Из земель
А вот и Мытищи, тянет дымком, навозом.
По дороге навоз валяется: возят в поля, на
пар. По деревне дымки синеют. Анюта
кричит:
- Матушки… самоварчики-то золотенькие по
улице, как тумбочки!..
Далеко по деревне, по сторонам дороги,
перед каждым как будто домом, стоят
самоварчики на солнце, играют блеском, и
над каждым дымок синеет. И далеко так
видно — по обе стороны - синие столбики
дымков.
- Ну как тут чайку не попить! - говорит
Горкин весело, - уж больно парадно
принимают… самоварчики-то стоят, будто
солдатики.
И. Шмелёв «Богомолье».
В начале первой седьмицы Великого поста, в четверг, 8 апреля 1869года
(21 апреля по новому стилю) в церкви Рождества Христова, что в Мытищах, ожидалось выступление с проповедью протоиерея Ювеналия, настоятеля Никольского единоверческого храма. Занятый делами храма, он всё же время от времени, по приглашению, совершал службы в церквах своей округи. Его проповеди всегда пользовались большой популярностью. И на этот раз наос, средняя часть, церкви Рождества Христова была переполнена не только верующими, но и теми, кому были любопытны глубокие смыслы, которые они находили в речах этого священнослужителя. Ещё не стихли голоса певчих на клиросе, как к амвону стала приближаться крупная фигура. Чуть останавливаясь, чтобы украдкой перевести дух, отец Ювеналий взошёл на амвон, медленно достал из кармана рясы большой носовой платок, старательно промакнул им покрасневшие лоб и щёки и также медленно вернул цветастый плат в карман. И только затем посмотрел на притихшую паству долгим внимательным взглядом. Однако во всём этом не было никакой нарочитости, предназначенной для воздействия на аудиторию. Собравшиеся уже уготовились его слушать. Вот почему первые слова его проповеди упали на благодатную ниву всеобщего внимания.
- Я хочу начать сегодняшнюю свою вечернюю проповедь словами из
Книги Пророка Иезекииля:
- Я соберу вас из народов, и возвращу вас из земель, в которые вы рассеяны... . (Иер. 23,3.)
- В дни Великого поста мы часто вспоминаем библейскую христову
«Притчу о блудном сыне». (15-я глава Евангелия от Луки). Ведь, по мнению митрополита Сурожского Антония, данная притча «лежит в самой сердцевине христианской духовности и нашей жизни во Христе». Вы
вправе спросить, почему этой библейской истории придаётся такая значимость? Какие смыслы можно ещё находить в ней, кроме смыслов милосердия к оступившимся, к впавшим в грех и возвращающимся к праведной жизни? Первородный грех, грех Адама и Евы, даровал человеку свободу и смерть. И главный дар – это свобода. Бог дал ему свободу выбора, свободу поступка. Свободу делать как праведное, так и неправедное. Поступать по совести или по лжи. Делать добро или совершать зло. Служить Богу или тёмным силам. И нужно понимать, что всевышний не вершит суд над предавшими Его при их жизни. Но в посмертный Ссудный день все пройдут перед Его взыскующим взором, и воздастся им по делам их, Ибо сказано: "По вере вашей да будет вам». (От Матфея 9).
Но не только это ставит эту притчу « в сердцевину христианской духовности». Ведь Великий православный пост даётся всем нам, чтобы через него очиститься от житейской скверны и обратить все наши помыслы к Нему, кто всепрощающ и милосерден. И он примет наши молитвы и простит нас, в чём-то отошедших от него, нас, в чём-то согревших. Как простил отец блудного сына и вернул в свою семью. Он вернул сына своего, чтобы дать ему надежду и веру в несокрушимость благостного добра. Так и Бог возвращает нас в пределы христианской семьи, чьи основы зиждутся на святости любви и на прощении заблудших, потерявших путь к родному очагу, к вере отцов.
По моему разумению, эта притча призывает нас призадуматься ещё вот над чем. Не секрет, что вся наша жизнь есть некое устремление из настоящего в будущее.
Хотя в Евангелие от Матфея мы можем прочесть:
«Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своём:
довольно для каждого дня своей заботы».(6, 34), - это не означает, что у нас не
должно быть помыслов о будущем. Это означает одно: эти наши устремления в дни последующие не должны заслонить светлый лик Того, кто даровал нам жизнь и
наполнил радостью общения с Ним. Но как часто мы возвращаемся к прошлому,
к тому, что предшествовало дню сегодняшнему. К пережитому, к утерянному, оставленному и даже позабытому. К своим истокам, истокам рода своего, истокам
отчего края и своей родины. Не разрываем мы тем самым связь времён?
