Постнеклассическая онтология монография

В соавторстве с Е.А. Пилипенко
Оглавление
Введение
Глава 1. Нелинейность: постнеклассические представления о развитии
Глава 2. Нелинейная диалектика
Глава 3. Детерминированный хаос, постнеклассический детерминизм
и принципиально неопределенное будущее
Глава 4. Виртуальность: постнеклассические представления о возможных формах существования
Глава 5. Фрактальность: постнеклассические пространственные и
 временные отношения
Глава 6. Постнеклассическая онтология пространства
Глава 7. Полионтичность времени
Глава 8. Постнеклассические представления о социуме
Заключение



Введение

Отказ от построения универсальных онтологий, манифестированный западной философией в двадцатом веке, привел к отсутствию неклассиче¬ских онтологических систем. В самом деле, если даже единичное челове¬ческое бытие настолько сложно, что не поддается рациональному описа¬нию, а научное познание в принципе относительно, то вправе ли сущест¬вовать претензия на осмысление мира как целого?
Между тем, онтология, невзирая на запреты, продолжает существо¬вать, но в своем классическом варианте, и в ней, во многом благодаря про¬возглашенному запрету, до сих пор доминируют классические взгляды на пространство, время, законы развития, причинно-следственные отноше¬ния, возможность предсказания будущего, которые с точки зрения  совре¬менного естествознания давно уже являются чрезмерным упрощением действительности, а иногда – и заблуждением. Чтобы справиться с этим, необходимо интегрировать в онтологию значимые естественнонаучные ре¬зультаты, позволяющие наделить новыми смыслами фундаментальные  онтологические категории и обнаружить новые отношения между ними.
Двадцатый век в естествознании обозначен и как эпоха великих не-классических научных парадигм: теории относительности, квантовой ме-ханики, теории систем и нелинейной динамики, внесших принципиаль-ные изменения в представления о мире. Универсальность и целостность этих наук, построение ими строго формализованных систем взглядов на значимые сферы природного и социального бытия привели к весьма попу¬лярной точке зрения: наука сама способна дать свое, нефилософское, обоснование единства мира, сформулировать принципы существования самых разных природных и социальных феноменов. Во многом благодаря усилиям великих физиков, в первую очередь, М. Планка, был конституи¬рован концепт «научная картина мира», который, как казалось, успешно заменит онтологию в ее классическом понимании. Последнее обстоятель¬ство легло в основание того, что онтологическая тематика в естествозна¬нии долгое время концентрировалась вокруг построения т.н. «единой кар¬тины мира», и обозначило падение интереса к философской онтологии. В самом деле, всякая онтология есть предельная универсализация знания, максимальное упорядочивание известного на основе некоторых принци-пов, но если существуют универсальные науки, претендующие на по-строение самых общих картин действительности и успешно справляю-щиеся с описанием почти всех уровней реально существующего, то необ¬ходимость в философской универсализации исчезает.
Однако построение единой естественнонаучной картины мира, при¬званное заменить философскую онтологию, столкнулось с целым рядом трудностей, прежде всего, – с проблемой единства научного знания. Хо¬рошо известно, что еще в первой половине двадцатого столетия  была обо¬значена несогласованность теории относительности и квантовой механики в описании микро- и мегауровней организации материи, а позже появились серьезные препятствия в создании единой «теории всего», унифицирую¬щей известные типы физических взаимодействий. Появились и концепты «частных, или специальных» картин мира: биологической, химической и пр.  Как результат, значение научной картины как интегратора научного знания, было поставлено под сомнение.
Философия же продолжала нуждаться в конституировании «фило-софской картины мира», по традиции называемой онтологией, но ответила на попытки создания «научных картин мира»  только гуссерлианским про¬ектом создания «региональных онтологий», так и не реализовавшимся в полной мере, и работами Хайдеггера, по сути, обозначившими фундамен¬тальные мировые сущности (такие, как время) как «человекомерные», эк¬зистенциальные феномены, бессмысленные без переживающего их субъ¬екта. 
Ситуация с построением единой научной картины мира еще более усложнилась в конце двадцатого столетия. Множественные, а иногда и взаимоисключающие результаты теоретической физики в описании проис¬хождения и свойств материи, пространства и времени; создание нелиней¬ной динамики и неравновесной термодинамики, изменивших представле¬ния о возможных механизмах происхождения и  характере развития жи¬вого и неживого; растущая дифференциация наук и трудно устранимые различия в сложнейших научных формализмах; предельная математизация физического знания, приведшая к появлению понятий, не имеющих реаль¬ных аналогов, определили значительные трудности на пути построения единых представлений о мире. Все это усилило разрыв естественных наук с философией, привело к определенной изоляции последней, отсрочило философское осмысление результатов современного естествознания. В философии это вылилось в гносеологический пессимизм, в онтологиче¬ский релятивизм, в плюрализм и, как следствие, – в отказ от проектов по¬строения универсальной философской онтологии как основы единства фи-лософского знания о мире.
Итак, успехи естественных наук за последний век  дали такую пищу для философского ума, что философия  не может не осмыслять это новое знание.  Настало время  создания единой, по возможности, полной онтоло¬гии, фундируемой современными естественнонаучными результатами. Мы будем называть такую онтологию постнеклассической, или нелинейной.
«Примирить» многообразие современных научных взглядов на мир практически невозможно в рамках классической философии, для которой однозначность суждений представляется принципиальной и в которой вся¬кое альтернативное для той или иной концепции мнение, как правило, объ¬является неверным. Однозначность классического познания заставляет за¬даться поиском более сложной и одновременно более «мягкой» системы философских взглядов. Мы полагаем, что построение «современной» он¬тологии возможно только в русле постнеклассической рациональности.
Сравнительная новизна термина «постнеклассический» предполагает необходимость следующих пояснений. В своей работе «Теоретическое знание» В.С. Степин выделяет следующие характеристики постнекласси¬ческой науки: междисциплинарность; сложную динамику и открытость ис¬следуемых систем; существование множественных возможностей развития объектов и способов их познания; включенность исследователя в среду по¬знания; исследование «человекоразмерных» объектов . Очевидно, что все эти характеристики релевантны современному естественнонаучному по¬знанию.
Обозначенные В.С. Степиным характеристики постнеклассической науки сформулированы в онтологии и теории познания в виде системы принципов: принципа поливариантности, принципа адихотомичности, принципа всеобщности обратных связей, принципа праксичности (вклю-ченности исследователя в среду) , основанной на множественности воз-мож¬ных представлений; снимающей классические категориальные ди-хотомии; принимающей возможные поливариантность, нелинейность, кри¬зисность и хаотичность как закономерные свойства развития; предпола¬гающей включенность исследователя в процесс познания. Представления о постнеклассической науке сегодня транслированы и в современную фило¬софию (в онтологию и теорию познания, в философию науки, в социаль¬ную философию) , так что уже можно говорить о становлении постнекласси¬ческой философии и постнеклассической рациональности в целом .
Во избежание неоднозначности, следует отдельно остановиться и на том, что понимается нами под термином «онтология». Следуя В. Соловь¬еву, мы понимаем под онтологией учение о сущем, о бытии как таковом, область философии, изучающая фундаментальные принципы бытия, его структуру, его наиболее общие сущности и категории . Включенность в предмет онтологического анализа наиболее общих бытийных сущностей подразумевает и возможность построения «конкретных» онтологий, на¬пример, онтологии пространства или онтологии времени. Онтология, та¬ким образом, представляет собой попытку наиболее общего описания, су¬ществующего – бытия как такового или отдельной его значимой части. Та¬ким образом, онтология – это наиболее общее из возможных описаний мира, созданное на основе некоторых принципов.
Разумеется, следование постнеклассической рациональности не ис-ключает использования системы классических онтологических категорий, которые, на наш взгляд, одни только и могут описать мир во всей его сложности и целостности. Собственно, именно категориальные отношения  и отличают всякую онтологию; нелинейная же онтология, по определению, должна характеризоваться сложными, нелинейными, обратными и не од¬нозначными  связями всех основных категорий. Преемственность же науч¬ного знания предполагает, что создание новой парадигмы не исключает прежних универсальных понятий. Вот почему нелинейная онтология должна включать в себя классические онтологические представления о мире в качестве предельного случая.
Постнеклассическая рациональность предполагает незавершенность, открытость конституируемой онтологии, гибкость, адихотомичность всех категориальных отношений, возможность собственного изменения и включения в нее все новых и новых фактов, феноменов, естественнонауч¬ных результатов. Сказанное означает, что постнеклассическую, онтологию возможно конституировать только в самых общих чертах, только  обозна¬чая  ее принципами и очерчивая  возможные горизонты ее представлений.
На самом деле, для создания нелинейной, или постнеклассической, онтологии мы принимаем всего один принцип. «Мир изменчив, сложен и множественен, но един в своей изменчивости, сложности и множественно¬сти». Осмысление того, чем именно определяется эта беспредельная слож¬ность мира, приводит к необходимости выделить самые значимые фено¬мены, открытые современной наукой, те феномены, которые в конце два¬дцатого столетья изменили представления о сложности существования и привели к созданию постнеклассической общенаучной парадигмы. Мы по¬лагаем, что именно такими феноменами являются нелинейность, детерми¬нированная хаотичность, виртуальность и фрактальность. Отметим, что все эти феномены не просто существуют как специфический, экзотический случай, а являются универсальными для систем разной природы и раз-личных пространственных и временных масштабов; что их существование и  универсальность не просто декларируются, но доказаны современным естествознанием, а свойства хорошо исследованы; что именно универсаль¬ность этих феноменов с необходимостью требует их философского осмыс¬ления и интеграции в философскую онтологию.
Построение любой онтологии с необходимостью предполагает и  по¬становку основных онтологических вопросов, вопросов существования: как существующее может возникать? в каких формах может существовать? каким пространственным и временным отношениям оно подчиняется? как развивается? какие метаморфозы может претерпевать? как исчезает? – а универсальность выстраиваемой онтологии требует, чтобы эти вопросы были отнесены ко всем известным объектам мира, равно как и к миру в це¬лом. Мы полагаем, что, несмотря на относительность научного знания, на постоянный его прирост и незавершенность, дать ответы на все эти во¬просы в принципе возможно.
В главах этой книги мы последовательно покажем, как открытия со¬временного естествознания  изменяют представления о характере процес¬сов развития и его законах, о возможных формах существования различ¬ных объектов мира, о пространстве, о времени – и как результат, консти¬туируем постнеклассическую онтологию. Мы покажем, что нелинейность и хаотичность меняют представления о возможных взаимодействиях и возможном характере развития объектов мира; виртуальность приводит к пониманию полионтичности мира; фрактальность дает новое осмысление пространственных и временных отношений, заменяет классические иерар¬хические схемы сетевыми. Ниже мы подробно остановимся на каждом из этих положений. И тогда сформулированный выше онтологический прин¬цип  зазвучит следующим образом: «Мир сложен и множественен: нели¬неен, хаотичен, фрактален, полионтичен – но един в своей сложности и множественности».
Эта книга обобщает некоторые материалы целого ряда ранее опуб¬ликованных книг и статей авторов: «Детерминированный хаос: феномено¬логическо-онтологический анализ» (2002), «Тотальность виртуального» (2005), «Онтология научной неопределенности» (2007), «Виртосфера» (2010), «Пространство: новейшая онтология» (2013), «Нелинейное разви¬тие социума» (2013), «Нелинейная диалектика» (2014), «Постнеклассиче¬ская онтология»(2015), «Онтология времени» (2014), «Время: сложная он¬тология» (2016), «Полионтичность времени» (2016)», «Время и хаос»(2016) – ссылки на них приводятся в тексте.  Мы хотим выразить признательность Лазерсону А.Г., Кочелаевской К.В. и Анисимову Н.С., в соавторстве с которыми получена часть представленных результатов.
 




Глава 1.

Нелинейность: постнеклассические представления о развитии

Феноменом, определяющим постнеклассический стиль научного мышления, а значит – и особенности конституируемой онтологии, явля-ется нелинейность. Известно, что классическая парадигма сосредоточила свои усилия на исследовании только и именно линейных систем, предпо-читая  не замечать нелинейности или избегать ее. Это связано со сложно-стью всякого нелинейного, с трудностями его исследования, а обозначено созданием преимущественно линейных классических моделей, линеариза¬ций классических уравнений, анализом только выделенных, простейших  состояний и процессов. Однако естествознание двадцатого века в рамках теории систем, нелинейной динамики, синергетики, теории бифуркаций убедительно доказало, что нелинейность является не просто типичным, а преобладающим свойством большинства природных и социальных систем, а линейные модели существенно упрощают действительность. Нелиней¬ность радикально меняет и представления о развитии, и именно особенно¬сти развития, прежде всего, имеют в виду, когда говорят о нелинейном.
Основным онтологическим отличием нелинейности от линейности является существование в нелинейных системах множества возможных состояний, лишь одно из которых реализуется, так называемая мультистабильность . Наличие множества состояний в нелинейных системах обуславливает и переходы от одного состояния к другому (бифуркации, кризисы, катастрофы), и поливариантность динамики, и появление хаотических состояний и процессов. В самом деле, сегодня хорошо известно, что нелинейные системы обладают набором собственных состояний, каждое из которых может реализовываться в определенной области параметров, причем каждое из них может сложно развиваться, претерпевать метаморфозы и катастрофы (бифуркации), внезапно исчезать – развитие становится неоднозначным, допускает множество вариантов. Постоянно возникающие в нелинейных системах неустойчивости определяют новые возможности развития. Именно с этим обстоятельством связана сложность, а иногда и невозможность прогноза будущего поведения нелинейных систем.
Постнеклассическая наука выяснила, что нелинейность – универ-сальное свойство огромного числа природных и социальных объектов, что нелинейные системы – это общий, а не частный случай. Именно так разви¬ваются Вселенная, физические и биологические системы, государства, со¬циальные институты, человек. В практическом смысле это вызвало по¬требность в создании особой методологии прогноза  будущего нелинейных систем и снова обозначило проблему детерминизма и предсказуемости различных явлений. В теоретическом привело к необходимости осмысле¬ния онтологических особенностей нелинейного существования и  постне¬классической интерпретации некоторых классических философских кате¬горий. И, в первую очередь, – категории «развитие».
Со времен Гегеля идеи развития доминируют в онтологии и в естест¬венных науках, и практически все существующее, от Вселенной до мель¬чайшей ее частицы, предполагается  развивающимся по определенным за¬конам, устанавливаемым классической диалектикой. Идеи диалектики обусловили и создание великих социальных и естественнонаучных теорий,  включая марксизм и теорию эволюции. Классические представления о возможном характере развития ограничиваются покоем (изображаемом точкой), наращиванием количества (изображаемом прямой), циклическим развитием (изображаемом замкнутой кривой), эволюционным, или квази-циклическим, развитием (изображаемом во времени спиралью), и не вклю¬чают в себя более сложных вариантов.
Однако сегодня хорошо известно, что развитие в общем случае явля¬ется нелинейным, а множество объектов мира самых разных пространст¬венных и временных масштабов развиваются по более сложным законам, чем это предполагалось в классике. Постнеклассическое осмысление не¬линейного развития включают в себя и существование различных, качест¬венно, а иногда и очень резко различающихся его этапов (аттракторов); и типичность бифуркаций, кризисов, катастроф; и закономерность самоорга¬низации и детерминированного хаоса. Траекториями нелинейного разви¬тия в общем случае являются сложные кривые или фрактальные множе¬ства, не имеющие классических геометрических аналогов. Подобная слож-ность траекторий не позволяет определить этапы нелинейного разви¬тия как прогрессивные или регрессивные. А поливариантность, критич¬ность и хаотичность нелинейного развития в своей совокупности обуслав-ливают его принципиальную индетерминированность. Остановимся на этих свойствах нелинейного развития подробнее.
Поливариантность развития. Нелинейное развитие предполагает многообразие, поливариантность, динамики любой сложной системы, вытекающую из  мультистабильности  возможных состояний последней и множественности возможных  метаморфоз (бифуркаций). Отсутствие единого направления – основная черта нелинейного развития. Вводя представление о главном, основном направлении развития, традиционные эволюционные теории развития объявляет все процессы, не укладывающиеся в этот общий «курс», тупиковыми, неудачными, ошибочными. Нелинейная теория развитии, полагая поливариантность развития в качестве основного принципа, объявляет все направления значимыми и «правильными», поскольку их существование естественно и определяется сложнейшими законами собственной динамики рассматриваемых систем. Поливариантность развития закономерна и неизбежна в сложных нелинейных системах, а развитие представляется  не единой «дорогой», а сложной сетью пересе-кающихся, «петляющих» путей. Заметим, что, несмотря на сказанное, возможно представление о благоприятном, оптимальном пути развития какой-либо системы (как пра¬вило, неприродной), которое вырабатывается интерсубъективным соглашением специалистов и экспертов в определенной области исследования и к которому можно стремиться, создавая подходящие для этого условия.
Отсутствие представлений о прогрессе и регрессе. Нелинейная теория развития изменяет и сложившиеся представления о прогрессе и регрессе. Прогресс как поступательное развитие по восходящей линии и регресс как возврат к старым, «отжившим» состояниям теряют смысл при нелинейном рассмотрении. В самом деле, мультистабильность нелинейных систем и их критичность означает возможность смены, чередования «простых» и «сложных» состояний. В результате этого изменение форм движений идет не от простого к сложному (прогресс) и не от сложного к простому (регресс), а являет собой последовательность простых и сложных форм, возвраты к прежним состояниям, что и наблюдается в действительности. Нелинейное движение в принципе отвергает представление о прямой, восходящей, линии развития, нелинейное всегда «криволинейно», прямая линия слишком проста, чтобы описывать сложные процессы, она лишь частный, простейший случай кривой. Поэтому в нелинейном представлении о развитии нет понятий «прогрессивного» и «регрессивного», «восходящего» и «нисходящего», все формы, состояния и пути равноправны и одинаково значимы для процессов развития, Никакое состояние нелинейной системы не может называться «прогрессивным» или «регрессивным» по отношению к предшествующему, такие оценки при нелинейном рассмот-рении невозможны. Если состояния в нелинейных системах и сравниваются, то только по более конкретным критериям Хорошим примером сказанному является жизнь отдельного человека, в которой все этапы: детство, юность, зрелость, старость, этапы здоровья и болезни – являются в равной степени ценными и значимыми для развития личности, и для которой нельзя утверждать, что старость, например, прогрессивна или регрессивна по отношению к детству.
Закономерность критических и кризисных состояний. Традиционные представления о развитии предполагают «гладкость» последнего, постепенное изменение, накапливание тех или иных свойств. Однако в нелинейных системах при изменении параметров и условий постоянно возникают бифуркации – качественные изменения состояния системы, полностью определяемые законом ее развития. При этом одни состояния сменяют иногда другие так часто и столь разнообразно, что максимально точный классический аналог термина «бифуркация» – «революция» – не справляется с описанием подобных процессов. Возможные бифуркации нелинейных систем строго описываются такими науками, как теория бифуркаций и теория катастроф, и интерпретируются постнеклассической онтологией. Одним из типов бифуркаций являются и кризисы, что позволяет считать последние неизбежными и закономерными этапами развития нелинейных систем.  Итак, критичность, кризисность – атрибут нелинейного развития.
Закономерность хаотического развития. Нелинейное развитие означает возможность возникновения как упорядоченных, так и хаотических состояний и типов динамики, более того, предполагает хаотические режимы развития типичными и закономерными. Сейчас хорошо известно, что возникновение детерминированного хаоса в первоначально упорядоченных системах – закономерность любого нелинейного развития. Напротив, эволюционные теории развития  предполагают закономерным только упорядоченное развитие, отводя хаосу место лишь побочного, редкого и  нежелательного явления. Однако в настоящее время не вызывает сомнения тот факт, что природный и социальный мир изобилует детерминированными хаотическими процессами (на этом мы подробнее остановимся ниже). При этом хаотические типы динамики нелинейных систем являются не переходными, пограничными состояниями, а полноценными, долгожи-вущими, зачастую определяющими развитие системы в течение значи-тельного времени и преобладающими по сравнению с упорядоченными. Равным образом, нелинейное развитие подразумевает типичность превращений хаотических процессов развития в упорядоченные, и наоборот.
 Возможность выявления «механизмов» развития и управления его ходом. Нелинейное рассмотрение процессов развития фундируется  строгими науками, поэтому в ряде случаев при описании процессов разви¬тия возможно создание математических моделей изучаемых систем. Ис¬следование этих моделей методами теории бифуркаций  позволяет выявить «скрытые механизмы» развития, «заглянуть за кулисы» нелинейных про¬цессов и в некоторых случаях использовать полученные знания для дос¬тижения одного из множества возможных путей. В нелинейных системах возможность изменения направления развития связана с выбором началь¬ных условий и параметров, что в ряде случаев вполне достижимо. Долж¬ным образом, меняя начальные условия (начальное состояние системы), можно повернуть развитие в нужном направлении.  Сразу подчеркнем, что, изменяя начальные условия, мы только выбираем одно из возможных на¬правлений, предусмотренных законом развития системы, но никоим обра¬зом не создаем его. Эволюционное же рассмотрение предполагает направ¬ление развития раз и навсегда определенным и неизменным.
Выводы: нелинейная теория развития существенно отличается от классических, как правило, линейных представлений. Нелинейному разви¬тию принципиально свойственны поливариантность, кризисность, хаотич¬ность и неопределенность. Процессам нелинейного развития не реле¬вантны представления о прогрессе и регрессе. Подобный взгляд на разви¬тие не только лежит в основе постнеклассической нелинейно-синергети¬ческой общенаучной парадигмы и нелинейного мировоззрения, но и чрез¬вычайно важен  в прогнозах поведения множества реальных сложных сис¬тем.
 




Глава 2.

