Хорошо, когда есть свой угол, не правда ли? Имея его с раннего детства, начинаешь понимать это очень поздно.
Дому, в котором мы живём, больше ста лет. Примерно половину этого срока я выходила, уезжала из него и вновь возвращалась. В шестидесятые годы двадцатого века, борясь за лишние квадратные метры, коммунальные службы города изуродовали бывший барский особняк, построенный когда-то для одной семьи. Симпатичный деревянный дом с мезонином и мансардами в польском стиле «Закопаны» надстроили и перепланировали аж на восемь квартир. Когда-то увитый диким виноградом фасад стал голым и невзрачным, куда-то девались резные двери на входе, бесследно исчез балкон-галерея со стороны двора, и потерявший свой естественный облик дом долго служил причиной моей нелюбви к нему. Я стеснялась его так же, как, учась в московском институте, стеснялась родного города, который после столицы казался дико провинциальным и маленьким.
Пожалуй, впервые я воспылала любовью и благодарностью к нашему старому дому в дни массовой эвакуации чернобыльцев, когда бедных растерянных людей в одних спортивных костюмах и с трёхдневным запасом продуктов увозили в автобусах в никуда и, как оказалось, надолго... Каким счастьем было тогда знать и думать, что у тебя есть куда вернуться после работы, каким сокровищем представлялось пуховое стёганое одеяло, которого не было у сотен эвакуированных.
Потом замелькали на экране телевизора беженцы из кавказских республик, из Средней Азии - и опять самым уютным местом на свете чудился наш старенький дом.
Когда в сентябре 1999-го чеченские боевики взрывали в Москве многоэтажки, подумалось: хорошо всё же жить в маленьком доме... На него в случае чего вряд ли позарятся… Как нарочно, в один из тех самых дней по коридорам нашего дома пополз противный, тяжёлый запах газа. Вызвав "аварийку", всполошившиеся жильцы выскочили на улицу кто в чём и вряд ли захватив документы. Если бы газ воспламенился, от дома в считанные минуты не осталось бы ничего. О, как нам не хотелось его терять, этот неказистый старый дом...
Паника оказалась напрасной - это в соседнем дворе кто-то по неосторожности пролил при заправке машины сжиженный газ, пары у которого очень едкие и летучие. А назавтра утром, так уж совпало, взорвали в Москве второй дом.
Когда в новостях с воюющего Донбасса стали показывать зияющие обнажившимся нутром квартиры многоэтажек и разрушенные частные дома, порой совсем новые, только-только построенные, стало жутко от мысли, что такое, не приведи Господи, может случиться и у нас! И что тогда делать? Куда деваться? В материальном мире нет ничего дороже своего угла. Так мне кажется.
Недавно я с удивлением обнаружила, что, как и множество соотечественников, никогда не имела своей, отдельной комнаты. Детскую делили с сестрой, потом студенческое общежитие, после замужества комната на двоих и наконец двухкомнатная квартира на семью - самый распространённый в нашем отечестве вариант. Мы уже настолько привыкли к скученности, толкотне, коммунальному существованию, что в массе своей не представляем, как, наверное, здорово иметь свою комнату! Где всегда можно уединиться, спрятаться от неугомонного телевизора, сесть за находящийся только в твоём распоряжении компьютер и письменный стол с уймой ящичков для бумаг и канцелярских причиндалов, да мало ли что еще! Но скольким же из нас пока не суждено испытать такого комфорта!.. И только в порядке оплаты квартиры предусмотрено абстрактное право каждого на нормативные 20 квадратных метров жилплощади.
Зато знаете, сколько жилья пропадает у нас почём зря, абсолютно не по-хозяйски? Я имею в виду не только недостроенные коттеджи по периметру городов - их когда-нибудь непременно достроят, а брошенные по деревням усадьбы, чьи-то родовые гнёзда, в которых совсем недавно было тепло, уютно и шумно. Только в Гродненской области таких пустующих домов-сирот больше двадцати тысяч! Сведущие люди утверждают, что можно было бы одним махом решить проблему бездомного сельского учительства, выделив ему льготные кредиты или ссуды на благоустройство этих домов…
Год от года они не становятся лучше, их треплют ветры и ливни, по комнатам гуляет нежилой дух, а некоторые избушки необратимо дряхлеют. Несколько лет назад в отцовской деревне на Витебщине в лютую стужу и гололёд я отыскала полуразвалившуюся, насквозь светящуюся хатку, в которой уже давно никто не жил. Угрюмо постукивала покосившаяся калитка, и трудно было узнать в рассыпающемся дощатом сооружении крепкий когда-то дом и сени, и крыльцо, возле которого отец подхватывал меня, маленькую, на руки и бросал, смеясь, в высокий белоснежный сугроб. Но вот справа, рукой подать, тот самый лес, где было столько орехов, малины и грибов, куда бабушка, сухонькая, прямая, в длинной холщовой юбке, бегала босиком до глубокой старости. Значит, тот самый дом, в котором я бывала так редко. И защемило внутри, защекотало в носу...
Ну разве можно не любить и не беречь свой угол?