(Посвящается памяти моей матери, Александре Васильевне Леденёвой)
1 глава. Детство
Жизнь после 50 летит очень быстро, как скоростная электричка. Жизнь каждого человека похожа, мне кажется, на большую и толстую книгу. В ней можно найти всё: наши жизненные события , встречи с разными людьми, с которыми нам приходилось общаться. В книге можно найти и редкие минуты счастья, боль, отчаяние, обиду, все сомнения и переживания. Здесь и наши перекосы в жизни, взлёты и падения. И мы в течение всей нашей жизни листаем эту книгу, не задумываясь, пока этих листочков не останется совсем чуть-чуть. И вот тогда мы оглядываемся назад - а близких и дорогих нам людей уже, к сожалению, нет. Но изменить уже ничего невозможно. И нет того самого дорогого человека, чьё имя мы произносим первым: «Мама».
Мою маму звали Токарева Александра Васильевна. Родилась она в Воронежской области в 20-е годы прошлого века. В бедной семье. Детей было трое. Но родители любили их всех одинаково. Никого не выделяли. Особенно туго им пришлось жить в годы гражданской войны и после, когда начинали раскулачивать всех подряд, без разбору. Мой дед был мастеровым человеком. Он выкопал землянку, сложил печку. Здесь они и ютились. Вот что вспоминала мама: «Родители уходили на работу в колхоз, а мы залезали на печку. Тут и спасались от холода и сырости. Приезжали сельсоветчики, по-хозяйски забирали чугунки, ложки, чашки, выливали из печки пустые щи. Испуганные и голодные, мы сидели до вечера». Потом приходила их мать, а моя бабушка, Анна Ивановна, брала бутыль с мутной жидкостью и шла в сельсовет. К вечеру им всё возвращали. И так было несколько раз.
Мама вспоминает, как они спасались от голода. Варили лебеду, пекли лепёшки тоже из лебеды, добавив немного муки. А иногда ребятишки брали холщёвые сумки и под покровом ночи, крадучись, шли на уже скошенные колхозные поля за колосками. Собирать их приходилось на ощупь. Бабушка моя молола зерно на крупорушке и кормила детей. А однажды объездчик (так называли охранника полей) заметил их и гнался за ними до самого дома. Догнал, высыпал все колоски и исхлестал ребят кнутом. Заплакала Машутка и мама, а Алексей стиснул зубы и не проронил ни звука. Хотя было очень больно и обидно. Но охранник никуда не заявил. А за это судили и сажали в тюрьму.
Позже отец стал наниматься на работу. Мой дед был хорошим плотником. И люди за это несли ему продукты, деньги. В 30-е годы он построил маленький домик: одна комнатёнка да судница (так называли крохотную кухню), русская печь на пол - комнаты. Дети уже пошли в школу. Моя мама была очень смышлёной По всем предметам были отличные оценки , кроме русского языка. Но почерк у неё был удивительно красивый. Она будто рисовала буквы, изящно выписывая каждую. Это ей потом здорово пригодилось в годы войны.
2 глава. Тяжёлое испытание.
В сорок первом, в сорок памятном году
Прохрипели репродукторы беду…
Роберт Рождественский.
Так случилось, что юность моей мамы, Токаревой Александры Васильевны, совпала с самым страшным испытанием—с войной. И нет, наверное, в России дома, в чью дверь не постучалась бы эта беда. Не обошла стороной война и семью мамы. Её брат Алексей был призван на фронт в начале сорок первого. Маме тогда едва исполнилось 18 лет. И когда фашисты заняли пол- Воронежа, потребовались силы молодых девушек, пятнадцатилетних парней и молодых женщин. Тыл и фронт стояли насмерть, но вторую половину города не отдали. Четыреста тысяч человек положили свои головы в боях за Воронеж.