Не разрушаем ли мы единение с минувшим в вере, в культуре, в духовных ценностях? 34
Исх 16:4Исх 16:19
И здесь мне хотелось бы прочесть вам отрывок из стиха нашего известного поэта-современника А. Апухтина
Не весёлую, братцы, вам песню пою,
Не могучую песню победы,
Что певали отцы в Бородинском бою,
Что певали в Очакове деды.
Я спою вам о том, как от южных полей
Поднималося облако пыли,
Как сходили враги без числа с кораблей
И пришли к нам, и нас победили.
А и так победили, что долго потом
Не совались к нам с дерзким вопросом…
Вдумайтесь, как у него естественно слились три эпизода нашего исторического прошлого: ещё памятных нам трагических и горьких обстоятельств Крымской войны, подвига русского народа на полях Бородинского сражения и ратной славы русского флота и армии при взятии Очакова. Как бы хотелось, чтобы такая связь прослеживалась в душе каждого из нас. Мы ведь наследники тех времён и той веры, что вела сынов нашего отечества на смерть за родину и родную землю.
Меня часто в приватных беседах спрашивают, откуда я черпаю темы своих проповедей. И я всегда отвечаю весьма определённым образом: их поставляет мне сама жизнь, только надо уметь видеть и понимать, что она мне или кому другому хочет сказать. И вот на этой проблеме, проблеме понимания, я хочу остановиться в этой части моей проповеди. Лет пять тому назад августовская жара окончательно меня затерзала. В те годы я был не менее, если не более тучен, чем сейчас. Правда бородка у меня была пожиже, да и чин я исполнял пониже. Что не мешало мне иногда предаваться радостям мирским. Скажем, любил я в те поры чаёвничать. Тем более что в наших мытищинских местах, чтобы посамоварничать в хорошую погоду, всегда найдётся доброе местечко. Взглянешь вдоль улицы – так и сверкают самоварные бока в тёплых лучах божьего светила. Как увидишь такое, так сразу ищешь глазами свободный столик, где пригожая хозяюшка уже заправляет пузатого сам-друга. Так вот, сижу я за столиком, пью с наслаждением чай из блюдца да с сахарком
вприкуску. При этом не забываю время времени подливать в чашку из самовара кипяток да и из фарфорового чайничка - заварку ароматного китайского чая. И такое блаженство наступило, что я даже перестал замечать происходящее вокруг. Но тут чья-то тень упала на меня. Я поднял глаза и увидел странную пару. Это был невзрачный, болезненного вида одноногий инвалид, опирающийся на самодельный костыль, облачённый в видавшую виды солдатскую шинель. Таких типов стало много бродить по Руси после проклятой Крымской кампании. Это были солдаты без роду и племени, позабытые царём и господом нашим, Прости меня Боже за слова такие, но других не находится, когда встречаешь эдаких покалеченных в сражениях за царя и отечество. И этот был одним из них. Даром что ли висел у него груди Георгиевский крест за участие в той войне. А рядом с ним стоял малец, лет десяти, державший в руках солдатский картуз, видимо, рассчитывал на милостыню. Чумазый, уставший, в рубахе и штанах, что были все в прорехах, босоногий, с тряпичной сумой на плече. Он был то ли поводырём у полуослепшего бродяжки, то ли им вместе было легче тянуть лямку тяжёлой доли, скитаясь по городам и весям. Я видел, как прислужившая женщина уже было уготовилась спровадить эту парочку. Но тут солдат издал странный горловой звук и подался головой к прислуге. Та замерла с протянутой рукой, уже готовой оттолкнуть солдатика. Их взгляды встретились и тут… Описывать, что произошло далее, у меня просто нет времени, да и надобности нет. Хотя присутствовать при таком не приведи Господи. Ведь тут горе и радость затеяли такое коловращение, что дух захватило. Расскажу только суть произошедшего. Оказывается, Осип Савельевич, так именовали этого так сказать калику-перехожего, действительно, воевал в Севастополе и был тяжело ранен в боестолкновении на Волынском редуте в мае 1855 года. Очнулся он в стационарном военном госпитале в Николаеве. После долго лечения он, по причине инвалидности, был списан в чистую и взят на досмотр одной сердобольной медсестрой. За время его выздоровления они приглянулись друг другу и прожили затем в церковном браке несколько лет, пока её не прибрал тиф, что свирепствовал тогда в тех местах. Оставшись один и лишившись крова, родственники жены, забрали всё, выставив его на улицу, он решил податься в Подмосковье, где у него когда-то обреталась родная сестра Евдокия. Других родственников у него не было, всех призвал к себе Всевышний. Так он и ковылял от села к селу, от города к городу. Где-то под Коломной к нему пристал Егорка, что сбежал из сиротского приюта. Так добрались они до наших Мытищ. Надежда на встречу с сестрой ещё теплилась в душе солдата, но её огонёк едва тлел, готовый вот-вот погаснуть. Но Господь наш всемилосердный направил стопы этого несчастного и обездоленного в лоно любви и внимания. На моих глазах состоялась встреча брата и сестры, на долгие десятилетия разлучённых суровыми обстоятельствами их судеб. И замерли они в долгом молчаливом объятии, наклонившись над столом, где пыхтел самовар с солнечными отсветами на своих бронзовых боках. Так состоялось это возвращение, возвращение потерявшего себя в пучине мирской суеты и нашедшего путь к сестринской любви и заботе, да ещё и мальчонке нашёл место, из которого потом будет проистекать его последующая жизнь. Я потом навещал эту семью, оказывая ей всесильную помощь как словом, так и участием и делом.
