Баклан не был водоплавающей птицей, он был молодым человеком в самом расцвете творческих сил и возможностей, а после того, когда «принимал на грудь» становился неуправляемым в своем стремлении выделиться и самоутвердиться. Ни одна уличная драка не обходилась без него. Звали его Виктор, но за глаза все его называли обидной кличкой «баклан». Было ему восемнадцать лет. После окончания средней школы нигде не учился и не работал, промышлял случайными заработками, пропивавшимися с дружками, после чего обычно начинался пьяный кураж над прохожими. Виктор буквально чудом не сел на скамью подсудимых за злостное хулиганство, после того как по-пьянке подрался с одним из своих сверстников. Спасла его повестка из военкомата. ..
В армии он попал в воздушно-десантные войска, причем совершенно случайно. Служба Виктору нравилась, потому что помогала полностью реализоваться его буйной и необузданной энергии.
Не прошло и девяти месяцев, как на Кавказе началась новая война. Часть, где служил Виктор, была в спешном порядке переброшена непосредственно в зону боевых действий. Несмотря на полное отсутствие боевого опыта, Виктор и его товарищи быстро освоились в новых для себя условиях, и перестали обращать внимание на пролетавшие с противным визгом пули, на строгий полевой быт без удобств, постоянную усталость и отсутствие полноценного сна…
…Это случилось в одном из горных селений, разведвзвод, где командиром отделения был Виктор, попал в засаду. Неравный бой продолжался несколько часов, десантники первыми открыли шквальный, кинжальный огонь по обнаружившим их боевикам, и этим значительно облегчили свое почти безнадежное положение, отсрочив неминуемый плен или гибель. Местность была незнакомой, и разведчики, попав в сильный туман, фактически заблудились, выйдя совсем не туда, куда надо. С разведчиками на войне иногда такое бывает…
Запросив по радио помощь, и указав приблизительные координаты, разведчики решили держаться до конца, потому как отступать им было некуда: единственную тропу, по которой они сюда пришли, уже перерезали боевики, к которым подоспело большое подкрепление, и огневой перевес с их стороны стал подавляющим. Один за другим товарищи Виктора падали, сраженные пулями и осколками ручных гранат. Виктор, когда кончились патроны, подобрал ручной пулемет у убитого пулеметчика с некоторым количеством патронов к нему. Отстреливаясь короткими очередями и одиночными выстрелами, стал отходить к валунам, лежавшим на краю тропы. Туман стал быстро рассеиваться, поднимаясь выше, и он увидел поле боя, где лежало больше десятка его товарищей, некоторые из них были еще живы.
Но тут боевики, заметив его, открыли сильный огонь из крупнокалиберного пулемета. Укрывшись за валунами, Виктор отвечал редкими прицельными выстрелами, но силы были слишком неравными. На мгновение огонь ослаб, и Виктор, быстро перекатившись, сменил позицию. Страха не было, ни о смерти, ни о плене он не думал, его охватил азарт загнанного волка, со всех сторон обложенного охотниками. «Ага, понятно, хотят, чтобы у меня кончились патроны, чтобы потом взять живым», - промелькнула в голове, словно молния, лихая мысль. «Да, ну и положеньице! - хуже не бывает.Да и ручные гранаты в горячке боя все уже израсходовал!» - думал про себя Виктор. Тут огонь с их стороны совсем прекратился, и в наступившей тишине он, казалось, впервые в жизни услышал шум уже сбросивших листья деревьев. А сквозь разрывы низко идущих облаков увидел такое чистое, синее небо. «Неужели это всё в последний раз?.. Ну, уж нет, живым не дамся!» - твердо решил Виктор.
Потом откуда-то сбоку послышался голос: «Эй, ты, чмур, смерть твоя пришла, если хочешь жить - сдавайся!» Не успел говоривший закончить, как неподалеку от того места раздался приглушенный хлопок разрыва ручной гранаты и началась беспорядочная стрельба. Воспользовавшись суматохой, Виктор перебежал в заросли орешника, росшего на дне небольшого оврага, где он надеялся незамеченным пробраться через расположение боевиков. Как только он это сделал, по тому месту, где он только что скрывался, ударили из миномёта, потом еще, и еще. Стрельба затихла, и осмелевшие боевики вышли на поле боя, добивая одиночными выстрелами подававших признаки жизни раненых.