Война - слишком тяжёлое испытание было для всей страны. Это прежде всего изнурительный труд с ранами, кровью, трупами, голодом и слезами. Всю оставшуюся молодёжь призывали рыть окопы под Воронежем. Со всех окрестных сёл и деревень стекались люди. Десятки километров шли пешком. Немногим выпадало счастье подъехать на подводе. Все собрались под Бутурлиновкой. Женщин и парней расквартировали у местных жителей. Мама вспоминала: «Мы были полуголодными, простуженными, легко одетыми, но никто не жаловался. Все орудовали лопатами и ломами с раннего утра и до темна. Ломами долбили мёрзлую землю до седьмого пота. Кровавые мозоли перевязывали тряпками. Ломила спина так, будто на ней лежал полный мешок зерна. Ночью чуть забудешься - уже вставать пора. А руки ещё не успели отойти». Земляные работы, конечно, не для женщин и молодых неокрепших парней. Но война всех сравняла. Как-то из штаба пришёл посыльный и спросил: «Девчата, кто из вас хорошо пишет? Нам в штаб нужен писарь». Подруги указали на маму. Её тогда все звали Шурочкой.
Она была хороша собой. Росточком небольшая. На её круглом личике всегда алел лёгкий румянец. Зеленовато-карие глаза искрились улыбкой.
Вздёрнутый носик никак не портил её
красоты. А шапка густых кудрявых волос
придавала какую – то особую пикантность
её внешности. Мама в молодости очень хороша была, но
переживала, что у неё нет бровей. Нет, они, конечно, были, но какие-то белёсые. И однажды она их покрасила, но потом старалась стереть их, тёрла до мозолей.
Итак, мама стала работать в штабе. На квартиру приходила уже затемно. А рано утром бежала по морозцу на колхозное поле, копала мёрзлую сахарную свёклу, чтобы сварить и самой наесться, и стариков накормить. Хозяева её благодарили за заботу и доброту. Как-то мама отпросилась на несколько дней домой: у неё серьёзно заболела мать. А когда вернулась, то пришла в ужас….
Фашисты разбомбили всё и всех. На поле страшно было смотреть: оно было усеяно трупами. Слёзы застилали её глаза. Она рыдала навзрыд. Раненых вывезли в госпиталь. А убитых кого-то смерть застигла прямо на насыпи, многие лежали в траншее. А кто-то бежал до леса, но не успел добежать. Мама с трудом нашла своих подруг. У одной лицо было настолько обезображено, что узнала она её только по одежде. Ноги оторваны. Перед ней лежал просто обрубок человеческого тела. У другой подруги вывалились все внутренности. А в открытых глазах застыл ужас.
Не пощадил фашист молодость. Щедро одарил их бомбами и пулями. Мама переходила от одного убитого к другому и не могла понять, за что же им выпала такая участь. Они лежали такие молодые, красивые, полные сил. И никогда уже этим мальчишкам и девчонкам не услышать слова «мама» и «папа», не изведать трепета первого поцелуя. Они ничего не успели в этой жизни. И уже не успеют…. Разбомбили и штаб. Кто знает, Бог ли спас мою маму, Ангел ли Хранитель? Я не знаю. Два дня хоронили умерших. Буквально собирали части человеческих тел. Помогало всё село да та горсточка счастливых людей, которая работала у леса. Они спаслись чудом.
Нет, не для войны любая мать растит своих детей. Невольно вспоминаются удивительно точные слова Б. Окуджавы: «Ах, война! Что ж ты, подлая сделала…» В них слышится и сожаление, и укор, и обида, и боль.
3 глава. Послевоенные годы.
Долгие годы упорно стремились фашисты разорить Россию, разграбить, расчленить. Но эта смертельная схватка показала, как умеет народ стоять за свою Родину и объединяться. Недооценили немцы патриотизма, самопожертвования людей, единого порыва. Нелёгкими были и послевоенные годы. Всё было нарушено. Надо восстанавливать города, сёла, промышленность, поднимать колхозы. Техники не хватало. Помню, землю пахали на быках. Женщины с закатом солнца возвращались с колхозных полей с песнями. Откуда только силы они брали?
