НА ОБРЫВЕ
* * *
Цепкий неровный сосняк, насквозь пропитанный камнями и мхом, крепко обсадил склоны горы, редея и плешивясь у вершины. Здесь в путанице деревьев и оврагов был его дом.
Зимой, вжимаясь глубже в тёплые камни, слушал он как ходят горячие волны под могучим материнским телом; как тяжелыми спазмами толкаются по тонким сдавленным корням земные соки.
Весной, когда сопревшие под снегом долины густо засеют крупные капли дождя, когда утренний скрежет карабкающейся к солнцу молодой травы повиснет над полями – придёт и она. Её шаги будут уловимы сразу: сперва тихие, шипучие по песчаным покатым склонам, затем неверное овражье эхо будет перекатывать их из конца в конец, растеривая чёткость и глубину. Его этим не проведешь!
Туго обвитые тропой склоны выдадут её сразу, на них не спрячешься! Подойдёт, сядет рядом. И долго, до заката, будут так сидеть они вместе. Иногда она поёт, но чаще шепчет. Голос, то вдруг резкий как охотничий выстрел, то тихий и густой как шелест сосновых крон ещё долго, слеповато натыкаясь на стенки, катится по оврагу. Временами её теплая и влажная ладонь, похожая на прогретый после летнего дождя мох, пробегает по его раздавшимся бокам. Блаженство!
Сегодня, явственно ощущая её близкие шаги, он обманулся. Рань. Тишь. Распаренный в густом тумане утренний лес, пропотевал смолистой росой. Вчерашняя звездная щетина ещё густо топорщилась на нераскрашенном небе. Ни души - еще не просыпались и птицы. Но шаги? Шаги? Их усиливающаяся дробь настойчиво била в самое брюхо, отдаваясь странной дрожью на кончиках всех жил. В бесплодной борьбе и ожидании прошел день. К ночи толчки притихли, а утром возобновились с новой силой.
Она не пришла ни в этот, ни на следующий день. Странная же пляска под брюхом продолжалась. Облюбованное и облёженное за долгое время место вдруг стало чужим и неуютным, словно сама мать-земля сгоняла его отсюда.
Две невольные песчаные струйки выдавились из-под него и, извиваясь, заскользили вниз с кручи обрыва. Вслед за ними стал сбегать туда слежавшийся, изъеденный корнями дёрн. Ещё толчок. Мгновенье лёгкости! Чудовищно выпрыгнули вверх лохмотья овражьих стен, всё перевернулось, и затяжелевшее вмиг небо, опрокинувшись, раздавило его.
* * *
Она поднималась, упруго ступая, по знакомой тропе, где глуховатое старое эхо подбирало все ее шаги, невдалеке просыпая вновь.
Уже рядом.
Расковырянный шустрыми ручьями овраг шумно выдыхал весеннюю земляную свежесть. Много раз приходила она на этот склон, заросший вздутыми крутолобыми камнями. Садилась рядом с ними. Уносясь в прозрачную даль, где по щекам вымокших облаков желтыми подтёками ходили отсветы нелюбимого города. Отсюда это зарево было едва уловимо и совершенно не тревожило её.
На самом краю обрыва, нацепив потрепанную мховью шапку, будет ждать её собеседник – молчаливый покатый валун. Иные, поверяясь непрочности бумаги, несут в неё своё неразрешенное горе, пятнают раздутой радостью. Она доверилась камню. Чем хуже? Но что это!!? Развороченная с одного края ямка залита песком, обнажив белесые нагие корни. Оттуда первой, нежной зеленью вглядывался в неё доверчивый росток соснового семени, ведомый извечным стремлением – тянуться к жизни, не зная преград. Она наклонилась (слезы, найдя лазейку, беспрепятственно раскатились по щёкам). Погладила его кончиком большого пальца и, поддавшись неодолимому порыву, вырвала с корнем эту нежную былинку…