Нелинейная диалектика

Можно показать, что законы классической (гегелевской) диалектики не описывают всю сложность и разнообразие процессов нелинейного раз¬вития. Постнеклассическая интерпретация законов диалектики, или нели¬нейная диалектика , своим онтологическим основанием имеет существен¬ные свойства нелинейного развития, а категориально фундируется адихотомичностью противоположных в классике онтологических категорий «количество-качество», «возможное-действительное», «случайность-необходимость», «причина-следствие», «порядок-хаос», «прерывность-непрерывность». Адихотомия парных онтологических категорий обусловлена возможной обратимостью нелинейных процессов; вырождением и накапливанием качеств в нелинейных системах; существованием в них детерминированного (упорядоченного) хаоса и самоорганизации (случайно возникающего порядка); фрактальными (прерывно-непрерывными) траекториями нелинейного развития; многократными превращениями в процессах нелинейного развития возможного в действительное.
Поскольку постнеклассические науки (синергетика, нелинейная ди-намика, теория организованной критичности) обнаружили универсальные «сценарии» нелинейного развития, существенно отличающиеся от ли¬нейных, онтологический поиск самых общих законов нелинейного разви¬тия, аналогичных законам диалектики,  кажется вполне обоснованным. А тот факт, что нелинейное развитие оказывается гораздо более сложным, чем линейное, «включает» в себя последнее как частный случай, застав¬ляет предполагать, что законы нелинейного развития будут обобщать за¬коны диалектики или интерпретировать ее согласно современным пред¬ставлениям. Это представляется вполне последовательным в отношении самой диалектики: рассматривая все существующее лишь как постоянно развивающееся, диалектика подразумевает и возможность собственного развития, это вытекает из ее собственных принципов. Мы полагаем, что  новая интерпретация  законов диалектики необходима и возможна именно в рамках постнеклассической научной парадигмы, и в этой главе дадим ее.
Постнеклассическая интерпретация закона перехода количест¬венных изменений в качественные фундируется рядом особенностей не¬линейных систем.
1. Непредсказуемость результирующего состояния, связанная с принципиальной мультистабильностью нелинейных систем.
На первый взгляд, нелинейное развитие служит  прекрасным приме¬ром действия этого закона в его классическом варианте, и ярким выраже¬нием этого закона  кажутся бифуркации – качественные изменения состоя¬ния системы, происходящие при изменении некоторых количественных параметров, характеризующих ее состояние. В самом деле, плавно меняя параметры системы, можно добиться резкого, скачкообразного изменения ее состояния. Однако мультистабильность нелинейных систем и вытекаю¬щая из нее множественность возможных  переходов из одного состояния в другое  принципиально меняют ситуацию: в момент бифуркации сущест¬вует не одна, а несколько возможностей изменить направление развитие, так что переход в результирующее состояние зачастую становится не¬предсказуемым. Реализация же одной из возможностей зависит от целого ряда количественных факторов,  вот почему в нелинейных системах изме-нение количественных характеристик часто приводит к непредсказуемому изменению качества.  Именно нелинейность может  приводить к тому, что одни и те же количественные изменения, выражаемые одним и тем же из¬менением параметров системы, могут приводить к появлению разных ка¬честв. Ситуации, когда одни и те же  количественные изменения приводят к появлению разных качеств, являются типичными для нелинейных сис¬тем.
2. «Накаливание качеств». В  процессах нелинейного развития  по¬явление качественно нового состояния может разделяться на этапы, под¬чиняющиеся строгим количественным изменениям, причем этих этапов может быть множество. Так происходит, например,  когда реализуется оп¬ределенная, типичная для нелинейных систем, последовательность бифур¬каций. В этом случае нелинейная система при изменении параметров будет  демонстрировать цепочку качественных изменений, результатом которых будет установление качественно нового состояния. При этом количественные изменения могут быть совсем небольшими, а каждое новое качественное состояние в последовательности может отличаться от предыдущего  сильно или незначительно, но это всегда качественные отличия, а результирующее качество всегда существенно отличается от исходного. Именно так происходит, например, в знаменитой последовательности бифуркаций удвоения Фейгенбаума, когда многократно удваивается период начального колебания в системе, а в результате из последовательности периодических режимов возникает странный аттрактор.
Сказанное означает, что  качественные изменения могут являться результатом целой последовательности качественных же изменений, происходящих  по определенному закону. И если в классическом варианте «накапливаться» может только количество, то нелинейное развитие нередко связано именно с накапливанием качеств. Подобным же образом качества могут последовательно исчезать. Примером подобной ситуации постепенного «накапливания» качеств может служить происшедшее за короткое время превращение Советского Союза в Российскую Федерацию в результате последовательного накапливания новых качеств: введения гласности, свободы предпринимательства, приватизации, суверенитета Прибалтики, Не менее характерны подобные процессы для становления личности.
3. «Скачок количества». В нелинейных системах часто возникают «жесткие бифуркации», обуславливающие сильное отличие результирующего состояния от исходного, причем не только качественное, но и количественное. Такие ситуации соответствуют резким поворотам развития, а скачком при этом меняются не только качественные, но количественные характеристики.
4. Слияние качеств или обмен ими. В процессах нелинейного развития нередки и ситуации, когда в результате бифуркации происходит объединение, слияние различных состояний. Развитие при этом может приобретать совершенно новое направление, принципиально иной вид. Новое качество в этом случае появляется не в результате  количественного изменения собственных характеристик нелинейной системы, а приобретается в результате взаимодействия с другой системой. Примерами подобного «приобретения»  могут служить любые альянсы: браки или объединения в политические или экономические союзы. В процессах образования альянсов нередки и ситуации обмена качествами. В социальных союзах это может быть обмен психологическими особенностями, привычками, профессиями, в объединениях физических систем – обмен физическими ха-рактеристиками, который нередко происходит в микромире.
5. Вырождение качеств. Еще одну возможность развития нелинейных систем определяет существование в них так называемых «вырожденных» состояний. В этом случае в системе сосуществуют два или более состояния, мало различающиеся, но обладающие какой-то особенностью, «состояния-близнецы». Сказанное означает, что одни и те же количественные характеристики и даже одинаковые множества количественных характеристик могут соответствовать разным качествам. Подобная ситуация тоже не описывается классическим вариантом закона перехода количества в качество, но часто встречается в природе, особенно, в квантовых системах.
Вышесказанное позволяет дать следующую постнеклассическую (нелинейную) интерпретацию закона перехода количественных изменений в качественные: «Количественные и качественные изменения находятся в сложной взаимозависимости: накапливаться (плавно меняться) могут не только количества, но и качества; скачком меняться могут не только качества, но и количества; одни и те же количественные изменения могут приводить к появлению разных качеств; качества могут изменяться в результате слияния разных качеств или обмена ими; и количественные, и качественные изменения могут быть не-предсказуемыми».
В такой интерпретации закон перехода количественных изменений в качественные предусматривает и многообразие возможных путей и механизмов развития, и его критичность, и множественность возможных состояний, и существование хаотических этапов. Его следовало бы назвать «законом нелинейной взаимозависимости  количества и качества», а сформулировать можно было бы так: «В процессах развития качественные и количественные изменения связаны многочисленными и разнообразными нелинейными обратными связями».
Нелинейное развитие, на первый взгляд, служит  прекрасной иллюстрацией и закона единства и борьбы противоположностей. В самом деле: самоорганизующееся и хаотическое, упорядоченное и беспорядочное, количественное и качественное, устойчивое и неустойчивое, симметричное и несимметричное  в процессах нелинейного развития, казалось бы, находятся в неразрывном единстве и в непрерывной борьбе. Однако нелинейность вносит в эту модель существенные коррективы, связанные со снятием дихотомии противоположностей, с адихотомичностью качеств. В нелинейных системах взаимодействие противоположностей может быть столь сильным, что они сливаются, образуя сложные синтетические качества, не имеющие классических категориальных аналогов. Такими синте-тическими качествами являются, например, «детерминированное хаотическое» (упорядоченно-неупорядоченное, определенно-неопределенное, предсказуемо-непредсказумое), «виртуальное» (устойчиво-неустойчивое) , фрактальное (прерывно-непрерывное), «хаотическое симметричное» и т.д. И если в классике «детерминированное хаотическое»  представляется просто невозможным, и ему ничего не сопоставляется в реальности, то в пост-неклассической науке именно такое «непредставимое» определяет типич-ный характер развития огромного множества реальных систем. Нелинейность в принципе связана с существованием сложных, реально существующих феноменов, онтология которых не допускает описания в системе дихотомичных классических категорий. Случайность становится необходимой, необходимость – случайной,  причины и следствия начинают соотноситься не как цепь, а как сеть – и не описываются более классическими понятиями.
Остановимся на важном моменте. Уже в неклассических представ-лениях закон единства и борьбы противоположностей не справляется с описанием некоторых процессов развития, потому что «противоположностей» не две, а больше. Так, Шеллинг, например, положивший «положительное» и «отрицательное» в основу своей натурфилософии, легко бы мог объяснить электромагнитное взаимодействия  борьбой и единством противоположных начал, ведь противоположных электрических зарядов всего два. Однако описать сильное взаимодействие как борьбу противоположностей у него не получилось бы, потому что оно определяется восемью(!) различными типами зарядов с разными наборами характеристик. Впрочем, и «классическое» гравитационное взаимодействие как борьбу противопо-ложностей описать не удастся, ведь если  гравитационный «заряд» и существует, то всего один. Точно также, в процессах нелинейного развития, как правило, принимают участие не два, а множество различных качеств, не борясь, а сложно взаимодействуя друг с другом, иногда поддерживая, резонируя, усиливая друг друга, иногда – уничтожая, а иногда – сложно преобразуя, И качества эти не дихотомичны, хотя бы потому, что их не два.
Невозможность качественного сравнения состояний и этапов развития нелинейных систем, невозможность описать их классическими динамическими категориями  приводит и к представлениям о непротивоположности соответствующих динамических понятий, раньше осмысляемых только как  противоположные, к снятию дихотомии классических категорий динамики,  к их адихотомии.  Но поскольку основные динамические категории имеют онтологические эквиваленты,  то имеет место и адихотомичность   соответствующих  онтологических категорий, которые  в классике мыслились как противоположности. Тут уместно заметить, что в нелинейных системах снимается и дихотомия самих количества и качества:  нелинейные состояния имеют такие сложные наборы собственных характеристики, что определить, какие из них количественные, а какие – качественные, можно только условно. Но раз это так, раз качества и количества становятся неразличимыми, то говорить о существовании закона перехода количественных изменений в качественные просто бессмысленно. Но тогда постнеклассическая интерпретация закона  перехода количественных изменений в качественные, данная выше, может расцениваться всего лишь как «поклон»  в сторону диалектики, и в сторону  все еще доминирующего в науках классического стиля мышления.
Итак, в процессах развития нелинейных систем могут участвовать как классические пары борющихся противоположностей (как частный случай), так и взаимодействующие сложные, синтетические образования из противоположностей, а также непарные сущности (в общем случае). Поэтому закон единства и борьбы противоположностей в постнеклассическом варианте мог бы называться «законом нелинейного взаимодействия множества дихотомий и адихотомий», а звучать так: «Процессы развития реализуются в результате сложного взаимодействия множества противоположных и непротивоположных начал». Простейшими модельными примерами таких ситуаций является «борьба хорошего с лучшим» и «борьба плохого и очень плохого» и становление вкуса человека. Вообще, любое нелинейное изобилует таким множеством непротивоположных, хотя и очень разных состояний, что говорить об их оценке с помощью дихо-томий, равно как и о борьбе постоянно возникающих и исчезающих ка-честв не представляется возможным.
Рассмотрим теперь закон отрицания отрицания. На определенных этапах нелинейного развития закон отрицания отрицания действует в классическом виде. Примером действия этого закона могут служить  некоторые известные в синергетике последовательности бифуркаций. Так, в случае бесконечной цепочки последовательных удвоений Фейгенбаума, уже ставшей хрестоматийной, все происходит по классической схеме: имеется совокупность сменяющих друг друга, отрицающих друг друга состояний,  каждое из которых содержит некоторые черты предыдущего. Снятие особенно очевидно при переходе к странному аттрактору: возникшее хаотическое множество практически состоит из бесконечно большого числа ранее существовавших циклов, но принципиально отличается от них.
Однако более глубокий анализ процессов нелинейного развития позволяет обнаружить ряд феноменов, которые не описываются классическим законом отрицания отрицания.
1. Нарушение преемственности развития. Важнейшим для закона отрицания отрицания является представление о преемственности развития. Однако  в процессах нелинейного развития преемственность развития  постоянно нарушается. Часто результатом бифуркации оказывается состояние, сильно отличающееся от предыдущего или даже не имеющее с ним ничего общего. Состояние нелинейной системы при этом изменяется резко и сильно, а его характеристики полностью отличаются от характеристик исходного состояния, развитие делает резкий поворот. Образно говоря, мы наблюдаем за вполне нормальным, «гегелевским» развитием бутона, но спустя некоторое время видим не цветок, а птицу, например. Разумеется, этот пример лишь модельный и невозможен в случае «телесных» метаморфоз, но если говорить о развитии  ментальных или социальных систем, то подобное наблюдается нередко. Это любые  резкие смены убеждений, взглядов, вкусов, знаний и пр. О повторяемости на определенном этапе развития некоторых свойств предыдущих этапов и преемственности развития в подобных случаях говорить не приходится.
2. Возвраты к прежним состояниям. В общем случае при исследовании нелинейного развития не подтверждается и классическое представление о необратимом характере развития. Во-первых, для нелинейного развития типичными являются возвраты к прежним состояниям.  Например, после установления хаотического состояния система при изменении параметров может поэтапно или скачком возвращаться к прежнему, упорядоченному состоянию, ничем не отличающемуся от исходного. Если и говорить о спирали в развитии в подобных случаях, то только о спирали сильно деформированной, согнутой или завязанной в узел. Но топологически это уже не спираль, и более уместно изображать такие варианты развития в виде клубка или петляющего, запутанного следа, очень сложной траектории. Хорошо иллюстрирует возврат к прежним состояниям пример с развитием России: в свое время капитализм в ней сменился социализмом, а тот – снова капитализмом. Другие примеры – возвраты к прежним профес-сиям, супругам, привычкам, столь частые в человеческой жизни. Возвраты, повороты к   ранее существовавшим состояниям, «обращения», инверсии являются  типичными для нелинейного развития. Нелинейное очень часто «петляет». 
С учетом сказанного, закон отрицания отрицания может получить следующую постнеклассическую интерпретацию: «Преемственность этапов не является необходимым свойством нелинейного развития, а траекторией нелинейного развития в общем случае  является сложная линия или фрактал».
Выводы: законы классической (гегелевской) диалектики не описы-вают всю сложность и разнообразие процессов нелинейного развития, а постнеклассическая (нелинейная) диалектика, представляется настолько же сложнее классической, насколько нелинейное развитие сложнее линейного или спирального. Онтологическим основанием нелинейной (постнеклассической) интерпретация законов диалектики являются существенные свойства нелинейного развития, а категориальным – адихотомичность противоположных в классике естественнонаучных и онтологических категорий. Постнеклассическая интерпретация законов диалектики не только способна отразить все особенности нелинейного развития, но и обновить, даже реанимировать диалектику как таковую, сохраняя за ней статус мощнейшего и универсального метода исследования. По-видимому, в свете постнеклассических представлений наряду с самими законами диалектики нуждается в переосмыслении практически вся система классических категорий онтологии. Заметим, что последовательное и радикальное проведение в жизнь принципов нелинейного мышления на самом деле требует не интерпретаций законов классической диалектики, а «всего-навсего» констатации предельной сложности всякого нелинейного и невозможности его классического описания.
 




Глава 3.

Детерминированный хаос, постнеклассический детерминизм и
 принципиально неопределенное будущее

Становление постнеклассической общенаучной парадигмы напря-мую связано с открытием во второй половине двадцатого века явления детерминированного хаоса . Детерминированный хаос – сверхсложный феномен, меняющий представления о возможном характере движения и развития нелинейных систем различной природы, самых разных пространственных и временных масштабов. Детерминированным хаосом называют неупорядоченные движения «простых» нелинейных систем, описываемых динамическими уравнениями, на которые не действуют никакие случайные внешние силы .
Было выяснено, что во многих нелинейных системах, считавшихся хорошо изученными, при изменении (как правило, увеличении) парамет-ров возникают сложные непредсказуемые движения, характеристики которых практически не отличаются от характеристик случайных движений. При математическом описании выяснилось, что такие движения не описываются никакими известными функциями, зато их можно описать статистически, подобно случайным блужданиям в большом ансамбле частиц. Именно такие непериодические, нерегулярные режимы, наблюдаемые в достаточно простых детерминированных нелинейных системах  при изменении их параметров, и получили название детерминированного, или ди-намического,  хаоса.
Наличие нелинейности, которая представляет собой меру сложности динамики системы, для существования детерминированного хаоса является принципиальным: чем больше нелинейность системы, тем сложнее ее движение, и тем вероятнее хаотические режимы. Детерминированные хаотические режимы сосуществуют с периодическими режимами, «соседствуют» с ними, сменяют их в результате бифуркаций и, в свою очередь, сменяются ими.  Постоянно и повсеместно хаос рождается из порядка, а порядок из хаоса – это общее свойство нелинейных систем с детерминированным хаотическим поведением.
Сейчас уже трудно представить хоть сколько-нибудь известную нелинейную систему, в которой не обнаружены хаотические режимы. Явление динамического хаоса обнаружено в гидродинамических, оптических, электронных, космологических, метеорологических, биофизических, химических, экологических,  экономических, социологических моделях и в огромном множестве реальных системах. Разницу в пространственных и временных масштабах систем с динамическим хаосом трудно себе представить. Хаос наблюдается при движении светил, планет и огромных облаков межзвездного газа, в колебаниях разнообразных маятников, в квантовых системах, в динамике популяций, в колебаниях сердца и нейронов,  он свойственен многим социальным и экономическим процессам. Детерминированный хаос оказался поистине универсальным феноменом, а мир  – гораздо более хаотичным, чем это представлялось совсем недавно. Этот нелинейный, динамический, хаотичный, онтологически множественный мир с бесчисленными обратными связями развивается по сложным зако-нам, а неопределенность атрибутивно включается в процесс его познания .
Неопределенность и раньше была элементом познания, однако в классических системах рассматривалась как нетипичный, экзотический, экстремальный случай, связанный либо с неполнотой  научного описания, либо с особенностями восприятия познающего субъекта. Только после  появления квантовой механики неопределенность была возведена в ранг принципа, но и тогда ее сфера ограничивалась микромиром. Сложность нелинейного развития и закономерность хаотической динамики макросистем, установленные постнеклассическими науками, существенно ослабили детерминистские установки научного познания, включили неопределенность в описание широкого класса реальных макро- и мегаобъектов и поставили перед современной важную проблему – примирить науки с принципиальной непредсказуемостью будущего.
Не вызывает сомнения следующий факт: научное знание было бы невозможным без представлений о детерминизме. Идея определенности будущих состояний различных систем как идеал научного познания непосредственно связана с принципом детерминизма и лежит в основе любого научного поиска. Однако современная наука демонстрирует парадокс: используя все более сложную методологию исследования, включая в свое поле все большее число новых явлений и законов, она одновременно становится все более неопределенной в описании многих значимых феноменов, в точных предсказаниях будущего поведения. Постнеклассическая наука «впускает» в себя неопределенность вместе с нелинейностью развития и детерминированным хаосом, делает ее неотъемлемой частью и предметом познания. Все сказанное приводит к необходимости переосмысления некоторых философских категорий и идей, а также принципа детерминизма, гарантирующего определенность будущего состояния любой системы.
В философии детерминизм традиционно интерпретируется как тео-ретическое обоснование для обобщения ведущих методологических тен-денций науки. Однако соотношение принципа детерминизма со стратеги-ческими установками научной методологии нуждалось и нуждается в по-стоянной корректировке, обусловленной постоянным приростом и обновлением научного знания, в связи с чем детерминистические позиции постоянно пересматривались и пересматриваются по мере формирования новых научных представлений.
На сегодняшний день представление о строгой определенности со-ставляет лишь этап отражения реальности, а наука убедительно доказывает, что реальная связь между различными объектами подчас оказывается столь сложной и противоречивой, что для ее характеристики недостаточно образов и понятий, выработанных концепцией однозначного детерминизма. Тем не менее, строгий детерминизм не является беспочвенной идеализацией: в свое время он выступил в качестве «первого приближения» при построении основополагающих физических представлений, а его влияние положительно сказалось на логической структуре фундаментальных научных теорий.
Развитие неклассической науки привнесло в теорию детерминизма новые мотивы. Так, создание статистической физики и обоснование кван-товой механики привело на рубеже девятнадцатого-двадцатого столетий к обоснованию неклассического детерминизма. Концепция неклассического детерминизма включают идеи об особенностях поведения больших ансамблей и микросистем, о соотношении динамической и статистической закономерностей . В результате в научной методологии возникло представление о закономерной связи, допускающей объективную неопределенность, выбор среди многих возможностей, случайные отклонения в развитии. В больших ансамблях невообразимо возрастает сложность поведения внутри системы – возникает статистический хаос, а вместе с ним и неопределенность. Для систем с большим числом степеней свободы принято определять средние величины, поскольку вычислить точные характеристики каждой частицы, а значит предсказать ее поведение, практически невозможно . Речь однако идет именно о практической невозможности, потому что в принципе решить систему большого числа уравнений и определить координаты любой частицы ансамбля можно. Это значит, что неоп-ределенность статистического хаоса связана с неполнотой его описания. Именно в статистической физике наука впервые сталкиваемся с феноме-ном, который следует назвать эпистемической неопределенностью, ее появление означает, что будущее оказывается неопределенным из-за несовершенства формализма и неполноты описания. Следует отметить, что статистическая физика давно и успешно перенесла свои методы в области других естественных и социальных наук, значение же статистических методов определяется тем, что именно ансамбли наиболее часто встречаются в живой и неживой природе, а многие биологические и общественные процессы описываются статистически.
После открытия детерминированных хаотических процессов пред-ставления детерминизма в очередной раз существенно изменились. Дело в том, что между статистическим и детерминированным (динамическим) хаосом, существуют принципиальные различия. Связанная с существованием детерминированного хаоса неопределенность будущего является следствием сложного, непредсказуемого поведения самой исследуемой системы, а не неполнотой познания или случайными внешними воздействиями. Неопределенность такого вида является онтологической и принципиально не устранимой. Однако неопределенность будущего нелинейных систем не исчерпывается только возможностью существования в них детерминированных хаотических режимов . Невозможностью предсказания будущих состояний нелинейных систем связана и с их мультистабильностью, и с существованием в них множества бифуркаций, и с поливариантностью  их развития.
Особенности нелинейного развития и представления о детерминированном хаосе заставляют не только существенно расширить представления классического и вероятностного детерминизма, но и ввести представление о постнеклассическом (синергетическом) детерминизме. А детерминированность нелинейных систем не только не означает их предсказуемого развития, но  предполагает принципиальную неопределенность их будущего. Постнеклассический детерминизм отвергает основной постулат классического детерминизма об определенности всех явлений на том основании, что из-за непредсказуемости детерминированного хаоса и  поливариантности развития нелинейных систем нельзя достоверно определить их будущее состояние. Он существенно расширяет и неклассический вероятностный детерминизм, поскольку полагает, что неопределенность и не-предсказуемость свойственна не только квантовым и статистическим, но и динамическим системам.
В рамках постнеклассического детерминизма возможность точного предсказания ограничена следующими теоретически и эмпирически установленными фактами. Если система является нелинейной, то можно утверждать, что поведение ее будет очень сложным, при некоторых параметрах – упорядоченным, при некоторых – хаотическим. Если поведение системы поддается математическому описанию и моделированию, то с некоторой вероятностью можно определить, каким окажется будущий режим при выбранных значениях параметров, однако узнать точные характеристики будущего состояния возможно не всегда. Если поведение нелинейной системы не поддается математическому описанию, то практически ничего нельзя сказать о том, какое из множества упорядоченных или хаотических движений, потенциально существующих в любой нелинейной системе, будет реализовываться  при выбранных значениях параметров. Если система испытывает бифуркацию, нельзя с уверенностью утверждать, какое поведение будет наблюдаться после нее. Если нелинейная система ока-зывается в режиме детерминированного хаоса, то невозможно точно определить ее состояние в произвольный момент времени. Точные, полностью определенные предсказания будущего возможны только в упорядоченных режимах, а это нечастый случай.
Из сказанного ясно, что точно определить поведение систем в случае нелинейного развития удается крайне редко. В этом смысле нелинейная динамика оказывается не менее индетерминированной, чем квантовая механика, являвшаяся до определенного времени эталоном непредсказуемости, а неопределенность становится не просто нормой, а атрибутом познания будущего нелинейных систем. В случае с нелинейной динамикой, равно как и в случае с квантовой механикой, наука «сменила» множество «мелких» знаний на одно «большое»: отныне невозможно надеяться на точное предсказание будущего каждой системы в любой момент времени, зато можно с уверенностью утверждать, что законы развития чрезвычайно сложны в принципе, а будущее в общем случае непредсказуемо. Именно представление о детерминированности, предопределенности появления хаотических режимов и кризисов в нелинейных системах и осознание неопределенности как существенной черты любого нелинейного процесса развития и составляют основу концепции постнеклассического (синергетического) детерминизма. Принципиальная индетерминированность будущего нелинейных систем служит неустранимым препятствием на пути точных долгосрочных прогнозов.
Вывод: существование и типичность детерминированного хаоса в нелинейных системах, особенности нелинейного развития с необходимо-стью приводят к созданию концепции постнеклассического детерминизма, рассматривающего неопределенность будущего состояния как существенное онтологическое свойство всякого нелинейного. Неопределенность при этом становится нормой познания. Подобная позиция обозначает релятивистские тенденции современной науки и признание принципиальной невозможности точных прогнозов будущего.