И здесь я перехожу к заключительной части своей проповеди. Перехожу, честно говоря, с некоторыми сомнениями и опасениями. Тема трудная и, может быть, не в церковных стенах должна обсуждаться. Но Бог мне судия, и я не страшусь последствий от моих последующих слов. Ведь в них я хочу вступиться за моих братьев во Христе, за тех, чей жизненный труд направлен на то, чтобы не оскудели пути, ведущие к Господу нашему. Надеюсь, что всем понятно, что говорю обо всех людях церковного чина независимо от иерархической принадлежности: от простого монаха до высших иерархов Церкви. Не многие знают, наверное, что я поклонник живописных талантов и особое внимание оказываю современным художникам. Как-то моё внимание привлекли работы Василия Перова, особенно после вызвавшей всеобщее волнение его «Сельского хода на Пасху». Уже тогда у меня эта картина вызвала внутреннее неприятие. Она весьма меня разочаровала, с одной стороны, своим наивным схематизмом и ярко выраженной антицерковной тенденциозностью. А с другой стороны, серьёзными ошибками, которые художник допустил при изображении церковного обряда. Известно, что пасхальный ход совершается в полночь, а на картине – вечернее время. Священник почему-то изображён в голубом облачении, а он должен был быть или в красном облачении, если действие происходило днём, или в белом, если – в ночное время. И приходится делать вывод, что на картине изображена «треба», то есть частная служба, которая называется «славление». Такие службы проводятся в рождественские и пасхальные дни для сбора подаяния среди верующих селян для прокорма служителей сельской церкви. Вам, городским жителям, видно, невдомёк, на что живут сельские священнослужители. А живут они на заработанные средства от обрядов, проводимых ими: крещения, венчания, соборования и отпевания и на скромные пожертвования во время церковных служб. Есть у них и небольшой земельный надел, обрабатываемый ими самими, с которого они получают малую толику для своего пропитания. Перов мог наблюдать в жизни сцены подобного плачевного состояния церковников. Но выставляя на всеобщее обозрение сей печальный факт, хотел он этого или нет, бросил тень на многотысячную рать тех, кто денно и нощно заботится о душах своих мирян. Легко ли им? Вот как отвечает на этот вопрос поп из поэмы нашего великого страдателя за землю русскую – Николая Алексеевича Некрасова, да продлит Господь его годы. Начальную часть этого произведения я совсем недавно прочёл в «Отечественных записках», в их первом номере за текущий год, который взял с собой для сегодняшней беседы с вами. Поэтому могу сейчас зачесть эти горькие строки монашьего признания-размышления.
Дороги наши трудные,
Приход у нас большой.
Болящий, умирающий,
Рождающийся в мир
Не избирают времени:
В жнитво и в сенокос,
В глухую ночь осеннюю,
Зимой, в морозы лютые,
И в половодье вешнее -
Иди куда зовут!
Идёшь безотговорочно.
И пусть бы только косточки
Ломалися одни,-
Нет! всякий раз намается,
Переболит душа.
Не верьте, православные,
Привычке есть предел:
Нет сердца, выносящего
Без некоего трепета
Предсмертное хрипение,
Надгробное рыдание,
Сиротскую печаль!
И каким драматическим аккордом звучат заключительные слова исповеди этого сельского пастыря.
Деревни наши бедные,
А в них крестьяне хворые
Да женщины печальницы,
Кормилицы, поилицы,
Рабыни, богомолицы
И труженицы вечные,
Господь прибавь им сил!
С таких трудов копейками
Живиться тяжело!
Случается, к недужному
Придёшь: не умирающий,
Страшна семья крестьянская
В тот час, как ей приходится
Кормильца потерять!
Напутствуешь усопшего
И поддержать в оставшихся
По мере сил стараешься
Дух бодр! А тут к тебе
Старуха, мать покойника,
Глядь, тянется с костлявою,
Мозолистой рукой.
Душа переворотится,
Как звякнут в этой рученьке
Два медных пятака!
