Настя училась в торговом колледже, куда поступила после девятого класса, ради «пробы» за компанию с подружкой. Подруга не прошла по конкурсу, а Настя сдала экзамены успешно. Конечно, мне хотелось, чтобы дочь шла в институт, но, посовещавшись, мы остались учиться.
Этот период был спокойным, без всплесков сильных эмоций. Даже Дима, испугавшись не на шутку за мое состояние, как-то притих, да и я стала больше думать о себе.
На даче, сократив огород вдвое, мы больше отдыхали, сами уже рассчитывая на помощь подросших детей. Деревни для меня тоже не стало, там хозяйничал теперь мой брат, и мне не было дела до его сорняков.
Зимой я съездила в Москву, навестила свою старушку. Маму подлечили в Кремлевской больнице, чувствовала она себя относительно нормально, но на лето просилась домой. Она уже действительно стала старой, в глазах была безысходность – там, вдали от родины, все для нее было чужим.
Да и обслуживать себя в полной мере она уже не могла, стирали, кормили, ухаживали за ней Машины руки, Борис тоже заботился, как мог. Жить бы, да жить, но мама находилась в тоске.
В мае маму привезли в деревню. Какой же она была счастливой, когда вошла в свой двор! Шла по дорожке, каждую штакетинку поглаживая пальцами. Цвели вишни, тюльпаны, примулы. Птички пели в вышине, под крышей вили гнездышко ласточки.
Я не смогла удержаться от слез, прекрасно понимая, что сейчас чувствует мама. Месяц я пробыла в отпуске, потом у Насти начались каникулы, в августе приехала Маша. После годовщины по отцу мама снова укатила в Москву.
Ей бы жить в родном доме, но брат на себя обязанности по уходу не взял, а невестку мама просить не стала, прекрасно понимая, что чужая мать никому не нужна.
Конечно, мы – дочери, возмущались, но теперь я даже благодарна брату, что так все вышло. Мама была досмотрена, в чистоте и заботе, с родными людьми. Как бы она была там одна в доме ночью, например, или зимой, когда печку нужно топить? А я? Как смогла бы жить, думая о ней каждый день, переживая, ведь иначе я не смогла бы.
Уезжая из Москвы в следующее лето, мама объявила всем, что больше не вернется туда. Мы понимали – не шутит. Я подумала, что перечить и против ее воли поступать не станем. Пусть остается в деревне. Не сможет, тогда я к себе заберу. У нас освобождалось место - Настя встретила хорошего парня и объявила, что выходит замуж. Свадьбу решили сыграть зимой, после рождественского поста.
Кое-как, с помощью соседки тети Веры, мама прожила одна в своем доме до сентября. Потом случился гипертонический криз, и я забрала ее к себе в Минск. По выходным мы брали ее с собой на дачу, мама увидела, наконец, наш дом.
Она с радостью обнаружила, что мы трудолюбивы и все делаем, как надо. Ей понравился и наш домик, и сад с огородом, а так же место, живописное и красивое.
Пока мы управлялись в саду, мама сидела на скамеечке и наблюдала, как над нашим домом кружат аисты – птицы прощались с родными просторами, улетая в теплые края.
- Аисты знают, где благодатное место. Они долго кружат, выбирая, где построить свой дом. Жаль, что у вас здесь нет высокого дерева, наверняка, эти птицы облюбовали бы его. Ваш домик для них низковат.
- Когда мы только строились, аисты садились на крышу не раз.
- Хорошее место здесь у вас, - мама задумалась о своем.- Вот могут же аисты летом здесь быть, зимой в другое место улетать, привыкли, так и живут. А я не могу. Как на родную землю вернулась, дышится мне по-другому. Кажется, и небо здесь выше, и земля краше, и люди добрее.
Днем я прибегала домой, кормила ее обедом, выводила на улицу. Вечером собиралась вся семья, за исключением Насти – она ушла жить на квартиру с будущим мужем.
Как же мне было хорошо, что мамочка рядом! Я больше ни о чем не волновалась, видя, что и она не так здесь скучает. Во дворе она познакомилась с женщинами, нашла много общего – всех бабушек привезли из деревни. Им было о чем поговорить. Да и в городе у нас очень чисто, не раздражалась она ни из-за собак, ни из-за сирен автомобилей.
