Страница третья. Дела церковные
Не найти города без церкви Николая Чудотворца. Была Никольская церковь и в Алма-Ате. После войны Дмитрий Андреевич был назначен туда настоятелем. Должность эта ответственная и многотрудная — ежедневные службы, требы (исполняемые всеми служителями по очереди), командировки, организационная работа, связь с властями...
Петечку в церковь брала тётя Муся, они с Валентиной часто пели в хоре. В праздники «отроки» лет по десять-двенадцать носили за священником большие корзины, куда прихожане клали крашеные яйца, пироги, конфеты, яблоки, виноград.
— Подрастёшь, будешь тоже дедушке помогать.
Наступило время — дед взял его с собой:
— Надевай стихарь, будешь корзину с Костей носить. Полную не набирайте, относите в алтарь, чтоб тяжело не было.
Относить в алтарь приходилось часто — народу на Пасху было много, в корзину то и дело что-то клали. Другие мальчишки сортировали принесённое. Когда в алтаре никого не было, старшие пацаны доставали бутылку кагора и «причащались». Петя напричащался так, что старшие уложили его под образа, накрыли чем-то:
— Спи, пока дед не увидел.
Дед не увидел. Гору всякой всячины распределили между служителями (так издавна полагается), часть отнесли в трапезную. Домой привезли такое количество крашеных яиц, что за год не съесть, а ещё предстояли службы всю пасхальную неделю. Зачем бабушка красила яйца, непонятно. Зачем они с тётей Мусей пекли куличи и пироги, понятно — такого теста, как у бабушки, поискать. Она командовала тётей Мусей:
— Мария (называли детей только полными именами — Ольга, Зоя, Николай, Валентина), ты ваниль не забыла? Следи за тестом, я бужениной займусь.
Бабушка готовила в русской печи окорока, буженину, запекала уток и гусей. Яйца ели чуть ли не месяц, их приходилось печь, чтоб не испортились. И на улицу Петя таскал их десятками. Улица покрывалась крашеной скорлупой, как конфетти на Новый год.
В школе узнали, что «поповский внук» прислуживал в церкви. Анна Павловна спросила:
— Ты в самом деле в церкви прислуживал?
— Да, дедушке помогал.
— Ты же пионер!
— Ну, и что? Я ничего плохого не делал.
На том и закончилось, никто из мухи слона не раздувал, а Петя иногда видел в церкви учительниц в платках и длинных юбках, истово крестившихся.
Деда назначили на должность благочинного в Син-Дзянский район Китая с большой русской диаспорой, чтобы открыть там несколько православных храмов и наладить их работу. Сёстрами назначение было принято с радостью — они на четыре года освобождались от постоянной опеки, вместе с дедом уехала и бабушка. Это было время вечеринок с пением, музыкой, весельем. То дед, то бабушка наезжали в Алма-Ату, привозили чесучу, из которой потом шились постельные принадлежности, юбки и летние костюмы, сырокопчёную колбасу в небольшом сундуке.
Два года после Китая на тринадцатой текла размеренная жизнь, а потом новая командировка — в Иерусалим в составе русской духовной миссии. В Израиле дед работал два года, но без бабушки, она оставалась дома, поэтому привычный жизненный ритм не нарушался.
Мог бы Дмитрий Андреевич получить должность епископа вместе с чином архиерея. Для этого следовало расторгнуть брак с Ефросиньей Тимофеевной, архиерей не должен быть женат. Она могла оставаться с ним в качестве экономки, но никак не жены. Дмитрий Андреевич категорически отказался:
— Мыслимое ли дело — венчаны, почти сорок лет рядом, пятеро детей, и — экономка. Не для меня это, — и остался до конца дней протоиереем.
Их ровные спокойные отношения совсем не походили на отношения родителей, вечно ссорившихся без явной причины. На дедовой половине никогда не было шума-гама, разговаривали на полутонах. Дед шутил, рассказывал библейские притчи, бабушка больше молчала, хотя в домашних мелочах всегда была главной.
В гостиной все стены были увешаны иконами, старыми и не очень. Из Израиля он привёз список иконы Казанской Божьей матери, выполненный монахиней женского монастыря в Иерусалиме маслом по дереву.
— Петька! Эта икона перейдёт к твоему старшему сыну.
— А вдруг не будет сына?
— Будет. Мы его ещё окрестим прямо здесь.
— Отец! Не греши. За сколько лет вперёд смотришь.
— Я же не на картах гадаю. Просто завещаю эту икону будущему правнуку.
«Петька» лучше взял бы картину, что висела в кухне — двое маленьких детей, мальчик и девочка, стоят над обрывом, вот-вот упадут в пропасть. Сзади женщина-ангел простёрла над ними руки. Картину написал дед, будучи послушником в Верхотурском монастыре под Екатеринбургом, где шесть лет учился в духовном училище. Лицо женщины очень напоминало бабушкино, хоть тогда они даже знакомы не были. Картина, написанная маслом по холсту, была не единственная дедова картина в доме, но Петра привлекала именно она.
Посты соблюдались строго, послабления делались только для детей, молока их не лишали. Петя любил в посты «рыбные» дни, когда мама и бабушка пекли с рыбой пироги, варили и жарили её. Основной едой в постные дни были каши — пшённая с тыквой, гречневая, овсяная, и овощи — квашеная капуста, свёкла, солёные огурцы и помидоры, и картошка, конечно. Очень вкусная бывала жареная картошка в дни, когда позволялась «пища с маслом». Бывали дни, когда бабушка совсем ничего не ела и пить старалась поменьше. Ни в среду, ни в пятницу ничего «скоромного» не готовили и не ели.
В день Троицы весь дом был усыпан свежими берёзовыми ветками. Едва научившийся ходить Павел без конца падал и был счастлив поваляться на полу.
Петины «служения» в церкви продолжались ещё несколько лет, как и «причащения» кагором в алтаре. Женщины, прислуживавшие в храме, пытались урезонить «отроков», но в алтарь женщинам нельзя, а доложить кому-либо из священников они не рисковали — «служки» были поголовно «поповские дети или внуки».