RLD
Во имя Отца, и сына, и Святого Духа.
У гуннского царя с германским именем Аттила (означающим по-готски «Батюшка»), прозванного боявшимися его римлянами «Флагеллум Деи», а германцами - «Годегизель» (и то, и другое значит «Бич Божий»), было, прямо скажем, странное царство. Царство без постоянных резиденций. И странный двор. Двор без четких компетенций. У «Бича Божьего» были советники. Но не было штатных министров. У него были военачальники. Но не было постоянного главы военного ведомства. У него был главный советник, носивший, вероятно, титул «Онегисий». Но это могло быть и личное имя – кто знает? Есть, однако, подтверждение наличия у «Бича Божьего» штатного придворного шута, постоянно веселившего царя и его гостей на пирах. Наличия строгого порядка распределения мест за «круглым столом» царя Аттилы, в соответствии с рангом его сотрапезников. Легко обозримого, легко изменяемого; помещения, подобного чертогам-палатам германских царей. Подобного, к примеру, «Хеороту» геатского (готского?) царя Хротгара из англо-саксонской поэмы «Беовульф». Или эддической Вальгалле царя асов Одина-В(у)отана. Подтверждение наличия предназначенного для повелителя, рожденного в кибитке, постоянного «мозгового центра» на службе у «непросвещенного» варвара. Собрания светлых и умных голов, которые, впрочем, легко отсекались, стоило царю Аттиле приказать…
А само степное царство гуннов? Где оно начиналось, где кончалось? Действительно ли оно было «мировой» державой, сравнимой с державами Чингис-хана или Тимура-Тамерлана? Французский ориенталист Рене Груссе не зря снабдил свой труд о степных народах подзаголовком «Аттила – Чингис-хан – Тамерлан» и, описывая гуннского царя Аттилу, однозначно утверждал:
«Как держава Чингис-хана, имевшего монгольское происхождение, объединила под своим знаменем не только всех монгольских, но также всех тюркских и тунгусских (маньчжурских - В.А.) кочевников Центральной Азии, так и держава Аттилы, имевшая гуннское, то есть тюркское ядро, объединила все сарматские, аланские (т.е. иранские - В.А.), остготские, гепидские(т.е. германские - В.А.) и прочие варварские народы между Уралом и Рейном».
Теодор Моммзен, знаменитый немецкий историк XIX в., не менее уважаемый специалистами в своей области, чем впоследствии – Рене Груссе, был убежден, что упоминаемые античными авторами «острова Океана», над которыми господствовал Аттила, были Британскими островами. Это предполагало, как минимум, регулярную выплату бриттами (формально подчиненными западной части Римской «мировой» империи) дани «Бичу Божьему», и господство гуннов над устьем Рена (нынешнего Рейна). Не подлежит сомнению, что столь крупные германские племена как остготы (остроготы, гревтунги, грейтунги, восточные готы) уже на протяжении двух поколений находились под верховным владычеством гуннов. Вследствие чего остготские цари жили и воевали не сами за себя, не сами по себе, но в качестве ленников и данников Аттилы. В Дакии под власть Аттилы попали весьма воинственные и боеспособные гепиды, к северо-западу от Карпат – населявшие обширные области германцы-руги (ругии). Известно, что Аттиле повиновалось также германское племя турингов (давших название своей прародине, расположенной на месте современной немецкой области Тюрингии). О том, что гуннские летучие отряды дважды появлялись на берегах Рена, сея повсюду смерть и разорение, о чем известно из истории германского племени бургундов, павших жертвами гуннского геноцида. Что же касается живших на Рене германцев из племенного союза франков, то их ведущее племя – бруктеры – поддерживали с гуннами тесные отношения. Если, конечно, верить лангобардскому историку, агиографу, поэту и языковеду VIII в. Павлу Диакону (в миру - Варнефриду), опиравшемуся в своей «Римской истории» на античных авторов. И написавшему, после завершения блестящей роли, сыгранной им при дворе Карла Великого, в родном монастыре Монте Кассино, «Историю лангобардов».
Хронисты - современники царя Аттилы - не указывали, как далеко держава гуннов простиралась на восток. Но они намекали на то, что сыновья Аттилы разделили власть над кочевавшими восточнее собственно гуннов негуннскими племенами и отдельными гуннскими племенами, отделившимися от «Большой Орды» (Л.Н. Гумилев считал, что у гуннов понятия «орды» не существовало, но это так, к слову). Кроме того, сохранились сведения о гуннских князьях Басихе и Курсихе, доходивших, в ходе своих грабительских рейдов, до державы Сасанидов – Эраншахра, где они, впрочем, сталкивались с ожесточенным сопротивлением. Степные равнины вплоть до Урала, Кавказ и Босфор – на юго-востоке, Янтарное (Балтийское) море – на севере, Британский океан (сегодняшний пролив Ламанш) и река Рен - на западе и на северо-западе. Таковы были, возможно, и не постоянные границы царства Аттилы, представлявшего собой объединение кочующих племен (о чем не стоит забывать). Но таков, несомненно, достаточно точный абрис региона, в котором не было властителя сильнее и авторитетнее Аттилы.
Поэтому не удивительно, что ни Э. А. Томпсон, автор блестящего труда о гуннах, ни Йоахим Вернер, ведущий авторитет в области гуннской археологии, исследующей сохранившиеся под землей материальные следы владычества Аттилы, не высказывали ни малейших сомнений в существовании великой гуннской империи. А вот не менее яркое светило гуннологии – Отто Й. Менхен-Хельфен (заметим в скобках, что русский перевод его книги «История и культура гуннов», сделанный с английского издания, порой грешит, на наш взгляд, неточностями, и потому мы предпочли цитировать его в собственном переводе с оригинала, изданного Максом Найтом после смерти историка) принадлежал, в данном вопросе, к стану скептиков. И подчеркивал в главном труде своей жизни, изданном, к сожалению, уже после смерти ученого, следующее.
Несколько эвристическая тенденция некоторых историков сравнивать царство Аттилы с великими центральноазиатскими монгольскими державами представляется ему, к его большому сожалению, попыткой искать аналогии там, где их в действительности нет:
«Гунн, в чем бы ни заключалась его цель, был не властелином мира, а хозяином довольно рыхлого территориального объединения. Последнее же было ненамного больше территории, над которой господствовал в середине последнего дохристианского столетия царь даков (гетов - В.А.) Буребиста – человек, всего за десять лет распространивший свою власть от устья Дуная до Словакии и подчинивший большую часть Балканского полуострова (…) После убийства Бледы (брата и соправителя гуннского «Бича Божьего» - В.А.) Аттила стал единоличным повелителем гуннов, и они стали его народом; к тому же он был верховным правителем готов и гепидов, могучим воином, и на протяжении нескольких лет, несомненно, не просто чинил неприятности обеим Римским империям, однако все же никогда не представлял для них серьезной опасности» (Менхен-Хельфен).
Фундаментальный труд Менхен-Хельфена (умершего в 1969 г.) был издан через четыре года после его смерти. Сегодня, при всем уважении к памяти покойного, никак нельзя считать его последним словом в гуннологии. Представляли ли гунны вообще и «Бич Божий» Аттила с его гуннским царством – в частности, серьезную опасность для Римских империй - вопрос скорее риторический. Если ограничивать пределы гуннского царства только пределами паннонских кочевий собственно гуннов, то с таким же успехом можно ограничивать пределы, скажем, «Священной Римской империи (германской нации)» лишь пределами домена того или иного германского короля. А пределы домонгольской (дотатарской) «Киевской Руси» (или, по Марксу, «империи Рюриковичей», буквально: «рейха Рурикидов») – лишь пределами удельного княжества того или иного князя, воссевшего, в борьбе с сородичами, на «золотой» великокняжеский престол «матери городов русских». Ибо, после всего, что мы узнали о могуществе Аттилы, не остается никаких сомнений в одном. Средневековые римско-германские имперские князья – «рейхсфюрсты» - были несравненно более самостоятельными и независимыми от своего императора, чем князья гепидов, остготов и других «варварских» племен, платившие Аттиле дань и вынужденные ему безоговорочно повиноваться. Достаточно вспомнить, как часто средневековые германские имперские князья восставали против избранного ими кайзера (т.е. «кайсара», «кесаря», «цезаря», как назывался по-немецки император), отказывали ему в военной поддержке или поднимали мятежи, пока он воевал за Альпами, в Италии. И как часто древнерусские князья из рода Рюриковичей лили свою и чужую кровь в борьбе за «златой киевский стол»…
За «Круглым столом» царя гуннов Аттилы царило редкое единодушие, которого мог добиться лишь действительно могущественный монарх. При всеобщей уверенности в том, что быстрота, с которой гунны будут способны нанести удар по любой части Восточной и Средней Европы, задушит любую попытку возмущения в зародыше. Непререкаемый авторитет Аттилы среди народов, числившихся у него в союзниках, сразу же бросался в глаза всем посещавшим его ставку иноземцам. Именно этот авторитет представлял в любой момент правления Аттилы наибольшую угрозу для римлян. Ведь в случае вооруженного конфликта римлянам пришлось бы иметь дело не с одними гуннами, но со всем возглавляемым ими варварским племенным союзом. Чьим непререкаемым вождем и верховным военачальником был неумолимый «Бич Божий». Хотя как Восточная, так и Западная Римская империя ухитрялась в отдельных случаях одерживать верх над тем или иным варварским племенем, вопрос, хватит ли у римлян сил отразить удар соединенных сил всех многоязычных подданных Аттилы, оставался пугающе открытым. Поэтому единственной надеждой Ветхого Рима на Тибре и, тем более, Нового Рима на Босфоре оставались те немногие германцы, что еще не подчинились власти гуннского царя. Поистине, какая-то зловещая ирония судьбы была в необходимости для измельчавших, изолгавшихся «потомков Ромула», присвоивших себе право править другими народами (в соответствии с максимой Публия Вергилия Марона, четко сформулированной в «Энеиде»: «Ты же народами править державно, о Римлянин, помни!») метаться, в поисках военной помощи, между гуннами и германцами, как между Сциллой и Харибдой, в тщетных попытках «изгнать бесов силой князя бесовского» (Матф.9:34)…
Как бы то ни было, даже не причисляя, подобно Йоахиму Вернеру, к числу зависимых от гуннского царя земель весьма далекую от ставки «Бича Божьего» Башкирию (сегодняшний Башкортостан) и памятуя о стоявших под стенами «царственного города» на Тибре царе галлов Бренне, карфагенском полководце Ганнибале, вожде остготов Радагайсе, мы не можем, положа руку на сердце, не признать, что у Римской державы за всю ее 700-летнюю историю не было более опасного врага, чем гунн Аттила.
