- Быстрее, быстрее, - поторапливала Юлиана. – Здесь нельзя задерживаться! Полезай в люк!
Поэт уже приготовился открыть крышку люка, как вдруг затаил дыхание.
- Тссс! Слышишь храп?
- Да я сама через пять минут захраплю! – вскинулась на него Юлиана. – Говорю же, на чердаке опасно находи...
Она оборвала гневную реплику на полуслове. Теперь к храпу добавилось посвистывание и очень знакомое тихое рычание. Так рычали Пирог и Кекс, когда им снилась охота на лис.
- Какое счастье! Они здесь! – воскликнула Юлиана и принялась разбирать груду подушек. Под подушками она отыскала своих питомцев. Черный Пирог дергал задней лапой и рычал на воображаемого врага. Белый Кекс блаженно свистел носом. А чуть поодаль, под тяжелым стеганым одеялом, Юлиана обнаружила Мягколапу. Ее серая шерсть с черными полосками скаталась самым невозможным образом. И в отличие от щенков, кошка не издавала ни звука.
- Что творится! Надо же, что творится! – Юлиана покачала головой и зевнула шире, чем обычно. Потом она зевнула еще раз и подумала, что было бы неплохо устроиться здесь на подушках, укрыться тонной одеял и провалиться в глубокий сон.
Пелагея вынырнула из зеленого коридора очень вовремя. Она похлопала Юлиану по щекам, потому как та уже наполовину провалилась в мир грёз, и рывком открыла крышку люка. Поднялось облако пыли, поэт закашлялся. Юлиана чихнула так громко, что было слышно на весь чердак, но ни на Кекса с Пирогом, ни на Мягколапу это не подействовало.
- Ничего себе силища! – поразился поэт. – А я-то считал, Пелагея хрупкая и милая.
- Может быть, я и милая. Но уж точно не хрупкая, - усмехнулась та. – Давайте, надо выносить наших сонь, пока не поздно.
- А когда будет поздно? – не переставая зевать, спросила Юлиана.
- Лучше тебе не знать.
Пелагея бросилась в нагромождения одеял и подушек, как в бушующий океан, и предстала перед друзьями с тремя довольно прочными наволочками. Одну наволочку она всунула поэту, вторую – Юлиане. Раздала иголки с нитками и с треском разорвала ближайший пододеяльник на несколько полосок.
- Надо сшить заплечные мешки, - пояснила она. – В один посадим Кекса, в другой – Пирога, а в третий – Мягколапу. К счастью, нас тоже трое. Прыгать будем по очереди.
Юлиана воткнула иголку в свою наволочку и уколола палец.
- То есть как прыгать? – удивилась она. – А лестница на что?
- Лестницы больше нет. Сами убедитесь!
Пелагея отошла в сторону, чтобы Юлиана и поэт могли подобраться поближе к отверстию. Никакой лестницы не было и в помине. Она растворилась в воздухе и даже не думала возвращаться. Именно на такой случай к потолку был подвешен канат.
Поэт и Юлиана переглянулись, вздохнули и единодушно взялись за шитье. Правда, иголка то и дело выскальзывала у Юлианы из рук, а голова так и норовила склониться на бок. Но Пелагея была рядом и всё время напоминала, что надо спешить. Наконец, когда заплечные мешки были готовы, туда усадили спящих зверят. Пирог очутился за спиной у поэта, Кекс – у Юлианы. Ну а Мягколапа, которая по-прежнему не подавала признаков жизни, досталась Пелагее.
- Ох, боюсь, прыгун из меня неважный, - сказал поэт.
- Лучше просто признайся, что боишься, - буркнула Юлиана. – Лично я готова исполнить любой смертельный номер, лишь бы тут не задерживаться. Сам же знаешь, что нам грозит.
Воображение у поэта работало исправно. Только он представил, что ему может грозить на чердаке, как ноги сами понесли его к люку. Когда поэт опомнился, его руки судорожно цеплялись за грубое волокно каната, и он медленно, но верно съезжал вниз. А внизу серел дощатый пол библиотеки.
...Поэт подпирал библиотечный шкафчик и уже начинал посапывать, когда его растормошили.
