Геройская нога генерала Арнольда

Константин Присяжнюк
   Минутка истории. Для тех, кто не знал, не хотел знать, и не додумался попросить, чтоб не рассказывали.
   Самым негодяйским изменником в Америке считается Бенедикт Арнольд, генерал-майор войны за Независимость США. Да, "бостонское чаепитие", "Армия Вашингтона зимует в поле", волосатый патриот Мел Гибсон с томагавком, злые британские каратели, порох от Тома Харди из "Табу" - вот это всё. Парадоксальный нюанс в том, что Арнольд одновременно и крупный герой той войны, а кроме того, поступил вполне логично по меркам американского менталитета. Ну или как мы себе этот менталитет представляем.
   Дело в следующем. Несколько лет армию Джорджа Вашингтона британцы успешно гоняли по всем будущим штатам. Великий стратег Вашингтон по-кутузовски уклонялся от больших битв (причем Кутузов тогда еще не знал, что сам будет так действовать), однако помогало не очень. Время от времени боестолкновения случались, и тогда патриоты неизменно выхватывали таких люлей, что сама идея Независимости оказывалась под прямой и явной угрозой. Так же складывалось и в битве под Саратогой, и добровольцы Континентальной армии уже начали привычно разбегаться с воплями "усё пропало!" - но тут на белом коне с алюминиевым ведром... пардон, со знаменем наперевес - возник беззаветно храбрый Б.Арнольд, быстро всех застыдил, собрал тряпок в кучу и повел в последний решительный бой. Причем застыженные патриоты воодушевились до такой степени, что контратакой не только опрокинули наступавших британцев, но и вообще разнесли всё вокруг к буям, неожиданно одержав первую действительно мощную победу. Только Арнольд этого уже не увидел: в разгар атаки крупнокалиберная пуля попала ему в ногу - между прочим, в дважды ранетую до того в предыдущих боях. И это на некоторое время выключило отважного командира из дальнейших военных действий, а успех сражения под Саратогой ошибочно приписали другому начальнику, его же за это и премировали.
   Бенедикт же Арнольд, очухавшись потом в госпитале, стал сильно обижаться и ныть, что как так-то, это ведь я же герой, и на колчаковских, в смысле антибританских, фронтах неоднократно раненый в ножку - а славы и почестей нихт, еще и премия ушла мимо носа. Тут надо поясняюще сказать, что финансами и снабжением Континентальной армии рулил Конгресс, а он состоял из таких жадных и прижимистых жлобов, что солдатики Вашингтона в самом деле зимовали под метелями в осенних плащиках и летних кедах, а кушать приходилось через раз, когда находили сильно патриотического фермера, готового отдать кукурузу и свиней за бумажки и идею Независимости. И жаловаться-то особо было некому - вы добровольцы, вас никто за яйца на войну не тянул. Высшие офицеры Континентальной армии, включая самого Джорджа Вашингтона, были довольно богатенькими буратинами, поэтому тяготы военной службы переносили стойко и не жужжали. А вот Арнольд жужжал, потому что он-то как раз на войну пришел скромным учеником аптекаря и доходов на свое содержание не имел. Однако Конгресс, признав справедливость многочисленных жалоб Арнольда, ограничился присвоением ему очередного воинского звания, но денег не дал - ибо всё уже, поздняк, премия выплачена и по бухгалтерии прошла.
   Хотя победа под Саратогой реально переломила ход войны. Американцы как-то поверили в себя и помаленьку начали хлобучить королевские войска то там, то сям, а главное - наблюдавшие за всем этим французы впервые увидели в Континентальной армии не клуб быстрого спортивного ориентирования "Попробуй догони", а партнеров, с которыми можно иметь дело. Франция вступила в войну на стороне Америки и дело пошло веселее. Настолько, что Вашингтон, устав от ранетой ножки Арнольда, которую тот постоянно пихал ему в нос, назначил обиженного героя комендантом отбитой у супостатов Филадельфии. Денег, однако, тоже не дал.
   Арнольд понял назначение как гаишник из анекдота: вручили жезл градоначальника -значит, крутись как хошь. Стал активно трясти со всех откаты, присваивать реквизированное майно сторонников империи, крышевать контрабанду - в общем, погряз в коррупции. За что ожидаемо нарвался на крупный скандал с Конгрессом, и обиделся еще больше. После потрясания ранетой ножкой и заступничества Вашингтона Конгресс ограничился выговором герою и пинком под сраку из Филадельфии. Назначили комендантом крепости Вест-Пойнт, где присваивать было нечего - объект сугубо военный. А тут британская контрразведка, не будь дурой, прознала про все эти обиды и рамсы. И вежливо предложила Арнольду в тайных письмах - а может, раз такое дело и вопиющая несправедливость, то лучше к нам за бочку варенья и корзину печенья? Заодно и ножку героическую подлечим на водах при сохранении звания.
   Арнольд на это благородно вознегодовал и ответствовал, что Родину за такие коврижки не продают. А вот если выплатите мне 20 000 фунтов стерлингов, которые задолжал жмотский Конгресс - я всех сдам. И крепость с трехтысячным гарнизоном, и почти весь боезапас армии, и до кучи Вашингтона, который как раз приедет погостить. Не в интересах истины, а в интересах правды, ибо нефиг столь оскорбительно пренебрегать героями ради экономии на материальном поощрении.
   На том и порешили, но что-то пошло не так. Цепь случайностей уберегла Вашингтона, заговор нечаянно раскрыли, Бенедикт Арнольд бежал, бросив в Вест-Пойнте молодую жену, а вместо него схватили важного британского офицера, который вез ему чек на бабло. Помурыжили и повесили.
   Арнольд же уехал в Англию, где жил долго и несчастливо. Обижался он до самой смерти, и так и не понял, чего он такого плохого сделал, если виноваты все, кроме него. Время от времени жаловался, что эдакое свинство утворили неблагодарные бюрократы из его судьбы, а ведь он кровь проливал, и вот, опять же, ножка неоднократно ранетая... Однажды даже закинул удочку насчет того, что было бы, если б он, герой войны, вернулся, хромая, на победившую Родину. Ему не без юмора ответили, что героической ноге были бы возданы высшие воинские почести - но только после того, как её отрежут от всего повешенного предателя.
   И ведь в конечном счете практически не соврали. В Саратоге нынче у места былой битвы стоит памятная плита, на которой нога, увенчанная лавровым венком, и много хороших слов на обратной стороне...
   Но ни одного слова о том, кому эта историческая нога принадлежит.