Александру Лесину
1
Босфор встречает нас туманом,
мечетями по берегам,
фелюк рыбачьих караваном,
плывущим вдоль под чаек гам.
Скользит Стамбул по ходу борта,
где медленнее,
где быстрей.
Босфор – вселенская аорта
двух экзотических морей.
Не жаль морок
с добычей визы,
когда, едва очнувшись лишь,
отринув шторм Кара-Дениза,
встречает Мраморного тишь.
Вблизи самой Айя-Софии,
где минареты и сады,
в пыли веков лежат седые
Константинополя следы.
2
У древних стен целы бойницы,
в музейной этой тишине
перед веками преклониться
душа повелевает мне.
У знаменитых бань турецких
оставлен мой поспешный след,
где я шептал, чтоб отвертеться,
мол, времени и денег нет…
Базаров рыбных гвалт и гомон
уже навек теперь со мной:
я пестротою очарован,
калейдоскопной мишурой,
толпой негоциантов вечных –
купцов со всех земных широт.
Сполох многоязычной речи
слепит, дурманит, мчит, ведёт
И не перевести дыханья!
Вдруг стих людской водоворот:
воздев к лицу и небу длани,
к намазу муэдзин зовёт.
Минут пятнадцать передышки –
и вновь торговый мчится шквал.
И я всё это не из книжки,
а лично видел и узнал.
Я на трамвае дребезжащем,
когда уже не стало сил,
меж прошлым днём и настоящим
по узким улочкам кружил.
И по трущобам припортовым
бродил, пил терпкий чай, шалел,
гортанным упивался словом
и ни о чём не сожалел.
3
И вдруг застыл: в неонном блеске
опешив, – ах, куда попал! –
названья консульств европейских,
теснённых золотом,
читал.
И вспоминал с щемящей грустью
тех, в кутерьме кровавых дней,
отторгнутых немудрой Русью
в беде, сынов и дочерей.
О, эмиграция!..
Седые
плывут над Понтом облака,
и с ними слово – н о с т а л ь г и я,
не слово – а сама тоска.
Те облака, как дым Гражданской,
тревожны и страшны, как весть
о той тяжёлой эмигрантской
тоске, ещё живущей здесь…
4
В зеркальность Золотого Рога
с мостов слетают пыль и прах.
Любые ипостаси Бога
встречаются на сих холмах.
Он Будда здесь и Иегова,
он сам Аллах, и он Христос,
и минаретом веры новой
над всем здесь небоскрёб пророс.
А дальше что?
Бог весть!
Загадка.
Лишь мельтешат из маеты:
такси, блюстители порядка,
метро, троллейбусы, мосты.
И электрические зори,
когда базар – и тот! – молчит,
стоят над всею акваторией
и к звёздам тянутся в ночи.
Турецкий месяц – то ль на небе,
то ль на мечети? – о, избавь! –
я бы поверил, может, в небыль,
когда б не знал, что это явь.
Что этот ятаган кровавый,
сей профиль нашенской луны,
о скорби ведает, о славе
лежащей в полночи страны.
Ей Бог судья.
Не нам спесиво
соль сыпать на стигматы ран:
османских войн несправедливых,
резню постыдную армян…
5
Мерцает высь.
Но я засну ли?
Извечен для певца завет:
И вот пою я о Стамбуле,
как о Москве певал Хикмет.
Плывут назад мосты, мечети,
огни домов, дворцы, суда.
Я знаю – этот город вечен,
как небо, звёзды, как вода.
Но не узнать, –
у нас ли, здесь ли, –
желанья и мечты сердец.
Увы, поэту неизвестен
стихотворения конец.
Одни надежды, только вера –
души взволнованной эфир.
Уже заря на фоне сером
зажглась, преображая мир.
Я здесь впервые. И не скоро
вернусь опять.
Случайный гость!
И я бросаю в глубь Босфора
серебряных монеток горсть…