Последние годы в России все чаще стали говорить и писать о расстройствах (нарушениях) привязанности. Кто-то в них верит, кто-то отрицает, кто-то живет с этим и мужественно переносит не только то, что творится в его доме, но и непонимание и отрицание самой проблемы окружающими, а кто-то даже сам не может разобраться, что же происходит в его семье и почему все это случилось именно с ним.
Диагноз реактивное расстройство привязанности у детей во всем мире был признан еще в 80-х годах. За это время зарубежная наука добилась больших результатов в реабилитации и лечении детей с РП, в то время, как в нашей стране в принципе отрицалась сама возможность существования этой проблемы. В 2015 году в отечественной психиатрии наконец-то ввели диагноз РРП, но по сути это ненамного повлияло на сложившуюся ситуацию. Во-первых, ррп дети получают именно в младенческом возрасте (Н.П. Рюгаард в книге «Дети с нарушением привязанности» пишет о том, что каналы, отвечающие за возникновение привязанности закрываются в возрасте 33-х месяцев), а психиатрические диагнозы в России ставят не ранее 3-х летнего возраста, когда уже сложно что-то исправить, подобрать подходящую терапию, выбрать правильную воспитательную стратегию, позволяющую ребенку с ррп чувствовать себя в безопасности. Во-вторых, в России так и не появились квалифицированные специалисты, работающие с такими детьми, умеющие диагностировать ррп, обеспечивающие грамотное сопровождение семьи и назначающие необходимую терапию для ребенка.
Конечно, изредка встречаются профессионалы, которые помогают бороться с симптоматикой, однако в большинстве случаев родители остаются один на один со своими проблемами и с этим грузом отправляются в «свободное плавание», время от времени натыкаясь на «ты просто не смогла его полюбить», «да нормальный ребенок, ты зря придираешься», «это ж гены, а ты что хотела?», «с ребенком все в порядке, а вот тебе не мешало бы подлечиться», «другие дети делают тоже самое, не накручивай», ну и в качестве вишенки «это психиатрия, место таким детям в закрытом учреждении». Окружающие и большинство специалистов не готовы вникать, верить, принимать, поддерживать да, если быть откровенными, даже слышать.
Все усугубляется тем, что отечественная и в большинстве своем зарубежная теория детской психологии построена на преодолении детских неврозов и предлагает для решения проблем два ведущих метода: игровой и разговорный. Однако именно эти методы очень часто оказываются противопоказаны для детей с нарушениями привязанности, так как дают обратный эффект. «Мы делаем акцент на том, что дети должны сами принимать решения, проявлять социальную инициативу и взаимодействовать в течение дня в изменяющихся группах. Это подходит для большинства детей, имеющих поддержку взрослых, однако, это слишком сложно для тех детей, которые лишены доверительных отношений с домашними», - подчеркивает Н.П. Рюгаард.
Получается, что непонимание окружающих, некомпетентность специалистов и отсутствие необходимой грамотной поддержки семьи с ребенком-ррп во многом зависит от отсутствия информации, и огромным несоответствием жизненного и практического опыта специалистов тем проблемам, с которыми обращаются за помощью родители. Отсюда возникает вопрос, а почему раньше об этом не говорили открыто? Почему в отечественной науке нет четкой методики диагностирования и преодоления нарушений привязанности, основанной на необходимых для этого исследованиях? Почему до сих пор не изучен практический опыт западных специалистов, которые в этом вопросе опередили отечественную науку на несколько десятилетий? Почему, в конце концов, до 80-х годов, в нашей стране не принято было упоминать о расстройствах привязанности, несмотря на то, что за рубежом необходимые исследования проводились, начиная с 60-х годов? Насколько это новое явление, и не является ли расстройство привязанности «болезнью современности»?
Можно с уверенность сказать, что «вирус» расстройства привязанности, существовал всегда. В классической художественной литературе мы без труда найдем описание людей со сходным комплексом симптомов: негритяночка Топси из романа "Хижина дядюшки Тома" Гарриет Бичер-Стоу, Хитклиф в романе "Грозовой перевал" Эмили Бронте , Герцог Глостер в пьесе У. Шекспира «Ричард III» и др. Но если раньше это были, по всей видимости, единичные случаи, то в последнее время «вирус» расстройства привязанности получил довольно широкое распространение. Н.П. Рюгаард подчеркивает: «Нам потребовалось несколько миллионов лет для формирования взаимоотношений мать/ребёнок, и всего 15 лет для их разрушения». Причины такого явления он называет следующие:
1. Начиная со времен Второй мировой войны матери были вынуждены выйти на работу, оставив детей младшего и дошколького возраста на попечение государства (детские сады). «Это не только изменило всю нашу культуру: религиозные взгляды, модель семьи, традиции, привычки питания, количество детей в семьях и уровень дохода семьи, но также разрушило сформировавшиеся к тому времени отношения между матерью и ребёнком, заменив их на совершенно новый вид привязанности. Условия обучения тому, как становиться человеком посредством отношений в период раннего детства, были перевёрнуты с ног на голову».
