Рукобитье 9

Евгений Пекки
               
   Евдокся молча слушала, поджав губы, как проходило сватовство, чем закончился сговор. Затем отдала распоряжения для следующего этапа, который был, пожалуй, ещё более важный, чем сватанье. Именно  на рукобитье определяли, кого на свадьбу звать, что в приданое за невестой дадут, где будут жить молодые, что им на обзаведение хозяйством дарить будут.
Только на рукобитье суженый впервые мог войти в дом невесты.  Уже после того, как ударяли родственники с двух сторон по рукам, парня официально признавали женихом  и на обоих молодых накладывались строгие обязанности.
В следующую субботу, как начало смеркаться, трое саней с прежней троицей сватов во главе,   Евдоксей и Митей  на других санях, братьями, их жёнами и Митиными сёстрами въехали во двор Ашниных. Все повылезли из саней и сгрудились перед крыльцом, но не просто так, а по обычаю, как веками повелось. Сваты, за ними мать жениха с сыновьями, жених с полдружьями, а там уж детвора. 
 В этот раз их уже ждали. На крыльце стоял не только нарядно одетый Иван Осипович, но и весело на них поглядывала, уперев руки в бока, Манечкина крёстная Варвара Патрушева. За ней стояли её сыновья, здоровые парни двадцати трёх и двадцати пяти лет. Остальные выглядывали через их плечи из открытых дверей в сени...
– Ну, что? С чем пожаловали в наш  дом? С добром пришли или с бою брать будете?
 Вавила, который шёл чуть за Фёдором Турчонком, хмыкнул и начал засучать рукава свитки, обнажив здоровенные кулаки, показывая, что он готов и с бою. Сыновья Варвары нахмурились и встали плотнее, но эту быстротечную заминку прервала Евдокия:
– Что ж мы доброе дело будем с драки начинать? Чать, не басурмане. Давай, Иван, корзину. За вход – откупное есть.
С этими словами она достала из корзины гребень черепаховый с камушками и с поклоном подала его.
– Иди сюда, прикинь, свашенька,  хорош ли?
 Та степенно спустилась с крыльца и подождала, младшую дочь Ашниных, которая, всё сама сообразив, метнулась в дом за зеркалом.
Варвара воткнула гребень в косу. Свёрнутую кольцом на затылке и, осмотрев себя в зеркале, осталась   явно довольная подарком.
– Ох, хорош, – вымолвила она, улыбаясь.
– Тестюшка, а ты что застыл? Тебе тоже есть, что померить.
Когда Ашнин с явным интересом на лице сошёл вслед за Варварой с крыльца, Евдокся достала из корзины чёрный картуз с высоким околышем и лаковым козырьком. И с поклоном подала ему. Тот крякнул от удовольствия, левой рукой пригладил волосы и натянул картуз на голову. Обновка пришлась ему впору. Он тоже оглядел себя в зеркало, поданное Варварой.  По  улыбке, расплывшейся на лице Ивана Осиповича, ясно было видно, что с подарком ему угодили.
– Ну, Осипыч, теперь всё седоки твои, – громким шёпотом высказался  с улыбкой кузнец Вавила.
– Скажешь, тоже, – милости просим, гости дорогие, – произнёс Ашнин, жестом приглашая подняться по крыльцу.
–  Проходите, проходите, не стесняйтесь, – поддержала его сватья. 
  Когда Евдокся с сыновьями поднялись на крыльцо, она опять указала уже Григорию:
– Доставай «гусиху».
 Тот, нагнувшись к корзинке, достал из неё трёхлитровую бутыль с узким горлышком, в деревне называемую «гусиха», полную красного виноградного вина.
 – Есть и вам, свояки, чем побаловаться, а это на память, и чтоб деньги водились, – она протянула обоим по кожаному портмоне.
  Те тоже заулыбались, освобождая проход. Гости и родня Ашниных дружно повалили в избу.
Манечка встретила сватов,  Евдоксю и сопровождающих  у накрытого выпивкой и закуской стола,  с  караваем пышного пшеничного хлеба в руках, который лежал на полотенце, блестя в свете керосиновой лампы  аппетитными румяными боками.
– Откушайте, гости дорогие, – промолвила она, покраснев от смущения.
– Сначала выпьем, – вмешалась сваха. –  Отведайте бояре сладкой водочки, а барыни-боярышни винца красного.