- Выбрал место! - проворчала Юлиана.
- А саму-то, небось, тоже в сон клонит, - сказал поэт, протирая глаза. – Чердачные чары это вам не хухры-мухры.
- Чердачные чары, хм... – Пелагея почесала в затылке. Ей никогда не приходило в голову, что чердак может быть заколдован. Время от времени она находила там новые подушки и покрывала, заснувших пташек и пауков, которые успевали сплести сеть лишь наполовину. Так она поняла, что живым существам оставаться под крышей небезопасно. На каждую букашку и каждого зверька, которые погружались в сон, сверху сыпались теплые одеяла. Маленькими воздушными одеяльцами накрывало даже пауков.
Пелагея задумалась. Мягколапа проспала слишком долго. Удастся ли ее разбудить?
Они покинули библиотеку и спустились в гостиную по веревочной лестнице. На диване их уже поджидал черный кот.
- Обормотушка! Вот ты где! – обрадовалась Пелагея. – Ювелир будет счастлив увидеть тебя вновь!
Кот направил на нее пару желтых немигающих глаз-прожекторов. Но Пелагея тут же сообразила, что он замыслил недоброе, и отвела взгляд. Коту вовсе не улыбалось возвращаться к старому хозяину. Он облюбовал этот диван и наверняка выявил в радиусе дома не одну мышиную норку. В отличие от зонтичных плантаций, здесь было чем поживиться.
- Ну хорошо, - согласилась Пелагея. – Живи с нами.
Она выгрузила на коврик Мягколапу, а поодаль разместила Кекса и Пирога, чтобы, проснувшись, они не поцапались между собой. Обормот обошел всех троих с таким важным видом, словно был великим ученым, прорицателем и царём в одном лице.
- Сперва он охранял плантации ювелира, а теперь станет охранять твое жилище, - сказал поэт. – Любому дому нужен кот-хранитель.
Он провел по полу краешком ботинка и поморщился.
- Как же у вас тут грязно! Кажется, веками не подметали!
Пелагея собралась ответить, что, по всей видимости, так оно и есть. Но поэт достал из-за пазухи книжку, запрыгнул с ногами на диван – и давай читать. Дождь за окном полил с удвоенной силой.
Первым делом нужно было навести в доме порядок. Юлиану заставили притащить пару ведер с водой из ближайшего колодца. Но до колодца еще надо было дойти. Назад Юлиана пришлепала мокрая и злая.
- Приспичило же кому-то убирать! – ворчала она.
Ей не давала покоя мысль, что щенки проваляются во сне до конца своих дней.
Но Кекс и Пирог проснулись, едва Пелагея приступила к жарке блинчиков. Запах румяной корочки и сахара со сливочным маслом вернул их к жизни и придал ускорение, какое Юлиане и не снилось. Поэтому она с чистой совестью отправилась в гамак наверстывать упущенное: греться под клетчатым пледом, слушать ритмы дождя и потягивать через трубочку горячий шоколад.
Мягколапа по-прежнему не размыкала глаз, хотя Обормот бродил вокруг нее молчаливой тенью и наматывал круги, как заведенный. Он мяукал то жалобно, то угрожающе, а то вообще срывался на дикие кошачьи вопли. Но и это не помогало. Тогда Обормот просто лизнул Мягколапу в нос. Мягколапа вскочила, точно где-то рядом прогрохотал взрыв. Смерила кота холодным, презрительным взглядом и заявила, что с этого дня будет жить во дворе, в ящике для почты.
Пелагея поцокала языком, покачала головой – но в итоге уступила. Тем более что в просторном почтовом ящике давненько не было писем. Да и крыша там не протекала. В общем, самое подходящее место для кошки, которая решила стать самостоятельной.
Обормот обрёл единовластие. Он воссел на спинке дивана, точно действительно был царём. Для полной картины не хватало лишь слуг. Но потом Пелагея принесла тарелку, на которой благоухало несколько блинчиков со сметаной. И кот принял подношение с присущей царю гордостью – не притронулся к тарелке даже когтем. Зато когда все ушли, он извозился в сметане чуть ли не целиком и остался страшно доволен.