В жизни слишком много загадок, проблем, неразрешимых задач, казусов, уравнений со многими неизвестными... Но, со временем, появляются и решения, и ответы на кажущиеся неимоверно трудные вопросы, которые задает сама жизнь. Так и я, вдруг, решила подобное уравнение, ответ которого для меня оказался совершенно неожиданным.
....Лешка жил на пятом этаже девятиэтажного дома, на первом этаже которого располагался наш загс. Я его знала лет пять: он приходил за утерянной метрикой на себя, потом, по-моему, расписывался у нас, получал свидетельство о рождении сына, еще какие-то дубликаты. Я знала, что он собирается уезжать куда-то на ПМЖ. Это был конец 80-х, очередная волна эмиграции.
В один из зимних дней он пришел с просьбой - помочь его бабушке подтвердить документально ее фамилию, так как есть расхождения в паспорте, метрике, свидетельстве о браке. Таких просьб бывает очень много, и я даже не удивилась. "Она замуж выходила несколько раз и фамилии все время меняла?" Лешка, аж, поперхнулся: "Нет, с чего Вы взяли? Она была замужем только один раз, овдовела, вышла уже в преклонном возрасте замуж, но фамилию не меняла". Я попросила принести все документы, чтобы можно было проследить хронологию изменения фамилии. Зазвонил телефон, муж попросил приехать самой, задерживается. Увидев мое расстроенное лицо, Лешка предложил свои услуги: "Я Вас отвезу, у меня есть время. Увижу, где Вы живете".
Ровно в 6 он спустился, и я села в его машину. Он мне подал бабушкины документы, и я, на автомате, открыла их. "Слушай, у нее здесь три фамилии, а ты говоришь, что замужем она была только раз.
Постой, постой, ...ба... да она была Календаревой, блин, даже Кадыровой, потом замужем за Чернявским... Календарева - родовая фамилия, Чернявская - по мужу, а Кадырова - с какого бока?" Лешка вздохнул: "Это целая эпопея. Её в свое время усыновил один «шишкарь» отсюда, из Ташкента, какой-то Абдулла Кадыров..." Дальше я уже ничего не слышала... Абдулла Кадыров, мой дед, папин отец, был признан врагом народа, и о его судьбе ничего не известно. Я не помню, как я себя повела, но Лешка остановился у обочины и стал разглядывать документы, которые до этого были ему по барабану. "Слушай, а у твоей бабушки есть родственники?" "Был брат, умер, в 77-м." "А как его звали?" "Без понятия..." "Леша, мне нужна твоя бабушка лично, я ведь тоже Кадырова, мой отец умер в 77-м, деда объявили врагом народа. Тут, наверняка, какая-то связь..."
"Слушай, а давай к бабушке поедем, и я сама все узнаю". Лёша призадумался и, наконец, выпалил: "Это невозможно. После папиной смерти, ее сына, она стала замкнутой, ее нужно подготовить". "Но ведь она все равно должна ко мне придти, чтобы я ей дала разъяснение?"
Лёшка был непреклонен и пообещал с ней договориться о встрече.
...Дома, я, за ужином у свекрови, рассказала этот случай. Все подняли меня на смех, а муж сказал, что вечно я что-то придумываю и фантазирую.
Уснуть я в эту ночь не могла и утром позвонила маме. "У папы была сестра?" Мама удивилась: "Почему была?! Она есть, твоя тетя Хадича. Чего ты такая взволнованная?" Я сказала, что вечером заеду и поговорю с ней.
....Весь день я прождала Лешку, но он «как сквозь землю провалился». Я даже поднималась к нему в квартиру, опросила соседей. Никто ничего не знал.
Появился он, сияющий, через три дня. "Хикоят Анатольевна, мы с Вами родственники! " Я онемела. А он все трещал: "Все рассказывать не буду, в субботу поедем к бабушке, она просила приехать с Вашей мамой. «А где же ты был эти три дня, я ведь их еле пережила?» Оказалось, он забыл меня предупредить - уезжал в командировку по наладке оборудования.
Вечером я заехала к маме и рассказала обо всем. Мама расплакалась и призналась, что у папы, якобы, была сводная сестра Тамара, но которую она никогда не видела.