Хозяева и гости стали наполнять, уже знакомые сватам,  зелёные рюмки.
– Со знакомством нас, – провозгласил Иван Осипович, и все дружно выпили.
– А закусить – караваем, пожалуйста, –  вмешалась сваха.   
Евдокся отломила от каравая первая. Пожевала и строго спросила  у Манечки,  стоявшей молча, с опущенными  в пол глазами:
– Сама пекла или сваха притащила?
– Сама.
–  Да, ты Евдокия, Бога побойся, –  встала на её защиту Варвара, –  она с двенадцати лет хлебы печёт, как без матери осталась. Что, аль в рот не лезет?
– Отчего же, каравай хорош, – похвалила Евдокся.
Все начали отламывать от каравая  и пробовать тёплый ещё хлеб.
– Повезло тебе, Митяй,–  хлопал его по плечу слегка захмелевший Серёга, – рукодельница она у тебя.
 – Ага, – приплясывал в своей красной рубахе Егорка, – это я их познакомил.
– А, где жених-то? – оглядывая стоявших гурьбой и галдящих людей,  спросила сваха.
Подтолкнув Дмитрия плечами, полдружки выдвинули его вперёд,  к Манечке.
– Чем невесту порадуешь?  опять спросила сваха.
– Вот, сейчас, – жених, волнуясь, залез в корзину, которая стояла рядом с ним, и вынул оттуда новенькие, аккуратные полусапожки темно-коричневой кожи на каблучках. – Вот тебе, – протянул он их Манечке, – носи на здоровье, думаю,  впору будут.
Поставив на стол обломанный каравай, та прижала их к груди, задохнувшись от радости,  и робко сказала:
– Спасибо, Митя.
– Да ладно, чего там.
Родня и гости одобрительно загудели:
– Хороша обновка, девка  век носить будет.
– Дак и сама стоит того. 
– А что жениху невеста приготовила?
Манечке, стоявшая сзади неё  сестра Дуся,  что-то быстро вложила в руку.
– Это, Митя, тебе. –  Она протянула ему белые шерстяные варежки, запястья которых были украшены коричневым узором, да такие же белые с коричневым носки, – это я сама связала.
– Умница ты у меня, – тут же примерив их на руки, счастливо улыбнулся Митяй.
– Вот и ладно, – обратила внимание собравшихся сваха громким голосом. – Думаю, пора молодых благословить, а уж потом все остальное.
Она протянула Ивану Осиповичу, приготовленную икону Божьей матери  в старинном серебряном окладе.  Митяй и Манечка опустились на колени, рядом с Ашниным  встала Евдокия.
– Пойдёшь ли ты, Маша, за Дмитрия?
– Благослови, батюшка.
– Любишь ли ты Машу, Митя? – спросила Евдокия сына.
– Люблю, матушка.
– Благословляю вас,  дети мои, – перекрестил их иконой отец невесты и дал святой образ к их губам, который вместе они и поцеловали.
– За стол пожалуйте, – смахнул слезу растрогавшийся Осипыч.
Манечка с Митяем сели во главе стола, стали рассаживаться остальные,  и пошло потом питьё,  да закусывание, обсуждение свадебных вопросов. С этим досиделись, считай, до полночи. Ударили по рукам и с песнями поехали по домам.    
Две недели уже прошло с рукобитья. Митяй, задумавшись, неспешно ехал на своей серой двухгодовалой кобылке, по кличке Краля,  по  рыночной площади. Базарный день шёл уже к завершению.  Снег скрипел у него под санями. Мысли его уже были не о вчерашней вечерке у Василисы, где они были с Манечкой.  Дело это уже было обычное, хотя и проходило не без интереса.
Манечка на посиделках, пока дело до танцев не дошло, вышивала ему рубашку, как было заведено после рукобития, поскольку она перешла уже в разряд официальной его невесты. Девицы наперебой её расспрашивали, какое платье  она себе готовит, кого из подруг приглашать собирается. В общем,  девичий угол не скучал, тем более что, как и у неё, вскоре  предстояла свадьба ещё у  двух других девушек.
 Время такое наступило – в самый как раз свадьбы играть. Через три дня Рождество, там  Святки, а перед Масленицей – наилучший период для свадеб  и разговения