В этом, кажется, не сомневался еще восточно-римский дипломат, историк Приск Панийский. Один из полусотни иноземных посланников, пребывавших при дворе Аттилы и стремившихся снискать милость в его грозных очах. Каждый из этих 50 (возможно, их было и больше) изощренных дипломатов в совершенстве владел искусством изящно излагать свои мысли не только вслух, но и на писчем материале, вощаных дощечках, папирусе, пергамене. Им даже не требовалось утруждать себя, делая это собственноручно. Ведь к услугам посланников были секретари и даже стенографы, которым они могли сколько угодно диктовать. Ночью, на стоянках, у них было в избытке свободного времени, чтобы всем этим заниматься. И все же они этого не делали. Они хранили молчание, оставив потомков в неведении о своих посольских миссиях. Как и купцы, указывавшие послам путь и сопровождавшие их. Поэтому нам, чтобы посмотреть, глазами очевидца, на «Круглый стол» царя Аттилы, приходится обратиться к «Готской истории» восточно-римского историка и дипломата Приска Панийского. Из нее мы узнаем, что приближенный гуннского царя - римлянин (или, по-сегодняшнему - «римский политэмигрант» в гуннском стане) Орест, обиженный константинопольским двором (пригласившим на пир только Эдекона), пребывал в ставке Аттилы со своим отцом. Его отец, Татул (явно нетрадиционное для римлянина имя), был, дедом последнего западно-римского императора Ромула Августула (сына Ореста, которого приближенному Аттилы впоследствии удалось на некоторое время возвести на императорский престол «вечного города» на Тибре). Однако в ставке Аттилы мы встречаем его лишь в качестве посланца:
«Когда мы возвратились в палатку, пришел Орестов отец (Татул – В.А.) с известием, что Аттила приглашает нас обоих на пир, который начнется в девятом часу дня. В назначенное время мы явились на обед вместе с послами от западных римлян и остановились на пороге против Аттилы. Виночерпии подали нам по туземному обычаю кубок, чтобы и мы помолились (интересно, какому Богу? - В.А.), прежде чем садиться. Сделав это и отведав из кубка, мы подошли к креслам, на которых следовало сидеть за обедом». (Приск).
Т. о., за «Круглым столом» царя Аттилы соблюдался строгий порядок мест, существовал традиционный пиршественный церемониал, которым, очевидно, руководил специально предназначенный для этого распорядитель пира, церемониймейстер. Причем приглашенные к столу Аттилы гости не возлежали, как это было принято у знатных греков, римлян и у представителей аристократии народов Древнего Востока, на ложах, расставленных вдоль низкого пиршественного стола, а восседали на креслах и стульях. Обычай пировать сидя должен был казаться греко-римлянам столь же чуждым, сколь и самим гуннам. Ибо этот обычай, как и сам пиршественный чертог Аттилы, был явно германского образца:
«У стен комнаты с обеих сторон стояли стулья. Посредине сидел (а не возлежал – В.А.) на ложе Аттила, а сзади стояло другое ложе, за которым несколько ступеней вело к его постели, закрытой простынями и пестрыми занавесями для украшения, как это делают эллины и римляне для новобрачных» (Приск).
Тактичный Приск воздержался от каких бы то ни было намеков на особую роль царского пиршественного ложа, вероятно, правильно истолкованного им как брачное, ибо Аттила незадолго перед тем взял себе новую жену (естественно, не отказавшись и от старой):
«Первым рядом пирующих считались сидевшие направо от Аттилы, а вторым — налево, в котором сидели и мы, причем выше нас сидел знатный скиф Берих (любопытно, что то же имя – Берих, иди Бериг – носил один из готских царей в трактате «Гетика» восточно-римского историка гото-аланского прооисхождения Иордана, так что, возможно, знатный «скиф» на пиру у Аттилы был готом-германцем – В.А.). Онегесий сидел на стуле-вправо от царского ложа. Против Онегесия сидели на стульях два сына Аттилы, а старший (его любимец Ирна, или Эрнак - В.А.) сидел на его ложе, но не близко к отцу, а на краю, смотря в землю из уважения к отцу. Когда все было приведено в порядок, пришел виночерпий и подал Аттиле кубок вина. Приняв его, он приветствовал первого по порядку; удостоенный чести привета встал с места; садиться следовало лишь после того как, пригубив кубок или выпив, Аттила отдавал его виночерпию. Севшему оказывали таким же образом честь все присутствующие, беря кубки и после приветствия (обращенного к царю – В.А.) отпивая иs них» (Приск).
Принятый на пирах царя Аттилы церемониал, требовавший от всех гостей непременного участия в винопитии, напоминал пиршественные обычаи при дворе нашего императора - Отца Отечества Петра Великого. Проявлять неуважение к державному хозяину, отказавшись пить, не осушив кубок или чашу до дна, не ответив тостом на тост, считалось недопустимым и в ставке гуннского царя, и на Всешутейшем и Всепьянейшем соборе «герра Питера», и в «табачной коллегии» прусского «солдатского короля» Фридриха-Вильгельма I. Не говоря уже о пиршественной гриднице Святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко, с его хрестоматийным: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти»:
«У каждого был один виночерпий, который должен был входить по порядку после выхода виночерпия Аттилы. После того как удостоился почести второй гость и следующие, Аттила почтил и нас таким же приветом по порядку мест. После того как все были удостоены этого приветствия виночерпии вышли, и были поставлены столы после стола Аттилы для каждых трех или четырех гостей или даже большего числа; таким образом каждый имел возможность брать себе положенные на блюда кушания не выходя из ряда седалищ. Первым вошел слуга Аттилы с блюдом, наполненным мясом, а за ним служившие гостям поставили на столы хлеб и закуски. Для прочих варваров и для нас были приготовлены роскошные кушанья, сервированные на круглых серебряных блюдах, а Аттиле не подавалось ничего кроме мяса на деревянной тарелке. И во всем прочем он выказывал умеренность: так, например, гостям подавались чаши золотые и серебряные, а его кубок был деревянный. Одежда его также была скромна и ничем не отличалась от других, кроме чистоты; ни висевший у него сбоку меч, ни перевязи варварской обуви, ни узда его коня не были украшены, как у других скифов, золотом, каменьями или чем-либо другим ценным» (Приск).
Невольно вспоминаешь описание восточно-римским (или, говоря по-гречески, «ромейским») историком Х в. Львом Диаконом внешнего вида киевского князя («скифа») Святослава Игоревича: «Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближенных только чистотой».
Как бы то ни было, вчитываясь в строки Приска, трудно представить себе Аттилу грязным вожаком варварских орд, готовым ради золота пойти на любое злодеяние, нарушающим, глазом не моргнув, клятву за клятвой и «не обладающим ни унаследованными, ни приобретенными традициями, выходящими за пределы самых примитивных представлений». Так писал в свое время Эмерих Шаффран в резюме исторического образа Аттилы. В любом случае, на этом пиршестве в паннонской степи гуннский владыка вел себя ничуть не хуже большинства христианских европейских государей последующих эпох в аналогичных ситуациях.
«После того как наложенные на первых блюдах кушанья были съедены, мы все встали, и всякий из нас не прежде пришел к своей скамье, как выпив прежним порядком поднесенную ему полную чару вина и пожелав Аттиле здравия. Изъявив ему таким образом почтение, мы сели, а на каждый стол поставлено было второе блюдо, с другими кушаньями. Все брали с него, вставали по-прежнему; потом, выпив вино, садились.
С наступлением вечера, зажжены были факелы. Два варвара, выступив против Аттилы, пели песни, в которых превозносили его победы и оказанную в боях доблесть. Собеседники смотрели на них; одни тешились стихотворениями, другие воспламенялись воспоминая о битвах, а те, которые от старости телом были слабы, а духом спокойны, проливали слезы» (Приск).
Приведенные выше абзацы содержат ценную гастрономическую и культурно-историческую информацию. До сих пор в Шалоне-на-Марне – городе, близ которого в 451 г. разыгралась битва Аэция с Аттилой на Каталаунских полях – существует старинный застольный обычай. Пропустить за обедом, между первой и второй переменой блюд, видимо, для лучшего усвоения съеденного, «тру шампенуа», стаканчик мар-де-шампань - охлажденной водочки из виноградных выжимок (вроде грузинской чачи или итальянской граппы) со льдом. Что это – слабый отблеск далекой памяти о гуннах?