Наступила суббота. Мы с мужем заехали за мамой, купили цветы и приехали по указанному адресу. Лешка встретил нас на улице. Муж отказался заходить, а мы с мамой последовали за Лешкой. Это был крошечный частный дом, двор которого был вымощен "николаевским" кирпичом. Зашли в дом. Пройдя по небольшому коридору, мы оказались в уютной прихожей. И тут... мы обе замерли в оцепенении: на старинном концертном пианино, прислонившись к стене, расположился громадный фотопортрет моего дедушки и его второй жены. Настоящая, точно такая же, но маленькая, была у нас дома. С двух сторон стояли фарфоровые ажурные статуэтки, которые я уже когда-то вроде видела. Де жа вю....На стене были фотографии отца в детстве: вот он со своим отцом, здесь с мачехой, ниже, вся семья - отец, мать, двое детей... Тамара - старшая.
....Лешка пригласил нас в зал, где нас встретили его дедушка и бабушка. "Ты ведь Икуля, не так ли?" Так меня называл только мой папа, и никто больше! Я не выговаривала букву "Х", и это очень понравилось ему, и он все время, особенно в пылу нежности, меня так называл. "А ты очень поправилась, Хурият. Как Толик переживал, что ты слишком худая. Надо же, сколько времени прошло..." Я человек не робкого десятка, но в этот миг я вообще ничего не могла произнести из-за свалившейся на меня информации. Кроме того, у моей тети, был весьма внушительный министерский вид, спокойный барский тон, чуть надменный взгляд, и это все обезоруживало.
Нас пригласили за стол, где я совершенно сконфузилась. Я никогда не видела такой сервировки, таких приборов, посуды, салфеток, хотя по роду работы я была на свадьбах и знаменитостей, и тузов очень высокого ранга... Было впечатление, что я попала на королевский прием. Все подавал тетин муж - разливал вино, накладывал все в мою тарелку, делал бутерброды с черной икрой, открывал "заморские" бутылки... И все это в конце восьмидесятых, когда мясо, сахар, мыло было по талонам. Мы никогда ни в чем не нуждались, так как у меня всегда был доступ к исполкомовскому буфету, как заведующей отделом, салону новобрачных, но все это явно я видела впервые.
Видя мое нетерпеливое поёрзывание, тетя Тамара (как она попросила ее называть) начала свой рассказ...
"...Моя мама была женой крупного чиновника, работавшего первым лицом в одном из комиссариатов (министерств) в Москве. Твой дедушка, Кадыров Абдулла, работал в Узбекистане в аналогичном ведомстве и по роду деятельности часто бывал у нас дома. Из-за вспыхнувшей любви моя мать развелась с отцом и ушла к Абдулле. Мне было тогда 12 лет. Три года мы жили спокойно, отчим уже работал в Москве, я стала называть его папой, но неожиданно мой родной отец, Календарев Михаил, сообщил, что им угрожает опасность за аморальное поведение отчима. Мой отец был благородным человеком, и все что он делал, делал во имя любви ко мне. Отчим быстро собрался в Ташкент и через неделю приехал с испуганным десятилетним сыном. Это был твой папа. Он ни слова не понимал по-русски, не ел, все время о чем-то просил на узбекском отца. Мама намучилась с ним, но ее терпению можно было позавидовать. Как выяснилось позже, эту авантюру провернули из-за анонимки, поступившей в НКВД. Мама с отчимом быстро расписались, благо у отчима на тот момент был религиозный брак с первой женой, не требовавший развода. А нас с твоим отцом усыновили-удочерили, и по документам мы стали родными. Это было в 1931 году."
С этими словами она мне показала решение Московского облОНО, где при усыновлении Кадыровой Фаиной Георгиевной имя моего отца с "Нигматулла" менялось на "Анатолий". Вот где была зарыта собака, а нам папа объяснил этот факт тем, что получал паспорт на фронте и там его так записали.
..."Твой отец за год освоился в Москве, догнал всех сверстников. Более того, он стал круглым отличником и готовился стать архитектором, очень хорошо рисовал.
Его родная мать страдала ужасно. Насколько мне известно, в Ташкенте остались у папы старший брат и сестра, на пять лет его младше."
...И тут я вспомнила, как папина мама рассказывала о тех муках, которые она пережила, когда ее оторвали от любимого сына. Она бродила по улицам, как полоумная, собирала камни, чтобы, не дай бог, по приезду ее сын не упал, споткнувшись о них.
"...Толика, отец, вплоть до 15 лет, не отпускал в Ташкент. Но тот всегда помнил и мать, и брата, и сестру. И только в 35-м году он позволил ему посетить родину. Пробыв всего месяц на летних каникулах, Толик написал письмо отцу, чтобы тот забрал его обратно. В Москве мы регулярно ходили в театры, кино, выставки. Дома была громадная библиотека, и чтение книг у нас было культом. Видимо, поэтому Толик и заскучал.
