О женских монастырях

Борминская Светлана
Тут много http://visionfor.livejournal.com/ о женских монастырях,
православных, к сожалению -
о том, как там невыносимо плохо и духовно и физически.
О том, что игуменьями там часто служат и руководят
страшные бабы, которые к Богу не имеют никакого отношения,
кроме лицемерного и стяжательного.

Как-то не думала об этом, потому что далека от идеи, к примеру, уйти в монастырь.
Грустно и ужасно.
По итогу не удивлена, как оказалось.
Потому что работала в женских коллективах - в медицинских, в колледже и др.
Конечно не сравнимо с женским монастырём, но если в руководстве процветает нечто похожее - неумное и злое,
то что-то подобное всё равно есть.


Думаю, что есть и нормальные в духовном и человеческом понимании игуменьи и женские монастыри.


Монахиня Кассия Сенина об "Исповеди бывшей послушницы":

Зачем человек идет в монастырь? На это дают разные ответы: угодить Богу, замолить грехи, достичь духовного совершенства, приблизиться к Богу, познать Его, соединиться с Ним совершенно. Очень хорошо. Так где же плоды? Добродетели, совершенство, соединение с Богом и пр. – где? Апостол говорит: «трудящемуся делателю подобает первому вкусить от плода». Многие любят говорить о том, что в монастырь идут ради подвигов, что это, мол, особая жизнь, поэтому странно было бы ожидать от нее «курорта». Я с этим даже соглашусь, но опять же спрошу: «некурортная» жизнь это что – самоцель? Христианин живет, чтобы «как следует помучиться» (как сказал один православный из братской Греции)? Т.е. цель духовной жизни – мазохизм? Или все-таки она какая-то другая? Где плод духовный от этой жизни? Что мы видим? Мария и об этом пишет: от такой жизни, от всех этих послушаний, бдений, постов, богослужений, недосыпа и недоедания, всех этих «подвигов во славу Божию» сестры, в т.ч. и она сама, не только не стяжевали никаких особых добродетелей, но становились раздражительными, злыми, больными, засыпали на ходу, лгали, воровали еду, рычали друг на друга и пр. Где же тут духовность? Что приобрели Мария и другие сестры своей монашеской жизнью? Изучили церковный устав? научились петь иссоном? прочли какие-то духовные книги? научились доить коров и пахать на кухне? научились поклоняться игуменье, смиряться перед ней и выживать в женском коллективе? Ну, и что дальше? Это все внешнее. Раньше ты умел фотографировать, а теперь умеешь косить траву и кидать навоз. Раньше ты играл Баха и пел арии, а теперь поешь по крюкам. Раньше ты читал Достоевского, а теперь читаешь Лествичника. Раньше ты варил суп в школьной столовой, а теперь варишь суп в монастырской трапезной. Раньше ты шил для магазина готового платья, а теперь обшиваешь митрополита. Раньше ты боялся босса на своей работе и учился его ублажать, а теперь на его места заступила игуменья. Ты просто сменил декорации. А где же плод духовный? «Арсений, зачем ты вышел из мира?»

И тут мы узнаём, что, о да, сестры кое-чему в самом деле учатся в монастыре. Например, доносам. Откровение помыслов, превращенное в доносы на окружающих и в средство манипулировать другими. Очень духовное умение. Или вот, ежедневные «занятия» – разносы «нерадивым» сестрам, когда все дружно начинают чморить кого-то по мановению игуменской ручки. Еще одно духовное умение. Духовность через край! Собственно, уже этих примеров достаточно. Через всю исповедь проходит сюжет о том, как игуменья пыталась добиться от Марии доносительства при откровении помыслов – и не добилась. Потому что Марии с детства было противно ябедничество. И, несмотря на все давление и все неприятности за свое недоносительство, Мария доносчицей так и не стала. Она пришла в монастырь хорошим человеком – и таким и осталась, несмотря ни на что. Тогда как многие другие сестры рядом с ней благополучно скурвились. Кто их заставлял, спрашивается? Господь Бог? Вот так духовное прозрение! Вот так плоды духовных подвигов! Тут даже и сказать нечего. Какая духовная жизнь, такие и плоды. При этом почему-то эти сестры – «хорошие», раз они до сих пор не ушли из монастыря и «смиряются», а Мария – «плохая». Что-то у православных не то с восприятием реальности. Серьезно не то. Если человек идет в монастырь с целью стать лучше, чем он был, а его там не только не учат, как становиться лучше, но вынуждают становиться ХУЖЕ, делать подлости, причинять зло другим людям, называя это благом, если человек вместо «свободы во Христе» становится рабом фобий, чувства вины и кошмаров, вплоть до того, что вынужден сидеть на таблетках, – то это уже не монастырь и не «училище благочестия», а вертеп, где разумному человеку делать нечего.

