Глава 7. Заново родившийся

Светлана Грачёва
     ГЛАВА 7
     ЗАНОВО РОДИВШИЙСЯ



 Сознание возвращалось постепенно. Беспорядочные звуки гулко наплывали издалека и через некоторое время с оглушительным шумом откатывались, словно морские волны, не достигшие берега из-за невидимой, но прочной преграды. Больному казалось, что он качается на этих волнах в каком-то большом тёмном саркофаге, сильно ударяясь о его стенки. Затем «волны» стали спокойнее, тише. И совсем стихли. Стенки саркофага постепенно светлели, точно свет понемногу проникал сквозь их толщину.
 
Наконец, очнувшийся стал различать звуки. Он силился определить, с какой стороны  исходит монотонный ритмичный звук. Приоткрыл глаза. Вокруг всё словно окутано туманной пеленой, и сквозь эту пелену пробивается тусклый свет. Тяжёлые веки больного человека сомкнулись.
 
Сквозь дрёму учитель ощутил неприятный привкус во рту и почувствовал  мешающий предмет в горле. Но открыть глаза было трудно: очень хотелось спать. Измученной душе учителя хотелось вернуться в тот светлый сон, где он парил с праведниками в раю.
 
- Пётр Петрович, – услышал учитель мягкий баритон.

Никитин неохотно приоткрыл глаза. Увидел перед собой светлое пятно. Медленно поднял глаза. Перед кроватью стоял улыбающийся человек в белом медицинском костюме. Врач немного нагнулся к больному:

- Пётр Петрович, слышите меня? Слышите?

Никитин, чувствующий слабость во всём теле, тягостно моргнул.
 
- Ну, слава Богу, страшное позади, – облегчённо вздохнул доктор. –  Почти двое суток боролись за вас. Отдыхайте, – и направился к двери, давая на ходу указания медсестре.

Петру Петровичу на мгновение показалось, что белый колпак доктора засветился прозрачно-золотистым светом. «Это он, – промелькнула мысль. – Не уходи, мне нужна твоя помощь», – зазвучали в мозгу слова, обращённые не к доктору, а к проводнику из дивного сна.
 
Навязчивый сон поспешил накрыть обессилевшего человека своим затейливым покрывалом.




Никитин очнулся от болезненного толчка. Сердце мучительно ныло. Путаное сознание не позволило учителю сразу понять, что он находится в реанимации. Постепенно рваные мысли срослись, беспорядочные клочки зрительных образов соединились, и больной представил целую мозаику реальности. Ярко освещённый зал. Высокий потолок. Белые стены. Шесть кроватей, около каждой – аппараты. Худенькая девушка, в коротком белом халате, протирает тряпкой подоконник. Слабо пахнет хлорамином. Из груди измученного болезнью пациента вырвался непроизвольный стон.

- Евгения Константиновна, проснулся, – озабоченно взглянула молодая сестричка в сторону очнувшегося больного.

- Проснулся? Или стонет? – услышал Никитин негромкий женский голос.

На посту дежурная медсестра готовила перевязочный материал.
 
- Вроде проснулся.

- Мне не надо «вроде», – повысила голос реанимационная сестра. – Подойди и посмотри.

Галина недовольно поджала губы, но не сказала: «Это в обязанности младшей сестры не входит. Я всего лишь санитарка. Дежурная сестра должна следить за больными». Положила тряпку в ведро и, не снимая жёлтых хозяйственных перчаток, поспешила к кровати пациента.

- Смотрит на меня, – с умилением произнесла девушка, словно говорила о младенце.
Реанимационная сестра улыбнулась, поднялась из-за стола, оставив своё занятие, и приблизилась к учителю. Вся она будто светилась: нежная кожа лица, белый костюм и такого же цвета мокасины, светлые волосы под прозрачной шапочкой.

- Ну, вот и проснулись.

В глазах беспомощного мужчины застыла мольба о помощи.

Медсестра заговорила с пациентом ласково, как с испуганным ребёнком:

- Не волнуйтесь. Сначала снимем электрокардиограмму, а затем я уколю вам лекарство, назначенное доктором. Вы быстро почувствуете облегчение.

Никитину не хватало воздуха. Вздохи больного напоминали всхлипывание.