Его мать с трудом отпустила сына от себя, взяв с него клятву, что после окончания школы, тот вернется в Ташкент.
...Прошел еще год. 1 декабря Толику исполнилось 16 лет. И в этот же день у нас дома произвели обыск и забрали отца. За что, почему... на тот момент мы еще ничего не знали. В феврале 37-го года Толик пошел в паспортный стол, чтобы получить паспорт. Его не было целый день. Пришел он поздно вечером и рассказал нам следующее: начальник паспортного стола пригласил его в кабинет, где сидели два человека в штатском. "Кем тебе приходится Кадыров Абдулла?"
"Он мой отец". "Ты знаешь, что его объявили врагом народа?" Толик взорвался: "Что вы говорите? Это - ложь! Мой отец настоящий коммунист, он любит Сталина и никогда не пойдет против него!" Пару ударов не возымели никакого действия и его отпустили с наказом - хорошенько подумать и принести заявление с отказом от родства с отцом. Мама пожурила его и долго уговаривала написать отказ: "Это же просто формальность, так надо, пожалуйста, напиши его. Асадулла, твой старший брат, уже написал его в Ташкенте. Это для твоей же безопасности".
Всю ночь мы не спали. Утром мама пошла с Толиком в школу. Пришла вечером. Одна. Вся зареванная. Толика исключили из комсомола и тут же его забрали, объявив "сыном врага народа".
Мы с мамой обе ревели, как белуги, а тетя Тамара даже не успокаивала нас.
Потом Лешка принес несколько альбомов, и тетя Тамара начала комментировать:
"Это мы на ВДНХ, тут мы возле Большого театра, а это наша учительница математики, приходила заниматься с твоим отцом.
Так, на чем я остановилась? Ааа... Отчима забрали, папу твоего тоже. Мы с мамой реагировали на любой звук в квартире. Через несколько дней приехала мамина сестра из Винницы. Они собрали все ценные вещи, и мы все уехали на Украину. Вскоре, после ареста отца, маму вызвали в НКВД Украины, и я ее больше не видела. Через год мы получили от нее письмо, из которого мы ничего существенного и не узнали. Она писала, что работает швеёй, наставляла меня на учебу, советовала побольше читать. Но между строк была видна ее невыразимая боль, непонимание и отторжение всего происходящего. Наказание она отбывала на Колыме. Я даже не знала, сколько ей сидеть. А тетя ничего мне не говорила.
От Толика первое письмо я получила только через два года. Его переслал мне наш сосед по дому в Москве, которому мы оставили винницкий адрес. Толик писал, что находится в действующей армии, воюет с белофиннами. Это был уже 39-й год.
...Началась война. Стали всех эвакуировать. Я тоже попала в эти списки и меня со всем нашим домом отправили в Ташкент. По дороге умирали дети и старики. Их тела оставляли на ближайшей станции. В Ташкенте нас расселили по домам. Я пыталась найти родственников Толика, но опасалась, что они меня не примут. Мне было 22 года, за спиной три курса пищевого института, и меня взяли в общепит, где я стала работать технологом. Конечно, было очень тяжело. Но узбеки такой трудолюбивый и добрый народ, работали в три смены на заводах, собирали посылки. Летом аккуратно высушивали все фрукты, упаковывали все в мешочки. Мы здесь не голодали. Все жили очень дружно. Никогда не слышала ничего худого о ком-то из приезжих.
Война шла к концу. Мама писала, что скоро приедет. В Москву ей въезд был запрещен, и она должна была приехать на Украину. В очередном письме она дала мне ташкентский адрес Толика и просила выяснить что с ним, не выдавая себя. Под видом сотрудницы поликлиники я приехала к ним домой со своей подругой-узбечкой. Встретила меня твоя бабушка, очень старая женщина в белом накрахмаленном марлевом платке. Я не сразу поверила, что это мамина соперница. И я поняла, почему отчим бросил ее. Будучи прекрасно образованным человеком, он женился на дочери директора какого-то треста, которая была неграмотна, не очень красива. У нее был потухший взгляд, но в нём было столько доброты, из-за которой мне стало стыдно перед ней. Моя подруга подробно расспросила ее обо всех членах семьи, и она, подробно с детской наивностью, нам все рассказала. Старший сын заканчивает ТашМИ, будет врачом, Хадича уже замужем, есть дочка. А вот Нигмат (Толик)...Тут она разрыдалась. Где-то на фронте, она получила вчера от него письмо, но пока ей никто его не прочел. Я запомнила адрес, номер полевой почты. Но Фарогат-опа (твоя бабушка) никак не хотела отпускать нас без чая. Накрыла стол, подала нам маставу. С ней было сложно разговаривать. На нервной почве она оглохла и с ней никто не хотел разговаривать, поэтому с нами она и решила отвести душу.
