Баллада о старом доме

Наталья Коноплева-Юматова
      
    Пришло время рассказать о доме, где я провела свои первые 13 лет. Тем более, что это — дань памяти, поскольку этого дома уже нет в том виде, в каком я его помню, — его поглотили более поздние постройки, а что было взято или полностью разрушено, мне неизвестно. Однако дом номер 19 и поныне существует на той улице.
   А жил в этом доме, на крыльце которого  было написано "Поставщик Двора Его Императорского Величества". мой дед, вернее, гражданский муж моей бабушки, который увёл её с двумя детьми от мужа, своего приятеля. Так что они соединились по большой любви, которая осталось в сердце бабушки на долгие годы — возможно, на всю жизнь. — Что мы знаем про сердце другого, даже близкого нам человека?! Дед был художником-графиком, по его стопам пошёл и сын, от одного из двух предыдущих браков. А дочь работала кем-то в театре им.Вахтангова. Все они были очень некрасивые, с простоватой внешностью. Но дед был хорош из-за своего обаяния и чувства стиля. Знаю, что жили они весело — компании интересных людей собирались под этой крышей, в квартире, где жили уже и другие люди, весьма разные по статусу и интересам. В бывшей кухне жила буфетчица с мужем, в другой комнате — семья глухонемых  с дочерью, которая сделала сурдоперевод  своей профессией. Еще в одной, очень большой, комнате жили две сестры-учительницы, с дочерью одной из них. У них всегда были коты, которым запрещалось гулять по квартире, однако они об этом не знали и иногда очередной самум проносился по верхам, сметая то, что там было сложено.
   Кухня была в бывшей ванной — кстати, ванна там так и осталась, но редко  использовалась по назначению, так как вода была только холодная. Впрочем, её грели на плите. В ходу были тазы — и для стирки, и для купания детей. А еще была большая прихожая, где стояли два сундука: большой — учительниц и маленький, под полкой с телефоном, — наш. Почту получали в щель на двери, которая была предметом моих детских страхов. — Я выглядывала через неё на лестницу и воображала чужие глаза, заглядывающие в квартиру. Хотя иногда на самом деле кто-то заглядывал. Но почему было так страшно?
   Дедушка с бабушкой прожили почти 20 лет до того момента, когда он решил изменить свою жизнь, связав её с очередной дамой сердца. На этот раз судьба отомстила, послав  корыстную даму с дочерью, которые просто обирали его. — Приезжали в день пенсии.  А если она там и жила, то это было не в радость, кажется, всем — и ему, который почему-то не мог противостоять именно этой женщине, и мне — потому, что тогда нельзя было с ним видеться. Она мне внушала, что мы — чужие люди, и что-то еще было — кажется запугивала. — Но это моя память не пожелала сохранять.
   Бабушка оказалась с ним на одной территории, поскольку по тем законам люди, прожившие вместе энное количество лет считались супругами, и имели право на жилплощадь. Таким образом ему пришлось потесниться: комнату поделили — сперва временной, а потом и капитальной перегородкой. Более того, по суду пришлось отдать нам половину площади — была попытка подвинуть перегородку. Я как раз болела, была дома...
   Так что история совсем не столь радужная, как могло бы показаться. Однако — история! А значит, нужно попытаться быть честным перед собой. А это означает признать, что дедушка, приняв бабушку, вынужден был принять и маму, с её дерзким скверным характером. А меня он впустил в свою жизнь, сперва сжалившись, когда мама пришла с дитём из роддома, и, говорят, какое-то время сидела на лестнице... Однако потом так привязался, что обижался, если в трамвае я отвечала на вопрос, кто он мне: "Сосед". А у мамы просто не было тогда другого жилья.
   Но вернёмся к тому дому. Он был необычен во многих отношениях. И тем, что квартиры в нём были разные: и по высоте, и по количеству комнат, и по расположению. Подъезд был один, центральный, куда выходило всего семь квартир из одиннадцати. Но был и вход со двора, куда выходили квартиры со стороны кухонь, чёрного хода. Часть квартир выходила (была открыта) только туда, часть, как наша, лишённая того выхода, только на парадную лестницу. Над подъездом был застеклённый купол, а огромное окно из подъезда в коридор нашей квартиры было застеклено витражами. Лестница шла вдоль стены, а центр был открыт. И это было так красиво! А еще — резонанс! Как же мне нравилось там петь! И я это делала, ловя момент, когда никого не было на лестнице.
   На нашем этаже высота потолков была около пяти метров, поэтому у всех были антресоли. — Кто-то там спал (так отселяли взрослеющих детей), у кого-то там были сложены вещи. Интересно, что выглядел дом по-разному с разных сторон: с фасада — двухэтажный, и даже с двумя большими балконами (у дедушки  был балкон), а с той стороны, куда выходило наше окно (на соседний дом, вернее, его крышу) — три этажа. Со двора, полагаю, даже больше. А лестница со двора — чёрная — была узкая и некрасивая. Но именно там мы звонили в звонки. — Была такая игра: позвонить и бежать стремглав вниз по лестнице с замирающим от страха сердцем.
  Об этом доме я написала такое стихотворение:
Мой старый дом —  дворец: стеклянный купол,
В подъездах витражи и дивный резонанс,
Пять метров потолки и общих кухонь
Приязнь и неприязнь, пожизненный альянс.

Мой старый дом тогда казался раем,
Рай кратковременного детства моего.
А детству мы долгов не возвращаем,
Но долго не прощаем ничего.

Взрослеем мы, и мир не как вначале —
Короче улицы, и дух иной царит.
Мой дом, ты неухожен и печален,
Как одинокий, брошенный старик.

Но в памяти моей ты тот, что прежде:
Сияет солнце в купол золотой, 
И радуга мозаик, и надежды,
И бабушка жива, и дедушка живой,
И мама — молода, зеленоглаза!
Ах, сколько солнца, сколько счастья сразу!
   Когда мы уехали из этого дома (маме,наконец,дали комнату в коммуналке на Ленинском проспекте), закончилось моё детство. Дальше, из нового, я вскоре поступила в техникум, чтобы поскорее встать на ноги и помогать родителям. Но это уже другая история. Но тот дом остался в моём сердце тем, прежним, когда, как в моём стихе, все были живы и ещё могли надеяться на лучшее будущее...