- Ну и что ты тут предлагаешь? – Онуфрий блестел со своей кровати глазами. – Мы ему уже ничем помочь не можем. И не говори, что раньше надо было начинать. Я боюсь, что мы вообще зря всё это сделали. Мальчик способен многое понять сам. А так, одним неосторожным словом, которого он и сам-то не осознает, не ровён час, в последнюю минуту выдаст себя. Сейчас в его голове такая каша, что он не способен даже идти прямо. Его мотает.
- Нет, он уже выправился. Он смог перестать безостановочно раз за разом задавать себе те вопросы, на которые пока ответить не в силах. На это у него ушло три часа. Да, эти три часа для него, да и всех нас, наблюдающих за ним, были жуткими, но он справился. Такую психику иметь может только наследник Ильи. Ты помнишь, когда его шантажировали женой и сыном, какой номер он выкинул?
- Помню, Михай, помню. Это не забывается. Но я - не наш малыш, и я восемь лет думаю только об одном: об этом белом тумане. Откуда он берётся? Куда девается и что там внутри него такого происходит? Кто или что там такое? Людям это не под силу. Значит, это - не люди. Тогда кто?
- Все наши, кто тут окопался по штабам и спецслужбам, не могут выяснить ничего. Никто вообще ничего не знает. Туман. Туман накрывает блок-пост, а после того как поднимется…
- Это я знаю уже семь с лишним лет.
- А с тех пор не удалось продвинуться ни на шаг. Сколько ни пытались. Сколько ни засылали разведгрупп, сколько ни посылали самолётов и беспилотников, результат один: пока мы добираемся до тумана, он успевает рассеяться. Один раз, всего один раз за восемь лет, беспилотник пролетал в трёх минутах от блок-поста, который накрыл туман, но когда он подлетел, оказалось, что блок-пост уже во всю полыхает. Какой туман, когда горит две тонны бензина и бочки разлетаются, как во время фейерверка на День независимости. Во всех остальных случаях мы успеваем только убирать трупы и… так все восемь лет.
- Ты думаешь, Михай, мальчик сможет не заблудиться в нём?
- Это ты так думаешь, Онуфрий. Я не знаю. В тумане даже свет фонаря видно, только если фонарь приложить к глазу - так говорят те немногие, кто смог вырваться оттуда.
- Почему же тогда из тумана доносятся такие крики, что аж кожа слезает с мяса от страха? Почему тогда туман оставляет после себя такое, что я и не могу представить этот ужас. А мы с тобой много перевидали в начале войны.
- Я не знаю. Я там не был. Туда много кто вошёл, но мало кто вернулся. Никто не знает даже - что такое туман. О его появлении никто никогда не успевает сообщить. Просто начинается дикая стрельба, взрывы. Крики ужаса. Спутники, и те ни разу не смогли зафиксировать туман. Даже о цвете тумана и то нет полной ясности. Все говорят о белом, но двое говорят, что были в тумане цвета крови.
- И мы хотим послать туда нашего мальчика?
- У нас нет выбора. И у него - тоже. Его туда посылают и без нас. И дело совсем не в том, что нам нужна связь со своими. Эти тоже нам не чужие. Мы ведь были одним народом. Мы сотни лет варились в одном общем котле. Все давно перекипели.
- Перекипеть-то перекипели, да не выкипели…
- Так разошлись мы не из-за крови. А по дури. И надо спасать людей, которые в своих трамваях по обе стороны фронта думают, что всё ещё идёт война, и потому одни обязаны идти умирать, а другие должны жить плохо.
- Да, ты прав: мальчик - наш единственный шанс в обозримом будущем. Если, конечно, туман не рассеется так же внезапно, как и появился…
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2017/05/07/1350