Подруга прочитала ей письмо, где Толик говорил, что скоро приедет, что у него все замечательно, а самое главное, чтобы она берегла себя. Письмо было написано на узбекском языке.
Наша цель была достигнута, и мы ушли. Этот адрес я переправила матери и сама написала письмо Толику. Ответа я от него так и не получила, а мама написала, чтобы я никуда не уезжала.
Наступила долгожданная победа. Что творилось на улицах - люди ликовали, плакали, обнимались...Но моих еще так и не было.
Был конец 46-го. Мне позвонили с проходной и сказали, что ко мне кто-то пришел. Я вышла, но никого из знакомых не увидела. И тут ко мне подошел невысокий молодой человек в военной форме, высоких сапогах, меховой шапке. Это был Толик. Он крепко обнял меня, и мы оба заплакали. Охранник недоуменно смотрел на нас, ведь я была замужем, успела родить сына, а тут ... обнимаюсь с кем-то. Я объяснила, что это мой брат. Поскольку мы разговаривали по-русски, он поверил. Я дала свой адрес, и вечером он пришел к нам домой.
До поздней ночи мы не могли наговориться. Он рассказал, что получил 4 года лагерей. Пока был несовершеннолетним отбывал наказание в Магадане, потом его этапировали в другое место. Но тут началась бело-финнская война и его отправили в стройбат. Через два года он попал на фронт. В разговоре он меня предупредил, чтобы ни о обо мне, ни о нашей маме никто из его родственников не узнал. Брат поставил ему условие, чтобы он отрекся от нас, поменял свои документы, вернув свое родовое имя, и забыл вообще слово "Москва". Я согласилась. Мы вместе стали ждать маму. Толик приезжал только по воскресеньям, но мы никуда не выходили, боясь, что кто-то нас увидит. Соседи знали, что он мой брат, ведь мы были немного похожи с ним. Я даже не была на вашей свадьбе, Хурият.
...Мама приехала в конце 49-го. Я даже сразу ее не узнала. Она сильно постарела и уже по возрасту мало чем отличалась от родной матери Толика. С твоим отцом они часто уединялись и все время о чем-то говорили. Меня в эти разговоры не посвящали. Единственное, что они мне сообщили, что теперь мы будем жить в Ташкенте и никуда не уедем.
...Твой отец был очень порядочным человеком. До самой маминой смерти в 1971 году, он регулярно приходил к нам. Пока вы были маленькие, он вас всех привозил сюда. Так что я в курсе всех ваших событий вплоть до его смерти."
"А что стало с дедушкой? Он где отбывал наказание?"
"А его расстреляли еще в 37-м году, как "врага народа". Но их, всех троих, в 56-м реабилитировали. Но твоему папе все равно не разрешили поменять документы. Так что мы с ним так и остались родными. По маме. В части удочерения твоим дедом мне пришлось все отменить, так мне посоветовали сведущие люди, мне не пришлось от него отрекаться. Просто отменили решение об удочерении, и я вернула фамилию своего отца, став Календаревой. Но все мои документы - аттестат, трудовая, диплом выписаны на фамилию "Кадырова", да и отчество мое там "Абдуллаевна".
От всего этого услышанного и увиденного у меня было шоковое состояние. Я не могла проронить ни слова. В памяти начали возникать какие-то отдельные картинки...Вот я на какой-то елке, после которой мама уводит сестру с братом, а я с папой еду на трамвае к какой-то тете. Она меня берет на руки, целует. Я прошу дать фарфоровую куклу, но вместо нее мне дают какого-то пупса. Потом просят меня рассказать стихи на табуретке, и я их декламирую. На узбекском языке. И я все поняла. Брат с сестрой учились в русской школе, кроме того, я была маленькой и ничего не смогла бы рассказать о папиной тайне. Но...мама...Почему же он даже ей ничего не рассказывал?
"Он же дал слово моей маме, что никто никогда о нас здесь не узнает. Хотя брату и своей матери он тоже дал слово, но в их глазах он его тоже не нарушил, а мама...никогда не ладила со свекровью и в пылу гнева могла все высказать той в лицо. Папа был умелым стратегом и тактиком. И овцы целы, и волки сыты. Я знаю, что ты не смогла попасть в ТашМИ, и отец очень сильно переживал за это. В этом же году умерла мама. И Толик получил первый инфаркт. Два удара...это было слишком. Он сам организовал похороны мамы.