Однако несравненно важнее этого курьеза, несомненно, сообщение Приска о певцах на пиру у Аттилы. Оно подтверждает существование гуннских бардов или скальдов (чьим аналогам служат у монголов по сей день улигерчи и гесерчи), а, следовательно - и гуннской героической поэзии. Хотя сам Приск явно не понимал по-гуннски, ему, естественно, перевели содержание песен, исполненных на пиру. И потому у нас нет оснований сомневаться в достоверности его свидетельства. Гунны имели собственную литературу, пусть даже не на папирусе, бумаге и пергамене, но в форме героических сказаний-песен, которые профессиональные певцы-сказители учили наизусть и затем пели по памяти. А длинные песни, которые певец способен запомнить для того, чтобы потом петь их по памяти, должны быть, с одной стороны, рифмованными (в том числе, с использованием аллитерации), с другой же – изложенными ритмическими стихами. Институт профессиональных певцов-сказителей и радость, проявляемая собравшимися за «Круглым столом» гуннского царя слушателями, явно наслаждающимися искусством певцов, никак не соответствуют мнению Шаффрана и иных авторов. С европейским высокомерием отрицающих, по сути дела, не только за Аттилой, но и за советниками его ближнего круга способность понимать и ценить искусство и другие проявления культуры. Да и вообще отказывающих гуннам в способности испытывать интерес к чему-либо возвышенному. Невольно вспоминается столь же пристрастная, явно необъективная, несправедливая оценка хунну - азиатских предков европейских гуннов - «культурным» китайцем: «О жизненных правилах и обязанностях, диктуемых приличием, им ничего не известно».
«После песней, какой-то Скиф, юродивый, выступив вперед, говорил речи странные, вздорные, не имеющие смысла, и рассмешил всех.
За ним предстал собранию Зеркон Маврусий (мавританец, мавр - В.А.), которого Эдекон убедил приехать к Аттиле, обнадежив, что ходатайством его получит жену, которую он взял в земле варварской, когда был любимцем Влиды (брата Аттилы - Бледы, устраненного к тому времени гуннским «батюшкой-царем» - В.А.). Зеркон оставил свою жену в Скифии, быв послан Аттилою в дар Аэтию. Но он обманулся в своей надежде, потому что Аттила прогневался на него, за то, что он возвратился в его землю. Пользуясь весельем пиршества, Зеркон предстал, и видом своим, одеждою, голосом и смешено произносимыми словами, ибо он смешивал язык Латинский с Уннским и Готфским (готским – В.А.) — развеселил присутствующих и во всех их, кроме Аттилы, возбудил неугасимый смех. Аттила один оставался неизменным и непреклонным, и казалось, не говорил и не делал ничего, чем бы обнаруживал расположение к смеху: он только потягивал за щеку младшего из сыновей своих Ирну (Эрнака - В.А.), вошедшего и ставшего возле него, и глядел на него веселыми глазами. Я дивился тому, что Аттила не обращал внимания на других детей своих, и только ласкал одного Ирну. Сидевший возле меня варвар, знавший Авсонский (италийский, т. е. латинский – В.А.) язык, попросив меня наперед никому не говорить того, что он мне сообщит, сказал, что прорицатели предсказали Аттиле, что его род падет, но будет восстановлен этим сыном. Так как пированье продолжалось и ночью, то мы вышли, не желая долее бражничать» (Приск).
Рассказ о пире у царя Аттилы Приск Панийский завершает сообщением о том, что на утро следующего дня, т.е. всего через несколько часов после ухода «ромеев» с царского пира, он отправился засвидетельствовать свое почтение Онегисию и был им принят. Следовательно, гунны отличались большей устойчивостью к действию хмельного, чем господа посланники. Гунны позднее ложились спать, были, очевидно, способны больше выпить и, тем не менее, уже с самого раннего утра были готовы к возобновлению переговоров.
Но в этом нет ничего удивительного. Учитывая, что «Круглый стол» царя Аттилы заменял собой добрый десяток министерств и ведомств, включая военное. И был к тому же местом проведения того, что в наше время именуют двусторонними консультациями. Ибо вожди союзных гуннам племен и народностей пребывали в ставке Аттилы неделями, а порой – и месяцами. Причем, по крайней мере, один из этих князей (в большинстве своем, германских) – царь гепидов Ардарих, «который, по крайней преданности своей Аттиле, участвовал во всех его замыслах» (Иордан) - считался столь влиятельным советником и верным другом царя гуннов, что один из тогдашних историков выделял его среди всех остальных как будущего преемника Аттилы. «Аттила же, взвешивая все с присущей ему проницательностью, любил его (…) больше, чем других царьков» («Гетика»). Вместе со знакомым нам уже гунном Эдеконом (властвовавшим, под верховным владычеством Аттилы, над германцами-скирами) и царем остроготов Валамером (Валамиром) он входил в тройку самых важных, дельных и влиятельных советников Аттилы. Помогавших «величайшему из богов» - по уверению царька народа акатиров (акациров - кочевого - вероятно, скифского, скотоводческого народа, обитавшего в III — IV вв. на территории Европы от Приднепровья до Восточной Прибалтики и верховий реки Ра, т.е. Волги - В.А.) Куридаха - не только словом, но и делом. Эдекон (Эдикон, Эдика), природный гунн и верноподданный Аттилы, выполнял далеко не простые поручения своего владыки в качестве посланника к восточно-римскому двору, а также иные доверительные миссии. Гепид Ардарих, вероятнее всего, участвовал в 447 г. в походе войск Аттилы в римскую Иллирию. Он стойко бился за своего гуннского владыку в кровавом сражении с франками, а затем – в «битве народов» на Каталаунских полях в 451 г. И хранил верность Аттиле даже после смерти «Бича Божьего». Тщетно (но от того не менее упорно) пытаясь не допустить распада гуннской державы, разрываемой на части недальновидными сынами «царя-батюшки», переселившегося в мир иной. Гепидская верность Аттиле была равна разве что верности ему остготов. Оба этих германских народа, вместе взятые, возможно, если бы мы знали о них больше, чем знаем сегодня, могли бы открыть нам великую тайну. Тайну подавляющего превосходства гуннов и господства Аттилы на просторах Восточной и Центральной Европы вплоть до острова Борнгольм (ныне - датского) и Британии. Долгое время готы, терпевшие при первых встречах с гуннами тяжкие поражения и принявшие на себя первый удар свежего гуннского «народа-войска», не имели своего царя. Упоминавшийся нами выше готский царь Винитарий-Витимир пал в битве с гуннами в 376 г. Через год после того, как дряхлый царь готов Германарих кончил жизнь самоубийством от страха перед гуннами. Или умер от последствий ранения в бок мечом одного из своих придворных-росомонов (в качестве мести за родственницу - четвертованную или затоптанную дикими конями за измену по приказу Германариха красавицу Свенильду).
По прошествии нескольких десятилетий, в которые «гуннский шок», очевидно, служил непреодолимым препятствием на пути к восстановлению готской государственности, перед нами на страницах хроник появляются три брата, происходящие из древнего готского царского рода Амалов. Хотя и без совершенно ясного, вразумительного объяснения, какое они имеют к этому роду отношение. Существование их вероятного отца – готского князя по имени Вандиаларий, Вандиларий или Вандаларий (скорее указывающему на происхождение от вандалов - другого германского племени, хотя и переселившегося на материк, подобно готам, с «острова Скандза» - нынешнего Скандинавского полуострова) – представляется достаточно сомнительным. Возможно, Вандаларий идентичен также вскользь упоминаемому царю остготов Видерику (Видериху). Имена жены (жен) Вандалария-Видерика также неизвестны. Возможно, три князя были сыновьями готской царевны Вадамерки, взятой в жены гуннским царем Баламбером, разбившим и убившим ее отца - царя готов Амала Винитария. Если это так, становится понятным, как этой троице удалось достаточно быстро упрочить свое положение в период готского междуцарствия. И удержаться у власти на протяжении десятилетий. Они представляли собой важное и ценное (как в политическом плане, так и в плане кровнородственных отношений) связующее звено между гуннами и германцами. Подобно Эдекону и Одоакру или, поколением позднее, готскому князю Андагису, чья жена происходила из аланской знати. Согласно историографической традиции, идущей от Иордана, именно Андагис был тем воителем-остготом, которому удалось в битве на Каталаунских полях сразить бившегося на стороне римлян против гуннов и их германских союзников царя вестготов Теодериха (у Иордана – Теодорида). И, тем самым, спасти войско Аттилы от казавшегося уже неминуемым поражения.
