В похоронное бюро я не вернулся. Ни в тот вечер, ни когда-либо вообще. Более того, я решил покончить со своим уже ставшим привычным за шесть лет образом жизни в приемной смерти и вновь сделать крутой поворот. Никому ничего не сообщив и не даже не забрав свои немногочисленные вещи, оставшиеся в бюро, я отправился в порт и там удачно пристроился зайцем на корабль, направлявшийся во Францию через известный пролив Ла-Манш.
Само собой, никакой каюты, даже предназначенной для людей низшего класса, у меня не было, мне пришлось ночевать в трюме, а, когда мое присутствие было обнаружено, уговаривать команду позволить мне остаться и доплыть до берегов континентальной Европы. И вновь у меня получилось это сделать на удивление легко: вероятно, здесь сыграл свою роль мой жалкий и в то же время безобидный вид уличного заморыша. Так или иначе, мне позволили оставаться в трюме корабля и даже выходить на палубу. Последнее, кстати, оказалось важным, поскольку с первых часов пути у меня обнаружилась сильная морская болезнь, и за время плавания я, признаюсь, не единожды был вынужден перегибаться через борт и извергать из себя содержимое недавнего обеда в воду. Впрочем, ел я как обычно скудно, и приступы не были особо длительными.
А так, большую часть пути я провел в одиночестве в небольшой каморке трюма, словно заблудившийся мышонок или крысенок. Да, именно так: я был все равно что крысеныш, маленький, забитый и отвратительный, но не внушавший страха, только безразличие или презрение вперемешку с жалостью. По этой причине матросы на корабле меня подкармливали и не заставляли что-либо делать, позволяя, находясь наедине с собой, предаваться различным мыслям и фантазиям.
А мыслей у меня было тогда больше, чем когда-либо прежде. Как ни пытался я выкинуть из головы образ мертвой мисс Эйвер, перед глазами все равно продолжало стоять ее матовое лицо и плотно сомкнутые длинные ресницы. Признаюсь, в первую ночь я очень долго не мог из-за этого заснуть, постоянно метаясь и ворочаясь в своем углу на подстилке. Когда же усталость и пережитые накануне волнения наконец взяли свое, мне вновь явился ее образ, только на этот раз в таких чувственных и соблазнительных формах, что я впервые в жизни испытал то самое истинное удовольствие и был вынужден затем тайком выстирать свое жалкое белье - мне очень не хотелось, чтобы кто-то об этом узнал.
Не стану подробно описывать те свои ощущения и что именно мне снилось - подобного и без того полно в нынешних дешевых бульварных книжонках, а их авторов мне точно не превзойти. Скажу лишь, что прежде я, несомненно, уже знал достаточно много о той части человеческой природы, но все эти страсти и запретные наслаждения меня никогда не прельщали и не увлекали. Вплоть до того самого момента. И я уже твердо знал: с обычной живой женщиной или девушкой у меня такого не будет. Я просто не в состоянии испытывать обычное здоровое влечение, мне для этого всегда нужно видеть лицо, похожее на лицо мисс Эйвер во время похорон: безжизненное, но - прекрасное.
* * *
Когда мое путешествие закончилось, я очутился не просто где-то на окраине Франциии, а в самом Париже. Прежде я толком и не знал о том прекрасном городе, столь разительно отличающегося от сырого и мрачного Лондона с его вечными туманами и дождями. Однако я на момент прибытия ни слова не знал по-французски, не имел ни жилья ни денег и был вынужден первые несколько дней просто просить милостыню как обычный уличный попрошайка. И вновь моя наружность сыграла мне на руку: какие-нибудь сердобольные барышни всегда одаривали меня монеткой, и так, прислушиваясь порой к их словам, я начал понемногу учить самые устойчивые выражения вроде "Да", "Нет, "Спасибо", "Здравствуйте" и т.д. А потом мне внезапно выпала удача: некий джентльмен, который тоже был родом из Англии, предложил мне работу в своем магазинчике сувениров, которую я с радостью принял.
