В детстве я много рисовал. Мне нравилось было изображать простые пейзажи и угрюмые горизонты. Мне никогда ни хватало терпения выводить линии до завершения сюжета, но местами предметы выглядели вполне реалистичными, по крайней мере деревья на моих рисунках были похожи на деревья, а не на размазанные пятна. Было не просто сохранять пропорции, но я снова и снова подгонял линии под образ, пока рисунок не получался сбалансированным. И все же полного баланса получить не удавалось.
Я иногда пытаюсь проследить связь тех событий, которые происходили тогда и тем, что я переживал много позже. На удивление эта связь легко обнаруживалась, и я находил многое из того, что в конечном итоге и приводило меня туда, где я оказывался. Мечты реально сбываются, сегодня я знаю это точно, беда лишь в том, что когда ты придумываешь себе мечту, не всегда хватает воображения представить эту мечту целиком, много нюансов остается за кадром. В результате получается незавершенный суррогат, как мои детские рисунки, и воплотившиеся мечты обретают массу того, о чем изначально не думалось. И эта добавка нередко изменяет всю мечту, до неузнаваемости. Так было, когда я мечтал о своей первой любви.
Моя первая любовь была мало похожа на тот образ, который я воображал, глядя на актрис кино. Спустя много лет, вглядываясь в располневшую женщину с рыжими волосами я все пытался отыскать те черты, которые когда-то так зацепили меня. Ведь было время, когда я буквально сходил с ума по этой простой девчонке. Возможно виной был подростковый гормональный удар, который лишает рассудка, затирая все изъяны и оплошности объекта обожания. Очень скоро сам объект обретает прямо таки демонический образ, мало чем напоминающий оригинал. Все словно заволакивает туманом, и в этом мареве привычные вещи вдруг обретают иной вид и смысл. И все же это были настоящие чувства, и я безмерно благодарен судьбе, что мне выпало пережить все это.
Отец был против моих первых отношений. Мамы к тому времени уже не было в живых, а отцу казалось, что я с дури могу жениться на девушке, чьи родители по его меркам явно не подходили в качестве родственной стороны. Ежедневно, возвращаясь с очередного свидания, дома меня ожидали долгие и неприятные разговоры с отцом. Его доводы никак ни трогали меня, бросить свою любовь только потому, что ее папа был не самым хорошим человеком? К борьбе с моей влюбленности подключилась и школа. Классный руководитель буквально тонул в долгих словесных руладах, объясняя мне, как важно дружить с девушкой, у которой хорошая успеваемость. Но сердцу не прикажешь. Что делать, если ни одна отличница в школе ни производила на меня должного впечатления, даже напротив, я находил их странными и несимпатичными девчонками?
Мой первый поцелуй был почти разачаровывающим. Нет, не то чтобы мне совсем не понравилось, просто я выглядел при этом полным болваном. Когда ее язык оказался у меня во рту и настойчиво стал искать встречи с моим языком, я не нашел ничего умней, как старательно уворачиваться, отчего во рту началась непонятная свара. Видя мое полное дилетанство, она отодвинулась от меня и строго произнесла - не дергайся! После чего я отдался ее воле, находя во всей этой возне некое удовольствие. И все же это был первый настоящий поцелуй. Мужчине важно ощущать себя умелым любовником, и когда реальность напрочь опровергает эти ощущения, возникает та неловкость, что обнажает еще не тронутую страстью душу. Но миг тот краток, как утренняя роса на поднимающемся солнце. Очень скоро мы целовались ничуть ни хуже киношных героев.
Мне казалось, что я нашел ту, которая станет моей спутницей в жизни. В этом есть некая семейная черта, мы в родне не любим менять женщин, накрепко привязываясь к выбранной половинке. Мы использовали любую возможность чтобы побыть вдвоем. Несмотря на все сложности и бразильские страсти, я растворялся в океане чувств и почти не задумывался о ком-то другом. Но судьба, которую я по доброй воли себе выбрал, сама по себе явилась слишком большим испытанием для юношеских чувств.
Первый год мне не удалось поступить в летное училище и я остался в родном поселке, благо у меня оставался еще один год в запасе для повторной попытки. Моя неудача с поступлением дала повод родителям моей возлюбленной указать на мою несостоятельность как мужчины, и, в конце концов, они добились своего. В один из осенних дней, когда дождь развешивал мелкие гирлянды по желтым листьям мне объявили, что наши отношения себя исчерпали и нам следует расстаться.