Евгения Константиновна повернулась к младшей медсестре и приказала:

- Галя, оставь тряпку с ведром. Пока больной пришёл в себя, сделаем забор биоматериала. Иди побыстрее, руки тщательно обработай.

- Успеем, времени ещё достаточно.

- Уже почти пять часов утра. К шести лаборантка придёт брать кровь на биохимию. Нам надо успеть у всех взять биоматериал и обработать больных тёплой водой со спиртом.
 
Сестричка проворно схватила ведро и выбежала из зала.




Пробуждение Петра Петровича наступило неожиданно. Мучительная боль исчезла, и, хотя чувствовалась слабость во всём теле и тупая ноющая боль в грудине, страх сменила ясность ума. Учитель не мог определить, сколько времени спал: окно рядом с его кроватью было зашторено, ярко горели люминесцентные лампы в зале. А за окном промокший вечер провожал воскресный день. Апрельский дождь бойко стучал по отливам пластиковых окон, изредка шуршал большими каплями по стёклам.
 
Медсестра и врач тихо разговаривали, стоя у кровати пациента в окровавленных бинтах. Повернуть или приподнять голову учитель не мог из-за трубки во рту, поэтому прислушался. С разных сторон исходили мерные негромкие звуки аппаратов. Пётр Петрович услышал работу своего сердца. Сердечный пульс отсчитывал новую жизнь. Никитин смутно представил образ врача, которого видел, открыв глаза после… Учитель снова вспомнил свои видения в потустороннем мире. Сейчас они разными картинками, как осколки цветного стекла в калейдоскопе, возникали в памяти, но уже трудно было восстановить последовательность призрачных видений.

Освободившийся от тревоги больной теперь понимал, что мытарства, которые он одолел на том свете, не что иное, как галлюцинации: следствие кислородного голодания мозга. И всё же человек, переживший страшное потрясение, полагал, что видения наполнены нравственным смыслом, что подсознание таким образом подсказывает, отчего случилось тяжёлое сердечное заболевание.

Раздумья Петра Петровича прервала старшая медсестра. Войдя в зал, она быстро направилась к коллегам.

- Виктор Викторыч, – тихо сказала медработница, – я поговорила с Яковом Анатольевичем, он разрешил пройти родственникам этого парня в отделение.

- Как мать?

- Сегодня внешне спокойна. Надо впустить. Сами понимаете…

- Да. Пока ещё в нём теплится жизнь…

- Вы проследите… – о чём-то напомнила старшая медсестра дежурному реаниматологу.

- Да, Валентина Иванна, – врач прикрыл кровяные бинты пациента лёгким белоснежным одеялом.

Благоговейно оглядевшись в палате, как будто первый раз в храме, две женщины, в бахилах и наброшенных на плечи белых халатах, прошли к указанной им кровати. Высокая молодая женщина, молчаливая, с растерянным взглядом, остановилась у ног парня. Мать, нестарая женщина, но сутулая, раздавленная горем, проковыляла к изголовью.

- Сынок, открой глазки. Посмотри на меня. Это я, мама, – словно колыбельную, пропела мать плачущим голосом. Наклонилась и поцеловала сына в щёку, свободную от бинтов.

Дежурный реаниматолог напрягся. По-разному реагируют родные на своих близких, лежащих в бессознательном состоянии в реанимации: одни плачут, умоляя спасти родственников, а другие вынимают дыхательные трубки, срывают датчики и набрасываются с кулаками на медиков, называя их извергами.

Виктор Викторович подошёл к молодой женщине, сестре пациента, пострадавшего в дорожной аварии, и что-то шепнул ей на ухо. Та взяла за локоть горюющую мать:

- Мама, пойдём. Наше время кончилось.

- Когда же кончилось, только зашли? – не хотела уходить мать.

- Мы потом ещё придём.

- Когда?
 
- Придём. Через несколько дней.

- Нет, не придём, – застонала женщина. – Господи… Это ты, сынок, меня позвал проститься. Сынок, прости меня, – упала мать на колени перед умирающим сыном.

Молодая посетительница растерялась. Врач и медсестра отстранили её, подняли на ноги мать, рыдающую у одра сына. Пытались вывести женщину из зала, но она, глядя в сторону сына, молча вырывалась из рук работников реанимации.

