С Наташей мы вместе учились в школе, мечтали о межпланетных космических экспедициях, доверяя свои фантастические замыслы школьным сочинениям. А после «Девяти дней одного года» окончательно решили отдать жизнь за науку и бросились поступать в МИФИ, но одолели только МЭИ. Получив дипломы инженеров-энергетиков, мы разъехались в разные стороны по местам назначения. Наташа от звонка до звонка протрубила на Кольской атомной станции.
Многим моим однокурсникам по Московскому энергетическому институту пришлось работать на разных АЭС в Союзе и странах соцлагеря - проектировать, налаживать, обслуживать. Это было время расцвета и бума мирного атома. А потом случилась беда, надолго настроившая всех против атомных станций. Ребятам с нашего курса, к тому времени уже опытным специалистам, наряду с другими довелось выводить из аварии Чернобыльскую АЭС, хватать лишние рентгены и зарабатывать коварные болезни. К гордому имени «атомщик» добавилось печальное «ликвидатор».
Отбарабанив своё, Наташа и её муж Сергей, тоже атомщик, вернулись из Заполярья в Гродно.
Хорошо зная, что такое обычная электростанция, и только по учебникам представляя себе атомную, я поспешила к ним за разъяснениями: чем чревато для нас строительство белорусской АЭС? Нечего и говорить, что половина населения, особенно вблизи стройплощадки, очень тревожится на этот счёт: как бы опять чего не вышло?! Добрая треть белорусских земель вместе с жителями уже пострадала от чернобыльского атома. Где гарантии, что наш атом будет управляемым и смирным? Тысячам белорусов предстоит работать на будущей АЭС, еще тысячам – жить рядом. А что мы знаем о таком необычном и грозном объекте? Почти ничего.
И вот я слушаю, каково это – работать на атомной станции и жить с нею по соседству.
Сергей был начальником смены станции, Наташа - инженером в химическом цеху.
- В мои обязанности входило обследовать оборудование на износ и коррозию, - растолковывает мне Наташа. - Эти данные собирались регулярно, по ним оценивали, сколько еще можно эксплуатировать тот или иной агрегат.
- А начальник смены должен знать назубок технологию на каждом рабочем месте, - вторит ей муж, - вплоть до персонала реактора. Причём понимать и чувствовать всё во взаимосвязи: как одно сказывается на другом и как играет всё вместе.
Коллектив Кольской АЭС в те годы, когда работали там Мордовцевы, насчитывал около двух тысяч человек. Они обслуживали четыре энергоблока. Семь смен поочередно несли дежурство. Атомная станция даёт дешевую энергию, поэтому эксплуатировали её днём и ночью на полную катушку.
Помимо Кольской, довелось Сергею работать и на других атомных станциях: Ново-Воронежской, Калининской, Армянской, Балаковской – это были длительные командировки, а четыре года на АЭС имени Бруно Лёйшнера в ГДР, куда поехали всей семьёй, можно вообще считать подарком судьбы.
- Сергей, отличалась чем-то организация работы на немецкой АЭС от Кольской?
- Пожалуй, только тем, что немцы предпочитают узкую специализацию. Вот это я знаю и делаю хорошо, а то, что рядом, меня не касается. У нас, наоборот, была сильная взаимовыручка.
- Да, - подхватывает Наталья. – На Кольской среди коллег было много однокурсников, и тогда вообще было принято делиться знаниями, помогать, подсказывать. Это уже потом, когда пришло новое поколение компьютерщиков, да и время поменялось, люди стали эгоистичнее, расчётливее, скупее...
