Житейская история
1
Арсений Колченог, увы, не бог,
Харчи он добывал, как только мог.
Работал в фотоателье, в газете,
Шибал за снимки жалкие монеты.
Решив лопатой деньги загребать,
Ушел от пут на «вольные хлеба».
Дабы клиент богатенький попался,
У ЗАГСа* и театра ошивался.
Плоды трудов на стенде выставлял,
Мол, не халтурщик, а профессионал.
Считал, что впрок пойдет реклама.
Заткнет за пояс всякого Абрама.
Валюта потечет большим потоком
И заживет со статусом высоким.
«Зенит» сменил на импортный «Nikon».
Носил штативы, будто резвый конь.
И скалил рот, как белозубый янки*.
Чтоб господа, блондинки и смуглянки
Заказывали фото непременно
Цветное, а не только черно-бело.
Свое искусство высоко ценил.
За фото сотню, даже две просил.
Но докучали шибко конкуренты
И вспыхивали часто инциденты.
В борьбе за состоятельных клиентов
До кулаков, порою, доходило.
А Колченог не отличался силой.
Немного был и робок, и труслив.
В сторонку от ударов уходил.
И вскоре, вознеся молитву богу,
От ЗАГСа он переместился к моргу.
Ведь ныне там клиентов много.
Последняя для жмуриков* дорога.
Там горем пораженные родные,
Нередко деньги отдают шальные
И гонорары светят дармовые.
Чтоб об усопших память сохранить,
Готовы щедро, не скупясь, платить
За миг последний трупа созерцания
Того, кто потерял навек сознание.
2
Арсений плачет: «Задавила бедность,
Добавьте штуку* или две за вредность.
Имейте совесть, помогите мне,
Покойники все ж достают во сне.
Приходится их видеть очень часто,
Переживаю, как свое несчастье».
И театрально, на хмельном глазу,
Скорбит, сопит, роняет он слезу.
Владыка обещал устроить в церкви,
Но там монахи развелись, как черти.
И облачившись в рясы или ризы,
На табаке и спирте строят бизнес.
Венчанию и панихидам рады.
Снимают сами свадьбы и парады.
Мечтают о поминках пышных,
Чтоб коньячка отведать лишку.
Нажраться на халяву до отвала,
Ведь праздников и зрелищ очень мало.
Лишь свадьбы, юбилеи и поминки.
Да отпевание разной сиротинки.
Попы — брюхаты, толстозады,
Покойникам всегда безмерно рады.
Твердят: у бога мертвых нет.
Чадят кадилом белый свет.
За отпущение призрачных грехов
Стригут и баб и глупых мужиков.
На рясах носят цепи золотые
И древние попы, и молодые
Снедь на поминках жадно уминают
На камеры свой балаган снимают.
Катаются на мерсах, иномарках,
Трапезничают весело и сладко.
Не подпускают репортеров близко,
Воспринимая их, как аферистов.
«Пожалуй, я куплю на рынке рясу
И сразу станет больше лоботрясов.
Попы, хоть и проводят литургию,
Но животы, как барабан, тугие.
Средь них авантюристы, атеисты,
У алтаря лукавые артисты.
Религия не опиум для тех,
Валютою, кто погашает грех.
Коммерция с рекламою — подруги,
Кубышки церковь набивает туго.
Даст бог, притрусь и через годик
Открою лавку и свечной заводик, —
В мечтах витал и созерцал Арсений,
Срубить желая кучу легких денег.
И дослужиться до митрополита,
Чтоб каждый день иметь пол-литра,
Икорку, осетрину, балыки,
Замаливая тяжкие грехи,
Когда попросят хмурые быки.
Но отвернулась от него удача.
У морга ошивается, как кляча.
3
Однажды к моргу забрела старуха.
В халате черном, прошептала глухо:
— Преставилась любимая подруга.
Эй, господин иль пан фотограф,
Услуги мне твои нужны по горло…
Хочу на память много –много фото,
Поэтому, любезный, поработай
— Фотохудожник я, не фотомастер,
Принадлежу, как профи, к высшей касте.
Как перст, один на целый город,
Но жадных мастеров здесь горы.
С заказом я управлюсь очень живо.
Сниму ее блаженной и красивой.
Работа для меня с клиентом в радость.
Пардон, мадам, а сколько фото надо?
— Десятка два, больших цветных
И для меня, и для большой родни.
— Так это фотосессия большая,
Не поскупись на денежку, родная.
Четыре тысщи, тысща — предоплата.
За качество высокое беру,
Чтоб не гореть покойнику в аду.
— Побойся, бога, это многовато,—
Нахмурилась упрямая старуха. —
Не по карману мне твоя услуга.
Пойду-ка, лучше в фотоателье
И там помогут в жутком горе мне.
— Нет, погоди, — остановил Арсений. —
Я сбавлю цену, если мало денег.