- Сынок! – сорвался крик с материнских губ. – Как мне без тебя жить? – женщина зашлась в рыданиях. Белый халат упал с её трясущихся плеч. За медиками, волочившими безутешную мать к выходу, следовала, в слезах, сестра парня.

 У Петра Петровича комок подкатил к горлу. Мать Никитина, нежно целующая взрослого сына в голову, предстала перед глазами, как живая. Нарастало волнение в груди больного учителя. Дышать становилось тяжелее. Завопил кардиомонитор.

Дежурный реаниматолог поспешил на тревожный сигнал аппарата.
 
- Не нужно волноваться, – успокоил пациента внимательный доктор. – Женя, укол, – обернулся он к медсестре.




- Валентина Иванна, я всё сделала, – подойдя вплотную к старшей медсестре, тихо сказала молодая сестричка. – Что-то ещё нужно сделать?

- Ничего, – приветливо ответила Валентина Ивановна, довольная работой своей подчинённой. – Присядь, Галочка, отдохни, пока есть время. Сегодня нас трое.
 
Младшая медсестра подошла к белым шкафам, на полках которых лежали лекарства в упаковках, и взяла рядом стоящий тёмно-серый офисный стул. Присела у сестринского поста, рядом с Валентиной Ивановной.

- Как твоя девочка?

- Поправляется. Температуры нет, но в детский садик не водим. Бабушка моя сидит с ней дома, – охотно поделилась Галина, как будто ждала, что хотя бы кто-то поинтересуется здоровьем её малышки. – Все дети болеют. Поголовно, – подняла взволнованная молодая мама тонкие брови.

- Детки всегда в детском саду болеют. Не переживай, Галочка, – сочувственно улыбнулась медсестра. – Деток много в группе, они друг от друга заражаются. Это хорошо, что девочка дома. Пока все не переболеют в группе, нет смысла вести в детский сад.
 
- Да, – согласилась младшая медсестра. – Поэтому и не ведём. Подумали, раз есть кому присмотреть за ребёнком, так пусть дома побудет.

- Видишь, всё обошлось, а ты плакала, – подбодрила Валентина Ивановна сослуживицу.
 
- Знаете, как жалко ребёночка? – дрогнул голос, слёзы крохотными бриллиантами заблестели в глазах Галины. – Сердце чуть не остановится. Бегаю здесь, на работе, а сама только об Оленьке и думаю. Как она там? То и дело звоню домой. Спрашиваю у бабушки: «Как Оленька дышит? Температура выше не поднимается? Ела она сегодня что-нибудь или опять отказалась от еды?» Не дождусь утра, когда смена закончится. Бегу к моей доченьке. Посмотрю на неё, подержу на руках, и так мне хорошо на душе станет, – по-детски всхлипнула молодая мама.

Пётр Петрович вспомнил себя в детстве: он был болезненным мальчиком. Часто вирусные инфекции укладывали его в постель на неделю. Выздоровление всегда шло трудно, с переменным успехом: то болезнь отпускала, то снова иссушала нутро жаром. Мать металась из школы домой, страдала, но взять бюллетень не могла: администрация школы требовала выполнить программу по учебному предмету. За отставание по программе следовал выговор, а иногда и увольнение, если оказывалась под рукой «достойная замена». Завуч школы, «железная леди», требовала от молодых педагогов подробных конспектов и каждый день, перед началом занятий, проверяла тетради с планами уроков. Мать, боясь потерять работу, корпела над конспектами и ученическими тетрадями наравне с отцом, тоже учителем. В начале семидесятых годов в провинциальном городе считали, что потеря работы – это позор. Позор невостребованности. Осуждали людей, переходивших из одного учреждения в другое в поисках работы по душе или с хорошим окладом. Таких называли обидным словом «летуны». Семья Никитиных зависела от общественного мнения: бабушка следила  за «честью семьи», не позволяя никому из знакомых усомниться в «порядочности» сына и снохи, поэтому сама и выхаживала внука, давая возможность «детям» самоутвердиться в обществе.
 
Память взрослого человека достала из своих архивов детские воспоминания: мать вечером присаживается на постель больного сына, ласковой рукой приглаживает его  растрёпанные волосы, трогает лоб, подаёт чашку с кисло-сладким морсом из клюквы, ободряюще улыбается; ночью, услышав болезненный стон «бедненького сыночка», подбегает к детской кровати и берёт его, худенького мальчика с тонкими длинными ногами, на руки, нежно целует лицо и что-то приговаривает, отчего отступают жар и головная боль.