Боевиков было много. Дойдя до камней, где еще недавно была позиция Виктора и никого там обнаружив, они, о чем-то громко переговариваясь и ругаясь по-русски, начали прочесывать местность, включая овраг, где был Виктор. Виктор решил не суетиться и принять последний бой здесь же, а не на открытом месте. Приготовив десантный нож и заняв удобную позицию, он стал ждать…
По оврагу медленно, с опаской, озираясь по сторонам, шли два долговязых боевика, смуглых, с густыми, черными как смоль бородами. Говорили они между собой явно не по-чеченски, очевидно, это были арабы. Когда они были уже совсем близко, Виктор решил нанести упреждающий удар: он выхватил нож и метнул его прямо в горло одному из бородачей, второго он перегнул пополам сильным ударом между ног, потом превратил его лицо в кровавое месиво сильным ударом приклада захваченного автомата. Услышав подозрительную возню в овраге, туда с разных сторон поспешили другие.
Виктор, не раздумывая, выстрелил из подствольного гранатомета прямо в грудь одному из них, другой упал сраженный автоматной очередью, остальные беспорядочно отстреливаясь поспешили вон из оврага, но и здесь Виктор метнув гранату достал еще одного. Оставаться на этом месте больше было нельзя и он, пригибаясь, побежал прочь дальше, в глубь оврага. Впереди он увидел дорогу и стоящие на ней крытые грузовики, до которых было метров четыреста. «Да, обложили плотно, но никогда не бывает поздно сделать последний шаг», - решил для себя Виктор.
Боевики уже опомнились и вели по нему огонь из снайперских винтовок. « Дело плохо, теперь они близко не подойдут, а будут действовать на поражение», - беспристрастно работал рассудок, предлагая варианты ответов на конкретные задачи. Оставаться на месте – значит подставить себя под удар снайпера. Главное, выйти из зоны обстрела. Затеряться в складках местности и затаиться было нельзя, потому что время работало на них, и при очередном прочесывании местности, его обязательно найдут.
Начинался дождь с мокрым снегом, видимость ухудшилась, что было на руку Виктору. В такую погоду вертушки прийти не могли, и надеяться ему было не на кого. «Неужели все погибли, и я остался один? Нет, не может быть, ведь бросил же кто-то ручную гранату в обнаглевшего духа, предлагавшего сдаться». Постепенно мокрый снег перешел в затяжной осенний дождь, растворявший остатки снега серыми хлопьями лежавшего в разных местах, на траве.
Хотя день еще не кончился, стало совсем темно, в такую погоду они за ним не сунутся, даже если у них есть собака, то и она след не возьмет…
Дождь продолжался всю ночь и под утро перешел в густой мокрый снег. За ночь Виктор прошел не менее десяти километров, карты у него не было и шел он больше по наитию, зная, что движение в его ситуации-это жизнь. Постепенно стало светать и заметно похолодало: выпавший за ночь снег покрылся тонкой ледяной коркой, идти стало труднее, потому как ноги постоянно скользили. Пройдя еще с километр, Виктор почувствовал запах печного дыма, а затем услышал лай собак. Идти дальше было опасно, можно было нарваться на один из секретов боевиков, выставленных в местах возможного подхода противника, или, что еще хуже, натолкнуться на минное поле…
Выбрав местечко посуше, с подветренной стороны, Виктор впервые за эту ночь устроил себе небольшой привал. Это была уже третья подряд бессонная ночь, немного расслабившись и поев говяжьей тушенки, у него сильно закружилась голова, и сознание, помимо его воли, погрузилось в сладкую дрему. Сколько проспал - Виктор не помнил, только проснулся от сильного удара по голове, руки были связаны, вокруг стояли какие-то люди, по внешнему виду очень похожие на местных жителей. Они стали избивать его ногами, палками, прикладами, всем, что попадалось им под руку…
Затем повели в село. Как потом выяснилось, это были не штатные боевики, а местные ополченцы, каждое утро прочесывавшие окрестности близ своего села. Они явно симпатизировали бандитам и говорили, что как в первую, так и во вторую чеченскую войну русские однозначно потерпят поражение. И хотя пришлые наемники им тоже не друзья, но это все-таки лучше, чем центральная федеральная власть, пытающаяся им, горцам, навязать свои законы.