ххх
Территория атомной станции делится на две зоны: грязную (где реактор и парогенераторы) и чистую. Перед грязной зоной - санпропускник, там переодеваешься в белую униформу, а после смены принимаешь душ и проходишь через дозиметр. Если он показывает лишнюю дозу радиации, моешься еще раз. Если «светится» комбинезон, сдаёшь его на дезактивацию. Обычно радиоактивные следы оставались на руках (хотя работали в перчатках) - от инструментов или, например, проводов, которые побывали в реакторной зоне. Поэтому руки приходилось отмывать по нескольку раз…
- А как-то мне не хватило терпения полоскаться под краном, - вспоминает Сергей, перехватывая настороженный взгляд жены, - так и пошёл домой...
Предельная доза для атомщиков - 5 бэр за год. Если она набежала раньше, тебя переводят в чистую зону. Белые халаты поначалу носили только реакторщики, у остального персонала были обычные спецовки, как и на ТЭЦ. Потом уже всех переодели в белое.
- А женщины работают в грязной зоне? – спрашиваю у Наташи.
- Они там бывают, но эпизодически и недолго. Когда останавливался на перегрузку парогенератор, работающий в грязной зоне, мне приходилось залезать внутрь. На эту работу выписывался наряд, а сразу после неё предстоял обязательный контроль: какую дозу получила. Если место очень загрязнённое, находиться там разрешалось не больше 5 минут. Случалось, что не укладывались…
- И что тогда?
Она косится на мужа:
- Выходили позже.
Они обмениваются выразительными взглядами, Сергей укоризненно машет головой:
- Вот так!..
- Эти погружения в грязную зону могут отразиться на потомстве и вообще на возможности иметь детей?
- Ты знаешь, - Наташа, видимо, удивлена моей непросвещённости, - учёные до сих пор спорят, какие дозы облучения опаснее для человека: малые длительные или большие разовые? Больших доз у нас не было, а малые были кратковременными. Но знаю, что сейчас женщины в грязную зону не допускаются. А дети у атомщиков были, и чаще всего по двое в семье.
Не зря, конечно, атомщики в 45 лет могут уходить на пенсию, условия их работы считаются особо вредными. Хотя многие и потом продолжают трудиться на станции. Работающим в грязной зоне полагается бесплатный обед, очень плотный. Отпуск у инженеров 66 дней, включая 18 «северных». Можно кругосветку совершить за это время! Обычно семьями выезжают к теплому морю и солнцу. Ежегодно проходят полное медицинское обследование. У российских атомщиков своя медицинская сеть по стране со специализированными клиниками в Москве, которые обслуживают энергетиков и после выхода на пенсию.
Платили атомщикам хорошо. Премии давали - за безаварийную работу, за пуск новых блоков.
- Если честно, - говорит Сергей, - то денег девать было некуда!.. Магазины пустые, купить нечего, за машинами - очередь... Благо с квартирами на АЭС проблем не было.
ххх
Станции, на которых приходилось работать Сергею, оборудованы реакторами ВВЭР (водо-водяной энергетический реактор). Аналогичный тип предполагается использовать и в Беларуси. В Чернобыле рванул принципиально другой – РБМК. Все реакторы на российских АЭС - российского производства. Есть они и на атомных станциях в Китае, Чехии, Словакии, Венгрии, Финляндии, Иране, Болгарии, Армении и на Украине. Сама Россия строит и намечает на своей территории еще шестнадцать АЭС.
В чем их отличие от зарубежных?
- По конструкции и принципу действия реактор прост, как кастрюля, - доходчиво объясняет мне Сергей. - Он кипятит воду. За счёт тепловой энергии, которую выделяет уран.
Основное различие у разных изготовителей, по мнению Сергея, может быть в приводах, опускающих стержни. А безопасность станции создаёт как раз всё остальное оборудование. Конечно, и реактор должен быть таким, чтобы не развалился.
- Часто ли меняют урановое топливо в реакторе? Как его вывозят? Где хранится отработанное? Насколько это рискованно? - это тоже меня беспокоит.
- Топливо меняют частями, потому что урановый наполнитель разной концентрации. Кассеты привозят порциями, в пеналах, ровно на одну загрузку. Отработавшие погружают в бассейн выдержки на территории станции, там происходит распад, после чего топливо вывозят.