Воспоминания из детства прервал негромкий лязг связки ключей. Старшая медсестра открыла сейф для хранения сильнодействующих препаратов, достала оттуда маленькую тёмную бутылочку.   
 
- Самое страшное миновало. И не терзай ты себя, девонька, – успокоила сострадательная коллега расстроенную Галину и поставила перед ней пузырёк. – Для инъекций. Этого спирта хватит?

- Да, да. Спасибо большое, Валентина Иванна, – виновато улыбнулась Галина и спрятала пузырёк в карман белого халата.

- Привыкай, – невозмутимо продолжила Валентина Ивановна и по-хозяйски уверенно села на стул, – так все работают в отделениях. А у нас реанимация. 
 
- Зарплата маленькая, а работы…

- Да, вот так о людях в нашей стране заботятся. О медперсонале и больных, – сказала старшая коллега без издёвки, давно переболев этой несправедливостью.

- Вы, наверно, много лет работаете в реанимации? – осмелилась спросить недавно устроившаяся на работу младшая медсестра. Она не могла поверить, что строгая реанимационная сестра, беседуя с ней, может откровенничать.
 
- Девять.

- И вы всё успеваете дома? Семье уделяете внимание? – вкрадчиво поинтересовалась Галина.

- Порой не успеваю, потому что очень устаю, – откровенно ответила Валентина Ивановна. – А моя семья – это только сын. Мужа нет, давно развелась. Мама несколько лет назад умерла. Отца я в прошлом году похоронила. Есть сестра, но встречаемся мы с ней редко, хоть и живём в одном городе. У неё муж и двое детей. Конечно, ей сложнее, чем мне.

- А сын у вас взрослый?

- Двенадцать лет.

- Двенадцать лет? И с кем он, когда вы дежурите?

- Один.

- Один дома? Это же опасно, – вскрикнула Галина.

- Говори тише. Ты в реанимации, – мягко напомнила опытная медсестра молодой сотруднице.
 
- Ой, извините, – приложила сконфуженная Галина тоненькую бледную ладошку к пухлым губам.

- Опасно, – ответила на испуганный возглас собеседницы Валентина Ивановна. –  Поэтому я, как и ты, постоянно на телефоне. Звоню, объясняю, спрашиваю.

- Всё равно это ненадёжно. Он же ребёнок.

- А что делать? Я же не возьму его сюда, – сдержанно проговорила  реанимационная сестра. – Он уже привык один ночевать. Не боится. Зато мальчик самостоятельный, не маменькин сынок.

«Когда жил за спиной родителей, как за каменной стеной, не думал о родственниках. Всё поставил на карту ради школы. Только работа была смыслом моей жизни. Так меня воспитали родители-коммунисты. Хотел быть лучшим, всем желал угодить: вначале отцу с матерью, затем родителям своих учеников, школьной администрации. Поздно очнулся, не смог вовремя понять, что нужно стремиться к личным целям, нужным тебе самому, а не стрелять по закрытым целям, навязанным окружающими людьми», – ругал себя учитель за прошедшие годы бессменной школьной вахты.

- Я пришла. Всё спокойно? – вбежала в зал Евгения Константиновна.

- Да, Женечка. Отдохнула? Принимай пост. А мы пока с Галочкой посидим в моём кабинете, – вставая, устало проговорила старшая медсестра. – Минут десять-пятнадцать. Потом домой пойду. Задержалась сегодня допоздна. Надо Валерке всё подготовить к школе. Завтра понедельник. Не буду звонить ему: спит, наверно.

Валентина Ивановна, войдя в кабинет с младшей медсестрой, достала из шкафа лекарство:

- Вот тебе ещё три ампулы, – положила стеклянные капсулы с узкими горлышками на стол. – Одна инъекция в день. О своих детях тоже нужно заботиться, чтобы потом не рыдать над их мёртвыми телами. Когда Валерка маленьким был, с разными людьми его оставляла, – продолжила реанимационная сестра разговор, начатый в зале. Там пациенты лежат: много не поговоришь. – То маму попрошу, если на выходные дни дежурство выпадало, то одну соседку, то другую. Так девять лет здесь и работаю. Год назад старшей назначили, а сына всё равно не вижу.