Как может убедиться уважаемый читатель, еще на рубеже поздней Античности и раннего Средневековья ход мировой истории во многом зависел от браков и происхождения, Картина получается крайне запутанная. А многоженство целого ряда варварских исторических деятелей той поры нисколько не способствует внесению ясности в этот вопрос. Сам Аттила живо интересовался вопросами брачных отношений (как своих собственных, так и своего окружения) и не считал ниже своего достоинства собственной персоной способствовать заключению браков:
«На следующий день Аттила снова пригласил нас на пир, и мы попрежнему пришли к нему и стали пировать. На ложе вместе с ним сидел уже не старший сын, а Оэбарсий, дядя его по отцу» (Приск). Здесь панийский ритор и историк, как всегда, не ошибся. Судя по всему, Оэбарсий действительно был четвертым родным (или сводным) братом гуннских царей Октара, Ругилы и Мундзука, т. е. дядей Аттилы по отцу. «В течение всего пира (Аттила – В.А.) ласково разговаривая с нами, он просил нас передать императору, чтобы он дал Констанцию (который был послан к нему Аэцием в качестве секретаря) жену, которую обещал. Дело в том, что Констанций (Константий), прибыв к императору (Восточного, Нового Рима - В.А.) Феодосию II Младшему про прозвищу «Каллиграф» - В.А.) вместе с отправленными от Аттилы послами, обещал устроить нерушимый мир римлян со скифами на долгое время, если император даст ему богатую жену. Император согласился на это и обещал выдать за него дочь Саторнила, известного богатством и знатностью рода. Но этого Саторнила приказала убить Афинаида, или Евдокия (благочестивая василисса, т.е., по-гречески, императрица Восточного Рима, по молитвам которой «кровожадного варвара» - царя гуннов Ругилу, собравшегося в поход на Константинополь, убил гром небесный; согласно Приску, она называлась обоими этими именами - В.А.). Привести в исполнение обещание императора не допустил Зенон, бывший консул, имевший под своей властью большую рать исавров (древнего малоазиатского горного племени - В.А.), с которой он во время войны охранял даже Константинополь. Тогда, начальствуя над военными силами на Востоке, он вывел эту девушку из-под стражи и обручил ее с одним из своих приближенных, неким Руфом» (Приск).
Отношения, что и говорить, самые что ни на есть «высокие» - прямо как в Древнем Риме (хотя дело было в Риме Новом). Тем более, что раздосадованный василевс (этим древнегреческим, встречающимся еще у Гомера, царским титулом, восточные римляне-«ромеи», все больше забывавшие латынь в угоду греческому языку, именовали императоров) Феодосий II «Каллиграф» поспешил отписать имущество девушки в свою императорскую казну. Но особенно любопытно живое участие «Бича Божьего», повелителя стольких народов и царств, в этой охоте за богатой наследницей в неприятельской столице. Аттила гневался и угрожал, требуя предоставить своему секретарю, по крайней мере, столь же богатую эрзац-жену. Высокопарно заявляя, что нарушение данного слова несовместимо с императорским достоинством («царю не приличествует лгать»). Всячески подчеркивая свою готовность начать войну из-за этого коварства, лишающего его верного слугу надежды на богатое приданое (ведь золотишко-то досталось бы в действительности самому Аттиле, а не Констанцию). Потребовалось еще несколько посольств с богатыми подарками, и еще больше «ромейского» золота, чтобы мир был, наконец, восстановлен. И чтобы Аттила изъявил свое согласие на брак Констанция, лишившегося руки и приданого богатой наследницы, с другой «ромейкой», «если за него будет сговорена жена из очень богатых у римлян домов», потому что «Констанций обещал дать ему (Аттиле – В.А.) денег». Скоро у «ромеев» отыскалась подходящая (и, видимо, не слишком старая) богатая вдова, которую сам император Феодосий уговорил пожертвовать собой на благо Восточной Римской империи:
«Таким образом Анатолий (начальник телохранителей восточно-римского императора – В.А.) и Ном (восточно-римский военачальник-магистр и патриций, умевший уговаривать Аттилу, не жалея на это никаких денег – В.А.) были отправлены к Аттиле, для укрощения его гнева и убеждения его хранить мир на постановленных условиях. Им было поручено сказать: что за Константия будет выдана другая женщина, родом и достатком не ниже дочери Саторнила; что первая не желала этого брака, и вышла замуж за другого согласно с законом, ибо у Римлян не позволено выдавать женщину замуж против ее воли. Евнух послал от себя много золота варвару, чтоб смягчить его, и тем отвести его гнев (…) Сначала он (Аттила – В.А.) говорил с ними надменно; потом они укротили его множеством даров и убедили ласковыми словами. Он поклялся в сохранении мира на прежних условиях: обязался уступить Римлянам землю, которая граничила с Истром (Дунаем - В.А.), и не беспокоить более царя (Феодосия – В.А.) насчет беглых, если только Римляне не станут снова принимать к себе других бегущих от него людей. Он отпустил и Вигилу (восточно-римского псола, едва не осужденного на смерть за пресеченную Эдеконом попытку организовать покушение на Аттилу - В.А.), получив пятьдесят литр золота: такое количество привезено было сыном Вигилы, приехавшим в Скифию вместе с посланниками. Аттила отпустил без окупа (выкупа – В.А.) и многих военнопленных, из уважения к Анатолию и Ному. Он подарил им коней, звериные меха, которыми украшаются царские Скифы, и отпустил их. Вместе с ними отправил он Константия, требуя от царя исполнения данного Константию обещания. Посланники, по возвращении своем донесли царю о том, что было переговорено с Аттилою. Константию обручена женщина, бывшая за Арматием сыном Плинфы, Римского полководца, достигшего консульства (…) Арматий, отправленный в Ливию против Авсорианов (ливийской, или берберской, народности, упоминаемой древнегреческими историками Геродотом и Аполлодором под именем авсиев - В.А.), одержал над ними победу, потом занемог в умер. Его-то жену, знаменитую родом и богатством, убедил царь (василевс «ромеев» - В.А.) выйти за Константия. Таким образом прекращены несогласия с Аттилою» (Приск).
Мы так подробно разбираем этот эпизод, чтобы морально подготовить уважаемых читателей к рассказу о брачной афере самого «Аттилы-батюшки». О достаточно забавной, с современной точки зрения, «комедии с обручением», в жертву которой были, однако, принесены от 300 до 400 тысяч человеческих жизней и множество древних городов римской Европы. Речь идет о сватовстве сестры западно-римского императора, Гонории, к царю гуннов Аттиле.
Юста Грата Гонория (Онория) была дочерью «военного магистра» Констанция, командующего войсками Западной Римской империи при императоре Гонории (заменившем Констанцием подло убитого по императорскому повелению доблестного защитника Западной империи полувандала Стилихона), и сестры императора Галлы Плацидии. Ее отец, скромный военачальник (отнюдь не императорской крови, но зато не «варвар» и не «полуварвар», как устраненный Стилихон, а «чистокровный римлянин» родом из Иллирии), успешно сражался в трудных обстоятельствах, в первую очередь – на территории Галлии. Дрался он против очередного узурпатора, провозглашенного в Британии (!!!) императором под именем Константина III, проявив при этом «древний римский дух» (Пауль/Виссова). После таких успехов Констанций стал в 421 г. соправителем Гонория (хотя уже в сентябре того же года скончался). Равеннский двор не смог отказать победителю узурпатора в руке не совсем уже свежей Плацидии. Став императором, энергичный Констанций (третий по счету в списке римских самодержцев, носивших это имя) ухитрился за семь месяцев правления зачать сына Валентиниана и дочь Гонорию. Очередная загадка римской истории! Впрочем, дело, вероятно, было в том, что он не дожидался официального провозглашения августом и облачения в императорскую порфиру. А сразу, «с прямотой римлянина», приступил к делу, не откладывая это дело в долгий ящик. Благодаря кратковременному пребыванию Констанция III на императорском престоле Западного Рима, его дочь Гонория воспитывалась при равеннском дворе и еще девочкой получила титул августы. Последнее, между прочим, означало строжайший запрет на приближение к ней всякого существа мужского пола. И это при дворе, кишмя кишевшем евнухами! Когда Гонория со временем распознала в одном из придворных - прокураторе Евгении - мужчину, судьба ее (да и Евгения) решилась. Августа (ей было уже за 30) забеременела и в положенный срок произвела на свет прелестное (но нежеланное) дитя. Евгения, естественно, казнили – и одним мужчиной при дворе в Равенне стало меньше…
Императрица-мать Галла Плацидия держала недостойную дочь затворницей в равеннском императорском дворце. Но в Равенне было, как обычно, беспокойно. Там шла почти открытая борьба между Гонорием и его властной сестрой. За Галлу Плацидию стояли готы из ее окружения (наследие кратковременного брака дочери Феодосия I Великого с царем вестготов Атаульфом из рода Балтов, за которого ее, совсем юную, выдал Аларих, взявший Гонорию в заложницы после взятия его вестготами в 401 г. Рима на Тибре и, возможно, отравленный ею) и другие варвары, служившие под западно-римскими знаменами. Согласно хронисту Кассиодору, Плацидия даже обращалась за помощью к неназванным «врагам империи», в которых можно распознать вестготов, осевших в западно-римской Галлии, создав там «клиентское» (по отношению к равеннскому двору) Толосское (или Аквитанское) варварское царство. На улицах Равенны произошло «побоище», после чего разгневанный август (по-гречески - севаст) западной части Римской «мировой» империи Гонорий лишил интриганку-сестру (а заодно – и свою племянницу) титула августы (или, по-гречески - севасты). А в 423 г. выслал к своему племяннику Феодосию II «Каллиграфу» в Константинополь не только Плацидию, но и Гонорию. Возможно, решив скрыть т.о. беременность племянницы или же подыскать для последней более надежное убежище и избрав в качестве такового Новый Рим. Ведь при восточно-римском (константинопольском) дворе евнухов было еще больше, чем при западно-римском (а фактически - равеннском). Хотя и евнухи, конечно же, бывают разные... Но Юста Грата Гонория не была намерена покорно увядать в затворе на Босфоре, видя, как весь Второй Рим дрожал перед Аттилой. Посланцы гуннского царя вели себя там как хозяева и были настоящими мужчинами, представлявшими собой разительный контраст с Хрисафием и прочими царьградскими скопцами. Предприимчивая затворница подкупила надежного придворного по имени Иакинф (Гиацинт) и отправила его своим посланцем к гуннам. Вручив посланцу обручальное кольцо (скорее всего, золотое) и письмецо примерно следующего содержания: Принцесса римского императорского дома в возрасте 25 лет (ведь женщин старше просто не бывает!), томится в обществе своих теток-императриц (сестер Феодосия «Каллиграфа») и потому просит царя гуннов Аттилу считать ее отныне своей нареченной. Как записал под 434 г. (2-го индикта в консульство Ареовинда и Аспара - обратите внимание на «исконно римские» имена обоих римских консулов!) восточно-римский историк Марцеллин Комит:
«Гонория, сестра императора Валентиниана, растленная своим прокуратором Евгением, зачала [ребёнка], и, отправленная из Италии к принцепсу («первому» - один из титулов римского императора - В.А.) Феодосию, побудила Аттилу к [выступлению] против Западной империи» (Марцеллин).