Конечно, дело чистое -
За требу воздаяние,
Не брать - так нечем жить,
Да слово утешения
Замрёт на языке,
И словно как обиженный
Уйдешь домой... Аминь...
Изобразить бы нашему художнику вот эту сцену со старухой с медяками в руке, с попом, со скорбящими над усопшим. Вот где правда нашей жизни, а не в изображении подвыпивших клириков. Кто из нас не знает, что на Руси питие дело известное. Пьёт наш народ, к сожалению. Пьют и чиновники, и служители почт и железных дорог, и учителя, и другие сословия. Но не их изобразила кисть художника. А церковный люд: мол, гляньте, какие у нас врачеватели душ. Грустно и обидно видеть такое отношение к нам, кто в большинстве своём выбрал путь служения Богу и его чадам, прибывающим в трудах и борениях в земной юдоли.
На этом моё знакомство с творчеством Перова не закончилось. По случаю в прошлом году мне удалось получить приглашение в особняк Козьмы Терентьевича Солдатенкова, что находится на Мясницкой улице в Москве. Мне очень хотелось стать обладателем личного его приглашения. Ведь в этом доме находится его трудами собранная большая коллекция художественных полотен известных мастеров. И посмотреть на них мне давно хотелось. Я не буду рассказывать вам обо всех своих впечатлениях того памятного дня. Расскажу только о том, что имеет отношение к предмету моей проповеди. Перед одной из картин я стоял долго в полном недоумении. Стоял и вопрошал себя, как такое могло произойти? Объяснять видимое на картине простым к совпадением не приходило в голову. Автором картины был всё тот же Перов. И на полотне было изображено то, что однажды я лично пережил, то, о чём я вам ранее рассказал: Мытищи, чайный стол, молодайка с рукой, протянутой к калеке-солдату, и мальчонка в рванине. И даже дерево, раскидистое и тенистое, было то же самое, под котором сидел когда-то и я, наблюдая неожиданную встречу брата и сестры. Только за столом художник нарисовал не меня, а другого священника, телом значительно по более моего, и более осанистым, и в облачении таком дорогом, что мне и не снилось. А блеск его сапог просто мог соперничать с блеском самоварных боков. И это в жаркую пыльную летнюю пору. Допускаю, что Перову порассказали о той памятной встрече: о ней ещё долго судачили в тех местах. Да и он сам, возможно, побывал там, и сам гонял чаи за тем же столом. А затем создал картину «Чаепитие в Мытищах, близ Москвы», в которой с великим талантом художника попытался вызвать у зрителей чувство сострадания к обездоленным нищим: к солдату, получившему тяжкие увечья в сраженье за святую землю Русскую, и к горемычному сироте-отроку. С не меньшим искусством он так живописует фигуру попа, что, думается, рассчитывал вызвать у зрителей чувства ненависти и презрения к ней. О как мне стало обидно в тот момент. Если бы брат и сестра могли бы рассказать о своём счастье, которое случилось благодаря Божьему промыслу. Если я мог рассказать о своём потрясении. О какой милостыни я тогда мог тогда думать: передо мной, на моих глазах, состоялся акт возвращения потерянного в семью, библейская история творилась передо мной. Нет, солдат не был блудным сыном, но он, как и библейский персонаж, был утерян и затем возвращён в родные пределы. Я мог только славить Господа нашего за проявленное милосердие к этой троице. И у меня до сих пор остались вопросы к Перову, возникшие тогда, и, надеюсь, которые я смогу ему задать лично. Вот эти вопросы:
- Почему полноту и одутловатость священнослужителей нужно воспринимать за сытость за счёт паствы, а не за болезненность?
- Какая необходимость была изображать на лице чаеугодника надменность вкупе с презрением к наблюдаемым персонажам?
- Зачем так стараться противополагать мир обездоленных и церковный? Контраст упомянутых сапог и босых ног мальца яркий тому пример.
Вновь налицо явна антицерковная тенденциозность? Полезна ли она нашему обществу? Мне думается - нет. А остальные мои сограждане пусть решают по совести и по вере своей. И ещё в моих беседах с разными людьми об этой картине мне часто приходилось слышать упрёки к изображённому на ней церковнику в скупости, в жадности, в равнодушии, опирающиеся на вопрошание: почему не подал страждущим милостыни. Отвечаю им всем и подобным им словами апостола нашего Матфея:
Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного.
Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. (Мф 6, 1-7. 16-18)
В приведённых мною словах этого нашего духовного наставника заключён важный для нас урок. Добро надо творить, не пытаясь одновременно возвысится в глазах своих, не ожидая похвальбы и признания общественной молвы. Нам надлежит делать добро по вере нашей и по возможностям нашим. И в дни Великого поста надо преуспеть нам всем в этих благих деяниях. А Отец наш Небесный воздаст вам явно и с любовью.