2. Резкий рост разводов, повлекший за собой распространение нового типа семьи: незащищенной, уставшей матери-одиночки.
3. Психологи, консультанты, семейные журналы частично заняли место исчезнувших из семьи бабушек и дедушек, унесших с собой традиционные знания и опыт.
4. И, наконец, слишком быстрые изменения в обществе (революции, войны, частые реформы, резкая смена социально-экономических отношений и условий жизни) привели к нарушению психологического равновесия личности. При частых переменах в обществе происходит резкое сокращение способности адаптироваться к новым условиям, пропадает ощущение стабильности и уверенность в завтрашнем дне, что плачевно сказывается на последующем поколении. Есть примеры, когда при кардинальном изменении условий жизни целые народы получали расстройство привязанности за короткий срок.
Но если за рубежом ученые еще в 60-х годах начали исследования по выявлению причин возникновения и последствий расстройства привязанности, то в России этот вопрос долгие годы оставался неизученным, а точнее, замалчивался. Если вспомнить интернаты для «партийных детей», школы-десятилетки - для одаренных, детские сады-пятидневки, ясли чуть ли не с 4 дня жизни ребенка и мн. др. - все, что способствовало построению «светлого будущего» родителями и воспитания поколения будущего, лишенного предрассудков прошлой эпохи, то становится понятным, что только за одну мысль о том, что забота государства может нанести существенный вред ребенку, можно было поплатиться в лучшем случае карьерой.
Следует отметить, что в настоящее время в России нет ни одного ребенка с установленным в РФ диагнозом РРП. Есть несколько семей, которые через суд пытаются добиться постановки диагноза своим детям, но тщетно. И это понятно, в формулировке российской классификации болезней, приведена хоть и точная, но весьма жесткая оценка, по которой вина в заболевании РРП полностью ложится на заботящихся взрослых. Следовательно, как только какой-либо врач-психиатр поставит ребенку диагноз РРП, прокуратура будет обязана завести дело на тех, по чьей вине этот ребенок получил нарушение привязанности, а в 90% это нанятые государством сотрудники медицинских учреждений, больниц и домов ребенка. Врач, выставляющий диагноз РРП, понимает, что этим он выступает против целой системы, в которой сам же работает.
А тем временем количество людей с расстройством привязанности умножается с каждым последующим поколением, увеличиваясь с эффектом снежного кома. Так, у депривированных родителей (а в нашей стране выросло уже не первое поколение людей с той или иной степенью депривации) дети уже внутриутробно недополучают нужных гормонов, необходимых для ощущения спокойствия, благополучия, безопасности. Ели к этому добавить недостаточное количество внимания и тепла со стороны матери на ранних, самых важных этапах жизни, или же вообще отсутствие заботы с ее стороны, а также эмоциональная отстраненность родителя, переживающего свои личные, социальные или экономические проблемы, то появляется очень большой риск возникновения расстройства привязанности у ребенка. Из поколения в поколение число детей с РП умножается, и не только среди воспитанников детдомов. Так, одна женщина, получившая в детстве сильную материнскую депривацию в последствии, пытаясь заглушить боль зияющей раны в душе, рожает по 10 и более детей, но не имея возможности дать им то, чего сама была лишена (тепла, любви, заботы, эмоциональной вовлеченности в жизнь ребенка) отдает их на попечение государству или же сама попадает в алкогольную зависимость, и тогда уже гос. органы забирают у нее детей.
В настоящее время по статистике в зарубежных странах различным расстройствам привязанности подвержены от 6 до 15% населения. Что же тогда говорить о России, пережившей в ХХ столетии две революции, две войны, крушение социалистического строя, предание забвению ценностей, традиций и устоев многих и многих поколений? К сожалению, такой статистики нет. А вот что нас ждет в будущем, во многом зависит от того, будем ли мы открыто говорить об этих проблемах, искать пути решения или по-прежнему будем предлагать передать «лишних» детей и детей с ограниченными возможностями на попечение государства, а также призывать держать «неугодных» детей в закрытых учреждениях. Однако всегда следует помнить, что однажды эти дети вырастут, выйдут за пределы казенных стен и будут ходить по одной улице с нами. Мы, взрослые, сами строим будущее своих детей. Каким мы хотим его видеть?