«Рассказывали, что эта Гонория по воле ее брата содержалась заточенная в состоянии девственности (еще одна версия! – В.А.) ради чести дворца; она тайно послала евнуха к Аттиле и пригласила его защитить ее от властолюбия брата - вовсе недостойное деяние: купить себе свободу сладострастия ценою зла для всего государства» (Иордан).
Тот несомненный факт, что Гиацинт - гонец, доставивший письмо и обручальное кольцо Гонории Аттиле (и казненный по возвращении в Равенну) -, был скопцом, помог гуннскому варвару проникнуться сочувствием к чахнувшей на Босфоре в окружении кастратов Юсте Грате. Однако Аттила не сразу решился принять ее лестное предложение. Требовалось разузнать поподробнее о невесте (на что тогда требовалось больше времени, чем сейчас). К тому же даже в богатом гуннском государственном архиве, вероятно, не сразу отыскался портретик Гонории (если он вообще там имелся). Затем, однако, произошло событие, побудившее Аттилу в очередной раз оказать давление на обе Римские империи, Западную и Восточную (хотя формально Римская империя по-прежнему считалась единой-неделимой). Но, в первую очередь – на Восточную. Там как раз почил в Бозе мягкосердечный и скорый на уплату любой контрибуции благочестивый император-законодатель Феодосий II Младший (посмертно причисленный православной церковью к лику святых). Вместо покладистого «Каллиграфа» (запретившего, между прочим, Олимпийские игры за их явно языческий характер) на Босфоре воцарился василевс совсем иного склада – заслуженный военачальник Маркиан. Лихой рубака, взошедший сначала на ложе сестры императора, а затем – на константинопольский престол. Разогнав расплодившихся при своем слабом предшественнике придворных евнухов и заменив их своими боевыми товарищами.
Однако же данная версия возвышение и воцарения Маркиана, разумеется, показалась слишком примитивной цареградскому хронисту, расцветившему ее целым рядом, так сказать, причудливых и прихотливых орнаментов. Надо думать, что и до сведения Аттилы история воцарения нового императора римского Востока была доведена в безмерно приукрашенном варианте. Согласно официальной версии, Флавий Юлий Валерий Маркиан, рожденный во Фракии, с юных лет избрал для себя военное ремесло, совершив множество подвигов, но не нажив больших богатств. При первом посещении Маркианом Константинополя весь его наличный капитал состоял из 200 золотых солидов* (и то не своих, а взятых в долг). 19 долгих лет будущий «василевс ромеев» дрался за империю в Северной Африке и Персии, некоторое время находился в плену, стал трибуном и сенатором. Похоже, он, в полном согласии с Пульхерией, сестрой императора Феодосия Младшего, оказывал большое влияние на «Каллиграфа» в последние годы жизни праведного василевса. Дождавшись смерти императора, суровый воин Маркиан, «не знавший слов любви», женился на Пульхерии – якобы при условии, что не будет предъявлять на нее супружеские права. Если это правда, то, с учетом преклонного возраста брачующихся (Маркиану на момент вступления в законный брак исполнилось 60 лет, Пульхерии – 52 года, к тому же женщины-южанки, как известно, скоро увядают), соблюдение данного условия вряд ли слишком трудно далось старому рубаке. Пульхерия, отличавшаяся, как говорят, завидным благочестием, вроде бы оказывала на Маркиана (причисленного православной церковью к лику святых) большое влияние в церковных вопросах. А вот в вопросы отношений супруга с Аттилой василисса не вмешивалась. Вследствие чего атмосфера на Босфоре изменилась не лучшим для гуннов образом, чего они никак не ожидали. Восточно-римские послы, чуть ли не ползавшие перед Аттилой на карачках в годы правления кроткого Феодосия II, при Маркиане стали выступать как представители великой мировой державы.
«Та курочка, что золотые несла
Яички, устав от трудов, померла»,
(выражаясь словами Фирдоуси из «Шахнаме»).
Выплата дани гуннам «ромеями» была прекращена. «Ромейские» крепости и войска были молниеносно приведены в полную боевую готовность. Проявленная новым василевсом прыть стала для гуннов полной неожиданностью. Но Аттила, ослепленный обручальным кольцом Гонории и перспективой породниться с римским императорским домом, впервые в жизни проявил нерасторопность. И не сделал то, что непременно надлежало сделать. Он не напал на Восточную Римскую империю. Дав ей время восстановить свою внешнюю и внутреннюю боеспособность. Позволив василевсу Маркиану ввести новое налоговое законодательство, развернуть в полной мере борьбу с коррупцией, продажностью чиновников и кумовством, начать процесс оздоровления восточно-римской государственной системы, выстраивания ослабшей вертикали власти (не зря христианская церковь причислила Маркиана к лику святых). Вместо того, чтобы ударить по восточно-римскому Константинополю, Аттила обратил бег коней своих воинов на римский Запад. Туда, где до сих пор царили дружественные ему римские императоры, порою даже загонявшие в его сети жирную добычу. Он предпочел ударить по державе и сфере влияния Равенны, по Западному Риму…
Причины этого непонятного и неожиданного решения «Бича Божьего» Приск излагает в своей «Готской истории» в следующих выражениях:
«Когда Аттила узнал, что после смерти Феодосия («Каллиграфа» - В.А.) на престол восточного Римского царства возведен Маркиан, и когда он извещен был о том, как поступили с Онорией (Гонорией – В.А.), то отправил посланников к царю западных Римлян, требуя, чтоб не было оказано никакого притеснения Онории, потому что она сговорена за него; что он отмстит за нее, если она не получит престола. К восточным Римлянам он писал о присылке к нему определенной дани. Посланники его возвратились без успеха. Западные Римляне отвечали, что Онория не могла быть выдана за него, быв уже замужем за другим, что престол ей не следует, потому что верховная власть у Римлян принадлежит мужескому, а не женскому полу» (Приск).
В соответствии с истинно римскими традициями, все было так лишь формально, «де юре». В действительности же, «де факто», все было совсем не так. Что наверняка еще больше разозлило прямолинейного и прямодушного гуннского варвара, не любившего подобных римских экивоков. Естественно, засевшее в западно-римской Равенне, словно клубок гадюк среди болот, злокозненное августейшее семейство ни за что не согласилось бы признать законным обручение Гонории с Аттилой, римлянки императорских кровей – с непросвещенным варваром! Вспомним, каких усилий стоило гораздо позже Крестителю Руси - киевскому князю Владимиру Святославичу – добиться руки «ромейской» царевны Анны... Чтобы избежать международного скандала, Гонории наспех выбрали мужа и выдали ее за него, не спрашивая согласия невесты. Хотя она давно уже достигла совершеннолетия, была в трезвом уме и полной памяти не в меньшей степени, чем другие члены римской императорской фамилии… И как было Аттиле поверить, что только его суженая Гонория не имеет прав на римский императорский престол! В то время как ее мать Галла Плацидия правила Западным Римом несколько десятилетий! А в Восточном Риме только что взошла на императорский престол Пульхерия, далеко не сразу втащившая на него за собой своего свежеиспеченного супруга Маркиана? Повелителю кочевников Аттиле, с детства привычному к непритязательным, но целесообразным и понятным свычаям-обычаям (или, по-ученому - традициям), подобные увертки, отговорки и словесные уловки представлялись только тем, чем они, собственно, и были. Ловкими ухищрениями коварных римских казуистов, лишь разжигавшими в грозном гунне боевой задор.
«Восточный император (Маркиан – В.А.) объявил, что он не обязан платить назначенной Феодосием дани; что если Аттила будет оставаться в покое, то он пришлет ему дары, но если будет грозить войною, то он выведет силу, которая не уступит его силе. Аттила после того был в нерешимости, не зная, на которую из двух (римских – В.А.) держав напасть. Наконец он рассудил за благо обратиться к упорнейшей войне, — выступить против запада: там он должен был биться не только с Италийцами (западными римлянами – В.А.), но и с Готфами (готами – В.А.) и Франками; с Италийцами, дабы получить Онорию вместе с богатством ее, а с Готфами в угождение Гезериху (союзному Аттиле царю вандалов Гейзериху, Гензериху или Гизериху – В.А.)». (Приск).
Перед нами, уважаемый читатель, выплывает наконец из тьмы времен грозное имя человека, достаточно богатого и могущественного, чтобы сделать необъяснимое объяснимым. И тем самым отвести от Аттилы упрек, бросаемый ему тем или иным историком. Гунн-де принял слишком близко к сердцу проблему Гонории, принял оказавшееся для него роковым решение, руководствуясь чувствами, а не разумом. Ослепленный сознанием своего превосходства, и, будучи владыкой миллионов подданных, он повел себя не умнее забияки-поединщика на рыцарском турнире, опустившего, ради прекрасной дамы, забрало, пришпорившего боевого скакуна и не прислушивающегося более к голосу рассудка…
Царь вандалов Гейзерих (сами вандалы звали его Гейзарикс) пользовался за «Круглым столом» Аттилы лишь правом совещательного голоса, будучи, так сказать, «членом-корреспондентом». Но в то же время он был самым видным из современников гуннского царя. И, пожалуй, единственным государственным деятелем V в. п. Р.Х., сравнимым по значению с Аттилой. На юге Римской империи вандала Гензериха, сильнейшего военно-политического противника все более шаткой императорской власти, боялись не меньше, чем гунна Аттилы – на севере. Поэтому давайте, уважаемый читатель, уделим Гизериху немного внимания – чтобы, поверьте, узнать о царе вандалов немало любопытного и неожиданного.