Теперь мне больше не приходилось ночевать где придется и клянчить деньги у прохожих: возиться с незатейливыми безделушками из глины и фарфора было куда интереснее. Как вы помните, я всегда питал некую слабость к отдельным игрушкам, однако в той лавке таких кукол не было, поэтому новой почвы для пророста моих странностей не появилось. Это просто была новая работа, более жизнерадостная, нежели прежняя, которая помогала мне отвлекаться от становившихся все более навязчивыми фантазий. Но я продержался на ней гораздо меньше, чем в похоронном бюро, и не по своей вине.
Как уже происходило в моей жизни, все решил случай. Однажды в наш магазинчик зашел весьма эксцентричный покупатель: молодой высокий мужчина в цилиндре и с тростью, похожий на героев многочисленных романов. Он не слишком внимательно разглядывал представленную на витринах коллекцию, и затем спросил меня, нет ли здесь чего-либо, "хотя бы отдаленно относившегося к искусству". Когда я ответил, что не понимаю точно, что он имеет в виду, незнакомец пристально на меня посмотрел и поинтересовался, сколько мне лет. Узнав, что скоро мне исполнится шестнадцать, мужчина удивился. Неудивительно, ведь я выглядел значительно моложе и казался совсем мальчишкой.
Потом за прилавок вернулся и мой начальник, они с клиентом немного побеседовали и затем, купив в итоге какую-то невзрачную статуэтку с крыльями, незнакомец вновь обратился ко мне:
- Скажи, тебе бы не хотелось отправиться со мной?
- Я... я не знаю...
- Уверяю, это намного лучше, нежели провести остаток жизни в пыльной лавке, куда почти не заходят покупатели, будучи на побегушках у ее хозяина. Со мной ты сможешь увидеть город во всей своей красе, а может даже и весь мир. Так что, ты согласен? Ответь поскорее, я не стану ждать вечно, и через минуту просто уйду отсюда навсегда. Так что же ты решил?
Думаю, мой следующий ответ уже очевиден: я согласился. Не могу объяснить, почему, но этот человек имел какое-то необъяснимое влияние на меня, от него словно исходило непреодолимое притяжение. И я тут же согласился бросить все и отправиться с ним хоть на край земного шара.
Как оказалось, этот мужчина был художником-любителем, но считал себя непревзойденным знатоком искусства или же просто стремился таким казаться. По до сих пор неясной для меня причине, он взял меня под свое, скажем так, покровительство: стал учить "правильному французскому языку", читать, писать, познакомил с миром литературы, разительно отличной от дешевой бульварщины, несколько раз водил на выставки и в картинные галереи. Именно он сделал все, чтобы я из полуграмотного и невежественного прислужника превратился в "истинно благородного человека", настоящего джентльмена. Более того, он даже сам лично выбирал мне новую одежду, в том числе подарил элегантное черное пальто, которое мне чрезвычайно шло, хоть и было несколько длинновато. Оно служило мне и осенью, и зимой, и весной в течение многих лет и тоже в некотором роде делало меня похожим уже не на серого крысеныша, а на загадочного обитателя ночных улочек...
Конечно же, вы спросите, для чего же этому человеку было нужно все это для меня делать, и что он требовал взамен? Уверен, многие сейчас подумают нечто неприличное, но уверяю: мы не состояли в никакой противоестественной связи, если с его стороны и были какие-то чувства ко мне, то лишь на платоническом уровне. Я не называю его имени лишь из-за глубокого уважения и благодарности, чтобы оно не очернилось знакомством с таким, как я. Хотя мы жили в одной съемной квартире, но спали в совершенно разных комнатах, и зачастую моего покровителя по ночам и вовсе не было дома. Как он мне объяснил, его влекла " светская жизнь". Что это такое, я долгое время не знал, я никогда не бывал на приемах, потому что не умел танцевать и поддерживать беседу с кем-либо кроме моего друга. Даже вино в этом случае, как оказалось, не помогло бы: выпив всего лишь один бокал, я как-то раз просто лишился чувств и пришел в себя уже в нашем доме. Поняв, что я страдаю непереносимостью спиртного и чересчур застенчив, мой покровитель решил больше меня "не мучить" и брал с собой лишь в "места искусства", среди которых вскоре появился и театр. Тот вечер вновь заставил меня вернуться в прошлое и вспомнить о своем главном и самом страшном пороке...