В то время образованных людей осталось мало. С семью классами образования считали грамотными людьми. Мама перед войной закончила семилетку. Её вызвали с сельсовет. «Шура, ты грамотная и серьёзная девушка, - сказал председатель, - Мы тебя просим поработать агентом. Сама знаешь: не каждый с этим справится». Она обещала подумать. Но всё-таки согласилась. В 45 - 46 годы трудно было работать с населением. Свирепствовал голод. Каждое хозяйство облагалось налогами. Сдавать они обязаны мясо, масло, молоко, шерсть, яйцо…. А в каждом доме были дети. И далеко не у всех была возможность заплатить налог вовремя и сполна. Некоторые отдавали последнее, другие - занимали да платили налоги. «В некоторых домах приходилось несколько раз появляться,- вспоминала мама. Просто душа переворачивалась. Налог заплатили, а как самим жить?» Некоторые встречали её враждебно. Но мама умела найти подход к односельчанам, понять их.
Мама честно выполняла свою работу. За добросовестный труд в годы войны и послевоенные годы она награждена медалями «За доблестный и самоотверженный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
4 глава. Замужество.
О взаимоотношениях мамы с отцом я знаю мало. И как-то в нашей семье не очень любили говорить на эту тему. Пожалуй, она была под каким-то запретом. Знаю только, что когда мама работала агентом в Островках, отец мой тоже был агентом в Димитровском сельсовете. Очевидно, где-то по работе им приходилось встречаться. Естественно, он не мог не обратить внимания на скромную и симпатичную девушку. А мама в девичестве хорошо одевалась (по тем временам), следила за своей внешностью. Отец только что пришёл с войны. Был молод, красив, несмотря на его рыжий цвет волос. Мужчин не так много вернулось с фронта. А те, кто вернулись, были или раненые, или контуженые…
Я так понимаю, что выбор у мамы был невелик. Её родители никак не хотели её отдавать за отца. Чем-то он им был несимпатичен.
Отец один раз заслал сватов - получил отказ. Но он был настойчив. Во второй раз родители сдались. Очевидно, победила любовь. А в голодный 1946 год какая свадьба? Конечно, её не было...
5 глава. На улице Дачной.
Молодым бабушка с дедушкой по маминой линии купили небольшой домик в Архангельском. В положенное время родилась я. Мама вспоминает, что питание было ужасное, молока у неё было мало. Подкармливать меня тоже было нечем: «Нажуём тебе хлеб, завернём в чистую марлечку и сунем тебе в рот. Вместо соски». Таким было моё «детское питание». А взрослые в этот голодный год питались лебедой, желудями. Да чем придётся.
Я себя помнить начала лет с пяти. Мы тогда жили на улице Дачной. Народу здесь было немного, но все жили дружно. Любили ходить к маме, чтобы пообщаться или посоветоваться о чём-либо.
Её здесь уважали и с её мнением считались. Мама была заботливой внимательной дочерью. Каждое воскресенье она навещала своих родителей и по возможности помогала им. Молотила снопы с зерном цепами, полола картошку, заготавливала сено корове на зиму, стирала и гладила им бельё. И родители ей платили такой же любовью. Они всегда её ласково называли «САНЯ».
Мы с мамой часто возвращались от бабушки берегом реки, где росли высокие вётла. (Так в Воронеже называют иву). Вечером наступала прохлада. Я шла за мамой и любовалась ею. Моя мама была самая красивая. Ей так шло шикарное светло-коричневое платье, усыпанное узором множества спелых вишен. И если было прохладно, она надевала сверху строгий чёрный костюм. Только я тогда не понимала, почему она была такая худая и бледная. И какой-то живот выпирал из-под костюма. Даже пуговки не застёгивались. Оказывается, мама была беременна моим братом Толиком. Родился Толик рыженьким, как папа. В 2-3 года он стал таким хорошеньким. Личико полное, белое. А по всему лицу были рассыпаны золотые конопушки, как будто кто брызнул ему в лицо монетки. И они так ему шли!! Мой отец как-то особенно его любил.