На кладбище он уже не мог сдерживаться и плакал навзрыд. Потом он стал ходить к нам реже. Только по праздникам и дням рождения. Каждого из вас он приводил лет до пяти, пока вы еще плохо что-то понимали. У папы был очень преданный друг, Валера, который и сообщил нам, сперва, об обширном инфаркте, потом о его кончине. Пока он лежал в больнице, я дважды успела его посетить как его сотрудница. Разговаривали мы с ним на понятном только нам языке.
А знаешь, Хурият, я же все время для вас готовила подарки. Я работала директором диетической столовой на Кирова, был доступ к Елисеевскому магазину в Москве, поэтому-то вы и в самые тяжелые годы ни в чем не нуждались. Это я к слову. Толик всегда за все отдавал деньги."
Переварить всю эту информацию сразу было невозможно. В гостях мы с мамой просидели весь день - с обеда до 10 часов вечера и никак не могли наговориться. Я помню, что задавала очень много вопросов, тетя отвечала на них очень подробно. Именно в этот вечер я поняла, кто папе привил любовь к чтению, почему его любимой была книга "Граф Монте Кристо", девизом которого был лозунг "Ждать и надеяться!"
"А знаешь, кто ему привозил пластинки, "Кармен" в исполнении Ирины Архиповой, "Аиды", где поет Магда Янкулеску? Конечно же, мама. Она привила ему эту любовь к опере, к музыке. Твою сестру ведь он назвал "Диной", не так ли? Это в честь Дины Дурбин. Я привезла ему Ван Клиберна, но так и не успела ему подарить..."
....Боже мой, сколько я для себя открыла! И, если бы не эта банальная справка, которую Лешка попросил меня выдать, папина тайна никогда бы не была раскрыта. А ведь сколько лет я знала Лешку, кому бы в голову пришло, что нас объединяют, в общем-то, тесные родственные узы! И почему я так поздно обо всем узнала, ведь через месяц они все уезжают в Израиль? Почему? Но в то же время я была благодарна провидению, что оно мне поведало такие тайны из жизни моего отца того времени, что я смогла разглядеть его лучше, понять его замкнутость, угрюмость, порой, тягу к выпивке...Сколько ему, совсем ребенку, пришлось пережить и остаться все-таки достойным человеком....
....Уже поздно ночью я позвонила мужу, чтобы он забрал нас. Перед прощанием мама, в свою очередь, пригласила ее к нам, ведь мы хотели, чтобы ее все увидели. Тетя Тамара пообещала, что о визите сообщит мне через Лешку, так как у нее впереди было еще очень много дел.
....Через несколько дней тетя Тамара приехала к нам, но одна. Мужу не здоровилось, а у Лешки, как всегда, были дела.
За нашим, традиционно большим, столом собрались все мы, дети, 6 человек, со своими мужьями, женами, детьми. У тети Тамары была феноменальная память, и она безошибочно называла все наши имена. Потом она всем показала папины детские фотографии, которые никто никогда не видел. Незаметно пролетело время, и мы все попрощались с ней в мамином доме. Все жалели, что я раньше ее не нашла. Через несколько дней она должна была уезжать всей семьей. От наших проводов она категорически отказалась.
Она взяла мой адрес и пообещала писать мне письма. Я их очень ждала, но их все не было ни от нее, ни от Лешки.
В один из дней в загс зашла тетя Муся, Лешина соседка по галерее и сообщила нам новость, от которой мне стало плохо: на третий день после приезда в дом, где разместились наши родные, попала бомба. Единственное что ей удалось узнать, это то, что Лешку сильно ранило в руку, и после операции он с женой и ребенком уехал в Германию. Из Израиля.
...Я очень часто вспоминаю именно этот случай. Правильно говорят, что все тайное когда-то становится явным. Пусть даже очень поздно, чем никогда...
(Мой отец, Кадыров Анатолий Абдуллаевич, умер 10 февраля 1977 года. Его мать, Саидова Фарогат, умерла 10 февраля 1981 года. За десять лет до ее смерти в этот же день, 10 февраля 1971 года, умерла ее разлучница, но тоже дорогая моему сердцу бабушка - Кадырова Фаина Георгиевна.
...Удивительное совпадение. Но с тех пор ненавижу февраль...