 




Глава 4.

Виртуальность: постнеклассические представления
о возможных формах существования

Существенные особенности нелинейного развития задают лишь по-верхностный, почти очевидный  пласт постнеклассической онтологии. Самое радикальное отличие классических онтологических представлений от постнеклассических, на наш взгляд, содержится в проблеме возможных форм существования . Известно, что начиная с античности, философия разделила все  существующее на два онтологических класса: материальные объекты, обладающие субстратом, телом, материальным носителем, и идеальные объекты, субстратом, телом не обладающие. Первые поддаются чувственному познанию, распознаются феноменально, посредством органов чувств или приборов. Вторые познаются (если познаются в принципе) интеллектуально, с помощью эйдетических или трансцендентальных процедур, а эмпирически  никак не идентифицируются.
Многим философским системам для того, чтобы обозначить это принципиальное различие форм существования, пришлось даже ввести представление о двух или более мирах, как, например, «мир вещей» и «мир идей» у Платона. Как результат, была обозначена непреодолимая онтологическая пропасть между идеальными и материальными объектами, между идеальным и материальным мирами, в определенном смысле нарушающая принцип единства мира и требующая постулата о существовании некоторых метафизических связей между идеальным и материальным. Существование двух полюсов бытия, идеального и материального, доминирует в классической онтологии, хотя и известны попытки связать материальное и идеальное бытие онтологическими иерархиями, как, например, «преемственная лестница творений» Аристотеля или «градация потенций» Шеллинга. Однако можно показать, что существование виртуальных объектов, артикулированных современной наукой, разрушает классическую биполярную онтологическую схему.
Заметим сразу, что массовый интерес к виртуальному, возникший благодаря успехам высоких технологий и созданию множества  техноло-гичных виртуальных пространств,  к сожалению, сместил ракурс философского исследования виртуальности в направлении  изучения виртуальных артефактов и психологического взаимодействия человека с ними. Безусловно, виртуальность обладает социальной, антропологической и психологической значимостью, но для нашего рассмотрения  гораздо важнее другое. Виртуальное имеет фундаментальный онтологический смысл: является особой формой бытия, обладает существенными онтологическими свойствами, отличающими его и от идеального, и от материального.
Однако подобные представления в онтологии, к сожалению, до сих пор не являются доминирующими. Напротив, многие философские работы не проясняют, а, скорее, затемняют понятие «виртуальность», всуе и безосновательно множат его смыслы. До сих пор отсутствует ясность и единство даже в определении виртуальности. Множественность существующих определений заставляет заняться прояснением того, что же на самом деле должно считаться виртуальным.
«Противоречивость» виртуального проявляется уже при этимологическом анализе понятия «виртуальность». «Виртуальный» мыслится синонимом возможного, потенциального, мнимого, ирреального, мифического, вымышленного, сверхчувственного, сверхъестественного. Однако существует и  иное, более «онтологическое» понимание виртуального: «Виртуальный (от лат. virtue – сила, способность) – могущий» . Даже дилетанту в словесности понятна колоссальная разница между «возможным» и «могущим». Возможный означает –  такой, «который может произойти, мыслимый, осуществимый, дозволительный, допустимый». Могущий – такой, «который в состоянии что-то сделать, способный что-то сделать». А в английском языке слово «virtual» означает «действительный, существующий, хотя и не воспринимаемый как таковой (!), применяемый для практических целей, действующий, действительный (in reality, though not recognized as such)», а слово «virtue» в своем первом значении определяется как «эффективность, действенность, способность давать определенные результаты (ability to produce a definite result)»".
Укоренившийся  синоним «виртуального», «возможный», передает лишь часть смысла этого понятия, вторым, и как будет показано, более оправданным, с точки зрения сущности самой виртуальности, значением является «существующий, но не воспринимаемый как таковой, способный давать определенные результаты».
Множественность и разнообразие виртуальных объектов, «пестрота» и неоднородность виртуального мира затрудняют осмысление свойств виртуальности как особой формы существования с общими существенными свойствами. Но осознание виртуальных объектов не только как искусственных, но и как природных, позволяет начать онтологический анализ виртуальности имеет с физических, «реально» существующих виртуальностей, свойства которых достаточно определены науками. В самом деле, науке достаточно давно и хорошо известен факт существования природных, физических виртуальностей, таких, как виртуальные частицы, взаимодействиям и превращениям которых обязан своим существованием материальный мир .
Виртуальные объекты классической механики. Понятия «вирту-альность», «виртуальный» пришли в современную лексику из науки, появившись сначала в механике, а затем в физике. Удивительно, насколько распространено представление о виртуальных объектах в физике и насколько большую роль последние играют в самых разнообразных реальных процессах. Так, в механике под виртуальными перемещениями понимают бесконечно малые, элементарные перемещения, которые точки механической системы могут совершать из занимаемого ими в данный момент времени положения, не нарушая наложенных на систему связей . Виртуальные перемещения – понятия чисто геометрические, не зависящие от действующих сил; они определяются только видом наложенных связей и вводятся как характеристики этих связей, показывающие, какие перемещения при наложенных связях остаются для системы возможными. Если связь со временем не изменяется, то истинное элементарное перемещение совпадает с одним из виртуальных перемещений. На представлении о виртуальных перемещениях основан один из вариационных принципов механики, так называемый принцип возможных перемещений, устанавливающий общее условие равновесия механической системы.
Помимо виртуальных перемещений в механике вводятся виртуаль-ные скорости, виртуальные импульсы, виртуальные моменты.  Впервые представление о виртуальных перемещениях было использовано для вывода условий равновесия простых машин Гвидо Убальди (1545 – 1607), который применял его для расчета рычагов, блоков, воротов . Впоследствии Галилей обобщил его на все простые машины. Значение и польза принципа виртуальных перемещений для решения задач механики было обосновано И. Бернулли. Им же введено слово «virtuel» (от лат. virtus – способность, мощь) . Введенные Галилеем виртуальные моменты (virtus movens) буквально означали способность производить перемещение. Итак, в классической механике «виртуальный», действительно, представляется синонимом «возможного», но не просто возможного, а возможного, которое при определенных условиях превращается в действительное, которое способно сделать нечто.
Виртуальные объекты квантовой механики. Виртуальными в квантовой теории называются частицы, которые имеют те же квантовые числа, что и соответствующие реальные частицы, но для которых нарушается обычная связь между энергией, импульсом и массой . Возможность такого нарушения вытекает из принципа неопределенности, согласно которому для очень коротких промежутков времени закон сохранения энергии не выполняется. Поэтому виртуальные частицы  существуют лишь в промежуточных, переходных состояниях и являются настолько короткоживущими, что не могут в принципе регистрироваться никакими приборами. Особая роль виртуальных частиц состоит в том, что они являются переносчиками взаимодействий. Например, два электрона взаимодействуют друг с другом путем выпускания одним электроном и поглощения другим виртуального фотона.
Аналогично вводится представление о виртуальных состояниях как о короткоживущих промежуточных состояниях, в которых нарушаются связи между энергией, импульсом и массой системы. Виртуальные состояния обычно возникают при столкновениях частиц.
Виртуальные частицы образуют физический вакуум, низшее энергетическое состояние квантовых полей, характеризующееся отсутствием каких-либо реальных частиц. Физический вакуум не является состоянием, в котором частицы полностью отсутствуют, а представляет собой множество постоянно рождающихся и исчезающих пар виртуальных частиц и античастиц. Виртуальные процессы в физическом вакууме приводят к ряду специфических эффектов при взаимодействии реальных частиц с вакуумом, таких, как заряд частицы, поляризация и т.д. Понятие физического вакуума, т.е. состояния, в котором существуют только виртуальные частицы, является основным, в том смысле, что его свойства определяют свойства всех других состояний.
Таким образом, современная теоретическая физика полагает, что виртуальные объекты существуют, но их существование не регистрируется приборами, а наблюдается опосредованно при взаимодействии реальных частиц. Сами же виртуальные объекты являются переносчиками взаимодействий.
Виртуальные объекты в оптике и теории волн. Представления о виртуальных объектах, существующие в оптике и в теории волн, позволяют объяснить многие явления классической физики, имеющие двойственную, корпускулярно-волновую природу. Хорошо известно представление, связывающее движение классической частицы по траектории с движением ее квантового аналога – волны. Предложенная Фейнманом интерпретация рассматривает распространение волны как движение ансамбля гипотетических частиц по различным траекториям  таким образом, что каждая из множества этих ненаблюдаемых траекторий дает свой вклад в образование единственной наблюдаемой реальной траектории . Эти ненаблюдаемые траектории и есть виртуальные траектории, а реальная траектория оказывается результатом их взаимодействия. Каждая классическая частица движется по реально наблюдаемой траектории, образующейся в результате суперпозиции виртуальных, ненаблюдаемых.
А при анализе оптических явлений возникает вопрос: если природа света волновая, то как из сферических волн, распространяющихся во всех направлениях, образуется единственный, сверхузкий, сверхнаправленный световой луч? Образование и прямолинейное распространение светового луча в геометрической оптике также можно объяснить результатом интерференции множества виртуальных световых лучей, проходящих через разные точки поверхности волнового фронта. Интерферирующие световые лучи виртуальны, поскольку наблюдаются не они сами, а только результат их интерференции. Однако они, безусловно, существуют, поскольку уда-ление даже одного из ансамбля интерферирующих лучей приводит к тому, что все остальные становятся наблюдаемыми, а результирующий луч искривляется, отклоняясь от первоначального направления. В теории волн подобным же образом можно объяснить факт переноса волной энергии в выделенном направлении.
Таким образом, в физике понятие «виртуальный» обозначает нена-блюдаемые объекты (частицы, состояния), которые сами не фиксируются измерительными приборами, не воспринимаются чувственно, но являются переносчиками различных взаимодействий. Виртуальные объекты действительно существуют, они способны производить определенные действия, без которых невозможно было бы существование множества реальных объектов. Так, согласно современным представлениям квантовой теории поля всякая реальная частица окутана «шубой», «облаком» виртуальных частиц, посредством которых она взаимодействует с другими реальными частицами. Эти «облака» виртуальных частиц и обуславливают заряд, массу, магнитный момент и другие характеристики реальных частиц, делая их измеряемыми. Напротив, соответствующие характеристики «голой» час-тицы в принципе не могут быть измерены. Таким образом, реальные частицы оказываются наблюдаемыми только благодаря существованию виртуальных частиц.
Приборы фиксируют только «следы» существования виртуальных частиц, и в этом смысле любая виртуальная частица в квантовой механике не менее реальна, чем планета Плутон, которая до последнего времени не воспринималась даже самыми мощными телескопами и обнаруживала себя только благодаря производимым ею отклонениям орбиты Урана. Еще раз и особо подчеркнем двойственность виртуального: виртуальное «невидимо», непосредственно не ощущаемо, чувственно не познаваемо, но оно существует и  тем самым определяет существование реальных объектов. Физический мир оказывается наполненным виртуальными объектами, а виртуальность предстает его существенным свойством.
Виртуальные объекты нелинейной динамики. Исследование сложных и хаотических движений нелинейных систем выявило особую роль виртуальных объектов в нелинейной динамике. Именно нелинейная динамика особо останавливается на том, что помимо реального мира су-ществует другой мир, связанный с каждым из нас, – мир виртуальных движений. Если квантовая механика дает представление о виртуальности микромира, то нелинейная динамика позволяет убедиться  в виртуальности макромира.
Известно, что в фазовом пространстве динамических систем любое состояние изображается неким множеством. Некоторые из этих множеств соответствуют практически наблюдаемым режимам системы, другие нельзя наблюдать в реальности. Однако именно последние имеют важное значение  в формировании реально существующих движений. Так, в формировании хаотических движений особую роль играют различные неустойчивые множества.
Неустойчивое движение не может реализовываться. Если движение становится неустойчивым, то устойчивость переходит к какому-то другому режиму, который и наблюдается в реальности. Однако неустойчивое движение продолжает существовать в фазовом пространстве, а в его окрестности фазовая траектория может задерживаться в течение некоторого времени. Часто реальное движение содержит «следы» тех или иных  неустойчивые движений, так что неустойчивые движения удается наблюдать визуально, лишь исследуя реально существующие устойчивые движения, которые содержат «кусочки» неустойчивых.
Если же наблюдать за неустойчивым движением непосредственно, то оно «тает», исчезает. Однако при изменении параметров исследуемой системы неустойчивое движение в результате определенных бифуркаций может приобретать устойчивость, и это происходит достаточно часто. Особое значение исследование  неустойчивых движений приобрело после того, как было обнаружено, что странный аттрактор, являющийся образом детерминированного хаоса в фазовом пространстве, образован бесконечно большим числом сложным образом организованных неустойчивых предельных циклов.
Можно было бы считать, что неустойчивые множества фазового пространства – чисто мнимые плоды строгого математического аппарата нелинейной динамики. Однако существование подобных объектов подтверждается тем влиянием, которое они оказывают на реально существующие устойчивые движения, их участием в формировании последних. Именно поэтому неустойчивые движения являются не мнимыми, а виртуальными. Особая роль виртуальных движений заключается в том, что они являются переносчиками взаимодействия.
Так же как и в квантовой механике, виртуальные движения соответствуют короткоживущим состояниям и участвуют в процессах перехода системы из одного возможного состояния в другое. Вообще, любые переходные процессы, предшествующие выходу системы в какое-либо устойчивое состояние, соответствуют короткоживущим  виртуальным движениям. Так, в любом генераторе устойчивому режиму генерации предшествует переходной процесс. В отличие от квантовых виртуальных объектов, виртуальные состояния нелинейных динамических систем оказываются более «долгоживущими». Однако время жизни нелинейных виртуальных движений все равно мало по сравнению с длительностью реализующихся устойчивых движений.
 Виртуальные движения активно участвуют в формировании реального движения, предопределяя появление того или иного состояния. Их исследование позволяет определить скрытые механизмы движения  и сделать прогноз о возможном поведении системы в будущем. Виртуальные движения активно участвуют в бифуркациях, которые без их участия просто не могут происходить. Виртуальные движения определяют свойства реальных.
Существенные свойства природных виртуальностей. Анализ и сопоставление свойств виртуальных объектов, изучаемых естественными науками, позволяет выделить следующие существенные свойства физической виртуальности:
1) способность существовать, но быть «невидимыми», не фиксируемыми приборами, т.е. непосредственно не познаваемыми чувственно;
2) способность переносить взаимодействия реальных объектов, либо воздействовать на последние;
3) короткое время жизни;
4) возникновение в переходных состояниях или процессах,  дающее выбор из ряда возможностей.
  Выявление существенных свойств физических виртуальностей по-зволяет онтологически зафиксировать понятие «виртуальный», ограничить его содержание следующим образом: «Виртуальный – существующий, но не воспринимаемый таковым, способный воздействовать на реальное,  короткоживущий, дающий определенные возможности».
Онтология виртуального. Для построения онтологии виртуального необходимо, прежде всего,  определить, чем отличается виртуальное бытие от бытия реального.
Виртуальность определяют как «небытийное бытие», «небытие, бе-ременное бытием» , как «недовоплощенное» бытие , как бытие идеаль-ное, как бытие потенциальное. Универсальная точка зрения, на наш взгляд, заключается в том, что виртуальность предполагает существование многоуровневого, онтологически разнородного, иерархичного бытия.
Виртуальность – это особый вид существования, опосредовано проявляющий себя в реальности, бытие особого рода, соответствующее переходным состояниям, становлению, процессам выбора из ряда возможностей. Это бытие, находящееся в процессе становления, рождения, недовоплотившееся, недореализовавшееся бытие, «полубытие», «недобыбытие».
Виртуальное бытие сосуществует наряду с бытием реальным. Мир виртуальный и мир реальный тесно связаны, взаимно проникают друг в друга. Столкнувшись с виртуальностью, необходимо признать, что классические полярные представления о бытии являются слишком простыми, виртуальность  неизбежно порождает  сомнения относительно примитивного разбиения мира на бытие и небытие. Бытие может представляться структурированным, возможно представление о степени бытия или небытия. Реальность может быть многоуровневой, возможны разные реальности.
Законы развития виртуального. Существует мнение, что виртуальность подчиняется своим законам природы, в ней свое время и свое пространство, не сводимые к законам, времени и пространству порождающей реальности, т.е. «внутренняя природа» виртуальной реальности автономна .
И опять возникает необходимость классификации. Физическая вир-туальность подчиняется не «своим собственным законам», а строгим законам природы, точно сформулированным в физике. Однако чем «дальше» от реальности отстоит изучаемый уровень виртуальности, тем более, по-видимому, отличаются его законы от реальных, тем труднее они познаваемы. Возможно, на разных уровнях виртуальности действуют разные законы, хотя поиск универсальных законов не исключается.
Поскольку виртуальное не наблюдается непосредственно, знание законов виртуального мира, как правило, возникает в результате изучения реальных объектов. Сравнительная простота исследования динамических виртуальностей дает возможность изучать законы виртуального бытия и соотношение последнего с бытием реальным, «скрытые механизмы» реального бытия. Универсальность нелинейных систем позволяет с большой степенью достоверности обобщать получаемые таким образом результаты, а строгость последних защищает от неверных и произвольных интерпретаций.
Переходы из виртуальных состояний в реальные и  наоборот. Типичной для динамики нелинейных систем является следующая ситуация. При изменении параметров системы неустойчивые движения нередко приобретают устойчивость, становятся наблюдаемыми, долгоживущими. Это можно интерпретировать как переход из виртуального состояния в реальное. И наоборот, превращение устойчивых движений в неустойчивые (не менее частая ситуация) может рассматриваться как переход из реального мира в виртуальный. Следует отметить, что во многих нелинейных системах существует иерархия неустойчивых движений, так что можно наблюдать множество превращений виртуальных движений в реальные, и наоборот. Подобные ситуации  возникают и в микромире, когда под действием внешнего поля (например, электрического) некоторые из виртуальных частиц, образующих физический вакуум, превращаются в реальные, образуя пары «частица – античастица» (так называемое явление электророждения частиц).
Объединение множества виртуальных движений в сложное виртуальное. Сложно организованный виртуальный мир оказывает существенное, иногда даже определяющее влияние на динамику реальных систем. Важнейшим для понимания участия виртуальных движений в динамике реальных систем является то, что странные аттракторы – множества, соответствующие детерминированным хаотическим движениям нелинейных систем – являются устойчивыми, долгоживущими  множествами, представляющими собой совокупности бесконечно большого числа неустойчивых движений, каждое из которых является короткоживущим, переходным.  Переход от одного такого движения к другому и есть детерминированный хаотический процесс, именно  такие переходы и делают поведение нелинейных систем с детерминированными хаотическими процессами непредсказуемым. Реализация соответствующего странному аттрактору актуального хаотического движения представляет собой непрерывную по-следовательность коротких «кусков», каждый из которых представляет собой одно из множества виртуальных движений. Точно такая же ситуация наблюдается  и в случае с физическим вакуумом: будучи вполне реальным образованием он состоит из бесконечного числа взаимодействующих виртуальных частиц. Таким образом, определенным образом организованная совокупность виртуальных объектов может быть реальной.
Сосуществование виртуальных объектов с различными степенями виртуальности. Не менее интересная ситуация возникает, когда  в той или иной системе существует неустойчивое хаотическое движение, представляющее собой совокупность бесконечного числа неустойчивых периодических движений, хаотический переходной процесс. Такие процессы часто наблюдаются  при исследовании реальных физических систем и  могут обладать разными «временами жизни», от очень малых до значительных. Не являясь устойчивым, такое движение может оказывать сильное влияние на динамику системы, предшествовать установлению в системе упорядоченного процесса. При изменении параметров такое неустойчивое хаотическое множество может приобрести устойчивость, плавно, медленно превращаясь в  странный аттрактор. Сказанное означает, что виртуальные объекты могут становиться реальными, постепенно «накапливая» реальность. Аналогично реальные объекты могут становиться виртуальными, плавно «теряя» реальность.