На Дачной мы жили очень дружно. К этому времени отец уже работал шофёром. И когда надолго уезжал в командировку на уборку урожая в какой-нибудь колхоз, то привозил нам арбузы, дыни, а однажды - целое ведро мёда. Это были незабываемые минуты праздника и счастья!
Мама с отцом жили хорошо. И когда он уезжал надолго, то возил с собой её фотографиюОна знала об этом, и ей, конечно, было приятно. Избушка наша была
ветхая, маленькая. Всего одна комнатёнка. Пол земляной.
Тогда многие жили бедно. Доски стоили дорого, а денег не хватало.
Я помню, как мама ловко обмазывала пол, смешивая глину с песком.
И тогда он становился гладким и красивым. Обычно это было
перед каким-нибудь большим праздником.
А летом, перед Троицей, когда уже все травы буйно цвели, мама нам давала задание: «Нарвите, ребята, полевых цветов и душистой травы». Траву мы расстилали на пол, а цветами украшали окна, двери. И так было здорово у нас! А какой запах шёл от травы...! Мне этого никогда не забыть.
Мама нигде не работала. Мы были маленькими, а детских садов ещё не было. Я вспоминаю её красные руки, снующие в мыльной пене. Она часто стирала. И мы всегда были чистыми и ухоженными. Да и в нашей избушке всегда царил порядок. Нас почти никогда не наказывали, не ругали. Отцу было достаточно только посмотреть на нас и слегка нахмурить брови, и мы уже всё понимали. И только один раз меня мама отодрала ремнём. Я запомнила это на всю жизнь. В этот день хоронили Сталина. А на нашей улице у нас у одних был рупор (тогда так называли репродуктор). По радио передавали похороны. У нас собралось много женщин, чтобы послушать. А в меня будто бес вселился: я мешала им, скакала, прыгала. Вот тогда меня мама и наказала. Больше нас не трогали и пальцем.
Никогда не забуду лето. У нашей дальней родственницы бабы Веры был большой сад. Мы очень любили там играть. В конце июня всегда поспевала вишня. А деревья были высокие. Самые спелые ягоды висели наверху. Они были почти чёрные и вкусные…. Обычно мама лезла по лестнице вверх. А мы внизу держали, чтоб не упала она. Хотя толку от нас с Толиком было мало. Здесь же, в саду, среди раскидистых веток яблонь и груш, взрослые разводили костёр и варили варенье. В большом ведёрном чугуне сначала бабушке, а потом нам. Ах, какой аромат шёл от дымящегося варенья! Я его никогда не забуду. А нам снимали пенку. Это такое лакомство!!!
Сладостей тогда мы никаких не видели. А так хотелось….. На зиму мама всегда варила одно ведро варенья на тот случай, если кто заболеет, разливала его в кастрюли и выносила на улицу. Мы с братом тайно друг от друга пальчиком потихоньку доставали по вишенке. И вот однажды, когда мы все сели ужинать, отец так хитровато сказал: «Мать, а ты не знаешь, кто у нас ворует варенье? Не мыши ли? В маленькой кастрюльке уже половина осталась». А мы сидели и, казалось, совсем не дышали. Нам так было стыдно! Пришлось признаться и забыть о существовании варенья.
Мамочка о нас очень заботилась и любила. Мы всегда чувствовали её надёжное плечо. Помню, как однажды мы заболели корью. Тогда никаких прививок не делали. Только от оспы. Родители очень переживали. Я болела недолго, сыпь быстро прошла. А вот Толику пришлось совсем туго. Температура под 40 держалась долго. Он впадал в забытьё, бредил. Потом только мама узнала, что больному надо создавать темноту, закрывать все окна. Родители по очереди спали, сидели около его кроватки. Я видела, как мама переживала, боялась, что сын умрёт. Она втихомолку смахивала слезу. В то время можно было надеяться только на свой организм и на Бога. Врачи были далеко. Везти их не на чем было. Мама держала пухленькую ручку Толика и молилась: «Господи! Спаси и сохрани моего сына, умоляю тебя»! Она следила за каждым его движением, готовая прийти на помощь в любую минуту. Я гордилась своей мамой. Она страдала и радовалась вместе с нами. Постепенно Анатолий стал приходить в себя и поправляться. И её глаза засияли радостью и счастьем. В том, далёком детстве, мама всегда оставалась спокойной и внимательной, иногда даже принимала участие в наших незатейливых играх, хотя забот по хозяйству у неё хватало. У нас была корова, куры, поросёнок. За всеми нужен уход. Отец тогда помогал во всём.