- Я слышала от кого-то, что если подросток больше шести часов подряд находится без взрослого, то это беспризорный ребёнок.

- Может быть, безнадзорный?

- Не помню.

- От кого ты слышала? – насмешливо поглядела «старшая» на «младшую».

- Не помню.
 
- Галочка, беспризорный и безнадзорный – это разные понятия. Ты сейчас говорила о безнадзорных детях.

- Есть разница?

- Конечно. Неужели не знаешь? Не изучала в школе обществознание? – пристально посмотрела Валентина Ивановна на молодую женщину, удивляясь её безграмотности в социальных вопросах. – Учёные пишут, люди читают, а толку никакого от этой писанины. Для нас, простого народа, никакого толку, – вздохнула она. – Вот если бы то, что пишут учёные, наше правительство в жизнь претворяло, тогда другое дело. Но наши дети никому не нужны. И мы тоже. Куда ни глянь, всюду простых людей обворовывают. Одно ЖКХ чего стоит. На налоги ползарплаты уходит. Только подержишь деньги в руках и тут же несёшь на почту – платить мзду государству. Можешь вообще ничего не есть и не пить, главное – исправно плати налоги, материально возмещай право существовать на этой земле. Верхи-то наши тратят за один вечер в клубах столько денег, сколько нам с тобой и за десять лет усердного труда не заработать. Всё обман, Галочка, – с горестной улыбкой сказала медсестра. – Обманывают нас, доверчивых, чтобы без насилия, по нашей доброй воле, сделать своими рабами.

- Разве мы рабы? – Галина надула пухлые губы, словно обиженный ребёнок.

- Разве нет? Обязанностей прибавляют, а зарплата не растёт, наоборот, падает. И мы молчим.

- Надо молчать, иначе выгонят с работы, – поспешно вставила сестричка. – Без работы пропадём.
 
- Могут и выгнать, – согласно кивнула Валентина Ивановна. – Начальство наше от городских чинуш зависит. Чего хорошего, так от них не дождёшься, а вот неприятностей…

- Я что-то никак не соображу, какая связь между законами и безнадзорными детьми? По-моему, это разные вещи, – пыталась понять Галина.

«Совсем ещё девочка, – подумала Валентина Ивановна. – Жизнь для неё – непознанная Вселенная. В незнании, наверно, и заключается человеческое счастье». Невесело усмехнулась и легонько погладила сослуживицу по спине, как добрая приятельница:

- Галочка, скажи, откуда безнадзорные дети берутся, если родители не пьют, любят своих детей, воспитывают их?

- Не знаю, – пожала плечами молодая мама.

- Твоя Оленька больна. Почему ты сейчас не с ней?

- Я не могу работу бросить. Деньги надо зарабатывать, – растерянно заморгала женщина. – Бюллетень у меня не полностью оплачивается, пока стаж работы небольшой. Как жить без денег? Конечно, небольшая зарплата, но хоть что-то.

- Вот ты сама и ответила. Если бы у тебя была возможность меньше работать, ты уделяла бы больше внимания семье, ребёнку. Но ты, мать, идёшь работать, чтобы лишний рубль заработать и потратить на семью. А в это время твоя крошка одна дома, безнадзорная.

- Не одна, а с бабушкой.

- Сколько лет бабушке?

- Почти семьдесят, но она ещё бодренькая.
 
- Хорошо, у вас есть бабушка. У многих молодых семей нет бабушек. Все пенсионеры работают, если им ещё здоровится. С кем молодым родителям оставить ребёнка?
- С соседкой, как вы оставляли когда-то.

- Учти, что соседке нужно платить, она задаром сидеть с чужим ребёнком не станет, а у тебя денег кот наплакал, – озадачила свою оппонентку познавшая жизнь медсестра.

- Если соседка берёт деньги, то тогда лучше платить профессиональной няне.

- А где в нашем маленьком городе её взять, профессиональную няню? У нас есть соответствующая компания, где рекомендательные письма дают?

- Объявление в газету поместить.

- И что это даст? Няня тоже чужой человек и бесплатно нянчиться с ребёнком не захочет. И не обязана. У наших богатеев есть деньги, поэтому они без проблем могут оплатить и няню, и гувернёра. Работяги – не могут.