Глаза у Виктора были завязаны повязкой для того, чтобы он не мог ориентироваться на местности, и развязали их ему только тогда, когда он оказался в подвале одного из домов, приспособленного под тюрьму. В подвале сильно пахло мочой, испражнениями и еще чем-то, тошнотворно и противно - сладковато кислым напоминающим запах разлагающихся трупов. Через пару часов к дому подъехала машина, Виктор услышал возбужденный разговор, и хотя он не знал чеченского языка, по интонации понял, что говорили о нем.
Дверь в подвал отворилась, и в нее вошли несколько бородачей, в ультимативной форме скомандовавших ему встать и, толкая в спину прикладами своих автоматов, выведших на улицу. Там его подвели к стенке соседнего сарая и сказали, что сейчас будут расстреливать. Виктор соображал слабо, от сильного удара голова у него болела и перед глазами все плыло. Он видел, как к месту предполагаемой казни стали стекаться местные жители, с любопытством рассматривавшие его, затем из соседних подвалов вывели еще несколько пленников, и выстроив в ряд, открыли стрельбу по ногам, при этом полностью отстрелив ноги у двоих из них. Виктор смотрел за реакцией местных жителей на это действо и видел, как многие, морщась, отводили глаза, а дети прятались за спины родителей. При этом самый главный из боевиков по-русски сказал окружающим, что мол так будет с каждым, кто посмеет нарушать священные законы шариата. После этого еще живые, истекающие кровью тела, покидали в кузов грузовой машины и куда-то повезли. Народ начал медленно расходится по своим домам. По всему было видно, что многим из них уже надоели эти картины садистских публичных казней, после вида которых дети не могли спать по ночам, а взрослым снились ужасные кровавые кошмары…
Виктора схватили под руки и поволокли к легковой машине стоявшей здесь же, неподалеку. Потом привезли к двухэтажному добротному каменному зданию, где по всем признакам находился штаб. Но туда его не повели, а повели в подвал, где уже находилось до десятка других военнослужащих из различных частей и соединений российской армии, ждавших своей участи. Их держали там для того, чтобы фронтовая авиация не могла нанести удар по самому штабу. Весь подвал был поделен на клетки, служившие своеобразными камерами, а в роли охранников выступали обкуренные, оголтелые юнцы, кого на родине Виктора называли отморозками. Они, как могли, издевались над пленными: у многих из них были отрезаны по одному или сразу по два уха, проколоты гвоздем носы, порваны рты, отстрелены пальцы на правой и левой руке.
Затем начали допрашивать и Виктора, при этом сказав, что после каждого вопроса будут отстреливать по пальцу сначала на правой, а затем на левой руке. Потому что шариатский суд – он самый гуманный, и это лучше, чем лежать ему с прострелянной головой где-нибудь в придорожной канаве и ждать, пока его тело разорвут на куски и растащат дикие звери. При этом, как бы между делом, задавались попутные вопросы: где он родился, из какой он семьи, кем был до армии. Но основной вопрос был только один - из какой он части, сколько было человек в группе, и с какой целью они шли.
После ответа на первый вопрос ему отстрелили палец, и Виктор от болевого шока потерял сознание. После того, как плеснув в лицо холодной воды, его привели в чувство, допрос продолжился. И в первый же день он лишился сразу трех пальцев на правой руке, затем его волоком оттащили в камеру, где кроме него было еще несколько человек. Один из них был мертвенно бледен, потому что потерял много крови. «Что с ним?» - спросил Виктор. «Кастрировали его…» - скупо ответил из глубины темной камеры незнакомый голос. «Нет! Всё! Так больше нельзя, не могу больше!» - с надрывом произнес всё тот же голос. «Они из нас скотов сделали. Кому я теперь такой нужен?» - протягивая перед собой руки, где не было ни одного пальца, говорил все тот же голос. «Хватит скулить!» - от боли еле ворочая языком, проговорил Виктор, - «Это не ты скот, а они, потому что позволяют делать с нами такое…»
Ночью к ним ворвались двое молодчиков, и, пиная ногами, одного из них выволокли из камеры. Под утро бросили обратно, но уже без одного глаза, а лицо его от побоев распухло до такой степени, что невозможно было узнать в нем человека, брови были опалены паяльной лампой, волосы тоже, а кожа вся покрылась волдырями.