Существование виртуальных объектов с разными степенями воплощенности заставляет отказаться от резкого деления движений на реальные и виртуальные и ввести представление о степени виртуальности, о степени воплощенности объектов в реальности. Виртуальность можно измерять, и мерой этого измерения является время жизни виртуальных объектов. Чем более долгоживущими являются виртуальные объекты, тем сильнее они влияют на реальные и тем «реальнее» они сами.
Типы взаимодействий реальных и виртуальных состояний. Мы уже отметили, что  нелинейных системах реальные и виртуальные движения постоянно взаимодействуют, виртуальные движения оказывает влияние на реальные движения, зачастую играя в формировании последних решающую роль. Можно выделить следующие основные виды взаимодействия реальных и виртуальных движений в нелинейных системах:
1. Сосуществование реальных и виртуальных движений без видимого влияния виртуальных движений на реальные, и наоборот.
2. Сосуществование реальных и виртуальных движений с видимым влиянием виртуальных движений на реальные.
3. Взаимное превращение реальных движений в виртуальные, и  на-оборот, в результате бифуркаций. Таким взаимодействием  обусловлены многочисленные смены типов движений при изменении параметров нелинейной системы. Подобные превращения могут быть резкими и плавными.
4. Образование из совокупности виртуальных движений сложного реального. Именно так образуются странные аттракторы,
При взаимодействии именно виртуальные объекты выступают ак-тивными переносчиками взаимодействий. Реальные движения устойчивы и поэтому «неподвижны», виртуальные подвижны и активны именно в силу своей собственной неустойчивости.
Иерархия виртуальностей. Представление об иерархическом, многоуровневом устройстве бытия и реальности связано с представлением об «уровнях» виртуальности, о «мере» или «степени» виртуальности, определяемых воплощенностью того или иного  виртуального объекта в реальном мире. Степень воплощенности, в свою очередь, может определяться «временем жизни» виртуальных объектов различной природы. Сказанное означает, что существует иерархия виртуальностей с различными степенями воплощенности.
По-видимому, физическая виртуальность должна быть помещена на самый «близкий» к реальности уровень. Ее существование определяется самой природой, она наиболее полно, широко, часто, хотя и опосредованно, проявляет себя в актуальном мире, существует на всех уровнях организации материи. IT виртуальная реальность и виртуальный мир, созданный средствами массовой информации, условно располагаются на втором, более удаленном от реальности уровне. Существование подобных виртуальностей влияет на человеческое сознание и человеческое поведение, это всевозможные виртуальные продукты и артефакты. К следующему уровню виртуального условно можно отнести виртуальные миры наук, искусств, нравственных норм, ценностей и т.п. Виртуальности этого уровня оказывают огромное влияние и на отдельных людей, и на социум в целом. Разумеется, подобное деление условно, и границы между уровнями трудно определимы и подвижны.
Таким образом, виртуальное бытие имеет многоуровневую, иерархическую структуру, содержит множество уровней. Выделенные при исследовании физической виртуальности существенные свойства, на наш взгляд, транслируются на все уровни виртуального бытия.
Связь виртуального и хаотического. Феноменологическое исследование детерминированного хаоса и виртуальности позволяет  выяснить глубокую, сущностную связь этих двух явлений .
Существенными свойствами детерминированного хаоса являются непредсказуемость и способность рождать новые состояния и движения. Проясненное понятие «виртуальный» включает как существенные свойства способность производить некие действия и появление в переходных состояниях. Появление в переходных состояниях эквивалентно выбору одной из ряда возможностей, а процесс выбора всегда характеризуется случайностью. Таким образом, оба понятия связаны со способностью творить и случаем. Случайность «хаотического» не вызывает сомнения, случайность виртуального нуждается в пояснении.
Используя принцип виртуальных перемещений,  нельзя предсказать, какое из возможных виртуальных перемещений реализуется; воздействуя на физический вакуум, нельзя предвидеть, сколько виртуальных частиц превратятся в электроны и позитроны; убирая из пучка виртуальных лучей один, нельзя сказать заранее, как исказится реальный луч. Виртуальная реальность неожиданна. Погружаясь в нее, мы заранее не знаем, что ждет нас в виртуальном мире, и, тем более, последствий его воздействия на мир реальный. Виртуальность все время приводит нас на распутье, к «вееру» возможных путей, она всегда связана с произволом, вероятностью, непредсказуемостью.
Если говорить о способности что-то производить, творить, рождать, то и хаотическое и виртуальное постоянно производят новое: физические взаимодействия, разные движения, реальные частицы или что-то еще, иногда неведомое нам нечто. Таким образом, случайность, непредсказуемость и способность творить, создавать новое являются общими для хаоса и виртуальности. 
Глубокая связь хаоса и виртуальности наиболее наглядно и зримо проявляется при исследовании нелинейной динамики. Мы уже говорили, что странные аттракторы являются сложными образованиями из неустойчивых движений, а хаотические движения представляют собой непрерывную последовательность бесконечного числа коротких виртуальных движений. Хаотические движения оказываются сложнейшими композициями виртуальных движений, а виртуальные движения – «элементарными»  компонентами хаотических. Поэтому виртуальность представляется неотъемлемым элементом хаоса. Виртуальные движения объединяются в хаотическое при выполнении, как минимум, двух условий: во-первых, их должно быть множество, во-вторых, должен существовать некий сложный закон развития системы, организующий виртуальные движения в непрерывную последовательность, суммирующий их короткие времена жизни в единое длительное время существования хаотического движения. В такое «череде»виртуальностей недовоплощенность каждого элементарного виртуального движения  компенсируется их значительным числом и приводит к актуализации полностью воплощенного, полноценного хаотического движения. При этом появление виртуальных неустойчивых движений всегда предшествует хаотизации. Виртуальность оказывается не только элементом, но и обязательной предшественницей хаоса.
Хаотическое и виртуальное имеют и существенные различия. Во-первых, хаотические движения долгоживущие, в то время как время жизни виртуальных мало. Поэтому хаос устойчив, наблюдаем, изучаем. Виртуальность неустойчива, не ощущаема, мгновенна, ее невозможно изучать непосредственно. Свойством хаоса является устойчивость и длительность, свойством виртуальности – неустойчивость и мгновенность.
Во-вторых, несмотря на сложность самой виртуальности, хаос представляется феноменом еще более сложным. Виртуальность элементарна в том смысле, что она соответствует элементарным движениям, элементарным частицам, элементарным процессам, именно поэтому виртуальность лежит в основе многих явлений, в том числе  хаоса. Хаос, сложный, многообразный, комплексный. Понятие «виртуальный» относится к единичным объектам, понятие «хаотический» – к ансамблям объектов или к системам. Виртуальность единична, хаос множествен.
Итак, связь хаоса и виртуальности оказывается чрезвычайно глубокой и сущностной. Эти феномены зачастую соседствуют друг с другом или являют себя одновременно. Виртуальность мыслится неотъемлемым свойством, атрибутом хаоса. Хаос оказывается «сотканным» из виртуальностей. Поэтому изучение природы хаоса невозможно без  изучения виртуальности как его составляющей.
Онтологический смысл виртуальности. Существующее  представление: «виртуальность – поле возможностей» – требует уточнения. Виртуальность не просто предоставляет реальным объектам множество возможностей, она осуществляет переход к одной из них. Виртуальность действенна, ее «поле» сродни полю всемирного тяготения, движение в котором ни в коей степени не определяется желанием или выбором движущегося объекта. Виртуальность действенна, она выбирает то, что соответствует законам природы или общественным законам. Виртуальность осуществляет переход к одной из возможностей, но сами возможности определяются реальностью. Виртуальность никуда не приведет, если реальность не подготовила нового устойчивого состояния. Виртуальность – лишь дорога к новой реальности. И это вселяет надежду, что развитие в большей мере определяется уже известными нам законами. Однако любое состояние рано или поздно становится неустойчивым, и любая система снова попадает не переходные виртуальные пути. Виртуальность – спутница всего нового, она сопровождает любой момент рождения. Виртуальность – движитель, переводящий реальный объект в новое состояние.
Виртуальность и нетривиальные отношения возможного и действительного. Уже простого существования виртуальных объектов достаточно для того, чтобы классическая и постнеклассическая онтологии радикально различались, однако концепт «виртуальное бытие», кроме этого, позволяет обнаружить новые, постнеклассические смыслы некоторых фундаментальных онтологических категорий и устраняет классическое противоположение.
Так, можно показать, что именно представления о виртуальном снимают классическую дихотомию категорий «возможное» и «действительное». В классической традиции эти категории связаны как с временным описанием развития, так и с пониманием его онтологической сложности, осмысляемой через проявленность возможности в реальности. Действительным считается любой объект, существующий как реализация некоторой возможности, а под возможностью понимается некоторая тенденция развития; наличие объективных условий существования некоторого явления; отсутствие неблагоприятных для реализации условий. Возможность описывает либо этап становления объекта, когда последний существует только как предпосылка или тенденция, либо его предполагаемое будущее, действительное же описывает существующее сейчас, хотя может предполагаться существовавшим и в прошлом, и в будущем. В силу ска-занного, возможность в простейшем случае может быть определена как совокупность предпосылок к изменению, порождаемых действительностью.
Такое рассмотрение, на наш взгляд, существенно упрощает отно-шение возможного и действительного и исключает из рассмотрения он-тологически значимые случаи. Во-первых, оно предполагает действи-тельное первичным, а возможное – вторичным, порождаемым действи-тельностью и заключенным в ней. Но для нелинейных систем типичными оказываются ситуации, когда возможность подготавливается и вызывается к жизни другими возможностями. В самом деле, в нелинейной системе в общем случае существуют единственное действительное состояние и множество возможных, нелинейные связи между которыми и обуславливают реализацию одной из возможностей в результате бифуркаций, причем характер последних определяется не только действительным состоянием, но и всеми существующими. В категориях нелинейной динамики возможные состояния описываются как неустойчивые, а их реализация предполагает смену неустойчивости устойчивостью.
Во-вторых, при классическом рассмотрении реализация возможности представляется единственным и необратимым актом. Для нелинейных же систем типичными являются обратимость, возврат к прежним состояниям, и сложные цепочки бифуркаций: реальные состояния могут становиться возможными а затем – снова действительными, и т.д. Онтологически это означает, что действительность может становиться возможностью, затем – снова действительностью, причем многократно, такую же цепочку метаморфоз может испытать и возможность. В результате переход возможности в действительность, актуализация потенциального, становится динамическим процессом взаимопревращений актуального и по-тенциального. Дихотомия возможного и действительного при этом сни-мается, и можно говорить об обратимости актуализации и потенциализа-ции, которая и отражает всю сложность нелинейных процессов. Актуализация, превращение возможного в действительное, допускается классической онтологией как необходимое условие развития, а потенциализация, переход действительного в возможное, классикой, как правило, не описывается. Актуальное становится потенциальным, чтобы затем вновь актуализироваться, элемент реальности, чувственного мира, становится элементом «идеального» мира, а затем – снова реальным феноменом. Подобную цепочку превращений классическая диалектика не допускает, во всяком случае, в своих материалистических интерпретациях . Количество подобных переходов определяется сложностью нелинейной системы: чем последняя сложнее, тем взаимные превращения действительного в возможное, и наоборот, вероятнее, и тем сложнее развитие, тем извилистее его траектория.
Имеет место и еще один важный ракурс. Всякий процесс развития связан с превращением возможного в действительное, однако далеко не всякая возможность определяет развитие – ведь существуют и возможности, которые не реализуются. В связи с этим возникает необходимость классификации возможностей по той роли, которую они могут играть в процессах развития. В материализме предполагается, что  развитие любого явления начинается с возможности, способной осуществиться лишь при наличии определенных условий, а действительность всегда содержит в себе множество возможностей, реализация которых определяется ею самой, ее законами, но зависят и от вида возможностей. В связи с этим принято выделять реальные, или конкретные,  возможности, обусловленные необходимыми свойствами и связями объекта, и формальные, или абстрактные, обусловленные случайными свойствами и связями, разница в которых описывается вероятностью возникновения явления . Конкретные возможности – это те, для которых в действительности уже существуют подходящие условия. Абстрактные – те, условия для реализации которых в настоящем отсутствуют, но могут появиться в будущем. Если  связать категорию «возможность» с понятием «вероятность», то очевидно, что вероятность реализации реальных (конкретных) возможностей много выше вероятности реализации формальных (абстрактных). Очевидно, что подобная классификация возможностей является относительной и часто неудовлетворительной.
Более точно с онтологической точки зрения классифицировать воз-можности позволяет следующий факт: в общем случае существуют разные механизмы взаимных превращений возможного в действительное. Переход от возможности к действительности, от потенциального бытия к актуальному (и наоборот), может инициироваться либо изменением условий внешнего окружения, либо бифуркациями, связанными с внутренними структурными изменениями нелинейной системы. Однако, в любом случае, реализоваться может только такое состояние, которое уже существует как потенциальное. Изменение начальных условий может быть случайным, изменение структуры всегда является необходимым и связано с действием нелинейного закона развития . В связи с этим можно ввести представле-ния о «внутренних» возможностях развития, обусловленных сложностью самой системы, и его «внешних» возможностях, связанных с влиянием окружения.
Но ситуация еще более усложняется тем, что существуют онтологически разные виды самих возможностей, и именно с их описанием не справляется классическая диалектика «возможного» и «действительного». Категория «действительное» вполне соответствует единственной реальности, тому этапу развития, который уже наблюдается в физическом или в социальном мире. А вот категории «возможное» недостаточно для описания всей сложности и онтологического разнообразия потенциального бытия. Существуют возможности, помещающихся на «нижних» уровнях потенциального, «брезжущие» в реальности –  именно их в классике и принято называть «реальными», «конкретными» возможностями. Именно этим «близким», «слегка проявляющим себя в реальности», «полубытийствующим» возможностям и соответствуют виртуальные состояния. Виртуальные  состояния связывают «реалии» и «потенции» в единую онтологическую иерархию с бесчисленным множеством уровней. Таким образом, ка-тегория «виртуальный» заполняет эпистемологическую брешь, возникающую из-за «малой разрешимости» категории «возможное» и не позволяющую описывать потенциальные объекты с различной вероятностью воплощения.
Виртуальное – это то, возможное, которое близко к реальному, «реальная», деятельная возможность, не только ждущая своей реализации, но и активно участвующая в ее осуществлении. А «далекие» возможности, которые могут и никогда не реализоваться, адекватно описываются категорией «потенциальное». Именно как виртуальные следует рассматривать те возможные состояния нелинейной системы, которые должны реализоваться в процессах развития в недалеком будущем, и появление которых уже «чувствуется», «видится» в реальности.
Однако «подвижность» потенциального бытия подразумевает его непрерывную динамику, определяемую не только свойствами самой раз-вивающейся системы, но и ее окружением: виртуальности и потенции пе-реходят с уровня на уровень, превращаются друг в друга, а иногда – и в реалии. Эта виртуально-потенциальная динамика и определяет сложность процессов нелинейного развития. Не будь ее, развитие было бы куда более простым, описывалось бы прямой, окружность или спиралью. Реализация очередной виртуальности заставляет нелинейное развитие поворачивать и петлять. Если же реализуется виртуальность, уже побывавшая в реальности, развитие и вовсе поворачивает вспять. Таким образом, можно считать, что виртуальности соответствуют «конкретным» возможностям развития, а потенции — «абстрактным». Но если за определением возможностей  как «конкретных» стояли лишь неопределенное понимание того, почему именно они конкретные, и субъективные оценки этой «конкретности», то представление о виртуальности основывается на ясном понимании ее онтологии,  а иногда – и на знании ее строгих онтологических характеристик (таких, как время жизни); на возможности точного исследования виртуальных объектов методами нелинейной динамики, теории бифуркаций и теории катастроф.
Все сказанное означает, что категория «виртуальное» превращает классическую категориальную пару «актуальное–потенциальное» в триаду «актуальное–виртуальное–потенциальное», адекватно описывающую сложность и многообразие взаимопревращений возможного в действительное в нелинейных системах.
Полионтичность. Итак, существование виртуальных объектов разрушает классическую биполярную онтологическую схему. Недовопощенность  виртуального позволяет говорить о «частичной телесности» виртуальных объектов, о степени их телесности, об онтологической иерархии виртуальностей с различными  воплощенностями, об онтологической «лестнице», ведущей от материального к идеальному, на которой помещаются виртуальные объекты с уменьшающейся степенью телесности. Таким образом, постнеклассическая онтология вводит представление о неполной телесности, частичной субстратности, недовополощенности versus воплощенности/невоплощенности, не о паре, а о множестве онтологических форм существования. А виртуальное представляется особой формой бытия со специфическими онтологическими свойствами, значимым бытийным уровнем.
Можно, как мы показали выше, говорить и об онтологической ие-рархии виртуальностей: о виртуальностях природных (виртуальные частицы и движения); технологических (объекты интернета, телевидения, продукты PR–технологий); «культурных» (литературные, художественные, музыкальные образы, научные теории, модели, эталоны и пр.); психологических (мысли, сны, трансы, измененные состояния сознания), различающихся степенью воплощенности в реальности, а значит – и степенью  воздействия на нее. Построение иерархии виртуальностей условно, но дает возможность судить о множественности форм бытия в мире, о том, что помимо материальных, полностью телесных объектов, и идеальных, совершенно лишенных телесности, объектов существуют и объекты мира со степенью  телесности, заключенной между нулем и единицей. Если же говорить о соотношении виртуального и идеального, то бестелесное, полностью невоплощенное  идеальное, оказывается «верхним пределом» вирту-ального, виртуальным с полностью отсутствующим телом,  онтологиче-ским «небом». Предельный переход от виртуального к идеальному, онтологическое  отличие самого недовоплощенного из возможных виртуальных от невоплощенного идеального представляется наименее ясным во всем этом построении, но это, на наш взгляд, является нормой познания, всегда оставляющее предельное за своими рамками.
Если предполагать бытие многоуровневым, но единым, то следует задуматься и о механизмах связи его онтологических уровней, о возможности «схождения» сверху вниз, от бестелесности к полной телесности, об онтологическом «утяжелении», о возможностях приобретения субстрата, о процессах воплощаемости. Это тоже сложная проблема, но, наш взгляд, ее можно решить с помощью пространственно-временных представлений, и ниже мы покажем это. Несомненно одно: существование виртуальностей радикально меняет классическую онтологическую схему существования и связывают полюс идеального с полюсом материального бесконечной онтологической осью, на которой расположены всевозможные виртуальные объекты, объединяет, связывает онтологическую двойственность материального и идеального бытия в полионтичный мир, единый в своей онтологической множественности.
Существование и сложная онтология виртуального бытия приводит к необходимости ввести представление о полионтичности – понятии, отсутствующем в классической онтологии, но необходимом для онтологии постнеклассической. Известно, что «онтическим» М. Хайдеггер называл то, что относится к порядку сущего (Seiendes), т. е. наличного бытия, бытия предметно-чувственного мира, в отличие от онтологического, относящегося к порядку бытия (Sein) как условия возможности сущего. Онтичность есть, таким образом, определенный порядок предметного, феноменального, чувственно постигаемого, наличного существования чего-либо. А полионтичность – множество возможных порядков предметного существования чего-либо; разнообразие различных форм существования какого-либо объекта мира; свойство, отражающее множественность онтологически различимых форм существования. Таким образом, полионтический – существующий разными способами, по-разному наличествующий в предметном (материальном, реальном, феноменальном) мире.
Сама реальность в постнеклассической онтологии представляется полионтичной: помимо объективной (физической, материальной) реальности, в которой действуют универсальные физические законы и наличествуют однозначно связанные этими законами материя, пространство и время, существует и множество виртуальных реальностей со специфическими свойствами, с собственными пространством и временем, с особыми, существующими в ней объектами, имеющими отличную от физической природу.
Вывод: Виртуальность является революционной онтологической идеей,  приводящей к переосмыслению фундаментальных представлений о бытии, о реальности, о возможных формах существования и, как мы покажем ниже, о пространстве и о времени. Представления о виртуальном неизбежно приводят к картине сложного, структурированного бытия, содержащего сосуществующие бытие актуальное и многоуровневое виртуальное бытие.