- Ну, что ж делать? Мы не богатеи. По Сеньке и шапка, как говорит моя мамка, – безропотно согласилась со своей участью молоденькая младшая медсестра.

- А вот в Советском Союзе были не только детские сады, но и ясли. Мамочки привозили малюток и со спокойной душой шли на работу. Столько было детских садов! Сколько их осталось? Развалили такую страну! Гитлер не смог на колени поставить… И нечего кивать на каких-то предателей. Мы сами где были, когда страну чинуши разворовывали?! Почему молчали? За работу держались или проявляли безразличие? Сами себя покромсали, как сумасшедшие, не обращая внимания на свои же вопли от боли, – поделилась тоскливыми мыслями реанимационная сестра. – А теперь богатеи, которые в девяностые годы чинушами были, путешествуют по миру, а мы еле-еле сводим концы с концами.
 
- Я никогда об этом не думала, – замялась простодушная сестричка. – Нам родители помогают, как молодой семье, вроде не голодаем. Мы с мужем из рабочих семей, к роскоши не привыкли, поэтому за границу отдыхать не рвёмся. На берегу нашей речки летом посидим, отдохнём – и рады. Но без родителей пропали бы, это точно.

- Галочка, целые институты работают на чиновников в верхах, – наставляла старшая коллега младшую. – Эти-то институты и подсказывают верхам способы, как низов в руках держать. Придумывают разные «важные» темы, вроде той, о которой мы говорили: о безнадзорных детях. Показывают простому народу, какой он необразованный, не может даже детей своих контролировать, а что уж о стране говорить, она же огромная – поди-ка, окинь всё хозяйским глазом. Вот, дескать, и не успеваем мы, несчастные чиновники. Как же такой тёмный народ может правильно оценить работу верхов? – усмехнулась Валентина Ивановна. – А если не может, то пусть и молчит, не смешит умных людей. – И вздохнула: – Тебе, как и многим другим работягам, некогда задуматься, как всё в жизни устроено, тебе бы продержаться на плаву. Это и нужно верхам. Меньше думаешь – больше работаешь. Кинут в народ патриотический клич, чтобы русские люди потуже на своих шеях верёвку затянули, и грабят страну, вывозят награбленное в западные страны, недвижимость там строят. Дети их по два-три гражданства имеют. Думаю, что и  сами чиновники по количеству паспортов не только россияне, но и американцы, и французы. Да мало ли, какое ещё гражданство имеют. Где миллиарды чиновников, там и их души. Вот и вся правда, Галочка.

- Я…

- Ладно, пора закругляться, – неожиданно строго закончила разговор медсестра. – Что теперь долдонить об этом?

Галина не успела проговорить: «Я столько от вас узнала. Интересно с вами поговорить», как реанимационная сестра встала из-за стола.

- Иди, Галочка, в зал. Я – домой. Пора и о семье вспомнить.




На следующий день, в понедельник, после утреннего обхода, Никитину первый раз ненадолго отключили аппарат искусственной вентиляции лёгких. Когда учитель впервые после снятия дыхательной трубки заговорил, то не узнал своего голоса. Это был чужой голос, глухой и слабый. В течение двух дней врачи удлиняли периоды спонтанного дыхания.

- Как наш больной? – деловым тоном произносила Валентина Ивановна, подходя уверенным шагом к его кровати.

- Как себя чувствуете? – с надеждой спрашивал доктор.

Через два дня Пётр Петрович откликнулся на вопросы:

- Нормально, выписывать пора.

Словно весенний неторопливый ручей, прожурчал тихий радостный смех реанимационной сестры.

- Правильно, шутка жизнь продлевает, – довольный хорошим настроением больного, сказал реаниматолог. – Выписывать вас ещё рано, а вот о переводе в кардиологию подумаем.

- Укольчиков хотите? – предложила медсестра.

- А что, нужно?

- Доктор назначил.

- Давайте. Всё равно заставите, к вам только попади, – пошутил учитель.

- Заставим, заставим. Нечего было к нам приезжать на казённом автомобиле, – поддержала шутку Валентина Ивановна.

- Эх, жизнь моя, жестянка, – закряхтел в ответ пациент.

Известный в городе педагог не мог повлиять на властное решение медиков реанимационного отделения и повиновался.    



     24 июля 2016 года
     Светлана Грачёва
     Воскресенск

                Продолжение http://proza.ru/2017/05/10/1745