А летом у нас появился ещё один брат - Коля, которого обожали мы все. Никогда не забуду, как отец привёз маму из больницы на своей грузовой машине. Он неумело нес маленький свёрточек. Мне казалось, что ещё одно неловкое движение - и он выронит ребёнка. Мы любили всей семьёй купать Колюшку, когда он подрос. Рос он розовощёким, полным крепышом.
Отец нас всех любил, заботился. Он был добытчиком в семье. Ловил рыбу, коптил её. Делал какие-то приспособления, чтобы делать в домашних условиях колбасу. Писал стихи. Я не помню случая, чтобы они с мамой ссорились при нас. Или когда-то он приходил пьяный домой. Мы часто всей семьёй уходили вечером к бабе Вере и дяде Ананию в гости, разводили у акаций костёр и варили в чугунке наваристый кулеш. Это пшённый густой суп с внутренностями. Еда вкуснейшая. Под открытым небом. Потом взрослые заводили всякие разговоры про войну, про атомную бомбу…. Уже и звёзды выходили в ночной дозор, и луна выходила на службу, а они всё говорили и говорили. Не раз бывало, что мы засыпали здесь на свежем воздухе.
Моя мама вкусно готовила пищу. Особенно ей удавалась стряпня. Но пышки, блинчики и пирожки пекла только по большим праздникам. На Рождество к нам всегда любил приходить Лёнька Миронов. Блаженный. Чужой человек. Он плохо говорил и ходил с трудом. Лёнька оброс густой щетиной. Мы его даже боялись. Жил он с матерью очень бедно. В Островках, где наша бабушка жила. Мама всегда его жалела: усаживала его за стол и угощала всем, чем могла. Она говорила: «Его обижать нельзя. Он и так обделён судьбой. Весь больной». Всю жизнь маму отличала доброта, сердечность и стремление помочь другим.
6 глава. Переезд.
Пятнадцать лет мы прожили на Дачной. Дом стал холодным и тесным. Теперь нас было пятеро. Мои родители надумали строиться в Димитрово, на родине отца. Это место все называл Хлёбовкой из-за того, что там всегда была непролазная грязь в дождливую погоду. Там жила мать отца, Домна Алексеевна. Маму свекровь недолюбливала всегда, поэтому маме переезжать туда не хотелось. Но куда нитка, туда и иголка. Пока строили дом, мы жили у бабушки Домны два года. Все ютились в одной комнатушке. Я к этому времени ходила уже в пятый класс. Уроки мы делали при семилинейной лампе, которая едва освещала комнату. Отношения у бабушки с мамой были всё время натянутыми. Она неделями могла не разговаривать с мамой, жаловалась на неё отцу, если та сделает что-то не по ней. А он её слушал. Портиться начали отношения и у родителей. Мама вязала пуховые платки и продавала их. На эти деньги мы строились.
Дед Вася, отец мамы, был хорошим плотником. Он и построил нам дом, как тогда называли, пятистенок. В те далёкие пятидесятые годы все жили дружно. Соседи помогли нам обмазать и оштукатурить дом. Мама его побелила. Внутреннюю отделку делали долго. Наконец, в 1957 году мы переехали в новый дом. Он оказался большим и светлым. Теперь у нас было две комнаты. Помню, как мы были рады. Вскоре всем стали в дома проводить свет. От этого в доме становилось уютнее и теплее.
7 глава. Наш фруктовый сад.