Вандалы (по Плинию Старшему – вандилии) были (при всем уважении к памяти «нашего университета» М.В. Ломоносова и других, маститых и не столь маститых, сторонников идентичности вандалов-венделов с венедами-венетами-винидами - предполагаемыми предками славян, а то и просто славянами), наряду с варинами, харинами, готами, бургундами народом восточно-германским. На ранней стадии своей истории вандалы представляли собой родственную группу племен с собственными вождями. Среди вандальских племен в хрониках разных лет упоминаются асдинги (астинги, астринги), силинги (давшие название Силезии) и лакринги.
Восточно-римский историк Прокопий Кесарийский, живший VI в., в годы правления василевса-автократора «ромеев» Флавия Юстиниана I Великого (строителя константинопольской Святой Софии, законодателя и собирателя римских земель, причисленного православной церковью к лику святых) лично общавшийся по службе с разными варварами, не делая особого различия между вандалами и готами, относя их к единой группе готских племен, писал в своем труде «Война с вандалами»:
«В прежнее время готских племен было много, и много их и теперь, но самыми большими и значительными из них были готы, вандалы, визиготы и гепиды, прежде называвшиеся сарматами, и меланхлены. Некоторые авторы называли их гетами. Все эти народы, как было сказано, отличаются друг от друга только именами, но во всем же остальном они сходны. Все они белы телом, имеют русые волосы, рослые и хороши на вид; у них одни и те же законы и исповедуют они одну и ту же веру. Все они ариане и говорят на одном языке, так называемом готском; и, как мне кажется, в древности они были одного племени, но впоследствии стали называться по-разному: по именам тех, кто были их вождями» (Прокопий).
Цельных памятников вандальского языка до нас не дошло; известно довольно много собственных имен и начало одной вандальской молитвы (froja armes -«Господи, помилуй»). По мнению современных ученых, язык вандалов представлял собой самостоятельную ветвь восточной или готской отрасли германских наречий. Для сравнения: «Господь» по-готски: «Фрауйя» (frauja), по-вандальски: «Фройя» (froja). Froja armes - «Господи, помилуй» по-вандальски, Frauja armai - «Господи, помилуй» по-готски.
В ходе постоянных столкновений с другими восточно-германскими народами, вандалы, переправившись через Янтарное море, как и иные мигрирующие с Севера варвары, к примеру, те же готы и бургунды, проделавшие этот путь до и после вандалов, ненадолго задержались в бассейне Вистулы (нынешней Вислы). Откуда направили свой путь дальше на юг, после чего, в конце концов, значительная часть вандальского народа попала под власть гуннской державы. «Гуннское иго», судя по всему, было для вандалов не слишком тяжелым. Тем не менее, вандалы, не желавшие переносить его, сумели вырваться из-под ярма и в начале V в. откочевать дальше на запад. Там вандалы вступили в вооруженное соприкосновение с западными римлянами под предводительством «магистра милитум» Флавия Стилихона. Последний был, как нам известно, наполовину соплеменником вандалов, что не помешало ему «рубать, как капусту» своих сородичей по отцу. Усмиренные Стилихоном и «посаженные на землю» в римских пределах вандалы, новоиспеченные «союзники римского народа», некоторое время вели себя тихо. Отдыхая от странствий, проедая императорское жалованье, и став фактором всемирно-исторического значения лишь с выходом на арену упомянутого выше Гизериха, пришедшего к власти в 428 г., т.е. всего за пару лет до воцарения над гуннами Аттилы. «Последний римлянин» Аэций (чуть не уничтоживший гуннов в битве на Каталаунских полях в 451 г. и подло убитый неблагодарным западно-римским августом Валентинианом III), Гейзерих и Аттила были не только современниками, но и людьми одного поколения! Вандалы, подобно готам, гуннам и другим «варварам», выделили из своей среды особо знатный, царский род, из которого на протяжении многих поколений выходили их правители – род Асдингов (Астингов, Астрингов). Хотя существовал и другой царский род - Силинги, признаваемый частью вандалов, даже именовавшихся по своим царям. Во всяком случае, когда вандалы в 409 г. вторглись в Испанию (формально все еще римскую), их возглавляли два царя. Один повелевал «просто» вандалами (традиционно относимыми к асдингам), а другой – вандалами-силингами. Из этого логично заключить, что один царь вандалов был из рода Асдингов, другой – из рода Силингов. Но довольно об этом…
Первые известные нам вандальские цари – Рав (Раус) и Рапт (Раптус) – правили примерно в 170 г. п. Р.Х. Возможно, один из них был Асдингом, а другой – Силингом. Или же они оба были Астингами и правили совместно, как Бледа и Аттила – у гуннов. Ничего, кроме имен, нам не известно ни о них, ни об их преемниках. Первый вандальский царь, представляющий для нас определенный интерес – Годегизель (Годигизил или Годигисл). Его имя в переводе значит «Бич Божий». Любопытно, что именно так звучало по-готски, и, надо думать, по-вандальски, и прозвище гуннского царя Аттилы! Годегизель, умерший в 406 г., правил вандалами в период их Великого переселения.
Со своей законной супругой Годегизель породил сына по имени Гундарих (Гундерих), унаследовавшего от отца власть над вандальским народом и сохранявшим ее до 428 г. При желании можно истолковать содержащуюся в его имени частичку «гун-» как имеющую какое-то отношение к гуннам. К 428 г. не оставалось уже никаких сомнений в том, что в преемники ему годится только бесшабашный Гейзерих. Человек, зарекомендовавший себя как удачливый военачальник. Родной сын (или же единокровный брат) Гундариха (т.е. сын Годегизеля), охромевший (как впоследствии - Тимур), после падения с коня. Это не позволило бы ему претендовать на царскую власть, скажем, в сасанидской Персии (царь которой не мог иметь телесных недостатков), но в глазах вандалов не имело значения. Был у Гейзериха лишь один (но существенный) недостаток, с точки зрения (неписаного) вандальского закона о преемстве власти (называть который «законом о престолонаследии» было бы с нашей стороны слишком опрометчиво). Он был зачат и рожден своим царственным отцом не от супруги, а от (надо думать, не уродливой) наложницы. От пригожей молодой рабыни, по всей видимости, иранских (вероятнее всего – аланских) или тюркских кровей, время от времени делившей ложе с Годегизелем в период временной оседлости вандалов на территории Паннонии.
Но, как это порой случается в истории монарших родов, жизнь царских сыновей «темного» происхождения складывается гораздо интересней, чем у «законных наследников», приводя первых к куда большему величию. Сказанное в полной мере относится к Гизериху, царившему над вандалами (а впоследствии - и аланами) с 428 по 478 г. Наполовину германцу (т.е. европейцу), наполовину – отпрыску лихих среднеазиатских кочевников, в общем, «евразийцу» (в духе, если не Л.Н. Гумилева, то А.Г. Дугина). «Человеку, обладавшего неслыханной предприимчивостью, железной решимостью, и, при этом, совершенно неразборчивому в средствах достижения своих целей. В-общем, такому же самодержавному властителю и властолюбцу, как Аттила» (Вильгельм Капелле).
Этому властолюбивому вандалу-евразийцу было суждено пережить, вместе со всем своим народом, тяжелые времена. Пережить гуннское иго, переселение страдающих от голода вандалов через Паннонию (сегодняшние Венгрию и Австрию), подальше от гуннских «баскаков», «к последнему морю». Он не обратился вспять ни разу, пока не дошел до пределов римской (уже только по названию) Испании. Наткнувшись, наконец, на море, преграждавшее ему дальнейший путь на запад и на юг. Но Гезерих и тут не растерялся. Оставив в Испании воспоминание о вандалах в виде названия занятой ими области Вандалузии (со временем превратившегося в «Андалузию»), предприимчивый евразиец договорился с не симпатизировавшими «своим» (равеннским) императорам «свободными римскими гражданами» берберского происхождения (маврусиями – соплеменниками Зеркона, шута Бледы, а потом - Аттилы). Получив в свое распоряжение – ни много, ни мало – 400 кораблей, Гизерих в мае 429 г. переправил на них (вероятно, сразу из нескольких южно-испанских портов) свой народ (как-никак, 80 000 человек обоего пола) и присоединившуюся к вандалам часть аланов из Европы в римскую (все еще не только по названию) Африку. Версия, по которой переправа вандалов осуществлялась лишь из римского порта Юлия Традукта (нынешней Тарифы, самой южной точки Испании), представляется маловероятной. Такое количество пассажиров, с учетом пропускной способности тогдашних портов и тоннажа тогдашних кораблей, могло быть перевезено в столь краткий срок лишь в случае их распределения по нескольким портам. Именно так в свое время Гай Юлий Цезарь, а за ним – Клавдий и другие римские императоры действовали при вторжении в Британию, а нормандский герцог Вильгельм Завоеватель – в Англию.