Три тысщи вас вполне устроит
И предоплата — жалкие пятьсот?
А ателье семь шкур сдерет.
Задумалась старуха, согласилась.
Сказала: «Приезжай на милость»
Арсений адрес записал и время.
За предоплату взяв купюры денег.
— Вас встретит дочка у порога, —
Заказчица ему сказала строго.
И удалилась черною вороной.
«Довольно странная персона? —
Подумал он, взирая ей вослед.—
Увы, других клиентов и заказов нет».
4
Арсений прибыл, на этаж поднялся
В надежде, что народ уже собрался.
«Но нет оркестра и не слышно стонов,
Пожалуй, одинокая персона?»
Глядел по сторонам он в оба:
«Где крест, где крышка гроба?
И где соседи, где мирской народ,
Что редко слезы безутешно льет?
Где в черном, та убогая старуха.
Что заказала фотосъемку скупо?
Открылась дверь и появилась девка
В платке цветном и телогрейке.
Высокая, как будто каланча,
В руке дрожит чадящая свеча.
Глаза ее таинственны, печальны,
Покрыты плечи черной шалью.
— Где гроб? — спросил Арсений.
Робея почему-то и бледнея.
— Мамуля ждет вас терпеливо в зале, —
Сквозь зубы дочка, нехотя сказала.
И жестом вглубь квартиры указала.
Он дверь открыл, переступил порог:
Просторный зал, по центру— гроб.
Зеленый бархат с черной оторочкой.
Свеча у изголовья блещет воском.
Сквозняк подул, она погасла,
Но он решил: «пейзаж» прекрасный.
Вокруг иконы и лампадки
И траурные ленты для порядка.
Цветы, венки, вощенные, живые,
Но Колченог их видит не впервые.
Заказчицу он в трупе не признал,
Румянец на лице ее блистал
В сиянии хрустальной люстры.
— Как кукла Барби, — молвил грустно. —
Успели сделать бабе макияж.
Для съемки пригодится антураж.
Штатив установил и аппарат
И бросил на усопшую он взгляд.
Глаза закрыты, губы плотно сжаты,
Лоб узкий и слегка покатый.
На саване алеет томно роза,
О вечности напоминают грезы…
Арсений объектив навел, настроил.
Занятие привычное, простое.
И вдруг мадам глаза открыла,
Помадой сочных губ зашевелила:
— Эх, Идол, басурман ужасный,
Разуй глаза, свеча погасла.
Зажги ее, потом ужо сымай,
Иначе я сведу тебя с ума…
5
Окаменел Арсений, из орбит
Зрачки полезли, наповал убит.
Штатив свалил, сорвался «Nikon»,
Рванул от трупа с диким криком:
— Господь, помилуй, сохрани, спаси!
От нечисти подальше унеси.
В такой ужасный переплет попал,
Чуть ноги, руки, ребра не сломал.
Катился пот, дрожали руки,
Злость разбирала: бабы — суки.
— Могла бы снять старуху на смартфон?
— Нет, лучше «Kodak» и «Nikon»?
Мамуля — уникум, с талантом дама,
Нужна не фотка — фотопанорама.
Масштаб! И наяву, а не в бреду,
Вдруг захотелось полежать в гробу.
Как выглядит, ей было интересно,
Не будет ли в гробу дубовом тесно?
Увидеть лик, красивый и блаженный,
Пока еще живая плоть, нетленна.
Запечатлеть мгновения на фото,
Давай, берись, Арсений, за работу! —
Девица непреклонно заявила. —
Ты может не художник, а терпила.
— Пошли вы, дуры, к черту!
В гробу такую видел я работу.
Штатив поломан, объектив разбит
И голова, как колокол, гудит.
Подам за провокацию я в суд…
— Налоги ты давно не платишь, плут, —.
Она его атаку твердо отразила,
Отвисла сразу челюсть у терпилы.
И понял, что возьмут за жабры
Коварные с большим «приветом» бабы.
— Ты лучше успокойся, помолчи,
На мамочку, зараза, не рычи, —
Надвинулась на Колченога дылда. —
Иначе раздавлю тебя, как гниду.
Тогда с клопами сам попляшешь
В тюряге с «ароматами» параши.
— Вернись! — мадам неистово кричала,
А дочка, как кобыла, дико ржала.
— О, чокнутые стервы, бабы, —
В подъезде голос оборвался слабый…
«Не угодить бы самому в психушку,
Впредь надо хитрым быть и ушлым,
— Решил тогда с досадой Колченог. —
Авось, поможет, не оставит бог».
Чтоб не попасть к усопшим в царство,
Теперь Арсений топчется у ЗАГСа.
* ЗАГС — запись актов гражданского состояния.
* Янки— американцы.
* Жмурик — покойник.
* Штука — 1000 рублей.