 




Глава 5.
Фрактальность: постнеклассические
 пространственные и временные отношения

Построение постнелассической онтологии немыслимо и без другой революционной научной идеи  – идеи фрактальности . Эта идея сущест-вовала в математике достаточно давно, однако была переосмыслена после того, как в последней трети двадцатого века синергетикой были открыты  странные аттракторы , представляющие собой топологически нетривиальные объекты и радикально меняющие привычные представления о том, что число пространственных измерений с необходимостью должно быть целым. Объекты с нецелым числом измерений были названы фракталами, а свойство иметь дробную размерность – фрактальностью. Фрактальность представляется свойством, существенно меняющим онтологические представления о пространственных объектах и самом пространстве.
Сложность фракталов требует их подробного описания. Фракталь-ным множеством, или математическим фракталом, называется множество точек в n-мерном математическом пространстве, обладающее самоподобием при различных масштабах и дробной размерностью, меньшей, чем n. В простейшей интерпретации, фрактал – это геометрический объект составленный из большого числа частей, каждая из которых подобна всей фигуре целиком, т. е. несвязный.
Размерность фрактальных множеств  является дробной, это означает, что благодаря своей сложной структуре фрактал не заполняет целиком того пространства, в котором помещается. Самоподобие фракталов предполагает наличие иерархичной, самоповторяющейся структуры; фрактальность тождественна существованию масштабной инвариантности: часть любого фрактала повторяет целое с некоторым коэффициентом подобия. Фрактальные множества долгое время исследовались лишь в математике  и только как экзотические, нетипичные топологические образования. Множество Кантора (Г.Кантор, 1883 г)  и кривая Коха (Х. Кох, 1904 г) почти столетие оставались  практически единственными  примерами фракталов и служили простейшими образцами «плохих», всюду негладких (прерыв-ных) множеств с бесконечным числом сингулярностей (разрывов или из-ломов).
Фрактальные множества имеют четко выраженную структуру, их построение подчиняется строгому алгоритму. При характеристиках фрактала с необходимостью возникает представление о сингулярности, особенности, негладкости: фрактал прирастает и множится углами, остриями, изломами, пустотами – это всегда чрезвычайно сложный топологический объект, не описываемый классической геометрией, основанной на представлениях о непрерывности.
Открытие фрактальной природы странных аттракторов инициировало исследовательский бум, в результате чего стало ясно, что  фрактальность является универсальным свойством пространственных объектов, а фракталы типичны для природы и социума .  В настоящее время известно, что фракталами являются галактики и звездные кластеры; береговые линии материков, водоемов, государств и регионов; сети дорог;   практически все живые ткани, биологические организмы и их системы; все макромолекулы; все кристаллы; все пористые материалы (металлические порошки, угли, протеины, ветвящиеся полимеры, смолы, стекла). Дальнейшее исследование показало, что помимо природных существует еще и множество искусственных фракталов: фрактальной структурой обладают живопис-ные, архитектурные, музыкальные, литературные произведения. Фракталами являются и многие значимые социальные объекты: коммуникационные сети, финансовые структуры, социальные сообщества, города, организации и многое другое.
Разумеется, физические, социальные и искусственные фракталы от-личаются от математических, не обладают всеми свойствами последних, не имеют математической «чистоты»: их самоподобие только приблизи-тельно, они  не содержат бесконечного числа частей. Примером «физического» фрактального самоподобия являются деревья: ветви многократно разделяются, повторяя свою форму в уменьшенном размере, но не точно и не до бесконечности. Однако самая существенная пространственная характеристика, дробная размерность, свойственна и реальным фракталам.
Прояснить смысл дробной размерности можно, сравнив ель с защищающим ее от мороза дощатым параллелепипедом: объем  и размерность ели очень сложно вычислить из-за ее непростой формы, объем и размерность ящика элементарно определяются. Параллелепипед с очевидностью трехмерен, дерево не полностью заполняет  трехмерного пространство, его размерность меньше трех. Очевидными примерами фракталов являются снежинки и кружевные салфетки, площади которых не совпадают с площадями покрывающих их целых кругов того же диаметра, а размерность оказывается меньшей двойки, поскольку снежинки и салфетки далеко не заполняют собой плоскость.
Геометрическая сложность фрактальных объектов поставила перед исследователями проблему адекватного описания их топологических и метрических характеристик, создания особых математических и физиче-ских методов. Физика фракталов имеет своим основанием фрактальную геометрию, однозначно связанную с именем Б. Мандельброта, исследо-вавшим свойства фракталов и создавшим теорию фрактальности . В на-стоящее время известно, что фрактальные объекты не только имеют сложную форму и нецелую размерность, но и особенности динамики. Фракталы нетривиально развиваются: существуют особые законы фрактального роста и выделенные направления развития фрактальных объектов.
Нецелое число пространственных измерений, на наш взгляд, является даже более революционной онтологической идеей, чем многомерность. В самом деле, представления о многомерности пространства время от времени возникали в неклассической физике, существовали в мистических и паранаучных учениях и в принципе свойственны человеческому сознанию, способному создавать идеальные многомерные пространства как вместилище теоретических сущностей или образы «иных» миров. Дробная же размерность долгое время оставалась за пределами научных парадигм и являлась предметом изучения лишь особых разделов математики как специфический, не имеющий отношения к реальности феномен. 
Пространственная фрактальность влечет за собой временную, обу-славливает существование фрактальной сети событий во времени – существуют временные фракталы . Пространственно-временными фракталами являются многие физические процессы,  такие как диффузия, определяющая динамику огромного числа смесей, растворов, расплавов; адсорбция;  рассеяние; флуктуации  температуры и плотности в жидкостях и газах; биологически значимые процессы полимеризации; турбулентность жидкостей и газов; рост кристаллов; образование облаков; эволюция горных пород; образование трещин; отвердевание жидкостей и сплавов; структуризация молний и других электрических разрядов; процессы химического и биологического транспорта; скручивание спиральных галактик; распределение материи во Вселенной. Существуют биологические и социальные временные фракталы: эпидемии, миграции, динамика популяций, рост социальных сетей, распространение информации, движение финансовых потоков.
Значимость феномена фрактальности как универсального свойства физической реальности приводит не только к необходимости переосмыс-ления традиционных метрических и топологических характеристик про-странственных объектов, но и к поиску онтологического смысла фрактальности как таковой, к пониманию того, что онтология фрактальных объектов должна естественным образом включаться в постнеклассическую онтологию пространства. Феноменологическое прояснение понятия «фрактальность» приводит к ее осмыслению как предельной пространственной и временной сложности,  обусловленных законом собственного развития.
Феномен фрактальности порождает значительные гносеологические и методологические проблемы в исследовании пространственных объектов . В самом деле, из-за негладкости фракталов, существования в них множества разрывов и изломов, классическая протяженность теряет для них привычный смысл. Протяженность – свойство всякого материального тела занимать некоторую часть пространства, иметь длину, ширину, высоту, а значит, – площадь и объем. Именно благодаря протяженности, которая легко вычисляется или измеряется в классическом случае, физические объекты соотносятся со всеми остальными и сравниваются, поэтому определение протяженности тождественно установлению взаимопорядка. Су-ществование у фракталов многочисленных сингулярностей означает, что для определения длины математического фрактала приходится искать сумму бесконечного числа малых величин – и эта операция не определена в классической геометрии, вычисление длины фрактала требует гораздо более сложного алгоритма. Определение же протяженности физических фракталов и вовсе затруднено, это иллюстрирует пример очень изрезанной береговой линии России вдоль Северного Ледовитого океана, длину которой вычислить чрезвычайно трудно, или пример с «длиной» любой социальной сети.
Для фрактальных объектов протяженность теряет свои классические характеристики, прекращает быть непрерывной, перестает быть определенной и однозначной. Это приводит к трудности, а иногда – и к невозможности, определения и сравнения размеров фрактальных объектов, а значит – и к невозможности установления их взаимопорядка. Для плоских фрактальных объектов  неопределенной оказывается площадь, для объемных – объем. Вычисление площадей и объемов физических фракталов на сегодняшний день весьма проблематично, если вообще имеет смысл. Таким образом, при изучении фракталов, возникает принципиальная необходимость переосмысления фундаментальных метрических характеристик, таких как протяженность, длина, ширина, площадь, объем.
Существует и еще одна чрезвычайно важная, связанная с существованием фракталов онтологическая проблема, на сегодняшний день далекая от решения. Дело в том, что фрактальность, с одной стороны, означает существование строгого пространственного и (или) временного порядка, наличие четкого алгоритма, закона построения или роста. С другой стороны, известно, что фрактальность – атрибут хаотичности временного развития физической системы, «след» его непредсказуемого, неупорядоченного поведения, а дробная часть фрактальной размерности определяет степень хаотичности поведения системы. Возникает закономерный вопрос: как именно существуют фракталы, упорядоченно или хаотически?
Подобное соотношение хаоса и порядка в существовании и динамике фрактальных объектов является парадоксальным для классического научного познания, основанного на поиске противоречий и противоположностей, но оказывается вполне естественным для адихотомичного постнеклассического мышления. Последнее не только допускает, но и считает естественным существование «упорядоченно–беспорядочных», «определенно–неопределенных», детерминировано–хаотических объектов – возникает «ситуация дополнительности». Подобно тому, как в микромире теряют смысл макроскопические понятия «частица» и «волны» (а любая микрочастица обладает и корпускулярными, и волновыми свойствами, не имея аналогов в макромире), для фрактальных объектов теряют смысл  проти-воположные  свойства «непрерывность–дискретность» и «порядок–хаос», а любой фрактал не имеет классических геометрических аналогов. 
Сравнение двух фракталов, для которых нельзя определить классические  протяженности и  существование которых является следствием некоего хаотического процесса, означает обнаружение не их взаимопорядка, не их  относительного взаимобеспорядка, а чего-то третьего, что в современной науке и философии категориально не определено, никак не называется –  исследуется сложное отношение взаимных упорядоченности и хаотичности, если такое исследование вообще имеет смысл. Чтобы проиллюстрировать сказанное, приведем пример двух близких по расположению природных фракталов: корневища растения и грибницы. Нельзя сравнить их по протяженности, следовательно, нельзя определить порядок их взаимного расположения; нельзя и определить, что из них является более беспорядочным. А ведь этот пример сравнения двух достаточно «простых» фракталов, и можно представить, насколько более сложной оказывается сравнение двух фрактальных коммуникационных сетей. Мы приходим к  нетривиальному, на наш взгляд, эпистемологическому результату: исследование топологических свойств фрактальных объектов позволяет фальсифицировать классические онтологические представления о порядке и хаосе, предполагает постнеклассическую «упорядоченно–хаотическую» онтологию. При этом нивелируется один из классических фундаментальных смыслов пространства как порядка сосуществования тел.
Еще одной важной особенностью фракталов является динамичность фрактальной размерности, которая меняется при изменении масштабов. В самом деле, один и тот же фрактальный объект имеет разную фрактальную размерность при большем разрешении. Примером может служить снежинка Коха, которая становится все более и более «пушистой»при увеличении числа итераций. Или кусок пористого шоколада, который издалека кажется целым бруском, при ближайшем рассмотрении являет все свои поры-сингулярности, а через микроскоп демонстрирует еще большую фрактальность благодаря фрактальному устройству молекул, из которых он состоит. Сказанное касается любого фрактала, и тогда фрактальность представляется относительным феноменом, зависящим от способа рассмотрения.
Первым напрашивается утилитарный вывод: фрактальностью как свойством можно пренебречь, если масштабы достаточно велики – и это верно. Но верно и другое: любой кажущийся не фрактальным объект при изменении масштаба оказывается фракталом, и фрактальность может оказаться чрезвычайно важной для понимания его природы. Кроме того, существуют явно «большие» фракталы (природные, социальные, искусственные),  фрактальность которых очевидна, но всегда может оказаться еще большей при более «мелком» рассмотрении. Относительность фрактальности делает ее не менее, а более значимой для физического существования, потому что последнее становится пространственно-многоуровневым, имеет разные онтологии в различных пространственных масштабах, и, следовательно, различное описание.
Определение фундаментальных онтологических причин подобной сложности фрактальных объектов неизбежно связано с определением свойств самого пространства. Многообразие природных фрактальных объектов заставляет в очередной раз вспомнить высказывание Б.Рассела о недоказанности положения геометрии Евклида о трехмерности пространства. В самом деле, если фрактальность так часто встречается в живой и неживой природе, если она есть  универсальное и тотальное пространственное свойство огромного числа физических объектов, не является ли она следствием более сложной, чем это представлялось до недавнего времени структуры самого физического пространства? Иными словами, не является ли фрактальность физических объектов следствием фрактальности самого пространства? Не является ли само пространство дробно-размерным?
С точки зрения классической геометрии пространства последний вопрос может быть оценен как бессмысленный или маргинальный, но в рамках постнеклассической онтологии он закономерен. И тогда осмысление феномена фрактальности приводит не только к необходимости новой интерпретации важнейших пространственных характеристик реальных физических, биологических и социальных объектов, не только к решению связанных с этим гносеологических проблем, но и к возможности радикально новых онтологических представлений о самом физическом пространстве.
На сегодняшний день теория фрактальности имеет важные  прило-жения, связанные с социальной динамикой, созданием социальных, политических, культурных и технических объектов. Фрактальностью обладают социальные пространства, инфраструктуры, высокотехнологичные  средства коммуникации, любые сетевые организации (в том числе, политические партии), культурные артефакты. Феномен фрактального роста  определяет такие значимые социальные процессы, как миграции, распространение информации, динамика финансовых операций, формирование общественного мнения. В этой связи знание особенностей структуры социальных фракталов оказывается не только теоретически важными, но и практически необходимыми. Примеры приложения теории фракталов к значимым социальным системам мы приведем в последней главе.
Вывод: Фрактальность является универсальным пространственным свойством объектов разной природы, принципиально меняющим представления о возможных топологических свойствах пространственных объектов и самого мирового пространства–времени и порождающим серьезные эпистемологические проблемы, связанные с невозможностью определять у фракталов классические пространственные характеристики. Фрактальность снимает классические дихотомии «дискретность–прерывность» и «порядок–хаос» и служит основанием для постнеклассической «прерывно-непрерывной», «упорядочено-беспорядочной» онтологии многих реальных объектов.

 




Глава 6.

Постнеклассическая онтология пространства

Обратимся теперь к постнеклассическим представлениям о самом пространстве. Являясь фундаментальной категорией онтологии и естест-венных наук, пространство  до сих пор остается  онтологически неопределенным. Известно, что в отношении физического пространства классическая физика оказалась неспособной даже однозначно ответить вопрос о реальности его существования. В самом деле, классическое представление о  пространстве зиждется на нютоновском постулате об его абсолютности, независимости от физических объектов и времени. Именно аксиома абсолютности лишила классическую физику возможности эмпирически доказать само его существование: абсолютное, ни от чего не зависящее, не может быть идентифицировано физическими средствами. Абсолютность пространства, независимость его от материи и времени делают его существование не доказуемым в реальности, превращает в метафизическую сущность, в прекрасную физическую аксиому, в математический фундамент описания. То же можно сказать о времени. Только после создания теории относительности, элиминировавшей представления об абсолютных времени и пространстве и определившей взаимозависимость пространства с временем, материей, энергией, фундаментальными взаимодействиями, физика оказалась способной не просто постулировать, а эмпирически доказать реальное существование физического пространства и физического времени.
Классические философские представления о пространстве включают три его фундаментальных смысла: 1) пространство как место; 2) пространство как порядок взаимного существования; 3) пространство как способ познания мира . Постнеклассический анализ позволяет выделить два онтологически различных вида пространства: материальное (физическое) мировое пространство и множество нематериальных (умозрительных) пространств, возникающих в результате интерсубъективной и субъективной интеллектуальной деятельности, Существование последних обозначает пространство как общенаучную эпистему.
Анализ результатов современных естественных наук позволяет ут-верждать, что фундаментальными онтологическими свойствами мирового пространства-времени в постнеклассической естественнонаучной парадигме являются многомерность, обуславливающая единство и связь фундаментальных физических законов и явлений; неопределенность генезиса пространства-времени, числа его измерений, топологии, метрики, кривизны и формы; фрактальность, проявляющаяся как свойство самого физического пространства и как универсальное свойство множества пространст-венных объектов; виртуальность ненаблюдаемых пространственных измерений. С точки зрения теории фракталов мировое пространство–время является многомерным фракталом. Введение концепта «виртуальность» дает возможность говорить и  о виртуальных свойствах  мирового пространства и множестве виртуальных пространств, созидаемых человеческой деятельностью. Так, виртуальность мирового пространства-времени связана с не-допроявленностью в наблюдаемой реальности  его многомерности.
В самом деле, поскольку виртуальность – это специфическая форма бытия, недопроявляющая себя в физической реальности и в физическом пространстве, то можно ввести представления о пространстве или пространствах, в которых виртуальные объекты являют себя во всей полноте существования. Мы будем полагать, что виртуальное пространство – это пространство, в котором виртуальные объекты приобретают свойства реальных, т.е. имеют то же время жизни и не меньшую степень воплощенности, чем все остальные объекты этого пространства.
Пространство является универсальной научной эпистемой, и любое теоретическое познание так или иначе может быть описано в терминах умозрительных пространств, создаваемых науками . Все эти пространства, согласно введенному определению, являются виртуальными. Вообще, любые творческие процессы связаны с создаваемыми человеческим сознанием культурными виртуальными пространствами (литературными, мифологическими, музыкальными и пр.). Виртуальные объекты с одинаковыми степенями воплощенности  являются онтологически равноправными,  вполне «реальными» друг для друга и помещаются в одном виртуальном пространстве – и тогда можно определить порядок их взаимного существования. И, напротив, можно говорить о существовании разных виртуальных пространств, в которых помещаются объекты разного онтологического веса: существуют, например, интернет-пространство, заполненное IT-виртуальными феноменами, и виртуальное пространство литературных образов, очевидно, что во втором случае степень воплощенности вирту-альных объектов меньше . Для объектов из разных виртуальных про-странств  трудно, если вообще возможно, определить порядок взаимного сосуществования. Если постулировать связь онтологических уровней бытия, то следует рассмотреть и ситуации, когда в каком-либо виртуальном пространстве появляется менее воплощенный («легкий») виртуальный объект, например, в интернет-пространство «спускается» литературный образ. Такой более «легкий» объект  может рассматриваться в более  «тяжелом» пространстве как виртуальный, и тогда оценить порядок его сосуществования со всеми остальными тоже не удастся. Сказанное означает, что любое виртуальное пространство, так же, как и реальное, определяет порядок сосуществования помещенных в нем объектов, но лишь в том случае, когда речь идет об объектах одинакового «веса». В случаях же, когда онтологический вес различен, появление более легкого виртуального объекта в реальном или виртуальном пространствах вносит беспорядок в существование.
Различных виртуальных пространств не меньше, чем различных видов виртуальностей, и они имеют тот же онтологический вес, что и помещенные в них объекты. И тогда можно говорить об иерархии виртуальных пространств с различными степенями воплощенности в реальности. Так, интернет-пространство имеет большой онтологический вес, его хорошо «видно» в социальной реальности, в то время как математические пространства, например, воплощены значительно меньше. Онтологическую структуру подобной иерархии исследовать чрезвычайно трудно, но можно постулировать, что существуют границы между различными виртуальными пространствами, прозрачные для виртуальных объектов. И если вспомнить представления Аристотеля о «бесконечной лестнице творений», на которой располагаются все бытийствующие в мире сущности, то ступени этой лестницы, по-видимому, и  должны соответствовать различным виртуальным пространствам, причем на первой ее ступени должно помещаться реальное трехмерное физическое пространство. Схождение в самое «низкое», реальное физическое, пространство как раз и означает реализацию виртуальности. Вообще, единая картина множественных виртуальных пространств удивительна похожа на общую картину лестницы иерархичных миров, которая рисуется различными мистическими учениями .
Если говорить о генезисе виртуальных нефизических пространств, то часть их сотворена интерсубъективной интеллектуальной человеческой деятельностью. Но и индивидуальное сознание способно создавать личные, собственные виртуальные пространства. Единственный виртуальный объект, который может помещаться в любом из известных виртуальных пространств – это человеческая мысль. Это заставляет предположить, что либо она является самым онтологически легким объектом, либо способна менять свой онтологический вес.
Метрические и топологические свойства виртуальных пространств ничем не ограниченны. Например, размерность виртуального пространства определяется лишь нуждами познания или творчества и может быть какой угодно: нулевой, конечной или бесконечной, дробной, переменной, даже отрицательной или мнимой. Всякое виртуальное пространство способно менять топологию и метрику, может быть прямоугольным, криволинейным, сферическим, цилиндрическим или сложной формы, не описываемой классическими геометрическими фигурами. Виртуальные пространства могут быть и фрактальными: сетевыми, дырчатыми, иметь вид сложнейших лабиринтов. Сетевая структура Интернета, например,  с необходимостью предполагает фрактальность интернет-пространства.
 Именно для подобных пространств в топологии и виртуалистике введено понятие «топос». Топос – пространство с произвольной и пере-менной топологией; топосом является любое нетривиальное пространство, состоящее из подпространств разной размерности, например, коллажи, включающие плоские и объемные части.
Однако и реальное, наблюдаемое пространство Вселенной, согласно современным представлениям, тоже является топосом, поскольку его топология переменна и сложным образом зависит от движений и взаимодействий помещенных в нем физических объектов. Возникновение топоса является необходимым условием виртуализации реальности, и напротив, всякое виртуальное бытие требует появления определенного топоса. Топосы являются, например, одним из рабочих методов постмодернизма, в котором строятся виртуальные миры, иногда совершенно абсурдные и нарушающие причинно-следственные связи, и именно в силу этого производящие на людей особо сильное воздействие. Подобные топологически нетривиальные пространства могут применяться для осмысления многих онтологически значимых, но бестелесных феноменов, таких, как свобода .
Математическое описание виртуальных пространств предполагает мнимость, отсутствие в реальности некоторых значительных онтологических характеристик, таких как телесность . Внутри топоса любая телесность либо становится мнимой, либо приобретает мнимую составляющую, и в этой связи уместно говорить о виртуализации человеческой телесности  в виртуальных пространствах, даже о «наборе» различных тел для «человека виртуального». 
Поскольку виртуальность относительна, а  одним из существенных свойств виртуальности является краткость существования,  то все соци-альные процессы являются виртуальными по сравнению с естественными, а социальное пространство является одним из самых значимых виртуальных пространств.
Возникает закономерный вопрос: как соотносятся физическое и виртуальные пространства? Современная физика утверждает, что реальное физическое пространство многомерно, а его наблюдаемая трехмерность определяется тем, что высшие измерения компактифированы и в реальности проявляются только через связь физических объектов. И поскольку высшие измерения обнаруживаются лишь опосредовано и недовоплощены в реальности, то они виртуальны для наблюдателя в трехмерном пространстве. Тоже можно сказать о Мультивселенной, помещающейся в многомерном пространстве: для наблюдателя из трехмерного мира она – всего лишь виртуальный объект. Отсюда следует важнейший онтологический вывод: существует естественное, физическое виртуальное пространство – многомерное пространство Мультивселенной. Представляется, что все виртуальные физические объекты, в том числе, виртуальные микрочастицы и компактифированные высшие измерения в многомерном пространстве Мультивселенной полностью воплощены. Реальное же четырехмерное пространство-время есть только часть многомерного виртуального пространства-времени, всего лишь его материальная проекция, вещественное подпространство, а значит, является более простым онтологическим объектом. Генезис виртуального физического пространства определяется теми же естественными физическими законами, что и генезис наблюдаемого трехмерного пространства – не только человеческое сознание , но и природа способна творить виртуальные пространства. Особо отметим, что даже в том случае, если гипотеза о многомерности физического пространства несправедлива, то, все равно, у мирового пространства наличествует виртуальная «часть». В самом деле, согласно представлениям общей теории относительности пустого пространства не существует. Физический же вакуум, который составляет значительную часть Вселенной, а значит, и пространства, согласно квантовой теории является, «кипящим бульоном» из виртуальных частиц. Сказанное означает, что значительная часть миро-вого пространства является виртуальным хотя бы из-за существования вакуума.
Сказанное означает, что существует некоторый онтологический слой, через который и происходит «сквожение мира», вхождение вирту-ального в физическую и социальную реальности. Этот слой – виртосфера, виртуальная «оболочка» Земли . Внутри виртосферы существуют особые пространственные и временные отношения и максимально являют себя в реальности виртуальные феномены. С точки зрения пространственных представлений, виртосфера является пересечением физического и всех возможных виртуальных пространств. Особо отметим, что поскольку существование виртуальностей не ограничивается жесткими пространственно-временными рамками и следующими из них физическими законами, то это более свободное существование. Именно поэтому внутри виртуальных пространств и посредством виртуальных феноменов имеет смысл описывать многие важнейшие процессы, имеющие непосредственное отношение к становлению реальности и связанные с выбором одной из множества возможностей. Так, например, оценку возможности реализации любого проекта  удобно начинать с анализа соотношения различных вариантов в соответствующем виртуальном пространстве, в котором последние приобретают максимальную воплощенность, то есть имеют вид реальных.
Вообще, только исследование виртуальных пространств позволяет изучить процессы развития во всей их сложности и со всеми скрытыми возможностями, а значит – и управлять ими. Для некоторых систем воз-можно и математическое моделирование виртуальных пространств (на-пример, фазовых), содержащих образы возможных состояний. Фазовые пространства нелинейных систем (по определению, мультистабильных) содержат множество образов всех возможных движений, только одно из которых реализуется в данный момент времени и при заданных внутренних и внешних параметрах. Все остальные возможные состояния являются виртуальными до тех пор, пока изменение условий не приводит к их реализации. Однако именно эти  скрытые в реальности, виртуальные до определенного времени состояния зачастую обуславливают направление и особенности развития системы. Наблюдая за каждым из сосуществующих в виртуальном пространстве возможных состояний системы, мы, по сути, видим разные возможные истории ее жизни. Такое «проигрывание» процессов развития позволяет в ряде случаев выбрать оптимальный из всех возможных. В контексте сказанного становится ясным, насколько важной является, например, виртуальная история, которая может моделировать варианты развития исторических событий, определять возможности и извлекать уроки из неслучившегося. Не менее важными виртуальные исследования являются для футурологии.
Выводы: постнеклассическая онтология пространства с необходи-мостью включает в себя представления о его многомерности и фракталь-ности, о виртуальных свойствах мирового пространства, о множестве «человекомерных» виртуальных пространств, созидаемых человеческой деятельностью.





 




Глава 7.