На новом месте надо было обустраиваться. Сразу же осенью мы решили заложить свой фруктовый сад. Как-то отец пришёл с работы и сказал: «Я заезжал в питомник и договорился насчёт саженцев». Мы так были рады: у нас будет свой сад! К этому времени мы с Анатолием уже помогали родителям во всём. Мы вместе со взрослыми копали ямки, сажали деревца. Настроение у всех было приподнятое. Сразу посадили одну грушу и несколько сортов яблонь: «Мельбу», «Пепин-шафран», «Грушовку», «Антоновку». А потом ухаживали за садом, наблюдали, как он рос. Поливка деревьев - это наша забота была. Воду носили из колодца до тех пор, пока в колодце почти не оставалось воды. А весной увидели, что все деревья прижились.
Шли годы. Наш сад вырос, стал тенистым и красивым. Зимой он утопал по колено в снегу, а весной был так хорош!! Все деревья были в нежно - розовом цвету, точно невесты перед венцом. Но мы их посадили немного густовато, поэтому кроны яблонь переплелись и соединились. Сад был нашей радостью и гордостью. Мы любили там отдыхать и днём, когда было особенно жарко, и вечером. Поставили старый диван, стол, провели туда свет, на который слетались все бабочки, комары и мухи. Иногда мы всей семьёй ужинали в саду и наслаждались летней прохладой и тишиной. От обилия яблок шёл такой дурманящий аромат! Они висели совсем низко. Просто протяни руку и достань любое яблоко: жёлтое, красное, зелёное. Мы резали яблоки на сушку, мама варила вкусно повидло и мочила их на зиму в большой бочке.Незабываемое было время. Я иногда закрываю глаза и представляю, как я брожу
по нашему саду. Но грусть щемит сердце.
8 глава. Жизнь с перекосами.
Вскоре наша жизнь на Хлёбовке изменилась до неузнаваемости. Отец по-прежнему работал шофёром, но уже возил директора РТС. Он стал выпивать. Сначала редко, а потом всё чаще. Угощали начальника - приглашали и водителя. Домой приходил поздно. Он постучит, бывало, в окно пальцами, мы уже понимали, трезв отец или пьян. И если трезвый, то нашей радости не было конца. А если наоборот, то мы все тряслись от страха. Он буянил часов до двух - трёх, а иногда всю ночь. А утром нам надо идти в школу. Мы его не узнавали. Отец стал агрессивным, подозрительным, грубым. Оскорблял и унижал маму, страшно ревновал её к своему двоюродному брату Ивану, который жил по соседству и с которым он дружил. А потом ревновал ко всем, с кем мама разговаривала на улице. Получалось так, что ей нельзя было ни с кем общаться. Мама очень сильно переживала. И мы, как могли, защищали её и поддерживали. Много раз он кидался в драку, но мы стояли стеной за неё. Разъярённый весь, он много раз грозил: «Всех порешу и сделаю пять гробов». А мы же были детьми, мы очень боялись. Вдруг мы уснём, и отец осуществит свой замысел. Мы прятали ножи, топоры, вилы от него. В такие дни, когда были скандалы, ложась спать, я всегда клала с собой скалку. На всякий случай. Она была длинная, ею мама раскатывала тесто и делала домашнюю лапшу. Засыпала я самая последняя, пока не услышу, что все засопели.
Жизнь становилась невыносимой. Много пережито было. Отец и иконы бил, и задвижки подрезал, чтоб мы не могли закрыть двери. Заявляли и в милицию, но там говорили: «Но ведь не убил же». У мамы характер был мягкий, добрый. Она не умела долго сердиться. Наступало утро, и мама приглашала отца к столу: «Ваня, садись завтракать. Тебе ведь на работу». А Ваня, ни на кого не глядя, молча уходил. Мы тяготились такой жизнью, стали нервными, издёрганными. Много раз просили маму уйти от отца к бабушке в Островки. На что она отвечала: «Как без отца-то будете расти? Ведь вас трое». Как и многим русским женщинам, ей была присуща жертвенность и долготерпение.