- Ага, вот тут-то и зарыта собака: бассейн с распадающимся ураном, полигон для хранения отходов. Это сильно попахивает радиацией!..
- Верно, - кивает Сергей, - ядерные отходы хранить на своей земле нежелательно.
- А что может случиться?
- Да всё тот же человеческий фактор может сыграть коварную роль: чья-то небрежность, закупорка контейнеров не вечна, да и теракт нельзя исключать...
Уже после общения с Мордовцевыми я узнала, что Россия, которая и взялась строить белорусскую АЭС, выделив нам соответствующий кредит, гарантирует как поставку ядерного топлива, так и приём отработанного. Ну что ж, есть на российских просторах место для хранения атомного утиля с десятков своих АЭС, найдётся и для еще одной - белорусской.
ххх
Специального укрытия от радиационного поражения на Кольской АЭС или в посёлке энергетиков нет. Обычные бомбоубежища - как и везде, на случай воздушного нападения. Когда проводили учения по сценарию ядерной аварии, то первым делом пригоняли автобусы, всех эвакуировали и напоминали о приёме препаратов йода. Кстати, эти препараты обязательно были у всех на работе и дома. У каждого сотрудника станции всегда при себе свой дозиметр и радиационный паспорт.
- 26 апреля я был в ночной смене, - вспоминает Сергей, это незабываемо. - Под утро звонит дежурный из Москвы: «У вас там всё нормально?» - «Ну да...» - «В Чернобыле реактор развалился...» Деталей мы не знали, информация доходила постепенно, окольными путями - от друзей, коллег... Наша станция как работала, так и продолжала работать. Радиационный фон у нас не менялся.
Реактор там взорвался потому, - уверен Сергей, - что во время рискованного эксперимента додумались отключить защиту! Все погрешности исходят от персонала... А безопасность станции зависит и от самого рядового работника.
Полярные Зори, где живут семьи энергетиков, в одиннадцати километрах от АЭС. Есть Дом культуры, кинотеатр, бассейн, ресторан, Ледовый дворец. Станция и посёлок находятся за полярным кругом. Ноябрь, декабрь и начало января - полярная ночь, темно круглые сутки. Зато в полярный день легко перепутать время, солнце ярко светит и в два часа ночи.
В отводном канале, куда стекает вода, охлаждающая турбины, разводят форель, а она, как известно, любит чистую воду. Летом на дачах выращивают клубнику. Кто-то картошку сажает рядом с АЭС, в соседнем лесу собирают ягоды и грибы. Водится там и живность: глухари, медведи, олени, белки, зайцы и лисы. Местные жители - саами - занимаются оленеводством. Когда строили станцию, их согласия не спрашивали. Да и кто бы в те времена посмел возражать?..
- Потенциальная опасность заражения местности вокруг АЭС, конечно, существует, - соглашается со мной Наталья, - но в Полярных Зорях, тьфу-тьфу, таких ЧП не было. Даже на самой станции радиационный фон не превышал естественный - в чистой зоне, разумеется.
…Белорусская атомная будет далеко от нашего города и даст много дешёвой энергии, но всё равно её скорое появление меня тревожит - может быть, потому, что на атомной станции я не работала...
- А если бы её стали строить в Гродно? – испытующе смотрю на Наташу.
- Да… - невольно вздыхает она, - этого мне тоже не хотелось бы...
Не сомневаюсь, что в этот момент она думает о внуках, которым отдаёт столько времени и в которых души не чает: их здоровье и благополучие важнее технического прогресса и большой экономической выгоды.
ххх
В ноябре 2014-го Наташа умерла – лишние бэры сделали своё дело. Но она успела подготовить к поступлению в МЭИ своего старшего внука, который учится на факультете ядерной энергетики и, возможно, будет работать на белорусской АЭС.
Фото из семейного архива Мордовцевых.