Полионтичность времени

Значение времени для мироустройства, для человеческой жизни, для познания нельзя переоценить. Время являет изменчивость всего существующего; наряду с пространством составляет основание физической и социальной реальности; позволяет наблюдать и исследовать всевозможные процессы, события, ситуации; обозначает рождение, метаморфозы и смерть любого физического или социального объекта. Оно задает универсальную познавательную стратегию: видеть мир в его изменении и развитии, во всем находить временные отношения и порядки – так что без представлений о времени невозможны любые науки, которые чаще всего сосредотачивают свои усилия именно в области исследования временных характеристик познаваемых объектов.
Время исследовано в таком множестве философских и научных трудов, что даже их перечисление не представляется возможным. Однако с помощью историко-интенционального анализа можно показать, что в философской традиции существует четыре основных типа представлений о времени . Во-первых, время осмысляется как вселенская, космическая, универсальная сущность, связанная с существованием материальной реальности (вещного, тварного, феноменального, природного мира), пространства, движения, именно так оно осмысляется в трудах некоторых античных философов (Платон, Плотин). Во-вторых, время может полагаться исключительно свойством человеческого разума или (и) чувственности, способом внутреннего и внешнего созерцания, способом переживания человеком собственного бытия (Дж. Локк, Д. Юм, И. Кант, А. Бергсон,          М. Хайдеггер, К. Ясперс). В-третьих, время воспринимается двойственно: помимо объективного времени,  существующего в материальной реальности, имеет место и субъективное, существующее в человеческом сознании и позволяющее приписывать реальному времени специфические свойства (Аристотель, Фома Аквинский). В-четвертых,  можно говорить о времени,  возникающем в результате коллективной человеческой деятельности, о времени как о социально-культурной реальности (В. Дильтей). В трех случаях из перечисленных четырех речь идет о времени, существование которого связано с человеческим сознанием, с познанием или с проживанием или переживанием реальности.
Несмотря на такое множество и разнообразие попыток его исследования время все еще недостаточно определено онтологически. Во многом это определяется особенностями его познания. В отличие от пространства, которое хотя бы в принципе обозримо как целое, время «скрыто» своей собственной сложной онтологией, невидимо, «непрозрачно». Обуславливая существование прошлого и будущего, время «прячется» в них, так что волеизъявления исследователя недостаточно для движения по нему. Вот почему оно доступно умозрительному познанию более чем практическому, а человек, не способный свободно перемещаться не только в прошлое, но и в будущее, вынужден довольствоваться эмпирическим исследованием лишь настоящего. Прошлое самого времени недостижимо и обозначено лишь «следами» в реальности; будущее достигается без человеческой воли и гипотетично, непредсказуемо; настоящее преходяще, мгновенно, неуловимо. Исследование времени никогда не является прямым, оно всегда опосредовано свершившимся, свершаемым или грядущим, и всякий его исследователь сам находится в сильной зависимости от того, что изучает. Существование подобной обратной связи делает практическое изучение времени сверхсложной задачей.
Даже естественные науки изначально вынуждены были заниматься лишь умозрительным исследованием времени, как правило, привязывая его к нуждам изучения движения и развития. Именно так и возникли классические представления о непрерывности, однородности и необратимости времени, необходимые для динамического описания материальных объектов в формализмах дифференциального и интегрального исчисления. Гипотетическое исследование прошлого и будущего материальных объектов в ньютоновской физике представлялось совсем несложным делом и сводилось к решению соответствующих уравнений. Это привело к созданию механического детерминизма, обращающегося со временем очень легко, как с понятным и «послушным объектом», дающим точное знание о мире. Представления об абсолютности времени, об отсутствии хоть какой-либо его зависимости от всякого материального бытия привели к тому, что науками изучались временные свойства тех или иных  процессов, а не свойства самого времени. Последние просто постулировались и постигались интуитивно.
Ситуация изменилась после появления теории относительности, ко-гда стало ясно, что время связано определенными качественными и количественными соотношениями с пространством, веществом, энергией, физическими взаимодействиями, а значит и само является материальным объектом. В результате появилась возможность эмпирического исследования самого времени, времени как такового, после чего стало ясно, что свойства вселенского, физического, материального времени не так просты и очевидны, как это предполагалось классической физикой.
Постоянный и значительный прирост естественнонаучного знания о физическом времени, его эмпирическое познание, открытие его новых нетривиальных свойств не внесли окончательной ясности в понимание его природы. Расхождение неклассических парадигм в описании времени в макро- и микромире, отсутствие однозначных ответов на принципиальные вопросы, связанные с его существованием (проблема происхождения времени, проблема его обратимости или необратимости, проблема его непрерывности или дискретности, проблема его первичности или эмерджентности,) делают современные представления о природном времени гораздо более неоднозначными, чем в классике . Заметим, что даже уже полученные позитивными науками знания все еще не интегрированы в философскую онтологию времени во всей их сложности и полноте. Необходимо констатировать следующий гносеологический факт: сколько-нибудь полной онтологии времени, обобщающей известные научные и значимые философские представления о нем, не существует.
Параллельно этому философское знание сосредоточилось на исследованиях времени, связанного с человеческим существованием . Как результат, возникло устойчивое представление о том, время является способом осмысления и переживания человеком себя и мира; что помимо универсального природного (физического) времени существуют и другие, не менее значимые для человека времена с особыми свойствами, творимые человеческими чувственностью, сознанием или деятельностью (психологическое, экзистенциальное, социальное, историческое, политическое) . Мы будем называть такие времена «человекомерными» . В анализе и этих «человекомерных» времен наблюдаются заметные разногласия, поскольку определение их свойств, онтологическое различение их между собой, равно как и выяснение их отличий от времени физического, весьма сложно, а иногда и условно. Иногда философские представления о «человекомерных» временах доходят даже до полного отрицания существования при-родного вселенского времени, которое признается сегодня естествознанием достоверным фактом.
Разобраться со всей сложностью, многообразием и даже противоречивостью современных представлений о времени можно, только ответив на ряд следующих онтологических вопросов, фундаментальных, на наш взгляд, для постижения природы времени. Являются ли все известные на сегодняшний день «времена» разными формами времени как такового? Обладают ли они универсальными существенными свойствами, несмотря на все их кажущиеся различия? И если все это – действительно времена, то как построить их универсальное онтологическое описание, вместе со всем их общим и особенным?
Говоря в рамках постнеклассической парадигмы о существования разных реальностей: физической, социальной, исторической, политиче-ской, культурной, множестве психологических (личных, внутренних, субъективных), можно представить время тем основанием всякой реальности, которое позволяет наблюдать любые изменения в ней. Более того, время может мыслиться и сущностью, творящей определенную (виртуальную) реальность: если появляется некоторое особое время, то можно утверждать, что возникает новая виртуальная реальность, как это нередко происходит в психологических ситуациях. Но тогда все известные и исследуемые разными науками времена (от вселенского до экзистенциального) оказываются онтологически различимыми формами времени, существующими в разных реальностях, а может быть – и порождающими разнообразие этих реальностей .
Отдельно подчеркнем, что мы не претендуем на построение полной постнеклассической онтологии времени. На наш взгляд, это невозможно, во всяком случае, на сегодняшний день – и из-за предельной онтологической сложности самого времени; и из-за разногласий по поводу его свойств, существующих в современной физике; и из-за того, что знание о времени все время пополняется, продолжает оставаться открытым. Мы хотим лишь унифицировать разнообразие представлений о времени, хоть как-то упорядочить все множество приписываемых ему свойств с помощью  постнеклассического концепта «полионтичность», кажущегося нам весьма эвристичным. Мы собираемся коснуться только одной, но значи-мой для онтологии времени проблемы – его кажущегося разнообразия. На наш взгляд, именно представление о полионтичности позволяет справиться с этим разнообразием, описать его как онтологическое единство, как множественность в единстве.
За отправной пункт нашего анализа мы примем тот очевидный факт, что имеют место различные представления о времени, конституируемые философией и конкретными науками. На первый взгляд, все эти представления соответствуют разным временам. Психологическое время, например, отличается, от социального, и оба они различимы с физическим временем – факт этого различия интуитивно постигается и практически не вызывает сомнений. Мы, напротив, предполагаем, что все устойчивые представления о времени, существующие в науках или получаемые из практического опыта,  соответствуют онтологически различимым формам единого времени, «времени как такового». Очевидно, что если все известные времена, и в самом деле, являются формами времени, то они должны обладать некоторыми общими существенными онтологическими свойствами, которые и обозначали бы их как время. А это значит, что необходимо попытаться выделить эти существенные свойства. Простейший анализ приводит к отрицанию как существенных любых количественных характеристик времени (масштабов, длительностей, ритмов, темпов), поскольку все они изменчивы, условны, относительны. В самом деле, временные масштабы и единицы измерения вселенского времени задаются из соображений практической пользы или нужд познания, как это происходит, например, в случае земного времени. Скорости течения психологического или экзистенциального времени переменны, они определяются чувственностью или сознанием субъекта и внешними условиями, ситуацией. Меняются от эпохи к эпохи и от места к месту ритмы и темпы социального и исторического времени.
Не существенными представляются и многие качественные дихото-мические характеристики времени: непрерывность (либо дискретность), необратимость (либо обратимость), однородность (либо неоднородность) – поскольку и науки, и человеческие переживания предполагают и фиксируют разные, взаимоисключающие, полярные свойства времени. Действительно, представления современной теоретической физики о времени, становятся все более и более неоднозначными, а классические свойства времени давно уже поставлены под сомнение. Так, знаменитая «стрела времени», обозначающая принципиальное различие между прошлым и будущим и символизирующая временную необратимость, остается доминирующим представлением в термодинамике, но давно уже не считается необходимой в квантовой механике. Время давно уже не предполагается и однозначно равномерным, существуют физические концепции, согласно которым его ход непостоянен и зависит от расширения Вселенной. Некоторые физические теории отказывают времени и в привычной и понятной непрерывности.  Так квантовая теория еще полвека назад ввела представления о дискретности времени, даже выделила «атом» времени – наименьший из возможных временной интервал; к представлениям о дискретности времени приходит и теория струн. Все физические теории времени рано или поздно фальсифицируются, так что практически любые собственные свойства времени сегодня имеют альтернативы и не могут рассматриваться как существенные.
Неотъемлемыми, существенными свойствами времени, на наш взгляд, выступают лишь его способность являть длительности и любые изменения (движение, динамику, развитие), материальные или нематери-альные, и обуславливать прошлое, настоящее и будущее всего временного. Тут снова следует особо отметить одно важнейшее с точки зрения онтологии времени обстоятельство. Дело в том, что ни философия, ни конкретные науки до сих пор не в состоянии однозначно ответить на следующие вопросы: сообщает ли само время длительности длящимся объектам мира или «всего-навсего» позволяет определять их; обуславливает ли само время изменения этих объектов или «только лишь» дает возможность их наблюдать? Действительно, длительность – сложнейшая  онтологическая характеристика, и главная сложность ее умозрительного определения связана с ее принадлежностью.
Понимание того, с чем связана эта сложность, предполагает цепочку онтологических вопросов. Что длится? Само время? В этом случае длительность является онтологической характеристикой самого времени. Но тогда вещи и процессы просто существуют во времени,  а время позволяет фиксировать их «начало» и «конец», являет длительность вещей. Но если длятся сами вещи и процессы? Тогда их свойство длиться может быть либо обусловлено временем, либо наличествовать у вещей и процессов «само по себе», потому что они вещи и процессы, но в любом случае длительность является их собственным онтологическим свойством. Если принять во внимание еще и то, что всякая реальная длительность только тогда  воспринимается как длительность, когда отражается в сознании, тоже длящемся, то к этому добавляются еще сложности существования и «механизмов» субъективного времени, к исследованию которых, приложили немалые усилия И. Кант и Э. Гуссерль –  и проблема становится практически неразрешимой. Именно в сложности  интерпретации длительности, на наш взгляд, и кроется существенное отличие «скрытого» времени от «открытого» пространства. Пространство обладает видимой протяженностью, равно как и вещи в нем, и всякое протяженное понятно, поскольку открыто, видимо, явлено, в то время как скрытое во времени длящееся вызывает массу вопросов. Все это отступление было сделано для того, чтобы внести всего одно уточнение в определение существенных свойств времени: существенным свойством времени следует считать его способность являть, а может быть – и обуславливать (?) длительности и изменения. Гибкость по-стнеклассической рациональности и открытость постнеклассической онтологии позволяет нам в этом месте оставить и знак вопроса, и принципиальное «может быть».
Но далее мы будем более определенными. Все, что обладает выде-ленными выше существенными свойствами является временем, как бы оно ни называлось, коль скоро оно позволяет обнаруживать длительность, изменчивость и различать чувственно или интеллектуально прошлое, настоящее и будущее. Приняв эти свойства времени за существенные, мы убеждаемся, что все упомянутые нами ранее времена действительно являются временами, поскольку обладают именно этими существенными свойствами. Следуя же введенным представлениям о полионтичности, мы будем полагать все эти времена не просто разными специфическими «временами», а онтологически различимыми формами времени; различными порядками, способами  наличного бытия времени, обладающими единством существенных свойств. Существование онтологически различных форм времени позволяет рассматривать время как полионтичный феномен, говорить о полионтичности времени.
Итак, время полионтично, способно бытийствовать в наличной, феноменальной реальности в разных формах и разными способами,  онтологическими связанными между собой. Существует единое мировое (физическое, материальное, природное, вселенское) время и множество «внеприродных», нефизических времен. Физическое время универсально, его течение подчиняется законам природы, вне зависимости от того, насколько эти законы открыты науке, оно связано с материей и с пространством. А вот протекание нефизических времен подчиняется особым, нефизическим законам. У всех этих времен специфические, а не универсальные характеристики: они могут иметь собственные длительности, масштабы, ритмы; быть обратимыми или нет; однородными или неоднородными; одномерными или многомерными; обладать даже переменными, неустойчивыми, неопределенными характеристиками; наконец, исчезать. Но тогда снова возникает целая серия важных онтологических вопросов: как возникают эти времена? чем определяется их ход? как могут они быть измерены?
На все эти вопросы существуют многочисленные варианты ответов. Вот, например, один из возможных ответов на первый вопрос. Существование психологического, социального, исторического и других «человекомерных» времен есть следствие существования природного времени, все эти времена – формы, опосредующие, «очеловечивающие» присутствие в мире последнего. Не будь природного времени, не было бы и разнообразия времен, связанных с человеческой деятельностью. Итак, «человекомерные» времена порождаются природным временем, факт существования последнего мы принимаем за достоверный. 
Дальнейший анализ требует разделения «человекомерных» времен на собственные (индивидуальные) и коллективные. К первым относятся  субъективные, психологические, личностные, экзистенциальные времена, связанные с процессами познания или с переживанием времени отдельным человеком, ко вторым – социальное, историческое, политическое, культурное и др., связанные с той или иной социальной деятельностью. Субъективное (собственное, внутреннее для человека) время представляется нам первичным в отношении коллективных «человекомерных» времен. 
Сами субъективные времена тоже возможно различать. Во-первых, можно говорить о «временах-эпистемах», обозначающих время как способ познания . Это то самое кантовское время, априорная, имманентная человеческому бытию форма чувственного и одновременно с этим интеллектуального постижения мира. Это время как «способность воображения», тот общий корень чувственности и рассудка, который и позволяет соотнести феномены внешнего мира с категориями рассудка; это универсальная трансцендентальная схема, позволяющая описывать решительно все, о которой сам Кант писал так: «…применение категорий к явлениям становится возможным при посредстве трансцендентального временного определения, которое как схема рассудочных понятий опосредствует подведение явлений под категории» . Именно время как способность воображения, по Канту, и делает возможным познание. И это именно то самое субъективное время, «время сознания», которое Э. Гуссерль полагал «истекающим» из глубин «Я» и определил как необходимое условие рефлексии и процессов смыслосозидания .
Можно говорить и о других субъективных временах – «временах-восприятиях», «временах-экзистенциалах», которые позволяют человеку не познавать мир посредством категорий рассудка, а эмоционально принимать его, остро и глубоко ощущать его существование, а вместе с ним – и свое подлинное бытие . Именно о подобном экзистенциальном времени говорили М. Хайдеггер и К. Ясперс. Мы полагаем, что «времена-переживания» онтологически отличаются от идеальных времен-эпистем. Определяемые не только сознанием, но и чувственностью, они, как правило, не создаются волей переживающего их субъекта, а возникают благодаря определенным его психологическим состояниям, эмоциям, обусловленным, в том числе, и реальностью. Именно поэтому времена-переживания, на наш взгляд,  в большей степени связаны с материальным существованием, они онтологически ближе к вещному миру, чем времена-эпистемы, об-ращающие познание на умопостигаемые и далеко не всегда имеющие от-ношение к физической реальности сущности. Близость к реальности, зависимость от последней, возможная реализация протекающих при этом в сознании или психике процессов заставляет нас обозначить в первом приближении «переживаемые» (психологические, экзистенциальные) времена как виртуальные .
Всякое субъективное, «внутреннее» время человека, будь оно «временем-эпистемой» или «временем-экзистенциалом», выступает как способ познания, как необходимое условие человеческого опыта, как способ переживания реальности,  как способ самоосуществления человека  в мире. Существование субъективных времен очевидно и подтверждается их явленностью каждому субъекту, их имманентностью всякому сознанию. Онтологической проблемой при этом оказывается способ существования субъективных времен, поскольку они отличаются от объективного (мирового, физического времени) не только своими свойствами, но и способом своей реализации. Можно говорить о том, что всякое субъективное время является основанием собственной субъективной реальности, отличной от физической; можно даже исследовать эти реальности и, чтобы справиться с их многообразием, дать им онтологическое определение, например, как виртуальных; можно исследовать «взаимодействия» этих реальностей, их иерархию и т.д.
Коллективные времена мыслятся производными от собственных. Они возникают благодаря человеческой деятельности, существованию человека исключительно как социального субъекта – это социальное, историческое, культурное, политическое время. Все эти времена существенно отличаются от объективного физического времени, имеют специфические характеристики, тоже «очеловечены». Чтобы онтологически отличать их от объективного и субъективных времен, мы будем назвать их интерсубъективными, подчеркивая этим названием их коллективный характер. Особо подчеркнем при этом, что интерсубъективность мы понимаем при этом не в строгом гуссерлианском смысле как некоторый общий опыт представления, а как некоторую общность человеческих деятельностных установок и воззрений. Разумеется, эта интерсубъективность в своем основании имеет субъективность, множество сложно взаимодействующих субъективностей, вот почему интерсубъективные времена тоже «челове-комерны».
Важнейшим представляется следующий вопрос: откуда же берутся в человеке эти априорные представления о времени, эти «человеческие часы»? Можно, конечно, лишь постулировать их существование, исходя из некоторых метафизических или трансцендентальных представлений, как это сделал в свое время И. Кант, но позволено и попытаться проанализировать возможный «механизм» их происхождения с позитивистской точки зрения. Здесь, на наш взгляд, уместна аналогия с квантовой механикой, с микромиром. Известно, что всякий квантовый объект содержит в себе свои собственные «встроенные» часы, характеризующиеся определенной частотой колебаний, пропорциональной его энергии . Можно предположить, что всякий человек обладает такими же «природными» часами, ход которых тоже определяется некоторыми его «энергетическими» характеристиками. Ситуация с человеческим временем гносеологически подобна известной физической «проблеме наблюдателя»: каждый наблюдатель за фи-зическими процессами может измерять их только по имеющимся у него часам, а часы отдельных наблюдателей довольно сложно синхронизиро-вать, так что время они в общем случае показывают разное. Аналогично, всякий человек, наблюдая за разными, необязательно природными, процессами, существуя в феноменальном мире пользуется собственными, но теперь уже «встроенными» в него часами, и ход времени для него отличается от хода всех других человеческих времен.
Природа собственных человеческих «часов» не может не иметь биологических оснований, а существование особых «биологических» времен и особенности их измерения давно уже интересуют  естествознание . Биологическое время – это время, связанное с жизненными процессами, возможно неоднородное и нерегулярное, поскольку неоднородны и нерегулярны изменения, связанные с протекающими в клетках физическими и биохимическими процессами. Предполагается, что существование биологического времени обусловлено способностью организмов воспринимать циклические колебания геофизических факторов, таких как суточная и годовая периодичность электромагнитного поля Земли и космической радиации. На сегодняшний день обоснованным считается тот факт, что физическое и биологическое время – это разные, не сводимые друг к другу времена.
Детальное исследование свойств собственного человеческого времени, – задача не философии, оно должно быть междисциплинарным и подкрепляться эмпирическими исследованиями. Но философия в этом случае может дать конкретным наукам о человеке некоторые идеи, способные эти исследования направить. Первая из этих идей достаточно проста. Поскольку человек есть и животное тоже, поскольку он всегда еще и организм, человеческая способность к временным переживаниям вполне может быть укоренена в биологическом времени, заложена на биологическом уровне. Но механизм этого временного «шестого чувства» не может быть только «животной природы», он должен иметь и другие основания, связанные с человеческим сознанием и социальностью. И помимо биологических, заложенных на клеточном уровне, «микрорезонансов», в человеке найдутся и психологические «макрорезонансы», обусловленные его чувственностью, эмоциями, интеллектом, волей, практическим освоением природного и социального мира, взаимодействием с той или иной средой. Существование этих резонансов и настраивает, отлаживает ход субъективного времени, делает его сложным и неповторимым, далеко не всегда подчиняющимся законам физического мира. Сознание и социализация превращают «животное» время в «человекомерное», а индивидуальность человеческой психики обуславливает неповторимость собственного, субъективного, времени, а вместе с ним – и уникальность собственной реальности человека. Но, в любом случае, имеет смысл говорить о человеческом (индивидуальном, личном, психологическом, субъективном) времени как о сложном социально-биологическом или социально-антропологическом феномене.
Вторая идея представляется нам более сложной. Социальное время, безусловно, не совпадает со временем физическим, имеет особые характеристики, меняющиеся от эпохи к эпохе, от одной социальной группы к другой  . Конечно, природа социального времени сложна, его ход зависит от качества и количества конкретных социальных взаимодействий, от эпохи, от типа общественных отношений, от уровня технологий, от влияния природных процессов. Но в основании всякого социального времени лежат индивидуальные времена, оно невозможно без изначального субъективного «прочувствования» и «продумывания» времени отдельным человеком, как невозможна коллективная деятельность без личного замысла. Социальное, историческое, политическое, экономическое, культурное и все прочие «коллективные» времена, можно описать как результат взаимодействия, интерференции, синхронизации собственных (индивидуальных, субъективных человеческих) времен, как следствие множественных «резонансов» между ними. Всякое связанное с социумом время – это синергийный результат, интерсубъективный, межличностный феномен.
И снова, на наш взгляд, уместны физические аналогии. Социум давно уже принято рассматривать как статистический ансамбль, как систему с огромным числом сложным образом взаимодействующих элементов (степеней свободы). Процессы в таких системах проще всего описывать статистически, с помощью средних по ансамблю величин, которые и задают характеристики ансамбля в целом. Любое коллективное время при таком рассмотрении можно считать некоторой средней характеристикой ансамбля, усреднением по всем индивидуальным временам. И поскольку общество представляет собой принципиально нелинейную и неравновесную систему, то это среднее может значительно отличаться от индивидуальных времен. Темпы, ритмы, масштабы социального времени не совпадают с ха-рактеристиками собственного времени всякого отдельного человека, но ход социального времени должен стремиться к ходу времени  социального «большинства» – людей, составляющих  значительную социальную долю и «близких» по социальным характеристикам.
Заметим, что большое число степеней свободы в социуме, его нелинейность, наличие множества обратных связей  определяют существование в нем огромного числа межличностных и коллективных временных «резонансов» между отдельными его элементами и подсистемами (индивидами, социальными группами). Примерами таких «резонансов» могут служить темпы жизни, которые устанавливаются в отдельной семье, общине, населенном пункте. Различные временные резонансы имеют разную силу и по-разному влияют на ход социального времени, но среди этого множества найдутся и сильные резонансы, определяющие значимые социальные времена. Всем понятной иллюстрацией этого служит «партийное время», характеризующееся особым ходом «на оперережение» и просуществовавшее в Советском Союзе семьдесят природных лет.
Можно много говорить о том, как на ход социального времени влияют природные процессы (цикличность земного вращения, периодичность солнечной активности и пр.) и техногенные практики, и влияние это бесспорно. Но все эти рассуждения, на наш взгляд, не меняют того, что социальное время интерсубъективно, а не объективно, что это особая нефизическая форма времени, сложная онтология которой связана с существованием и взаимодействием субъективных времен. Сказанное касается и других коллективных времен: исторического, политического, экономического, культурного. Итак, всякое коллективное «человекомерное» время является синергийным феноменом, результатом наложения, взаимодействия, интерференции, синхронизации, резонансов собственных человече-ских времен, оно интерсубъективно по своей природе, хотя на его ход и оказывают влияние природные и техногенные процессы.