Выйдя в море, Гейзерих проявил похвальную осмотрительность. Он не направил ход своих кораблей к ближайшей североафриканской гавани. Ибо прекрасно понимал, что его воинство, обремененное женщинами, детьми и стариками, не осилит долгого пути через пустыню и полупустыню. Пути, в конце которого истощенные голодом, палящей жарой и трудностями перехода остатки вандальского «народа-войска» могут без труда быть перехвачены и перебиты римскими войсками, расквартированными в Тунете (нынешнем Тунисе). Поэтому 400 перегруженных мигрантами вандальских кораблей поплыли на всех парусах, под руководством нескольких сотен мавров-лоцманов, на восток, к порту Ад Септем Фратрес (лат. «У Семи Братьев», греч. Гептадельфия, современная Сеута) - самой западной точке римской дорожной системы в Северной Африке. Т. о., они прошли морским путем мимо почти непроходимых по суше Рифских (просьба не путать с Рифейскими, или Рипейскими, т.е. Уральскими!) гор. И взору истомившихся вандилиев открылась богатая римская Африка, обороняемая полководцем Бонифацием (соперником и ненавистником патриция Аэция. главнокомандующего войсками и фактически регента всей Западной Римской империи), которому приходилось одновременно отражать вторжение племен берберов. И подчиненная вандалами, прошедшими расстояние от Тингиса до Карфагена, т.е. около 2 000 римских миль, всего за год, после 13 месяцев военных походов и битв. Вандалы овладели всеми крупными и мелкими городами, кроме столицы - Карфагена и Цирты, главного города Нумидии.
В июне 430 г. мигрантам с Севера сопротивлялся только древний, сильно укрепленный Иппон (Гиппон) Регий. Место пребывания одного из Отцов Церкви - Блаженного Августина, епископа Иппонийского. Еще живого к началу осады города вандалами и приложившегося к роду отцов своих 8 августа того же столь несчастного для римлян года. Отступивший в Иппон Бонифаций оборонял город от вандалов и аланов Гейзериха до июля 431 г. Согласно книге «О блаженном Августине» архиепископа Питирима (Нечаева), Гонорат, епископ Тиавы, спрашивал Блаженного Августина, «не лучше ли священнослужителям бежать и не быть свидетелями тех страшных сцен, которые, конечно, следует ожидать. Блаженный Августин ответил, что во время опасности, грозящей всем, пастырь не имеет права оставлять свое стадо: "Как бы мало народу ни оставалось, наше служение ему так необходимо, что нельзя его оставлять" (письмо 228). Он не оставил свою паству и умер 76 лет (в 430 г.) в Гиппоне, осажденном вандалами. В последней молитве своей он просил пощадить город, а если это неугодно Богу, то даровать людям мужество и силу это бедствие перенести» (Архиепископ Питирим).
В последней главе жития Августина («Небольшого извода книг, трактатов и писем святого Августина») - Indiculus Librorum. Tractatorum Et Epistolarum Sancti Augustini, написанного его другом и учеником Поссидием Каламским, присутствовавшим при кончине блаженного, сказано: «Произволением Божиим бесчисленная рать, вооруженная всевозможным оружием, опытная в военном искусстве, под предводительством наших злейших врагов, вандалов и аланов… морским путем вторглась в Африку… Они свирепствовали, проявляя все виды жестокости и зверства, опустошая все, что только можно, грабежами, убийствами, различными видами пыток, пожаром и бесчисленными иными несказанными страданиями. Они не щадили ни пола, ни возраста, ни даже священников и церковнослужителей или церковной утвари» (Поссидий).
Поссидий (причисленный, как и его учитель Августин, к лику святых), был очевидцем вандальского нашествия. Его неопровержимые свидетельства дополняются данными «Истории разорения (буквально: гонения – В.А.) Африканской провинции», вышедшей из-под пера другого духовного писателя и христианского святого – Виктора, епископа африканского города Вита, современника Августина и Поссидия. Труд Виктора Витенского также пестрит леденящими кровь примерами жестокости вандалов, подвергавших поистине дьявольским пыткам, прежде всего христианских (православных, как и сам Виктор) священников, монахов и монахинь. Ибо вандалы – ариане, как и большинство германцев – испытывали особую ненависть к североафриканским «рассадникам» адептов православной (кафолической, ортодоксальной) ветви христианства. Непримиримо враждебной его арианской ветви. И даже посмертно перелицевавшей Константина I Великого, первого христианского императора, из арианина, в православного.
Считается, что Гензерих, якобы перешел из православной веры в арианство. Т.е. принял ересь, зародившуюся в восточной части Римской империи и распространившуюся оттуда усилиями восточно-римских миссионеров, в т.ч. «апостола готов» Вульфилы (Ульфиласа), среди восточных германцев. И потому свирепствовал с обычной для вероотступников, сознательной, целенаправленной жестокостью. Что было наиболее заметным и существенным отличием «хромого евразийца» от Аттилы, с которым так охотно сравнивают «Зинзириха-ригу». Аттила был в религиозном плане так же нейтрален, как, впоследствии – Чингис-хан, Хубилай-хан, Бабур, Акбар и многие другие повелители великих азиатских государств. Прекрасно понимавшие (в отличие от мусульманского фанатика-суннита Тамерлана), что религиозное многообразие столь же естественно для империи, как и многоязычие населяющих ее многочисленных народов.
Впрочем, практикуемые при царе вандалов и аланов Гезерихе и наиболее ярко живописуемые Виктором Витенским зверства были направлены, прежде всего, на то, чтобы пытками вынудить священнослужителей (а также состоятельных мирян) выдать захватчикам спрятанные сокровища. И в этом плане вандалы и аланы Гизериха вели себя не иначе, чем, скажем, средневековые морские разбойники. Которые уж точно были не еретиками-арианами, а «правоверными» христианами - «добрыми» католиками, англиканами, лютеранами, кальвинистами или православными. Или как, скажем, запорожские козаки (по мнению ряда историков – возможные потомки осевших в Северном Причерноморье древних готов), без зазрения совести «шарпавшие» берега «Натолии», если верить «Тарасу Бульбе» Н.В. Гоголя или «Морской истории казаков» А. Б. Широкорада. Они требовали золота, и их невезучим жертвам, золота не имевшим, приходилось мучиться под пытками часами, если вандалы и аланы им не верили.
Гизириху удалось одержать верх над римлянами, поскольку известная нам равеннская императрица-мать Галла Плацидия опасалась своего одаренного военачальника Бонифация, действовавшего против вандалов в Африке, больше чем самих вандалов. Что, если Бонифаций, победив варваров, не дай Бог, вздумает провозгласить себя императором? Плацидия постоянно стравливала своих лучших полководцев (в частности - главнокомандующего войсками Западной империи «магистра милитум» Аэция и Бонифация) друг с другом. Дело для нее закончилось плачевно. После долгой осады (и смерти Блаженного Августина) был взят вандалами и аланами Иппон Регий, покинутый войсками Бонифация и ставший первой северо-африканской резиденцией Гейзериха. Бонифаций, «доведенный до отчаяния придворными интригами» (Менхен-Хельфен), был вызван Галлой Плацидией в Италию. Где и погиб в борьбе с Аэцием (смертельно раненый им в поединке). Около 432 года в Северной Африке высадилось восточно-римское войско под командованием полководца готского (или аланского) происхождения Флавия Ардавура Аспара. Аспар и Гейзерих в ходе затянувшихся военных действий как бы соревновались в деле опустошения житницы Западного Рима, но, избегали решающего сражения. К 435 г. вандалы и аланы покорили большую часть римской Северной Африки. По мирному договору, заключенному в феврале 435 г. в Иппоне Регии, римляне предоставили вандалам и аланам статус «федератов» («федератами» именовались варварские племена, жившие на границах Римской империи и предоставлявшие ей военную помощь в обмен на продовольствие или другие дары). Поскольку текст римско-вандальского договора до нас не дошел, можно предположить, что Гейзерих, со своей стороны, обязался снабжать Италию зерновым хлебом и оливковым маслом, а также защищать границы Африки (формально - все еще римской) от все сильнее беспокоивших ее берберов. Как, собственно, и подобало федерату. Однако мир тот был непродолжительным. 19 октября 439 г. Гейзерих с налету овладев Карфагеном, захватил пребывавшие еще под римской властью области Проконсульской Африки (Север современных Туниса и Ливии) и Бизацены (нынешний Южный Тунис).
Впрочем, Иордан рисует нам еще более мрачную картину: царь вандалов Гизерих «был (…) ПРИЗВАН В АФРИКУ БОНИФАЦИЕМ (выделено нами – В.А.), который, будучи обижен императором (западной части Римской «мировой» державы - В.А.) Валентинианом, не мог иначе, как [подобным] злом, отомстить (Западной Римской - В.А.) империи. Он (Бонифаций – В.А.) склонил их (вандалов - В.А.) своими упрашиваниями и перебросил через переправу в теснине, которая называется Гадитанским проливом (современный Гибралтар - В.А.); он отделяет Африку от Испаний едва семью милями и выводит устье Тирренского моря в бушующий океан.
Гизерих был весьма известен в Риме в связи с поражением, которое он нанес римлянам; был он невысокого роста и хромой из-за падения с лошади, скрытный, немногоречивый, презиравший роскошь, бурный в гневе, жадный до богатства, крайне дальновидный, когда надо было возмутить племена, готовый сеять семена раздора и возбуждать ненависть. Такой-то человек вошел, приглашенный, как мы сказали, УГОВОРАМИ БОНИФАЦИЯ, (выделено нами – В.А.) в империю в Африке» («Гетика»).
