших соратников. Видимо, понимая уязвимость такого шага с точки зрения уставных норм, Сталин счел необходимым дать подробную мотивировку своего предложения. Под его диктовку Поскребышев записал следующее обращение к членам Политбюро: «Вопросы секретного характера, в том числе вопросы внешней политики должны подготавливаться Политбюро по правилу секретариатом ЦК ВКП (б).
Так как секретари ЦК, за исключением тов. Сталина, обычно работают вне Москвы (Жданов), либо в других ведомствах, где они серьезно перегружены работой (Каганович, Ежов), а секретарь ЦК т. Андреев бывает часто по необходимости в разъездах. Между тем как количество секретных вопросов все более и более нарастает, секретариат ЦК в целом не в состоянии выполнять вышеуказанные задачи. Кроме того, ясно само собой, что подготовка секретных вопросов внешней политики абсолютно невозможна без участия т. Молотова и Ворошилова, которые не состоят членами секретариата ЦК».
Исходя из этого, Сталин и предложил принять решение о создании комиссий.
Пока не существует документов, позволяющих выяснить, в какой мере указанные комиссии выполняли возложенные на них функции, как часто заседали и какие вопросы рассматривали. Удалось выявить единственное (хотя и достаточно важное) прямое свидетельство в пользу того, что узкая группа Политбюро реально существовала. На докладной записке начальника Управления государственных резервов при СНК СССР М.В.Данченко от 28 ноября 1939 г., в которой сообщалось о большом отпуске из мобзапасов цветных металлов и каучука и предлагалось дополнительно закупить эти ресурсы за рубежом, Сталин оставил резолюцию:
- Членам ПБ (пятерке) предлагаю воспретить выпуск цветных металлов и каучука из госрезервов без согласия Политбюро ЦК ВКП (б). Копию решения Политбюро, если оно будет принято, вручить т. Данченко и Вознесенскому, поручив последнему контроль, за этим делом.
Соответствующее решение было оформлено как постановление Политбюро от 16 декабря 1939 г. На докладной Данченко под резолюцией Сталина расписались Молотов, Ворошилов, Микоян, Каганович. Запись в журнале регистрации посещений кабинета Сталина зафиксировала, что из членов Политбюро 16 декабря 1939 г. у Сталина собиралась только эта четверка. Видимо, во время встречи в кабинете Сталина и было принято решение о госрезервах, а также другие решения, зафиксированные затем как постановления Политбюро.
С большей долей вероятности можно предположить, что после репрессий в Политбюро (в частности, ликвидации Ежова и Чубаря) комиссии, созданные в апреле 1937 г., фактически объединились и действовали как «пятерка»: Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Микоян. Именно эти члены Политбюро чаще всего визировали решения Политбюро. Молотов, Ворошилов, Каганович и Микоян в 1939 г. намного чаще, чем другие члены советского руководства, посещали кабинет Сталина. Косвенно факт реального существования руководящей группы подтверждают более поздние свидетельства Молотова.
- В Политбюро, - рассказывал он в 1973 г., - всегда есть руководящая группа. Скажем, при Сталине в нее не входили ни Калинин, ни Рудзутак, ни Косиор, ни Андреев. Материалы по тому или иному делу рассылались членам Политбюро. Перед войной получали разведданные. Но все наиболее важные вопросы обсуждала руководящая группа Политбюро.
Однако, сохраняя костяк старого Политбюро, Сталин сделал все необходимое для того, чтобы полностью подчинить себе соратников, запугать их и лишить малейшей доли политической самостоятельности. Основным методом достижения этой цели были репрессии против родственников и ближайших сотрудников старых членов Политбюро. В огромном потоке доносов и оговоров на допросах в НКВД, всплывали самые разные имена, о чем Ежов регулярно докладывал Сталину. От воли последнего зависело дать или не дать ход разработке очередного «подозреваемого».
Чтобы предотвратить нежелательные конфликты в связи с такими арестами, Сталин целенаправленно внедрял в Политбюро своеобразную идеологию «приоритета долга над личными привязанностями» и жестко отвергал попытки членов Политбюро вмешиваться в дела НКВД. Показательным в этом отношении было вмешательство Сталина в переговоры между Ежовым и С.Косиором по поводу судьбы брата Косиора, Владимира. Владимир Косиор был сторонником Троцкого и за это вместе с женой находился в ссылке в Минусинске. В начале 1936 г. жена В.Косиора, обвиненная в причастности к «контрреволюционной организации», попала в тюрьму. Владимир прислал брату гневное письмо, в котором требовал вмеша-тельства и освобождения жены и, в противном случае, грозил покончить жизнь самоубийством. С.Косиор дрогнул и 3 мая 1936 г. обратился с просьбой к Ежову:
- Посылаю тебе письмо моего брата Владимира - троцкиста, очевидно, он не врет, во всяком случае, ясно, что он дошел до отчаяния. На мой взгляд, надо бы привести это дело в порядок. Если он пишет мне, то значит дошел до последней точки. Вмешайся ты, пожалуйста, в это дело и реши сам как быть.
Получив это аккуратное, без прямых просьб, письмо, Ежов решил не игнорировать обращение члена Политбюро и затребовал из НКВД дело В.Косиора. Однако одновременно, как обычно, согласовал свои действия со Сталиным. Сталин, получив запрос Ежова, ответил резким отказом.
По всему видно, - писал он, - что Владимир Косиор чуждый рабочему классу субъект, враг советской власти и шантажист. Мерилом всего - партии, рабочего класса, власти, законности - является для него судьба его жены и, только она. Видно, Владимир Косиор порядочный мещанин и пошляк, а жена его «попалась» основательно, иначе он не пытался бы шантажировать его брата в самоубийстве. Поразительно, что он находит возможным, вмешиваться в это шантажистское дело.
После Орджоникидзе на очереди стал, Л.М.Каганович. Сначала были проведены массовые аресты среди ближайших сотрудников и заместителей Кагановича по Наркомату путей сообщения. Затем, как рассказывал в 1980-е годы сам Каганович, он был подвергнут Сталиным допросу по поводу дружбы с одним из главных «военных заговорщиков» - Якиром. Каганович узнал тогда, что некото-рые арестованные военные дали показания о его причастности к их «контрреволюционной организации». Дело, однако, этим не ограничилось. Перед войной покончил самоубийством старший брат Кагановича М.М.Каганович, снятый с поста наркома авиационной промышленности и обвиненный в «контрреволюционной деятельности».
Продолжение завтра 50 страниц.