Непростым, на наш взгляд,  является и вопрос о том, как и в чем измеряются человекомерные времена. Проблема измерения времени вообще представляется очень сложной. Измерение времени всегда конвенционально, как правило, его привязывают к каким-либо природным изменениям, иногда макромира, иногда микромира. Неслучайно, Г. Рейхенбах считал, что «равенство последовательных интервалов времени есть вопрос не познания, а определения» . При этом (и на этом мы останавливались выше) остается непонятным, что именно измеряется, а сокрытость реального времени, опосредованность его течения конкретными изменениями в материальном мире заставляют думать, что сравниваются не времена, а что-то еще, хотя и зависящее от времени, но временем не являющееся. Измерение времени остается онтологически не определенным и сводится к определению взаимопорядков некоторых длящихся процессов. Привычная всем единица измерения времени, секунда, имеет либо умозрительные, либо непредставимые квантомеханические эквиваленты, и сама по себе не несет информации о том, какую именно характеристику самого времени мы измеряем.
Однако некоторый физический смысл у измерения времени появляется, если вспомнить, что природное время связано с энергией. Эту связь непросто обнаружить интуитивно или из практического опыта, но на нее прямо указывают результаты теории относительности, квантовой механики и теории симметрии. Так, в теории относительности произведение энергии тела и интервала времени оказывается инвариантом, постоянной величиной, а это значит, что длительность обратно пропорциональна энергии: чем больше энергия, тем медленнее течет время. Знаменитой иллюстрацией этого факта является «эффект близнецов». Нечто подобное наблюдается и в микромире: собственные времена квантово-механических систем обратно пропорциональны энергиям взаимодействия, то есть энергетическим изменениям. А из теории симметрии известно, что закон сохранения энергии вытекает из однородности времени. Итак, время – это энергетическая величина, величина, обратно пропорциональная энергии, а его протекание определяется изменениями энергии.
Трансляция этих представлений на человекомерные времена, не-смотря на свой очевидный физикализм, на наш взгляд, все же уместна. Можно ввести (конечно, условно!) представление об «энергии» человеческих переживаний или взаимодействий и предположить, что ход всякого человекомерного времени определяется и измеряется именно ими. Если говорить о собственном, психологическом, времени, то скорость его течения и свойства (например, неоднородность или обратимость) зависят от «внутренней энергии», которую человек тратит на переживание или проживание той или иной ситуации. Тогда и хорошо известные эффекты замедления и ускорения психологического времени могут связаны с внутренними энергетическими затратами или приобретениями: когда последние незначительны, время бежит, когда они велики, время тянется, и каждый легко может привести соответствующие примеры. Разумеется, измерить такую «внутреннюю» (психологическую, эмоциональную, душевную, духовную) энергию, сопоставить ей некоторые количественные характеристики непросто, если вообще возможно, но ее существование следует из практического опыта, его трудно отрицать.
В этих представлениях течение коллективных времен должно опре-деляться совокупной энергией всех социальных взаимодействий. Последнее утверждение, на первый взгляд, противоречит тому, что наблюдается в социуме. В самом деле, известно, что социальное время постоянно ускоряет свой ход: темпы современной общественной жизни превышают темпы общественной жизни, например, век назад. В силу сказанного это означает, что энергия социальных взаимодействий уменьшается, но ведь очевидно, что современным людям в среднем приходится тратить все больше и больше усилий на социальную жизнь. Но противоречие это только кажущееся. Во-первых, речь идет не о физических усилиях, не о механической энергии, а о психологической, внутренней энергии, а ее-то современный человек в социальных процессах тратит все меньше и меньше: социальная суета делает взаимодействия, коммуникации формальными, неподлинными, «неэнергичными». И если речь идет о душевной энергии, то сегодня энергетический вклад  каждого в подлинное общение, а значит – и в социальное время, представляется много меньшим, чем век назад. Для иллюстрации этого факта достаточно представить себе следующую упрощенную, но отражающую некоторые принципиальные моменты ситуацию: раскланивающегося со всеми встречными горожанина начала двадцатого века и жителя современного мегаполиса, не обращающего на окружающих никакого внимания. Понятно, что душевные усилия первого больше, и он «замедляет» время; второй же, практически не отдающий энергии, заставляет время бежать. Во-вторых, речь идет о коллективных процессах, о множестве взаимодействий и об их совокупной энергии. Но современный социум столь сложен, многообразен и даже противоречив, что многие социальные взаимодействия «гасят», умаляют или даже уничтожают друг друга, так что и результирующая энергия существенно уменьшается.
На самом деле, ситуация с социальным временем оказывается куда более сложной, на его течение, как мы уже отметили выше, влияют при-родные и техногенные процессы, последние с неизбежностью должны ускорять социальное время. Заметим, что и техногенное  ускорение социального времени тоже с легкостью укладывается в рамки предложенных нами представлений: использование техники уменьшает затраты индивидуальной «внутренней энергии», поэтому и должно приводить к увеличению темпов социального времени. Говоря о ходе социального времени, нельзя не сказать и о том, что его значительно убыстряет тотальная виртуализация современной жизни. И это легко объяснить онтологически: виртуализация всегда связана с малыми энергетическими затратами, поскольку виртуальная жизнь менее телесна, а значит – и менее энергоемка . Малая энергия виртуальных социальных взаимодействий с неизбежностью приводит к ускорению хода социального времени. Однако мы оставим детальный анализ влияния техногенных процессов и массовой общественной виртуализации на социальное время для перспективных исследований.
Подведем некоторые итоги проведенного анализа. Естественные науки и гуманитарное знание ввели многочисленные и разнообразные представления о различных временах: физическом (природном, вселенском, объективном) и множестве «человекомерных» времен (психологическом, экзистенциальном, социальном, историческом, политическом, культурном и пр.), последние можно разделить на индивидуальные (субъективные) и коллективные (интерсубъективные). В русле постнеклассической онтологии  все существующее и мыслимое многообразие времен может быть унифицировано с помощью представлений о полионтичности – единства онтологически различимых форм существования одного и того же объекта мира. Время при таком рассмотрении выступает как полионтичный феномен, определяющий существование множества различных реальностей. Существование индивидуальных времен определяется способностью человека ощущать, переживать и осмыслять время и имеет социально-биологические основание. Коллективные времена представляются синергийным эффектом, результатом наложения, взаимодействия, резонансов различных индивидуальных времен. Ход человекомерных времен определяется «энергией»  индивидуальных и социальных взаимодействий.
Остановимся теперь на связи времени с постнеклассическими фено-менами детерминированного хаоса и виртуальности.
Время и хаос . Соотношение времени и хаоса, на наш взгляд, следует рассматривать с двух основных ракурсов: гносеологического и онтологического. Конечно, связь времени и хаоса может иметь глубочайшие онтологические или даже метафизические основания. Но наиболее очевидной, «прозрачной» является гносеологическая связь времени и хаоса, с нее мы и начнем. Парадоксальным в контексте заявленной темы является следующее утверждение: в научном познании время традиционно связано с порядком, а не с хаосом. В самом деле, именно время задает порядки сосуществования вещей, событий, процессов как длящихся относительно друг друга и тем самым обозначает одну из основных стратегий познания: обнаруживать во всем существующем временные изменения, рассматривать объекты мира как разворачивающиеся от прошлого к будущему, как процессуальные, как динамические. И практически все научное знание ориентировано этой стратегией. Конечно, в горизонте повседневности, в обыденном сознании будущее мыслится как скрытое временем, непредсказуемое, но многие науки ставят своей важнейшей задачей именно предсказание будущего. Максимально, с наибольшей достоверностью предсказание будущего реализуется в классической физике: строгие законы механики и электродинамики, сформулированные как временные зависимости, позволяют однозначно и точно определять будущие состояния систем, если известны начальные условия.
Сказанное обозначает возможное отношение времени и хаоса в по-знании как гносеологически нежелательную ситуацию, нивелирующую усилия наук по определению будущего. Мы уже говорили выше, что в классическом естествознании появление временного хаоса никогда не связывалось с существованием закономерности, он всегда объявлялся следствием нарушения, некоторого заданного законом развития порядка, результатом действия неучтенной случайности, «исключением из правил». Рассмотрение хаотического как случайно возникающего и незакономерного обусловило и отказ классической физики от целенаправленного изучения хаоса, и представление о том, что хаоса можно избежать, улучшая эпистемологические модели и принимая в расчет случайности. Таким образом, классическая наука вывела хаос из рассмотрения и обозначила время как нечто, однозначно связанное с порядками сосуществования и (или) изменения объектов познания.
Однако в постнеклассической парадигме хаос был осмыслен как одна из возможных закономерностей развития и категориально связан с понятием «закон», а представления об обязательной предсказуемости будущих состояний динамических систем были нивелированы.  Стало очевидным, что возможность точного научного предсказания является лишь частным, далеко не всегда реализуемым случаем. Будущему стало сопоставляться хаотическое, что и обозначило сущностную гносеологическую связь времени и хаоса. Особо отметим важное, на наш взгляд, обстоятельство. Непредсказуемость будущего, его «сокрытость» определяется сложностью происходящих процессов, невозможностью точно определить последующие состояния термодинамических или нелинейных динамических систем, и в случае подобных сложных процессов прошлое скрыто не менее, чем будущее, если только наблюдатель непосредственно не присутствовал при уже происшедшем. Напротив, будущее полностью предсказуемо, если развивающиеся во времени процессы подчиняются строгому закону, как это нередко происходит с механическими системами: всегда можно вычислить, куда упадет брошенный мяч. Таким образом, неопределенность будущего – это всего лишь гносеологическая проблема, проблема наблюдения, связанная не со свойствами самого времени, а с особенностями познания. Итак, время в процессах познания связано с установлением временных беспорядков (установлением хаотического характера развития) не менее, чем с обнаружением временных порядков, – время и хаос связаны гносеологически.
Но существует ли онтологическая связь времени и хаоса, опреде-ляющая существенные характеристики самого времени? Есть ли сущест-венные свойства времени, которые связаны с хаотичностью состояний, движений, процессов? Важнейшим онтологическим свойством времени, делающим его особенным, несимметричным, не похожим ни на что дру-гое, на сегодняшний день представляется его необратимость, т. н. «стрела времени» – о гипотетический временной луч, направленный из прошлого, от «начала времен», в неопределенное будущее; модель, позволяющая рассматривать время как равномерно текущее, прямолинейное, одномерное, с заданным направлением. Каждая точка временной оси соответствует определенному моменту времени. Эта модель возникла в классической механике как следствие представлений о прямолинейном трехмерном пространстве и независимо от него протекающем времени. Она удобна для обыденных и научных представлений о времени и отражает то его свойство, которое с легкостью интуитивно постигается, – его безусловную направленность из прошлого в будущее, неспособность обратиться назад.
Однако даже в самой классической динамике представления о необратимости времени не подкреплены никаким формализмом. Хорошо известно, что основные законы механики симметричны относительно инверсии времени: смена знака времени никак не меняет их уравнений. Это значит, что фундаментальные законы «не замечают» «стрелы времени» и сформулированы таким образом, как если бы ее не существовало. Для стороннего наблюдателя динамических процессов прошлое и будущее оказываются равноценными.
Напомним, что в специальной теории относительности представле-ние о единой оси времени и вовсе отсутствует, поскольку измерение вре-мени является относительным; нарушается классическое упорядочение точек пространства по времени; помимо прошлых и будущих событий, существуют и неопределенные события, которые невозможно описать в терминах «прошлое–будущее». При этом для каждого тела вводится некоторый эквивалент оси времени – мировая линия, на которой определено только «собственное время». А в общей теории относительности описаны нарушения временных порядков и даже самопересечения мировой линии, соответствующие путешествиям во времени, допустимы и возвраты в прошлое. Необратимость времени во всех этих случаях выступает гносеологической, а не онтологической проблемой, оказывается проблемой наблюдения, а прошлое и будущее могут оказаться равноправными.
Но при термодинамическом описании существование «стрелы вре-мени», неравноправность прошлого и будущего обуславливается тем фактом, что термодинамические процессы в закрытых системах всегда разворачиваются от более упорядоченного состояния к менее упорядоченному, а энтропия системы, мера ее беспорядка не может уменьшаться. И тогда получается, что существование «стрелы времени», его необратимость есть следствие хаотизации процессов, необратимость времени существенно связана с хаосом. Необратимость времени и отличает термодинамическое описание всякого изменения от любого другого физического, хотя и представляется всего лишь статистическим эффектом. Только статистическая физика, впустившая в естествознание хаос, требует и необратимости времени. Таким образом, самое значительное для человеческого восприятия, «экзистенциальное» свойство времени, его необратимость, оказывается связанным с неопределенностью будущего, с хаосом.
Помимо термодинамической «стрелы времени», можно говорить и о психологической «стреле времени» – человеческом ощущении, «чувствовании» того, что время разворачивается только от прошлого к будущему. Непременная смерть всякого живого, следующие за жизнью прах, тлен, разложение, гибель любого социального, разрушение всего неорганического – все это видимое, доступное человеческому опыту перманентное природное и социальное разупорядочивание обуславливает совпадение направлений психологической «стрелы времени» и термодинамической стрелы. Мы уже говорили и о том, что кроме термодинамической и психологической «стрел времени» современная наука вводит представление и о космологической, существование которой связано с тем, что в момент своего возникновения Вселенная существовала в очень упорядоченном со-стоянии «космологической сингулярности», а в процессах своей эволюции постоянно переходит к все большему беспорядку. Космологическая «стрела времени» направлена в сторону расширения нашей Вселенной и не всегда совпадает с термодинамической.  Однако, согласно С. Хокингу, только на этапах эволюции Вселенной, на которых космологическая стрела совпадает с термодинамической, возможно появление разумной жизни.
На связь существования «стрелы времени» и термодинамического (статистического) хаоса уже достаточно давно обратил внимание И. Пригожин, объяснившей асимметрию «прошлое–будущее» именно термодинамическими эффектами,  об этом достаточно сказано и в современной физике, и в современной философии. Мы же остановимся на том, что синергетическая парадигма позволяет обнаружить и другой механизм того, что называется «необратимостью времени». На этот раз речь пойдет не о статистическом, а о детерминированном хаосе. Детерминированный хаос в нелинейных системах  связан с появлением в них неустойчивости, определение которой впервые дал знаменитый русский математик А. Ляпунов.  Движение системы (процесс) называется устойчивым, если при малых отклонениях от начальных условий оно незначительно отличается от исходного, в противном случае оно называется неустойчивым. В случаях, когда в системе существует неустойчивость, даже незначительное изменение начального состояния может привести к сколь угодно большому изменению конечного. Хорошим примером действия неустойчивости является рост цунами, когда из малого отклонения, первоначальной крохотной флуктуации, вырастает гигантская волна. Другим примером является детерминированный хаос, который, как мы уже говорили,  представляет собой сложно организованную совокупность неустойчивых движений, каждое из которых длится короткое время и является частью, небольшим «кусочком» всего хаотического процесса. Как развитие некоторых неустойчивостей сегодня принято описывать значимые биологические и социальные процессы: рождение и смерть, появление инноваций, социальные и экономические кризисы и многое другое.
Именно неустойчивость и делает нелинейные процессы непредска-зуемыми: отклонение конечного состояния от начального может быть таким значительным, что иногда невозможно даже предположить, как будет вести себя система через некоторое время. Эту связь непредсказуемости поведения нелинейных систем с их неустойчивостью Э. Лоренц, открывший детерминированный хаос, назвал «баттерфляй-эффектом».  Неустойчивое «убегает» от первоначального состояния, сильно меняется, как правило, не возвращается к нему и в определенном смысле является необратимым. Сегодня известно, что практически все реальные макросистемы (физические, биологические, социальные) являются нелинейными, обладают неустойчивостями и демонстрируют детерминированный хаос, так что будущее непредсказуемо для всех них.
Но тогда можно говорить об еще одном «механизме» необратимости времени, определяемом не термодинамическими или статистическими свойствами эволюционирующих систем, а их нелинейными свойствами, – о механизме неустойчивости. Он позволяет объяснить, почему время оказывается необратимым не только для статистических ансамблей, но и для динамических систем – именно потому, что необратимость времени может быть связана с нелинейностью и неустойчивостью происходящих процессов. Типичность нелинейности как свойства и огромное множество природных и социальных нелинейных систем, на наш взгляд, даже позволяют говорить о четвертой «стреле времени» – нелинейной. Нелинейная «стрела времени» направлена в сторону роста неустойчивости нелинейных систем, а значит, усложнения и возможной хаотизации их динамики; гипотетически она может совпадать или не совпадать с термодинамической «стрелой времени», но изучение их связи мы оставим для перспективных исследований.
Здесь уместен следующий вопрос: действительно ли необратимость времени, фиксируемая тремя (а может – и четырьмя) его стрелами и так остро ощущаемая людьми, существует или мы принимаем за необрати-мость времени что-то еще, например, свойства самих физических процессов? Действительно, человеческое старение, смерть живого, разрушение органического и неорганического, социальные катаклизмы и резкие повороты судьбы – все то, что интуитивно постигается как необратимость времени, является не следствием непосредственного влияния времени на организмы и вещи (а именно так и принято считать!), а результатом происходящих термодинамических и нелинейных процессов.
И тогда возможен следующий ответ на поставленный вопрос: необ-ратимо не время, а термодинамические и нелинейные процессы, разворачивающиеся в нем. А время всего лишь фиксирует эту необратимость, позволяет за ней наблюдать. И если этих необратимых процессов не существовало бы, если бы все процессы в мире были обратимыми, то время, которое всегда постигается только опосредованно, через изменения объектов мира, тоже воспринималось бы как обратимое.
Сказанное означает, что знаменитая «стрела времени» может ока-заться лишь значимой для научного и обыденного сознания эпистемой, удобным способом описания процессов и цепочек событий, представлением, которое приписывает времени отсутствующие у него онтологические свойства: способность непосредственно изменять объекты мира (а не всего-навсего фиксировать эти изменения) и необратимость. К сожалению, современная физика, множащая концепции времени и не способная на сегодняшний день точно определить его истинные онтологические свойства, не может ни опровергнуть, ни подтвердить этот тезис.
Таким образом, синергетическое переосмысление времени оказывается весьма эвристичным и позволяет объяснить необратимость времени не только в термодинамических, но и в динамических системах. А анализ времени в рамках нелинейной парадигмы позволяет установить его онтологическую и гносеологическую связь с хаосом.
Время и виртуальность. Самая очевидная и значимая связь времени и виртуальности обозначена концептом «виртуальное время», активно конституируемым постнеклассической наукой.  Появившись сравнительно недавно, он сразу стал популярным и сегодня изучается философской онтологией, виртуалистикой, психологией, историей, социологией и другими науками.
В рамках представления о полионтичности времени и о существен-ных свойствах виртуальности можно все нефизические, человекомерные, субъективные или интерсубъективные времена можно унифицировать и считать виртуальными хотя бы на том основании, что они обладают свойствами, не определяемыми физической реальностью.
Можно говорить и о принципиально различающихся виртуальных временах: виртуальном времени, целенаправленно интеллектуально конструируемом, и виртуальном времени, переживаемом. Если говорить об «интеллектуальном» виртуальном времени, то именно оно является универсальной познавательной эпистемой, представляет собой (наряду с пространственной) одну из двух возможных фундаментальных стратегий познания.
Однако существуют и другие виртуальные времена, не конституи-руемые интеллектуально, а переживаемые, экзистенциальные, чувствуе-мые. Как правило, они создаются не волей переживающего их субъекта, а его чувственностью, благодаря определенным его состояниям, возникающим в результате погружения в ту или иную виртуальную реальность. Близость к реальности, зависимость от последней, возможная реализация протекающих при этом в сознании или психике процессов заставляет нас обозначить «переживаемое» (психологическое, экзистенциальное) время как виртуальное в онтологическом смысле. 
Остановимся подробнее на онтологических свойствах виртуальных времен. Любые виртуальные времена, в отличие от физического времени, обладающего универсальными и однозначными, определяемыми физическими законами свойствами, имеют специфические характеристики, особые, определяемые волей или переживаниями субъекта, длительности, ритмы, темпы, масштабы. Виртуальные времена в принципе не однородны, могут протекать то с большими, то с меньшими скоростями. Хорошо известны эффекты замедления или ускорения человекомерных времен: могут очень быстро проходить или медленно длиться социальные, исторические, политические времена; способно замирать, останавливаться экзистенци-альное время. Значительное онтологическое отличие свойств виртуальных и физического времен состоит в конечности первых: в определенный момент начинается и рано или поздно заканчивается любое личное, историческое или социальное время. Появляется, когда рождается человек или начинается жизнь социального сообщества, историческая эпоха; прекращается, когда умирает человек, распадается сообщество, заканчивается эпоха.
У виртуальных времен особые временные масштабы, скорости и направления течения, они могут опережать физическое время, отставать от него, обращаться и даже исчезать. Все виртуальные времена допускают инверсию. Именно обратимость виртуальных времен обуславливает, например, возможность воспоминаний, ярких повторных проживаний прошлых моментов и ситуаций, психологического погружения в прошлое, по сути его почти реализацию в некоторых измененных состояниях сознания. Или возможность обращать время вспять в компьютерных экспериментах с физическими системами или в компьютерных исторических реконструкциях. Инверсия времени – это наиболее радикальное отличие физического термодинамического времени от любого виртуального. Но не только временная инверсия делает виртуальные прошлое и виртуальное будущее равноправными. Опространствливание виртуального времени происходит всякий раз, когда в научных изысканиях строятся пространства, в которых помещаются образы движений, например, фазовые пространства в физике. И тогда состояния и процессы становления и развития опредмечиваются, становятся вещами – происходит «изъятие» времени виртуальностью. В этих случаях видимое отсутствие времени приводит к тому, что в одном и том же пространстве прошлые, настоящие и будущие состояния и движения сосуществуют как равноправные виртуальные объекты. Именно такое изъятие времени, по сути, нахождение в безвременье, в вечности, и позволяет обнаруживать в виртуальных пространствах и только в них идеальные (оптимальные) связи познаваемых объектов, всегда искажаемые в физической реальности.
Возможное отсутствие времени в виртуальных пространствах приводит и к еще одному значимому онтологическому эффекту – нарушаются причинно-следственные отношения. В реальности каузальность предполагает необходимое следование одного события за другим, а в виртуальных пространствах традиционное расположение событий в отношении «прошлое–будущее» может и не наблюдаться. Поэтому в причинно-следственных связях можно обнаружить нетривиальные временные зависимости одного события от другого, не простое их следование друг за другом, а их сущностные отношения. Причинность становится не вторичной относительно времени, а равноправной или даже превосходной – подобное представление вполне может стать философским обоснованием осмысления физических концепций эмерджентности времени, столь популярных сегодня в естествознании.
Обратим внимание и на еще один, важный с точки зрения виртуальной онтологии, факт: в одном и том же виртуальном пространстве могут существовать разные виртуальные времена. Это может свидетельствовать в пользу того, что, в отличие от физического пространства-времени, закономерная, жесткая связь виртуальных пространства и времени отсутствует. И если в физической реальности следует говорить о пространстве-времени, то в виртуальной реальности – о пространстве-временах. Отсутствие однозначной связи виртуальных пространства и времени говорит об отсутствии для виртуальных объектов строгих законов существования (наличие последних в физическом мире обусловлено именно жесткими пространственно-временными отношениями), о большей «свободе» виртуальных объ-ектов. Существование множества виртуальных пространств и времен по-зволяет даже ввести представление о виртосфере.  Виртосфера – это совокупность всех виртуальных пространств и времен вместе со всеми существующими в них виртуальными объектами и виртуальными взаимодействиями.
Итак, виртуальное время – это время с особыми онтологическими характеристиками, специфическими длительностями и масштабами, тем-пами и ритмами, допускающее явную инверсию, не связанное жесткими связями с соответствующими виртуальными пространствами. Можно и нужно говорить о двух типах виртуальных времен: интеллектуальных, позволяющих конструировать модели природных или социальных процессов (виртуальных временах-эпистемах) и чувственных, переживаемых человеком в виртуальных пространствах и симулятивных практиках. Онтологическое исследование виртуального времени еще только начинается, но не вызывает сомнения, что именно оно может дать множество полезных практических приложений.
Выводы: Представление о полионтичности позволяет обозначить время как полионтичный феномен, являющий себя в единстве объектив-ной, субъективной и интерсубъективной форм. Объективная форма времени представлена единым мировым (физическим, материальным) временем; субъективная форма – множеством времен, связанных с сознанием и чувственностью индивидов; интерсубъективная форма – множеством времен, связанных с деятельностью индивидов и социальных сообществ. Онтологическая связь времени и нелинейности выражается представлением о «нелинейной стреле времени», направленной в сторону роста неустойчивостей нелинейных систем и объясняющей необратимость не только термодинамических, но и динамических систем. Гносеологическая связь времени и хаоса определяется принципиальной непредсказуемостью будущего, в результате чего время становится способом определения не только вре-менных порядков, но и временных беспорядков, различных хаосов. Важнейшим онтологическим основанием необратимости времени является хаотизация протекающих процессов: «стрела времени» есть прямое следствие хаотизации. Постнеклассические представления требуют и конституирования концепта «виртуальное время». Виртуальное время – это время, недопроявленное в физической реальности и являющееся онтологическим основанием той или иной индивидуальной или социальной виртуальной реальности. Существует множество виртуальных времен, всякое виртуальное время обладает специфическими количественными характеристиками, неоднородно, допускает явную инверсию и не связано «жесткими» связями с соответствующими виртуальными пространствами.





