Владимир Голдин
МЕСЯЦ БЕЗ УВОЛЬНЕНИЯ
Солдатская казарма такое же замкнутое пространство, как и «салон» товарного вагона, но с большей площадью и большим количеством людей. Солдатская казарма – скопище разных людей и разных характеров, здесь всегда найдутся интересные люди: кто-то из молодых парней на гражданке занимался боксом, кто-то борьбой, кто-то штангой. Но в нашей казарме был турник, брусья, штанга и обязательная двухпудовая гиря. В такой скученности молодых тел, требующих выхода накопленной внутренней энергии, всегда есть возможность показать себя. В свободное от дежурства и учебы время молодые парни постоянно крутились подле спортивных снарядов. Конечно, правили «бал» старослужащие солдаты и сержанты: различные «склепки», силовые подтягивания на турнике, перевороты на брусьях, жим и рывок штанги, жим гири, игра с ней, как с мячиком, всё это удивляло молодых солдат и тянуло к подражанию. Если молодой солдат не мог через полгода службы поднять гирю над головой – то он считался слабак. А кто хочет быть слабаком среди молодых парней? – вот и тянулись, подражали и мужали. Конечно, не всем это удавалось, нытики – они всегда и везде – есть.
Спорт – укрепляет здоровье. Но служба не только спорт, а прежде всего труд, который иногда приводит к сбою внутреннего ритма. Солдат может заболеть в самое неподходящее время: переутомился, расслабился. Особенно это бывало в осеннее время. Народу, как правило, не хватает, дежурство никто не отменяет. Службу несли по двенадцать часов, недосып. Бывали случаи, когда солдаты падали на пол во время дежурства. Лежит на полу, распластавшись солдат – это ЧП. Скорая помощь увозит беднягу, а он всего-то – спит, спит непробудно от усталости. В санчасти спит сутки – просыпается здоровым, и вновь отправляется на дежурство.
В один из осенних дней, перед утренним подъёмом я почувствовал головокружение, озноб, слабость. Я поднялся с кровати раньше команды «подъём», попросил помком взвода забрать моё отделение и вывести его на утреннюю зарядку. Сержант Зорин согласился выполнить мою просьбу. Но другой младший сержант, Вовка Сидоров, кричит Зорину: забери и моё отделение, и падает в кровать. Казарма опустела – затихла. В этой тишине среди рядов двухярусных железных кроватей появляется дежурный офицер. Сержанты валяются в кровати, а подчиненных нет. Конечно, рапорт командиру отдельной роты лёг на стол.
Наш ротный командир, офицер, прошедший войну, пользовался среди солдат большим уважением, он всегда был с солдатами, на стрельбищах готов был помочь поправить прицел автомата, ложился на землю рядом с незадачливым стрелком и собственным примером, учил солдата. Он шёл в окоп с солдатом, когда другие стреляли, для того, чтобы мы поняли и привыкали к тому, как поёт пуля над головой. Он был справедлив. На утреннем разборе «полётов», майор без лишних нравоучений выписал сержантам за оставление подчиненных по месяцу не увольнения из казармы.
Санчасть нашей роты располагалась в противоположном конце казармы. Военврач капитан Тиманович постоянно заходил в канцелярию роты. Капитан зашёл как раз после объявления наказания провинившимся. Я сидел у двери канцелярии, внутренний жар выступил на моём лице красными пятнами:
- Что с тобой, - задал вопрос мне военврач, положил руку на мой воспалённый лоб, - скомандовал, сразу после собрания ко мне в санчасть.
Меня увезли в окружной госпиталь, где я провалялся дней десять. По возвращению из госпиталя доложил командиру роты о прибытии в часть, и приступил к исполнению своих обязанностей.
День окончание моего наказания – месяц не увольнения из казармы – совпал со срединой недели – была среда. Я подошел к командиру роты и как положено по уставу попросил его об увольнении в город.
Ответ мог быть разным и самым непредсказуемым. Майор достал из внутреннего кармана заготовленный бланк увольнительной записки, вписал в пробел моё звание и фамилию и молча, протянул заветный бумагу.
Я получил свободу передвижения по городу Чита до 20.00 часов.