Завладев в Карфагене римскими кораблями, предназначенными для перевозки зерна, вандалы и аланы Гейзериха превратили их (не без активной помощи местных умельцев-кораблестроителей и мореходов, разумеется) в военный флот и принялись опустошать средиземноморское побережье Римской «мировой» империи, захватывать морские острова, чинить помехи судоходству, господствуя над всеми морскими коммуникациями западного и центрального Средиземноморья. В 440—441 гг. вандальский флот систематически грабил побережье Сицилии и южной Италии. Контингент западно-римских войск и восточно-римский флот, призванный августом Запада Валентинианом III на помощь, смогли воспрепятствовать немедленному захвату Сицилии вандальскими пиратами. Но после ухода восточно-римского флота в 442 г. Гейзерих все-таки захватил Сицилию и вынудил западно-римское имперское правительство заключить с ним новый договор. По этому договору вандалы Гейзериха освобождались от статуса римских «федератов» и признавались совершенно независимыми - первыми из всех германских «варваров». Договор подтверждал также расширение границ африканского царства Гейзериха, включавшего теперь и часть Триполитании (Северо-Запад современной Ливии), за счет стремительно, словно Бальзакова шагреневая кожа, сокращавшихся римских владений в Африке. За Западной Римской империей остались только часть Мавретании, Нумидийская область с центром в Цирте и Восточная Триполитания. Сицилия также осталась во власти Западного Рима (увы, ненадолго).
Так что теперь вандалы, вместо римлян, могли с полным правом говорить о Средиземном море «наше море»...
До Гейзериха подобного успеха за всю римскую историю удалось добиться лишь одному предводителю пиратов. А именно - Сексту Помпею, сыну римского триумвира Гнея Помпея Великого, зятя, тестя, союзника, а затем и врага Гая Юлия Цезаря. Опираясь на пиратский флот, Сексту удалось поставить Рим на Тибре, оплот Октавиана Августа, на грань голодной смерти, захватывая, одну за другой, флотилии, груженные египетским и африканским зерном, необходимым для прокорма жителей «столицы обитаемого мира». Памятуя об этом, Западному Риму было лучше не трогать Гейзериха. Ведь тот теперь, завладев африканским флотом, мог в любой момент остановить морской транспорт зерна в Италию, как Секст Помпей во время оно. Регентша-мать Галла Плацидия, да и «последний римлянин» Аэций это прекрасно понимали. И потому Западный Рим не представлял опасности для Гизириха, его богатства и его народа, завладевшего львиной долей земельных угодий римской Африки (в отличие от других варваров – скажем, готов, отчуждавших у римских землевладельцев в свою пользу лишь 1/3 сельскохозяйственных угодий). Засевшего в бывших поместьях-латифундиях богатых римлян, предаваясь охоте и приятному ничегонеделанию. Развратившему вандалов и аланов настолько, что не прошло и 100 лет, как они были уничтожены морским десантом «военного магистра» Флавия Велизария, искусного полководца столпа православного христианства - восточно-римского василевса Юстининана I Великого. Мудрого законодателя, возжелавшего восстановить в прежних границах всю Римскую империю и начавшего «собирать имперские земли» с Африки. Но пока что до этого было еще далеко. Римская угроза казалась сыну Гундариха несущественной. А вот вестготов Гизерих воспринимал как вполне реальную угрозу (хотя, возможно, и преувеличивал ее степень и масштабы). В конце концов, вестготы, в ходе своего переселения, дошли, через Галлию, до Южной Испании – оттуда до вандало-аланской Африки было рукой подать. О чем наглядно свидетельствовал «прыжок» туда через море из Испании воинственной мигрантской рати самого хромого евразийца.
В описываемое время никто не мог предложить Аттиле больших богатств и лучшей оплаты военных услуг, чем Гейзерих. Ведь вандальский и аланский царь ограбил целую часть света (а таковых жителям античной Экумены было известно три – Европа, Азия и Африка) и буквально «ощипал», с помощью команд своих пиратских кораблей, все Восточное Средиземноморье. И, если Аттила действительно колебался, если он действительно не знал, чем заняться в первую очередь – примерно наказать не в меру дерзкого императора Второго Рима Маркиана или же отправиться в Западный Рим за своей нареченной Гонорией, то вполне можно представить себе и такую версию событий. Снабженная в должном количестве золотом посольская миссия, отправленная Гейзерихом из Карфагена к Аттиле в Паннонию, могла склонить чашу весов в пользу хромого евразийца. Побудив гуннского царя к началу военного похода на Западный Рим.
При этом следует учитывать следующее. Изо всех варварских царей, князей и герцогов, с которыми обменивался планами и мыслями Аттила, Гейзерих испытывал наименьшее благоговение перед римлянами или, говоря точнее, слабыми отблесками былой римской славы. Аттила, не скрывавший своего пренебрежения к Восточному Риму, много лет поддерживал с Римом Западным вполне приемлемые для обеих сторон отношения. Стремясь (подобно прочим варварским вождям, включая разграбившего Ветхий Рим Алариха, Рикимера, Одоакра и др.) получать от западного императорского двора римские чины и звания, развивать связи с равеннскими придворными кругами. Гензерих же, в отличие от «Бича Божьего», вполне осознанно и, более того, с ненавистью отвергал все римское, с чем он столкнулся в проникнутой римской культурой Северной Африке. Жертвой его неистовства пала не только римская православная африканская церковь, прославленная именами Тертуллиана Карфагенского и Августина Иппонийского (с другой стороны, рядом со знаменитым прежде всего своими цирками и банями римским Карфагеном колченогий евразиец, по ряду свидетельств, основал собственный, новый город, с христианскими церквами и училищами в качестве главных достопримечательностей; все местное население по требованию Гейзериха должно было креститься - правда, в арианскую, но все же христианскую веру, что позволяет считать этого германского царя своего рода «первым крестоносцем»), но и вся римская система управления, начиная с земельного кадастра. Все римское сознательно, целенаправленно уничтожалось, превращалось в полную противоположность прежним, заведенным римлянами порядкам. Были полностью изменены установленные римлянами имущественные отношения. Римлянам было в принципе запрещено владеть недвижимостью и т.д. Гейзерих ни в чем не признавал римского превосходства. И, хотя вандалы в Африке при нем, да и впоследствии порой, из политических соображений, чеканили монеты с именами римских императоров - например, Валентиниана или Анастасия, преемник Гундериха не испытывал к «вечному» Риму никакого уважения. И уж тем более нисколько не боялся Рима. Несмотря на то, что Римская империя, пусть и расколотая надвое, обремененная грузом бесчисленных проблем, все еще обладала в целом достаточно внушительной военной силой.
В то же время, следует заметить, что (в отличие от известной картины К.П. Брюллова «Нашествие Гензериха на Рим», на которой царь вандалов изображен типичным бородатым варваром) на сохранившихся монетах, отчеканенных в захваченном колченогим евразийцем римском Карфагене, Гейзарикс выглядит вполне «цивилизованно», по-римски, гладко выбритым, подстриженным и завитым (под стать своему предшественнику в деле разграбления Первого Рима – царю вестготов Алариху, судя по дошедшему до нас портретному изображению доблестного гота на позднеантичной гемме!), в венце-диадеме античного типа, словом - настоящим «августейшим императором»...
Более чем возможно, что Гизерих в решающие месяцы гуннских военных сборов в поход на римлян и все еще продолжавшихся колебаний «Бича Божьего», так или иначе, влиял на Аттилу. «На протяжении всей своей жизни Гейзерих был, как нам представляется, в гораздо большей степени хитроумным мастером ведения переговоров, чем военачальником», писал Э.Ф. Готье, лично исследовавший следы пребывания вандалов в Северной Африке. А Капелле утверждал, как бы дополняя мнение Готье: «Не считая гуннского царя Аттилы, Гейзерих был самым хитрым и притом смелым политиком своего времени, не брезговавшим никакими средствами… Что касается его самого, Гейзерих вообще не имел каких бы то ни было принципов, или, возможно, имел лишь один единственный, находящийся за пределами морали, принцип утверждения либо расширения своей власти путем подчинения или сдерживания всех своих врагов и путем приобретения друзей и союзников везде, где только мог их найти».
В «Гетике» же о царе вандалов сказано: «Поняв, что помыслы Аттилы обращены на разорение мира, Гизерих (…) всяческими дарами толкает его на войну…».
Спровоцированный хромоногим и коварным сыном Гундариха (или Годегизеля) поход гуннского царя на Ветхий Рим давал вандальскому народу уникальный шанс на успех. Освобождая его от необходимости опять садиться на корабли и отплывать из своей новой, плодородной и богатой, африканской родины, чтобы воевать где-то за морем, на Сицилии, в Бруттии или Лукании, как Секст Помпей до или норманны Роберта Гвискара - после Гейзериха. Гизерих достаточно хорошо изучил к тому времени Аттилу, чтобы понять, что сможет купить себе благоволение фортуны сравнительно задешево. Пожертвовав всего лишь парочкой судов, нагруженных награбленным в Испании и Африке у римлян золотом. Тем более, что царь Аттила ведь и без того был твердо намерен начать войну с Римом. Он только никак не мог решить, с каким именно. Ведь он, Аттила, был один. А Рима (Римов?) было два. Один – на Западе, другой – на Востоке.
Здесь конец и Господу нашему слава!
*От слова «солид» происходят слова «солидный» («полновесный») и «солдат» (наемный воин, жалование которому выплачивалось изначально в солидах).
В качестве иллюстрации мы поместили в заголовке изображение монеты африканского царя вандалов и аланов Гейзериха - «рыцаря Круглого Стола» Аттилы-Батюшки.