Страница вторая. Закулисье
После консерватории Валентина преподавала в музыкальном училище, остальные — кто в симфоническом оркестре, кто в Оперном. И начали друзья и подруги Валентины брать с собой хорошенького Петечку в Оперный. В театре ему нравилось. Не в зрительном зале, за кулисами. Там было столько интересного — артистические уборные, костюмерные, мастерские, склады декораций, никем не охраняемые.
Мастерская художника Сергея Калмыкова была прямо волшебным местом. И сам художник являл собой личность невообразимую — худой, в балахонах, в ярком берете, в башмаках, будто снятых с клоуна в цирке, с огромной холщовой сумкой через плечо, из которой торчали кисти разной величины. Но на клоуна он похож не был, скорее на инопланетянина.
Пробегали стайками балерины из кордебалета после репетиций, от них сильно пахло потом. Тётя Эра говорила:
— Понеслись лошадки! Фу, конюшня! По пять часов кряду репетируют, а на сцене всё равно топот.
Больше всего Петя любил смотреть, как гримируют актёров, как они из обычных людей превращаются в средневековых героев, князей и герцогов. Тётю Эру грим изменял до неузнаваемости. Прямо на глазах у изумлённого «Петушка» она становилась неприступной Амнерис, от неё хотелось убежать, но он твёрдо знал, что эта страшная Амнерис вечером приедет к ним на тринадцатую, и все будут петь, шутить и дурачиться, а он будет наблюдать за ними со своего любимого дивана и есть воздушные булочки под названием «зефир».
Во время спектакля Петя иногда сидел в зале, иногда у осветителей. Лучше, конечно, у осветителей, но туда проникнешь не каждый раз. Хорошо бы самому повертеть эти огромные лампы. Он бы тогда направил на Родамеса сразу все, чтобы его было ещё лучше видно.
Бродить по костюмерной тоже было интересно. Там и потеряться можно, не то что спрятаться. Каких только костюмов там не было — царские и крестьянские одежды, балетные пачки, боярские шубы... Разглядывать всё это можно было часами, если спектакль тоскливый. Если «Кармен» или «Риголетто», то Петя «прирастал» к креслу.
Потом приезжала на «Победе» тётя Валя, и шумная компания отправлялась на тринадцатую, если дедушка был в отъезде, при дедушке компании не появлялись. «К себе» идти не хотелось — там детский писк, неприятные запахи и ругань отца с матерью, если отец оказывался дома. Чаще всего он появлялся, когда все уже спали, и утром уходил первым. Более странного союза, чем этот, трудно было себе представить. Она — красивая, статная, с высшим юридическим образованием дочь православного священника, чопорная, несколько высокомерная, он — невысокий, не сказать «маленький», очень подвижный и взрывной армянин, не всегда правильно говорящий по-русски, без образования, но сапожник-модельер высочайшего класса. Сёстры удивлялись, как это она «связалась с этим инородцем». Не знали они, что произошла «связь» от отчаяния. Жених её Василий перед самой войной бесследно исчез. Ольга не находила себе места, и тут появился красивый «инородец». В сорок девятом, когда Капитолине было полтора года, Василий вернулся из небытия, уговаривал уехать с ним в другой город, забрав детей, но она не согласилась.
С ТЮЗом Петя познакомился даже раньше, чем с Оперным. Отец работал там в обувном цехе, моделировал обувь к спектаклям, и его мастерская была чем-то вроде кафе-клуба, куда могли прийти очень разные люди — Шакен Айманов, Юрий Померанцев, другие артисты Оперного и Лермонтовского драматического. И «свои» актёры, конечно, среди которых было много интересных людей.
Тот, кто играл Петуха в спектакле «Кошкин дом», отсидел сначала несколько лет в фашистском концлагере, потом почти столько же в советском.
Лазарь Соломонович Венцель получил наследство от тётки в Америке. Всю сумму ему, естественно, на руки не дали. Он имел право взять, сколько надо, объяснив, для какой цели. Частенько директор ТЮЗа Вайсман (уже после Натальи Сац) просил его снять сумму, необходимую для зарплаты артистам, потом возвращал. Лазарь в день зарплаты честно становился в очередь за деньгами, которые сам ссудил.
Иногда, но не часто, появлялся в «кафе» Исаак Яковлевич Иткинд, художник, скульптор и писатель. Днём в мастерской он рисовал декорации к спектаклям, ночью в подвале вырезал скульптуры из дерева, тополя или карагача. Если в городе пилили старое дерево, часть ствола, а то и полностью везли «этому чудаку из ТЮЗа». Он плохо слышал (в лагере ему повредили барабанные перепонки), был нелюдим. Петя его побаивался, и, когда тот появлялся у отца, старался не попадаться ему на глаза.
В новогодние каникулы в обоих театрах по нескольку раз в день шли ёлки-утренники с подарками. Петя бывал едва ли не на всех. Однажды в ТЮЗе во время спектакля он вышел за кулисы. У приоткрытых дверей стояла Снегурочка и... курила! Волшебство пропало, в Деда Мороза он больше не верил. В театры, однако, ходить не перестал. Пересмотрел все спектакли, и в ТЮЗе и в Оперном.
Летом оба театра уезжали на гастроли, то по Казахстану, то в Москву или Ленинград. Потом готовились к новому сезону, и Петя опять сидел на репетициях, а во время спектакля удивлялся, как грим преображает людей. «Закулисье» стало частью его жизни.
А вот велосипед ему не купили. Отец сказал, не совсем по-русски:
— Велосипед — кандидат смерти!
Попросить Николая, дедушку или тётю Валю он не захотел, вдруг тоже откажут. Сами они не догадались. На улице велосипеды были у всех, даже у Шайкина. Чтобы покататься на чьём-нибудь, приходилось немного хитрить — проигрывать владельцу в шахматы. Обида преследовала Петю класса до седьмого, потом утихла.
Компания Валентины часто выезжала в горы на пикник. Брали с собой Петю. В «Победу» набивалось неимоверное количество «пассажиров» и ехали то в Малое ущелье, то в Большое. Расстилали покрывало, усаживались вокруг. Пили вино и водку, настоенную на лимонных корочках, из бабушкиных запасов. У неё в чулане всегда стояла четверть, дед перед обедом наливал оттуда в графин. Петя бегал по полянкам, мочил ноги в речке, вода была ледяная, с гор.
И решили они с Витькой Васильевым сами устроить пикник. Улучив момент, Петя отлил водки из графина в пузырёк, приготовленный заранее, взял бутылку с водой, хлеба и колбасы. На автобусе доехали до кирпичного завода и пешком поднялись в предгорье. Чтобы водки было побольше, вылили её в бутылку с водой, предварительно отпив оттуда немного. Сели отдыхать.
— Ну, что, попробуем? — но попробовал только Петя, тут же выплюнув «водку», почти горячая вода с «добавкой» вызывала омерзение, — вот дураки, не надо было разбавлять.
— Кто тут «дураки»? Лично я не разбавлял.
— А, ты всегда ни при чём, как Шайкин. Домой пошли, пить хочу.