А тут опять моя дочь рассказывает мне сон. Я стала бояться ее сновидений, они всегда сбывались, мы даже могли их расшифровывать. На этот раз и разгадывать ничего не пришлось.
- Мне приснилось, что бабушка упала в черную воду, и ее унесло течением. Я стою, зову ее, зову и плачу, ведь свадебное платье уже куплено, только туфель пока нет. Как же теперь мне быть?
- Так у тебя же еще и заявление не подано, - засмеялась я. – Скажи, куда ночь, туда и сон.
Однажды, проснувшись утром, я нашла маму на кухне полностью одетой.
- Ты зачем оделась? – спросила я, недоумевая.
- Так, нужно же ехать, - сказала она.
- Мам, куда ехать? – я подумала, что у мамы плохо с головой, но до того дня ничего подобного не происходило, она оставалась в уме и светлой памяти.
А днем у нее случился еще один инсульт.
- Это долго продолжаться не будет, - сказала мне врач, - у нее сердечная астма.
Что бы я понимала!
Через три дня утром, открыв одеяло, я увидела пятна на ее ногах. Я поняла, что это начало конца – мне рассказывала сотрудница о смерти отца, упоминая об этих трупных пятнах. У нас оставалось часов двенадцать. Мама была в коме.
Она заготовила котомку с вещами на этот последний случай, которую мы все время возили туда-сюда. Блузку мама заставила меня сшить лет пятнадцать назад, когда у нее только начались приступы аритмии. Сколько же слез я пролила, пока сшила ее! Надо же было мне заранее объявить, что это шьется на смерть! Не знала бы, шила себе спокойно. Эх, мама, мама! Знала бы ты!
Мама была католичкой. Она приготовила свечу, такую большую, толстую, с изображением Богоматери. Приказала мне, чтобы я ее зажгла, когда она будет уходить. Но я подумала, что этой свечки не хватит, если я ее зажгу сейчас. И я зажгла другую.
Дыхание ее было тяжелым, она лежала неподвижно, но мне казалось, что ее душа мечется, ей неспокойно, плохо. Я читала ей молитвы, как могла, на польском языке, потом стала читать на русском, подумав, какая разница?!
Ко мне пришла подруга, как только обо всем узнала, Дима и Лешка тоже сидели рядом. Я понимала – мама умирает, и это уже нельзя остановить! Наверное, силы небесные мне помогали, потому что я как-то держалась, почти не плакала. Мне нужно было исполнить ее последнюю волю.
Внезапно меня осенило, что мама ждет огонь от той самой свечи, и я ее зажгла. Она сразу успокоилась, умиротворение читалось на лице, даже дыхание стало тихим. Мы переглянулись, что-то происходило вне нашего понимания…
Никогда не забуду тот миг! Сначала заострился и стал восково-белым кончик носа, потом еще, еще… вдох, выдох… все.
Ночью, когда мы остались с ней одни в комнате, я дала волю слезам. А утром побежала организовывать автобус, чтобы отвезти гроб с телом в деревню, к папе. Мама оказалась права - нам нужно было ехать! Пережила мама отца на два года и три месяца.
- Все! – сказала я себе после похорон. – На этом черная полоса в моей жизни закончилась!
Белое платье висело в шкафу, заявление лежало в ЗАГСе, день свадьбы назначен, приезжали сваты, мы уже обо всем договорились, только туфли еще не купили…
Тридцать дней по маме службу провели в костеле – у католиков так. Это было пятого января две тысячи второго года, а двадцать шестого числа моя дочь пошла под венец.
- Живым жить! – сказал мне ксенз в костеле, когда я спросила, можно ли делать свадьбу. И мы не стали ничего отменять.
Спрятав все свои переживания глубоко внутри, мы старались сделать так, чтобы дочь была счастлива в свой главный день. Я видела, как тяжело Маше, сама испытывала те же чувства, и только Женя казался спокойным, он плясал сам и заряжал гостей энергией и весельем.
Наша семья пополнилась, я приняла зятя, как родного сына, и благословила детей на счастливую жизнь. Впереди я видела только Свет.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/04/20/1356
На фото: последнее лето мамы в родном доме, с Настей.