Глава 8.

Постнеклассические представления о социуме

Постнеклассические представления обладают значительным эври-стическим потенциалом в описании сложных социальных, экономических, культурных процессов. Сегодня ясно, что традиционные представления об общественном развитии слишком упрощают социальную действительность, а общество оказывается  гораздо более сложным, чем это казалось еще совсем недавно: оно имеет нетривиальную онтологическую структуру, включающую помимо реальной еще и виртуальную составляющую; в нем постоянно сменяют друг друга процессы самоорганизации и хаотизации; его многочисленные объекты зачастую имеют фрактальную природу .
С точки зрения постнеклассической научной парадигмы, социум – это сложнейшая динамическая система, включающая в себя социальную, культурную, экономическую, техногенную, антропологическую, природную подсистемы и развивающаяся по чрезвычайно сложным законам. Динамичность социума очевидна: социальные отношения постоянно меняются, общество всегда находится в процессах становления, развития, изменения, перехода, его временные изменения обусловлены историческими, экономическими, социальными, культурными, демографическими, экологическими, техногенными причинами и носят необходимый характер. Социум – это и принципиально неравновесная система: отличие средних значений любых характеристик, описывающих социальную систему в целом, от характеристик отдельных ее элементов и подсистем может быть весьма значительным. Любое состояние социума, воспринимаемое как равновесное, при более тщательном рассмотрении таковым не является, а характеризует лишь устойчивый, стабильный период развития неравновесной в целом структуры. При синергетическом рассмотрении неравновесность оценивается как положительный, творческий, созидательный фактор развития, напротив, достижение  статического равновесия для любого  социума означает отсутствие возможности образования новых социальных и экономических структур, воспринимается как процесс, предшествующей стагнации или даже вырождению, умиранию. Социум – это и открытая система. Открытость означает свойство системы обмениваться с внешним миром энергией, веществом и (или) информацией и является непременным условием развития любой системы,  закрытость означает   невозможность роста и развития.
Важнейшим свойством социума как динамической системы  являет-ся его нелинейность. Факт чрезвычайно сложного развития любых соци-альных систем, однозначно свидетельствующий в пользу их нелинейности, не вызывает сомнения. Достаточно вспомнить, например, различные, сменяющие друг друга типы общественного устройства, периоды кризисов, революций или, напротив, всплески развития, и многие другие феномены.
Значимой для анализа процессов общественного генезиса является идея самоорганизации. С ее помощью можно интерпретировать  социум и любые социальные образования (от семей, общин, родов, племен до государств и транснациональных союзов) как самоорганизующиеся общественные структуры, возникающие благодаря росту некоторых общественных флуктуаций. Нелинейное описание априори предполагает сосуществование на различных этапах исторического развития разных типов таких структур (различных форм государственности), которые, развиваясь по нелинейным законам, рождаются, видоизменяются, взаимодействуют друг с другом, умирают. Весь ход истории служит доказательством правомерности тподобного рассмотрения.
Если процессы рождения и становления социальных сообществ описываются в терминах самоорганизации, то любые их  изменения, например,  смена государственного устройства или политического режима, переход к новому типу экономики, представляются бифуркациями  той или иной социальной системы. В сотвествии с принятой в теории бифуркаций классификацией, социальные бифуркации могут быть «жесткими» (революции, кризисы) или «мягкими» (реформы, эволюционные изменения). Мы уже останавливались на том, что «бифуркация» – синтетическая нелинейная категория, позволяющая описывать самые разные, в том числе, и общественные, трансформации и не имеющая однозначного классического аналога. Знаменитая категория «революция» оказывается всего лишь частным случае бифуркации, другим значимым частным случаем бифуркации является кризис.
Достигнув определенного уровня сложности, социум как и любая нелинейная самоорганизующаяся система, может и должен претерпевать множественные бифуркации, меняющие его социальную, экономическую, технологическую, культурную структуру, в результате чего происходит переход на качественно иной уровень организации, далеко не всегда более сложный, чем предшествующий. Каждая бифуркация раскрывает веер возможностей и всегда меняет направление развития системы, иногда непредсказуемым образом. Разнообразные бифуркационные и критические явления оказываются столь типичными для нелинейного развития, что разрушают сложившийся миф порядка, согласно которому желаемым и безопасным направлением протекания любого процесса объявляется упорядоченное бескризисное развитие. Нелинейные представления о развитии предполагают катастрофы и кризисы не только неизбежными и закономерными, но в ряде случаев и полезными для развития, обуславливающими инновации и благоприятные возможности, а теория бифуркаций и теория катастроф позволяют исследовать различные типы критических состояний и возможности выхода из них.
Множественность бифуркаций позволяет ввести типологию соци-альных трансформаций: 1) рождение социальной структуры – мягкая бифуркация, в результате которой из малой флуктуации при определенных природных экономических, социальных, исторических условиях медленно, на протяжении исторических времен формируется и растет некая социальная структура; 2) переход в новое социальное качество – жесткая бифуркация, в короткое время значительно усложняющая или упрощающая социальную структуру; 3) слияние – мягкая бифуркация, в результате которой несколько социальных  структур сливаются в единую развитую; 4) кризис – мягкая или жесткая бифуркация превращения  хаотический динамики; 5) исчезновение – мягкая или жесткая бифуркация, разрушающая структуру. Анализ возможных типов бифуркаций для ныне существующих и уже ис-чезнувших социальных структур может дать интересный материал и для истории, и для практической социологии, и для политологии, и для социальной философии, позволяет выявить «внутренние механизмы» процессов нелинейного социального развития и имеет значительный  прогностический потенциал.
Для постнеклассического анализа социальных структур чрезвычайно важными оказываются понятия устойчивости и неустойчивости. Устойчивость означает возможность длительного стабильного существования; неустойчивость предполагает резкое замедление и даже исчезновение процесса или, напротив, бурный рост; смена устойчивости на неустойчивость всегда происходит в результате бифуркаций. Развитые, значимые, устойчивые социальные структуры крайне редко испытывают жесткую бифуркацию полного исчезновения, они лишь меняют свое качество, но почти никогда не исчезают полностью. Никакие природные катастрофы, катаклизмы, политические кризисы, войны не могут привести к исчезновению социальной структуры, если у нее длительная история, развитые культурные традиции, накоплен значительный материальный  субстрат. Неустой-чивость  часто приводит к стремительному росту структуры, подавляющей в результате конкуренции другие, менее развитые структуры, примером этого являются социальные и экономически монополии.
Все направления социального развития при таком рассмотрении оказываются значимыми, имеют равное право на существование, а само развитие представляется не единой дорогой, магистралью, как в классике, а сложной сетью пересекающихся, переплетенных, петляющих путей. Постнеклассический анализ социальных систем фундируется строгими науками, поэтому в ряде случаев возможно создание математических моделей, исследование которых дает возможность выявить скрытые механизмы развития, «заглянуть за кулисы» сложных нелинейных процессов и в некоторых случаях использовать полученные знания, направляя движения по самому благоприятному из множества возможных путей; возможность изменения направления развития связана с выбором начальных условий, что в ряде случаев вполне достижимо. Должным образом меняя внешние и внутренние параметры, можно повернуть развитие нелинейной системы в оптимальном направлении, и это обеспечивает возможность управления нелинейными социальными процессами.  Особо отметим: изменяя начальные условия, мы только выбираем одно из возможных направлений, пре-дусмотренных законом развития системы, но никоим образом не создаем его.
Нелинейное развитие означает возможность возникновения как упорядоченных, так и хаотических режимов динамики, более того предполагает хаотические режимы развития типичными и закономерными для большинства природных и социальных систем. Нелинейное рассмотрение предполагает, что хаотические режимы являются не переходными, пограничными, промежуточными состояниями, возникающими после бифуркаций перед установлением упорядоченных состояний, а, напротив, полноценными, долгоживущими, типичными, зачастую преобладающими  и оп-ределяющими развитие системы.
Для описания различных типов развития  важнейшее значение имеет и  постнеклассическое представление об аттракторах.  Будучи сугубо математическим понятием, аттрактор имеет естественный, реальный эквивалент: каждому аттрактору соответствует определенный, долгоживущий тип поведения системы, ее устойчивое состояние. Информация о существующих в системе аттракторах однозначно определяет знание возможных типов ее динамики и их свойств. Самыми известными классическими аттракторами являются циклы, в контексте исследования социума как  нелинейной системы имеет смысл говорить о существовании множества циклов различной длительности, можно выделить социальную, экономическую, природную цикличность как основу изменений социальных структур. Нелинейная динамика, исследуя естественные и социальные процессы как феномены одной природы, позволяет обнаружить кооперацию и синергию или, наоборот, противофазность, некогерентность, конкуренцию природных и социальных, политических и экономических циклов.
Однако представления о цикличности, весьма популярные в соци-альных науках, оказываются недостаточными для описания всего много-образия процессов нелинейного социального развития. На сегодняшний день известно, что для социальных нелинейных систем типичной оказывается хаотическая динамика: их развитие представляется не  окружностью, а куда более сложными, не имеющими классического названия,  траекториями. Закономерен следующий вопрос: каково место детерминированных хаотических режимов в процессах исторического и общественного развития, существуют ли социальные странные аттракторы? Многое свидетельствует в пользу их существования. Детерминированный хаос, как правило, появляется на поздних этапах развития системы, когда последняя уже накопила значительный энергетический ресурс. Свойствами детерминированных хаотических режимов являются сочетание свободы движения и сложной, наличие четко выраженной, хотя и чрезвычайно сложной (фрактальной) структуры; богатство внутренних режимов; возможность перестройки динамики; конкуренция множества различных состояний, приводящая к высокой эффективности и большому коэффициенту полезного действия.
Очевидно, что всеми этими характеристиками, обладают, например, политико-экономические системы высокоразвитых демократических стран, в которых чрезвычайно сложное государственное и общественное устройство сочетается с внутренней свободой развития. Государство четко и сложно функционирует и развивается, социальные институты, отдельные граждане, организации и общественные объединения обладают значительными свободами и возможностями, существует конкуренция, в результате которой устанавливается оптимальный политический и наиболее выгодный экономический тип развития. Следует подчеркнуть, что режим детер-минированного хаоса не только не исключает, но подразумевает  существование строгого закона развития, обеспечивает  появление упорядоченных «структур в хаосе», в качестве которых в случае социальных систем могут рассматриваться государственные, политические, экономические инфраструктуры. Анархия и разрушение государствам, развивающимся в режиме странного аттрактора, не грозят. Напротив, государства с навязанным упорядоченным, строго цикличным, развитием, плановым ведением хозяйства, жесткой периодичностью (вспомним пятилетки), отсутствием конкуренции и демократических свобод обладают низкоэффективной экономикой и подвергаются опасности разрушения. Такие государства функ-ционируют в циклическом режиме, который в принципе не может существовать достаточно долго и  быстро разрушается, что и наблюдалось неоднократно в истории. Бифуркацию разрушения жестко навязанного периодического режима в недалеком прошлом претерпела и наша страна.
Таким образом, представления о детерминированном хаотическом развитии, сопровождающемся многочисленными бифуркациями и кризисами, заставляет внести серьезные коррективы в классические представления о социальных законах. Траекторией развития любых нелинейных социальных систем (а именно таковыми оказываются все реальные социальные системы) оказывается не прямая, не окружность, не гегелевская спираль, а сложная линия, не имеющая простых геометрических аналогов. Нелинейное развитие оказывается столь сложным, что никакие классические схемы и модели не справляются с его описанием, и лишь нетривиальные топологические конструкции, странные аттракторы и фракталы, способны передать сложность динамики реальных социальных систем. Фрактальность, описывающая сверхсложную геометрическую структуру различных развивающихся социальных и природных объектов, всевозможных сетей, еще более усложняет процессы нелинейного развития . Подчиняясь особым законам фрактального роста, социальные фракталы демонстрируют «ультранелинейное» развитие, которое нуждается в особом и тщательном изучении.
 Итак, постнеклассические науки обладают значительным познава-тельным потенциалом, позволяющим исследовать законы развития социума как целого и отдельных социальных структур. В постнеклассическом рассмотрении социум представляется динамической саморазвивающейся неравновесной открытой системой, для которой типичными оказываются процессы самоорганизации, детерминированного хаоса, различные бифуркации и неизбежные кризисы. Существенной характеристикой нелинейного социального развития являются поливариантность и мультистабильность, обусловливающие возможность выбора оптимального режима развития нелинейных социальных систем. Постнеклассическая концепция не-линейного развития вносит существенные коррективы в известные классические социальные законы и модели, оставляя за собой право и возможность исследования всей сложности законов развития реального социума.
Покажем теперь, насколько эвристичной оказывается идея фрак-тальности при исследовании пространственно сложных социальных объектов. Сделаем это  на примере города,  его пространственная сложность позволяет продемонстрировать эффективность фрактальных методов при решении целого ряда социальных задач .
Во-первых, тезис о фрактальности города в принципе меняет онтологические представления о нем,  дает его новое осмысление. Город вообще, а мегаполис – в особенности, представляет собой сложнейший пространственный объект с нетривиальной топологией. Действительно, город всегда существует в сложнейшем пространственном единстве: совокупности всех особенностей территории и ландшафта; системы улиц и архитектурных объектов; разветвленной инфраструктуры (дорог, транспортных тепловых, энергетических, коммуникационных, информационных сетей). Уникальная сложность подобного пространственного объекта позволяет определить его как фрактал и приводит к пониманию того, что клас-сических геометрических представлений для его изучения недостаточно.
Поскольку фракталы отличаются друг от друга своей структурой и скоростью роста, то знание того, к какому классу фракталов относится тот или иной город, может позволить решить многие проблемы урбанологии. Город является «очевидным» фракталом, поэтому специальные исследования в рамках фрактальной геометрии  позволяют отнести его к определенному типу фракталов, то есть строго описать его структуру.
Во-вторых, представления о фрактальности города позволяют исследовать процесс его становления, понять его историю. Фрактальную природу имеет город как географический и архитектурный объект, само «тело» города. Улицы любого города, малого или большого, провинциального или мегаполиса, связаны во фрактальные сети. Свойство пространственной иерархии частей (фрактального самоподобия) для многих городов является очевидным. Очень часто, зарождаясь в историческом центре, город распространяется в окружающее его природное пространство вложенными кругами, кольцами, подобными по своей геометрии и раз-деленными  транспортными кольцами: исторический центр, центральный деловой район, зона плотной застройки, фактическая граница города. Кольца городского фрактала  интегрируются в общее пространство улицами, транспортными сетями, развязками, мостами, усложняющими общую пространственную структуру. Новые районы растущего мегаполиса по своей структуре обычно подобны центральной части, имеют свой центр, собственные транспортные сети с ветвями, соединяющими спальные районы и центр всего города. Такие кольцевые фракталы являются типичными для городов с длительной историей, а фрактальность пространственной структуры может служить мерой урбанизации и мерой исторического времени жизни города. Существуют города и с другой фрактальной структурой, пространственно разнесенные, имеющие несколько центров, например, Нью-Йорк. Подобная структура обладает еще большей степени сложностью и предполагает совершенно иную социальную динамику.
В-третьих, представления о фрактальности позволяют иначе взглянуть на проблему роста городов,  представляющую особый интерес для урбанологии. Города в процессах своего роста встречают природные и искусственные препятствия: водоемы, рельеф местности, населенные пункты, дороги, границы – и вынужден «просачиваться» в окружающее его географическое пространство, занимая пригодные для строительства участки, экспансия городов подобна процессам диффузии. Движение города от центра к периферии подобно процессам диффузии или перемешиванию жидкостей, и можно говорить о «диффузии городов». Сложность  формы городского фрактала ограничивается тем, что процессы градостроительства планомерны и целенаправленны, но город всегда растет только в тех направлениях и только так, как позволяет ему окружающее фрактальное географическое пространство, протягивает «пальцы» и «щупальца» только в пространственные пустоты.  Экспансия городов не может быть бесконечной, границы фрактального роста городов определяются фрактальностью окружающего ландшафта, неравноценностью мест, включенных в городское пространство, структурой уже имеющихся коммуникационных сетей; ограничиваются временем, которое необходимо затратить на достижение главного центра. Знание фрактальной геометрии дает возможность  дать прогнозы и практические рекомендации по будущей пространственной организации города.
В-четвертых, фрактальные представления могут быть полезны при решении проблемы неравномерности расселения и застройки. В самом деле, густота населенности любого города тоже образует фрактальное множество: районы с большой плотностью заселения сложным образом перемежаются с менее плотно заселенными районами. Предпринимаемые в урбанистике попытки аппроксимировать подобную структуру  правильными фигурами: звездами, многоугольниками, эллипсами,  – заведомо обречены на неудачу. Важным является следующий факт: даже на еще незастроенной территории все точки будущего городского пространства уже изначально неравноценны в смысле преимущественного расположения относительно центра, а во всех крупных городах  существуют области концентрации и деконцентрации, соответствующие уплотнениям и пустотам фрактальной структуры. Разница между благоприятными и неблагоприятными участками может составлять всего несколько метров, «хорошие» зоны сложным образом перемежаются с «плохими» («дырками в застройке») – налицо фрактальная структура. С проблемой «негладкого» расселения не могут справиться градостроители и архитекторы, но это именно свойство города рассматривается  фрактальной геометрией как существенное и необходимое, и тогда  проблема сводится не к тому, чтобы застроить «плохие» участки, а к тому, чтобы определить «хорошие», в которые городской фрактал непременно распространится. И напротив, если фрактальная структура уже образовалась, попытки «сгладить» ее архитектурными средствами, например,  превратить благоприятные участки в неблагоприятные, обречены на неудачу. Знание фрактальной структуры города позволяет оптимизировать процессы застройки и расселения.
В-пятых, фрактальная геометрия позволяет решить практически значимую проблему согласованности различных коммуникационных сетей. Транспортные сети образуют отдельные фрактальные структуры, известным примером транспортного фрактала является московский метрополитен. Существование уличных и транспортных сетей в урбанизированных пространствах обуславливает и существование фрактальных сетей коммуникаций, при этом возникают ситуации перегруженности сетей и задержек (например, транспортные «пробки»). Возникновение в городе сетей огромных размеров и сложной топологии, которым свойственны непрерывное расширение и динамические характеристики, существенно ограничило возможности применения обычных методов их моделирования и оптимизации, в связи с чем актуальной стала задача их фрактального исследования. Рассмотрение сложных коммуникационных сетей в виде фрактальных структур позволяет найти общие закономерности движения потоков по ним. При этом речь может идти о сетях любой природы: теле-коммуникационных, сетях сотовой связи, транспортных сетях и т.д. Применение методов фрактальной геометрии при исследовании больших сетей дает возможность повысить эффективности их использования. Этот подход может использоваться и при исследовании важнейших социальных и политических процессов: формирования политических приоритетов; партийного строительства; создания сетевых организаций; продвижения политических и экономических брендов.
Однако возможности фрактальных методов при исследовании города не ограничиваются только пространственным, географическим описанием последнего. Можно утверждать, что и система временных отношений городской жизни образует единый временной фрактал. В самом деле, динамика  города и  динамика отдельных его систем зависит от множества случайных событий, любое происходящее в городе событие связано с огромным множеством других. Классическое описание такого множества событий в виде цепочки причинно следственных связей некорректно, и имеет смысл говорить о многомерной фрактальной сети связанных с городом ситуаций и событий и о городе как о пространственно-временном многомерном фрактале. Такое осмысление может существенно изменить существующие представления о городской динамике и о социальной ди-намике вообще.
Но существует и еще одна, более глубокая, связь фрактальности с феноменом города: город является и  семиотическим фракталом. С тех пор, как на земле появились города, они существуют не только в реальном пространстве, но и в символическом пространстве как архе¬тип общественного сознания, как  ментальный паттерн, как определенный образ. Тип общественного сознания той или иной культуры откладывается  в структуре города, определяя порядок  или хаос городских пла¬нов. Сеть улиц, острова площадей, причудливые контуры городского пространства – это автопортрет культуры, воплощение в пространстве ментальных структур. В свою очередь, культура нередко обращается за помощью к пространству города,  создавая метафизические и символические города как модели мироздания.  С городским ландшафтом принято соотносить и формы человеческого сознания: го¬родами видятся  память человека, его мечты и утопии, его подсознание, мир снов и сказок. И Рим, и Иерусалим, и Москва – осо-бые символические структуры соз¬нания. Именно в символическом про-странства городе реализуется фрактальный ландшафт человеческой мысли. Символическое пространство города есть ментальный фрактал.
Подобным образом могут анализироваться любые топологически сложные пространственные и (или)  временные объекты (природные, со-циальные, культурные, политические, символические и пр.), и ограниче-ний тут нет. Это означает, что идея фрактальности лежит в основе универсальной стратегии познания,  позволяющей  плодотворно исследовать практически  все, с чем не справляется классическая геометрия.
 




Заключение

В этой книге мы показали необходимость и возможность создания постнеклассической онтологии и в общих чертах конституировали ее.  Постнеклассическая онтология существенно отличается от классической,   ее взгляды на бытие, пространство, время, на  существующие в мире объекты,  на их онтологические формы и характер  развития невероятно сложнее тех, что доминируют в философии и в  гуманитарном знании  сегодня.
Теоретическими основаниями постнеклассической онтологии явля-ются представления
–о полионтичности бытия, пространства и времени;
–о сущностных онтологических связях  процессов развития с  нелинейностью, хаосом, с постоянными бифуркациями;
–об особой значимости виртуальных объектов, определяющих существование множества виртуальных реальностей; 
–о фрактальных пространственных, временных и причинно-следственных отношениях;
–об адихотомичности онтологических свойств различных объектов мира.
Фактическим фундаментом постнеклассической онтологии служат новейшие результаты современного естествознания, которые в принципе не могут быть интегрированы в классические онтологические схемы.
Постнеклассическая онтология – это мягкая система взглядов, очерченная лишь контурами. В отличие от классических онтологических систем она способна и должна развиваться, принимать в себя новые результаты и суждения, синтезировать все новые и новые идеи.  Постнеклассическая онтология мыслит мир единым, но чрезвычайно сложным, куда более сложным, чем это казалось совсем недавно.  Она  полагает, что  на самом деле мир является гораздо более сложным, чем это видится сейчас.