Я уже училась в 9 классе. Однажды я пришла домой и застала маму за удивительным занятием. Она сидела посреди пола и перебирала по одному пёрышку свою перину, которая почему-то была зашита вручную. «Ты что это делаешь»? - с недоумением спросила я. На что она ответила: «Я сходила к колдуну, и он посоветовал перебрать перину. И всё, что я там найду, пустить под воду». А нашла мама два ржавых гвоздя средней длины и семена различных зерновых культур.
После этого, казалось, жизнь стала налаживаться, но ненадолго. Как-то бабушка Домна пришла к нам и попросила костюм отца: сходить в церковь. А в воскресенье мы всей семьёй пошли в гости в Островки к бабушке Ане. Там отец вдруг обнаружил в полах своего костюма тыквенные семечки. И костюм был зашит руками. Скандалы возобновились с новой силой. Теперь уже к маме и её родителям прилипла кличка «Колдуны». Его мать пришла к нам на другой день. «Да как же семена скатились в полы костюма? Они же должны быть кругом?» - спросила она. И тем самым выдала себя. Но отец не хотел её слышать. Он стал ещё злее и ревнивее. Иногда мама шла доить корову, а он подглядывал за ней: не прячется ли там кавалер. Хотя мама никогда не давала даже повода для ревности. Она была замечательной женой. Трудилась по хозяйству, воспитывала нас, мыла, стирала, готовила. Каждый год к пасхе мы с ней всё выносили из дома и белили потолок, стены. Мы помогали ухаживать за скотиной.
Работать отец ей не давал. Мама много раз устраивалась и работала бухгалтером, кассиром, техничкой. Но у отца были везде связи. Вскоре он добивался её увольнения. Чуть где-то она задержится на работе, он встречал её руганью: «Ты где и с кем была? Опоздала на пятнадцать минут».
В одиннадцатом классе я начала готовиться к экзаменам. Наступила весна. Всё благоухало. А настроения не было никакого. Отец не давал готовиться. Я практически не высыпалась. И решила написать письмо в райком партии. Отец был членом КПСС. Через неделю вдруг подъехала машина. Выходит женщина и идёт ко мне. Я готовилась к обществоведению. Она представилась инструктором райкома партии. «Вы писали нам жалобу на Леденёва Ивана Ивановича? - спросила она. - Неужели он позволяет так вести себя в семье? А вот мы с ним побеседовали на работе, и он всё отрицает». Так я осталась в дураках. Вера была партийцам, но не рядовым людям. После школы я поступила в институт и уехала из дома. А братьям моим ещё долго пришлось всё это выслушивать….
И только спустя годы я где-то прочитала, что на почве алкоголизма развивается болезнь «бред-ревность». Почему такие разительные перемены произошли в отце, я не знаю. То ли колдовство его матери повлияло, то ли пьянство. Только его поведение нам всем приносило одно горе. Особенно маме. Но изменить мы ничего не могли. Иногда мне кажется, что всё это было с нами не в этой жизни, а в какой-то другой. Отца уже давно нет. Он умер рано, в 62 года, скоропостижно. Мама не успела даже вызвать «Скорую». И он в последнюю минуту своей жизни ничего не успел сказать ни в назидание, ни в своё оправдание. Ну, а мы, несмотря на такую тяжёлую жизнь, все, как говорят, «вышли в люди», нашли работу интересную, создали семью.
9 глава. Тебя мне никто не заменит...
После института я получила назначение на Урал, в Пермскую область. Работала
преподавателем в сельской школе в Нердве, которую полюбила навсегда.Коллектив в школе был
чудесный. И люди простые, открытые и добрые. А богатая природа Урала меня окончательно покорила. Этот край я полюбила навсегда. Проработала здесь 30 лет. Почти каждый год мы ездили в Воронеж, навещали родителей.
Мама уже была на пенсии. Она остро пережила смерть отца. Очень болели у неё ноги, барахлило сердце и зашкаливало давление. А через 17 лет умирает мой брат Анатолий. Я себе трудно представляю, как мама пережила смерть своего сына. Утрата была невосполнимой. С этой болью она жила всю оставшуюся жизнь. Мама была сильным человеком. Она плакала, когда никого не было дома. Свои слёзы старалась никому не показывать.