- Как его зовут?- спросил Виктор.
- Иваном кажется, он тут недавно, вторые сутки всего. Они так зверствуют, потому что жмут их сильно повсюду, а с этими выродками за издевательства наркотой расплачиваются, сам видел.
- Да, грязная у них работа… - подвел итог невеселого разговора Виктор.
- Давай познакомимся, меня Семёном зовут, того, у которого не осталось не одного пальца на руках – Лехой.
- Виктор я - коротко ответил Виктор, - сын своих родителей.
- Да где они теперь, родители!? - со вздохом произнес Семен, -я вот и жениться даже не успел, а теперь,наверное, уже не получится, - посмотрев на кастрированного бойца, грустно продолжил Семен.
- Ничего, это им даром не пройдет, нелюди они, и потому нет им пощады, и пусть не мы, но другие воздадут им по делам их, – тихо, но твердо сказал Виктор.
- У тебя какое в детстве прозвище было? – спросил Семен.
- Витькой – бакланом звали, – ответил Виктор, - дурной был, подраться любил, в дело и без дела, и через это чуть в тюрьму не угодил.
Тут с улицы донесся какой-то шум, очень похожий на стрекот вертолета, по нему заработала спаренная зенитная установка типа ЗУ-23, вслед за этим раздалось, сразу несколько взрывов и зенитка замолкла, а с потолка посыпалась штукатурка, все здание затряслось как в лихорадке, затем раздалось несколько взрывов посильнее. Семен сказал, что это наша дальнобойная самоходная гаубичная батарея пристреливается. Очевидно, вертолеты были лишь разведчиками. Потом на площади перед зданием раздалось сразу несколько мощных взрывов, затем еще, и еще. Несколько снарядов попали в двухэтажное здание, сверху посыпался песок, раздался грохот и скрежет падающих перекрытий, стало нечем дышать. Обстрел продолжался, но артиллерия перенесла свой огонь куда-то левее и выше, с улицы доносились крики и вопли, когда вновь появились вертолеты, и раздались разрывы НУРСов, только теперь по ним в ответ уже никто не стрелял. «Вот тебе и вояки!» - подумал Виктор. Тут совсем рядом раздался мощный взрыв ракеты, разворотившей толстое перекрытие и кусок стены примыкавшей к нему, образовалась дыра, куда заструился яркий солнечный свет…
- Лучше погибнуть от своей ракеты, чем от рук этих нелюдей, – придя в себя после взрыва, сказал Семен. Но взрывов больше не было, и пленники молча наблюдали за солнечным светом, иногда закрываемым проходившими в небе низкими осенними облаками…
До ночи их так никто больше не побеспокоил. Мучители не подавали признаков жизни. С наступлением темноты вновь послышались разрывы, но это были разрывы от зарядов подствольных гранатометов и частые автоматные и пулеметные очереди. Через некоторое время они услышали такую до боли знакомую и близкую русскую речь. У кого были еще силы, тот застучал руками и ногами о железную дверь подвала. Затем в провал в крыше кто-то посветил фонариком, пленники были обнаружены: и те, кто еще были живы, и те, кто уже навсегда отошел в мир иной…
Этот рейд командование воздушно-десантных войск предприняло, чтобы спасти жизни своих солдат, попавших в плен к бандитам. Когда Виктора с товарищами по несчастью достали из подвала, на небе стояла большая полная луна, светившая, казалось, из той другой жизни, куда каждый из них уже не рассчитывал вернуться…
В плену Виктор пробыл чуть более суток, а казалось, что за это время прошла целая жизнь. После госпиталя Виктора комиссовали. Для него началась серая и унылая жизнь никому не нужного инвалида. Был женат, но брак вскоре развалился из-за трудноразрешимых финансовых проблем.
Виктор прожил трудную, долгую жизнь, однозначной назвать ее было нельзя, где самым главным событием была война и чеченский плен. Его давно уже никто не звал Витькой–бакланом, но в душе он навсегда так и остался неуступчивым и непримиримым к несправедливости и человеческой низости…
1 декабря 2005 года