И у тупиков есть свои первооткрыватели.
Владимир Леонидович Туровский.
Прогресс — это лучшее, а не только новое.
Лопе де Вега.
Гений редко торжествует без борьбы, он прокладывает себе путь, преодолевая тысячи препятствий, его подолгу не признают, на него яростно нападают, наконец, половина его современников часто просто отрицает его существование. Ференц Лист.
Скалистая местность, над которой поднимался гул, была подобно полурастаявшему покорёженному грязному льду, а скалы – подтаявшим и потом застывшим от холода незаконченным поделкам из плотного пластилина. Горы вдалеке были искривлены, словно сгоревшие стволы и ветви вырубленных деревьев. Они напоминали согбенных шатающихся от немощи старух, закутанных в бурое с седыми отметинами извести тряпьё, и стоны камня со скрежетом их вершин попеременно от аммиачного пара и сернокислого дождя напоминал кряхтение умирающего или тяжело больного. «Старух», одна из которых при пятой за этот день дрожи земных недр просто с оглушительным скрежетом и треском взяла и переломилась пополам в пояснице, и упала на застывшую неделю назад лавовую речку. Рухнув вниз с оглушительным грохотом, скальный массив
бездумно погребал под собой целое маленькое ущелье с покрытой органически-минеральной сероватой коркой водой, не успевшей испариться после накала грунта из-за прохождения рядом с этим местом большого лавового потока.
Выжженные красновато-бурые скалы, недавно трясшиеся, как лихорадочный больной в приступах Жёлтого Джека, быстро нагрелись под огромным и призрачным на вид грязно-лимонным диском Солнца в зеленовато-буром небе больше обычного. Вода в покрытых кольцом осадка и плёнками минеральной корки больших лужицах заходила ходуном без всплеска, словно присоединяясь к этому танцу стихии. Хрустела и ломалась мешавшая волнам играть под кислотным, еле идущим дождём, плёнка из органического осадка и извести, обнажая бурую, словно сама каменистая земля под ней, воду. Свет зеленоватобурого неба с бурыми разводами кажущихся комьями размазанной грязи облаков совсем не отражался в её мутной и обманчиво ничтожной глубине. От жара земли вода стала дрожать, а бурая примесь - буквально вариться и оседать на тёмное, как от мазута, дно. Шквалистый ветер горячими волнами жадно, со злостью испарял несчастную лужицу с невероятной скоростью, оставляя от неё лишь подобие лопнувшего плотного пузыря с примесями, который вскоре усох и оставил после себя лишь колечко из минералов.
Как сделал это с тысячью её товарок, разделивших эту же участь.
Но остальные лужицы по соседству тоже встретили свой суровый рок: скалы раскалились настолько, что они просто выкипели, оставляя после себя следы от лопнувших пузырей грязного пара, а после поток пепла с кислотными парами оставили даже от этих отметин одни жалкие и смутные воспоминания, если бы кто-то смог припомнить это.
Но их, как раз-таки, и не осталось.
Как не осталось их на равнине, до которой можно было бы дойти любому путешественнику в дыхательном аппарате и полностью одетому в герметичный костюм химической защиты против агрессивной кислотной и щелочной среды через островерхий и ненадёжный из-за землетрясений горный перевал. Там удары и вселяющий ужас свист падающих небесных убийц, метеоритов, не оставив в буквальном смысле камня на камне.
В этой, как и во многих таких лужицах нарождалась жизнь, формируясь из органического первичного бульона, в немалом содержании присутствовавшего во всех водах молодой ещё, трясущейся в родовых судорогах Земли. Едва появившись, она не успевала ничего сделать, чтобы спастись от стихии и вообще как-то повлиять на происходящее с ней. Что сделает ранняя бактерия, не научившаяся ещё даже впадать в спячку или образовывать спасительные споры в неблагоприятные времена, когда потоком земного огня или падением небесной пламенной глыбы, что быстрее пули в десятки раз и при ударе сокрушает даже ещё молодые скалы, заставляя их обращаться в пепел и газ, испаряет её дом, а дойти до другого обиталища по пропитанной цианидами и смесью кислот, ядовитых солей невозможно?
Время, когда решалось, будет жизнь вообще, или нет. Ибо она была вторичным явлением, которое не могло возникнуть в менее бурное время, когда агрессивная химия, необходимая для её появления, была уже связана в породе под поверхностью воды и земли. но то, что дало жизни силы возникнуть, стало равнодушным тираном и губителем, как губило и предшественников жизни, испаряя органические растворы. Как трёхлетний ребёнок стирает случайно проведённую кисточкой линию на бумаге, закрашивая только-только придуманный образ так же легко пришедшим к нему в следующий миг. Первая
жизнь была пока беспомощной во всём, повлиять на состав земных вод и воздуха никак не могла, и её саму могло стереть всю, как варенье с доброй клеёнки, любой природный каприз. И часто стирал, оставляя мир на какое-то время совсем безжизненным. Много раз.
Так случилось и в ином месте, около моря, в большой лужице, больше похожей на маленький пруд. Бурая вода, породившая жизнь куда более бойкую, чем бывшая в лужицах, не пережила удара целого дождя метеоритов, который испарил её наравне со скалами рядом. От них всех остался лишь неровный кратер. полный морской, ещё кислой от сернистых газов воды и поодаль - причудливо оплавленные, в форме адских кружев цвета засохшей крови, скалы, которые на следующий день были растворены шквалом кислотного дождя,
Это не было естественным отбором, но отбором доестественным. хаотическим или стихийным. Жизнь или смерть, решала не приспособленность и какие-то свойства организма, а слепой хаос буйного земного огня, не лучшие и не самые мудрые выжили, а лишь те, кого миновал рок. И повлиять на это никакими ухищрениями, не могли они никак, ибо не имели разума и даже рефлексов с инстинктами, лишь изредка - чисто реакцию вытягиваться, реже ползти, туда или обратно на разный градиент состава воды и температуру окружающей среды. И пассивно поглощать её, без интервалов по времени. Бактерии нынешнего мира были бы для них непостижимо сложными, если бы они могли оценить это. По сути, первые живые организмы - просто окружённые примитивной мембраной и часто даже не способные делиться надвое при достижении определённого размера и следующего за ним самораспаде эфемерные пузырьки с питательным раствором и белками с нуклеотидами, ещё не ставшими ДНК и РНК, а потому изменяться эволюционно и породить классический естественный отбор никак не могли. Строго говоря, большинство этих пзырьков не были живыми, а лишь химическими структурами без самостоятельной деятельности и реакции на окружающее, на уровне мыльного пузыря. Ещё не было океанов, которые могли спасти их, лишь небольшие по размерам уменьшающиеся в числе щелочные и более частые, обширные кислотные моря, а дождь и воздух несли лишь смерть, и открытая вода сколько-нибудь большого объёма была из-за чистейшей отравы врагом всего живого этого дня.
Лишь одна лужица из миллиарда миллионов, миновав этой участи по исключительному совпадению факторов, не стала жертвой стихии, спасла себя и своё новый для этого мира хрупкий груз.
Но всегда был риск даже не огню жизни, а жалкому подобию искры, угаснуть навсегда. И не оставить никаких следов. Как и случалось много раз.
Сколько ещё на свете подобных Земле миров, где жизнь не смогла утвердиться, а разделила участь ушедших времён!