Православие подразумевает молитву, аскезу и ритуалы ради духовного совершенствования, которое состоит в исполнение заповедей Христа и достижению состояния: «Всякий, рожденный от Бога, не делает греха, потому что семя Его пребывает в Нем; и он не может грешить, потому что рожден от Бога». Если аскеза и ритуалы приводят не к духовному совершенству, а к садомазохизму, неврозам, психозам и нервным срывам, то такие практики надо выбросить на помойку. И совершенно не важно, сколько святых их раньше практиковало. Мало ли, что кто практиковал. В ветхозаветные времена пророки с блудницами спали и с бубнами плясали, а Илия собственноручно еретиков перерезал, но Христос, когда пришел, сказал ученикам в ответ на такое же предложение: «Не знаете, какого вы духа. – И пошли в другое селение». Нет никаких неизменных практик. Неизменна только ЦЕЛЬ. Если прежним людям некие практики помогали (допустим) стать святым и исполнять заповеди, а теперь они приводят, прямо скажем, к безумию, то такие практики никому не нужны. Практика оправдывает себя только до тех пор, пока она приводит к желаемой цели. Неврозы, психопатию и садомазохизм, кажется, никто никогда целями христианства не ставил.

Православные любят говорить о смирении. Опять же порой кажется, что смирение для них это тоже какая-то самоцель. Т.е. чем больше тебя чморят и смиряют, тем душеполезнее, поэтому нет ничего духовнее, чем придти в такое место, где тебя постоянно будут смирять, это очень душеспасительно! На это хочется заметить, что совершенно у любого человека ВЫШЕ КРЫШИ поводов смиряться в его самой обычной жизни, без всякого монастыря. Вы уже научились принимать реальность такой, какова она есть? Вы можете не раздражаться и не осуждать, когда вас толкнули в транспорте, на вас дыхнули перегаром, на вас наорал босс, вас обхамила продавщица, курьер вовремя не принес заказ, на дороге вас кто-то подрезал, кто-то из близких разбросал вещи по комнате, ваш кот разбил вазу, соседи сверху включили громко музыку, кто-то позвонил и полчаса выносил вам мозг какой-то чушью, на улице мерзкая погода, в интернете кто-то неправ? – Нет, не можете? А ведь все эти поводы для смирения вам Сам Господь Бог посылает – прямо сейчас. Не игуменья и не кто-то там еще. Никуда идти не надо, ни в какой монастырь. Вот они, куча поводов для духовных тренировок – совершенствуйся! Но нет! Это же скучно. Фи. Курьер, продавщица, кот, сосед… Как мелко. Мы даже и не думаем эти поводы для тренировки сознания использовать, мы даже их не замечаем, живем во сне. Раздражаемся, кричим, возмущаемся, жалуемся, спорим, хамим в ответ. Потом мы идем на исповедь и «каемся» в том, какие мы раздражительные. Ах, когда же у нас будет смирение?! Что-то в нашей жизни не то. Духовности мало. Трудно в миру стать духовным, угодить Богу. А пойду-ка я в монастырь! Вот там меня научат смирению! Там-то благодать! Отлично. Человек презрел кучу поводов для обучения духовной науке, посланных ему непосредственно Богом, и поперся в монастырь, чтоб его там учил духовной науке какой-то чувак в рясе, который в этой науке, может, ничего и вовсе не соображает, а тщится удовлетворить свое эго. А тут и ты такой пришел – зачем? Обучаться смирению, угождать Богу? Так у тебя были все поводы к этому и в миру. А сюда тебя привело, скажем прямо, никакое не смирение, а эго и гордыня. Захотелось чего-то особенного. Бури, грома, спецэффектов. А Господь ведь сказал Илии, что Он – «во гласе хлада тонка». А мы Его там не то, что не замечаем, но даже и не хотим замечать. Сосед, кот, продавщица, плохая погода… Да ну, как недуховно. То ли дело монастырь и садист игумен, о-о, вот это да, это очень духовно, это по-христиански.