Как легко дышится полной грудью на рассвете.
Последние лоскутки тьмы рассеялись с неохотой, всеми силами пытаясь хоть на несколько минут, но остаться в мире людей. Словно по команде застрекотали кузнечики и трава наполнилась шелестом и лёгким потрескиванием - жучки, паучки, полевые мышки выбрались из норок и щелей радуясь солнечным лучам.
Капельки утренней росы словно жемчужины были рассыпаны по траве так часто, что будь на самом деле драгоценными, заткнули бы за пояс любую сокровищницу персидских падишахов.
С наслаждением, словно в последний, раз вдыхаю влажный и чистый утренний воздух, а здоровой рукой делаю в блокноте набросок стрижа тщательно вычищающего себе пёрышки клювом. Пичуга так близко от меня, что я могу разглядеть каждую крапинку на жёлто-зелёном пузике.
Всегда приходил в восторг от окружающего нас мира. Ты спишь, а жизнь насекомых и ночных животных кипит. И пускай ты не видишь этого, но сколько тайн скрывает простой садовый газон, покрытая хвойными иголками земля или куст цветущей смородины? Тысячи, а может быть миллионы. Каждый лесок, каждое озерцо это особый, подчиняющийся собственным законам мир. Даже на дне океана и в горячих песках пустыни есть жизнь. Она везде.
В детстве, после школьных занятий, я вместе с приятелями, в поисках зверей и насекомых, облазил всю округу. Старый отцовский фотоаппарат наделал для меня целую пачку снимков на многих из которых было ничего не различить. Но десяток вышел почти идеально. Самыми любимыми фотографиями стали вот точно такой же стриж, на высохшей сосновой ветке и высунувший из травы мордочку лис. Никогда не забуду как хитро прищурив глаза животное пристально смотрело в объектив.
Как я радовался тогда. Послал фотографии в местный журнал и выиграл конкурс. Новые наручные часы - "Точмех". Все приятели мне страшно завидовали. Самые счастливые дни моей жизни.
Словно почувствовав мой взгляд, стриж, взглянул на меня глазами бусинками и оттолкнувшись лапками от ствола танковой пушки, вспорхнув, устремился в небо. Жаль, хоть рисунок и был готов наблюдение за ним доставляло мне удовольствие.
Повернув голову, я ещё раз взглянул на раскинувшееся внизу картину. Ночка выдалась горячая, но мы справились. Пусть я единственный из нашего экипажа дожил до рассвета и выбрался из повреждённой "тридцатьчетвёрки", пусть моих ребят нет со мною рядом, нам всё равно есть чем гордится. Девять немецких танков и пара бронетранспортёров всё ещё полыхали у реки марая безупречную голубизну неба столбами чёрного жирного дыма. Несколько десятков пехоты навсегда останутся на берегу этой маленькой речки. Возможно у неё и названия то нет. Каково умереть в месте без названия? Четыре человека в танке против роты солдат и техники.
Коснувшись рукой разорванного в клочья левого плеча с оторванным погоном, я заметил, что кровь перестала течь. Мои наручные часы были разбиты вдребезги, а кожаный ремешок треснул и едва держался на запястье. Те самые "точмехи" из детства.
Боли не было. Была только усталость и какой-то глупый ничем необъяснимый восторг. Дыхание стало прерывистым, и в лёгких, что-то забулькало. Стриж рухнул сверху прямо на мой рисунок и расставив лапки пошире взобрался по моей руке на погнутый циферблат часов.
- Что, приятель думаешь время пришло?
Не испугавшись моих слов птица чирикнула и взглянула на меня.
- Ты уж извини пошумели мы тут ночью, надымили. Так уж вышло.
Стукнув маленьким клювом по моей покрытой мазутом и кровью руке, стриж снова взвился в небо. С улыбкой, я закрыл глаза и приготовился к смерти. Я уже чувствовал её шаги. Они приближались всё ближе и ближе ...
- Товарищ полковник здесь живой!
- Ёжки-матрёшки санитара сюда! Быстро!
Меня подняли, во что-то заботливо закутали, куда-то понесли или повезли я не понял. Несколько раз терял сознание, всё слышал, но открыть глаза не было сил.
- Это надо же так. Какой-то воробей указал нам дорогу. Никогда бы сам не поверил.
- Это не воробей, товарищ полковник.
- Я в птицах не знаток. Я по другой части. Что это за птаха?
- Это стриж.
- ... ну стриж, так стриж. Парень то видать чем-то ему приглянулся.