Летом я увезла её к себе на Урал. Вспоминаю, насколько тяжело маме было расставаться с родным краем, с соседями, как дорога ей была каждая вещь, нажитая ею. Ей уже было 76 лет. И когда мы начали собираться, она готова была взять с собой всё, даже свою любимую прялку.
Но это невозможно… Она металась от вещи к вещи, тяжело вздыхала. В машину Николая погрузили всё самоё необходимое. Приехали в Москву. От такси до поезда идти было далеко. Мама шла, с трудом передвигая ноги, с двумя палками. Никогда себе не
прощу, что никому в голову не пришло посадить её
на тележку носильщиков.
А когда приехали домой, во Фролово, у неё очень
долго болели ноги.Мама прожила у нас девять с половиной лет. И всё это время тосковала по родине. С нетерпением всегда ждала писем от
снохи. Она перечитывала их несколько раз. Иногда с отчаянием восклицала: «И зачем же я сюда приехала»? Я у неё спрашивала: « А кто бы за тобой там
ухаживал»? - «Да соседи». Я смеялась и говорила ей: «Да сейчас детям-то не
нужны родители, а ты хочешь, чтобы за тобой ухаживали чужие люди». Но она
это не понимала. Понятно, что ей тяжело здесь жилось: люди все незнакомые, мы на работе до вечера. Мама любила сидеть у окна и смотреть на прохожих. Первые годы она со стулом ходила по комнате и летом выходила на улицу, посидеть на лавочке, полюбоваться цветами, поговорить с людьми. Её всегда удивляло, что все, кто проходил мимо, с ней здоровались и общались.
Для мамы День Победы был одним из главных праздников. У Дома культуры в этот день проводили митинг у памятника. А потом всех ветеранов войны и труда приглашали на праздничный концерт и обед. Мы всегда привозили маму на эти праздники. И она была очень довольна, потому что в Воронеже этого не было.
В 81 год у неё случился первый инсульт. Моя дочь - медик, она приехала быстро и спасла её. Но болела она долго. Несколько недель не вставала, теряла сознание.
Ослабла. Я испугалась. Пригласила батюшку, он её особоровал. Маме после
этого стало легче, появился аппетит, она стала садиться. Но ходить уже не могла. Она иногда просила поводить её по комнате. И сейчас не могу себе простить, что не исполнила её просьбу. Но мы боялись, что её ноги не выдержат. Три года она не ходила совсем. Очень любила своего правнука Глеба, которого всегда ждала и припасала для него конфеты.
Последний раз её парализовало на 87 году жизни, в святки, на третий день Рождества. Она впала в глубокую кому и лежала четыре дня, не приходя в сознание. Видимо, ждала приезда сына. А когда приехал Николай, подошёл к ней: «Мама, я приехал. Ну, как же ты так? И не поговоришь со мной». И у неё из закрытых глаз потекли слёзы. Она как-то почувствовала, что сын приехал. На другой день её не стало.
Прошло около четырёх лет, как тебя не стало, мама. Боль утраты
не утихает, а наоборот, становится всё острее. Много бы я отдала,
чтобы тебя увидеть хотя бы раз, хоть на одно мгновенье. Жаль,
что тебя не берегли так, как могли бы. Мне так тебя не хватает….
Твоей поддержки, прикосновения твоих ласковых рук. Я не слышу твоего спокойного размеренного голоса. Я знаю, что твоя молитва меня всегда хранила от бед и несчастий. Спасибо тебе, моя родная, за всё, что ты хорошего вложила в меня. Ты была моей надеждой и опорой в трудные минуты.
Если б время я вернуть могла назад,
Перед тобой упала б на колени.
Как мы поздно начинаем понимать, что былого не
вернём и не догоним.
Мы жалеем, когда некого
жалеть, к их последнему
пристанищу приходим. И
тихонько начинаем, вдруг,
взрослеть, когда мамы наши
в прошлое
уходят…
Мамочка, мне тебя никто не заменит.