Я сильно переживал. Я вдруг обнаружил огромную временную дыру, которую решительно нечем заполнять. Я бродил под окнами ее дома, рассматривая в мокрых стеклах немые сцены из ставшей теперь такой недоступной жизни. Я молился, чтобы она заметила меня и вышла, чтобы объясниться. Мне казалось надо просто поговорить по душам, напомнить ей как она дорога мне, и вот так выталкивать меня из своей жизни нельзя. Но дни тянулись за днями ничего в моей жизни не менялось, разве, что опала листва и на землю лег белый снег. Я только сегодня понимаю, какое это чудо чистый белый снег. Он словно шанс начать новую жизнь. Такую новую жизнь пришлось начинать и мне.
Однажды, долго простояв под окнами ее дома и порядком промерзнув, я вдруг почувствовал, что внутри меня что-то проходит. Горечь обиды вдруг отпустила меня, и я почувствовал прилив других сил. В семнадцать лет тратить свою жизнь на бессмысленные ожидания под холодными вишнями показалось мне ничем неоправданным. Я вспомнил слова своего близкого друга о том, что на свете мы могли бы много кого полюбить, и нет никакого смысла жить отверженным, когда вокруг столько девушек которые мечтают просто постоять с тобой рядом. От этих мыслей все внутри меня затрепетало, и я помчался вдоль улицы, рискуя упасть на скользкой дороге. Я знал, что открываю новую страницу своей судьбы и эта страница жутко возбуждала меня.
Сколько раз потом в своей жизни, я испытывал отчаянье и безысходность, все казалось потерянным навсегда и ничего уже не исправить. Но каждый раз этот холод под вишнями сменялся диким восторгом новых начинаний, важно было собраться с силами и разглядеть свой новый путь, пусть еще заметенный белым декабрьским снегом.
Моя новая жизнь начиналась с городских танцев. Сегодня, вспоминая эту часть жизни, я нахожу ее чрезвычайно счастливой. В нашем дворце культуры долго не было хорошего ансамбля, и это сильно расстраивало директора, отчего он приходил в отчаянье. Когда мы сообщили ему, что хотели бы попробовать поиграть на танцевальных вечерах он пришел в неописуемый восторг, чем слегка смутил нас. Нам тут же предоставили комнату для репетиций и мы попали в святая святых нашего небольшого поселка - "музыкалку". О какие легенды ходили про эту комнату и сколько женских сердец здесь было разбито. Было время тут репетировали действительно талантливые ребята. Они были для нас почти Боги, и вот я держал в руках ту самую красную электрическую гитару, на которой играли эти метры. Что тут сказать, я испытывал непередаваемые чувства.
Если вы никогда не играли в ансамбле на танцах, тем более на заре перемен, вам трудно будет понять то состояние, которое испытывает человек, стоящий под софитами на небольшом клочке сцены. Вокруг колышется море тел, они ловят извлекаемые тобой звуки, они подчиняются твоему ритму, и они готовы по первому твоему зову сделать все о чем ты их попросишь. Надо ли говорить какой вал влюбленных глаз обрушивался на меня каждый вечер. Моя привыкшая к тихим чувствам под вишнями душа буквально разрывалась под натиском этого моря неудовлетворенной страсти. Мне казалось, что все женщины нашего поселка сошли с ума и хотят только одного, моей нетронутой плоти. Но, что-то удерживало меня на самом краю, что-то не давало сорваться в этот океан доступности и отсутствия ограничений на быструю любовь. Я лишь упорно тренировал свои пальцы, надеясь, что когда-нибудь они будут похожи на пальцы Ричи Блекмора. Стирая кончики подушечек в лохмотья, я заводил длинные сольные "пропилы", что приводило публику в неописуемый восторг. Я чувствовал как зал, скручиваясь в тугую спираль проникал в самое мое сердце, наполняя его такими ощущениями, которые ни до и ни после я ни испытывал. Я был Богом и Дьяволом в одном лице. Я мог заставить страдать, а мог сделать счастливым. Моя гитара была истинным оружием власти, и я проникался этим чувством с таким азартом, что испытывал всю зыбкость этого мира, который вдруг опустился передо мной на колени и ловит каждый мой вздох. Я прекрасно понимаю, почему Мик Джагер в свои семьдесят скачет на сцене с гитарой как стрекозел, любой кто испытал прикосновение этой энергии становится ее рабом навсегда. Много лет спустя я написал:
Было много и рук и таких гладких тел.
Было много по рабски преданных глаз.
Было все, что я только желал и хотел.
Только не было чувств, как тогда в первый раз.
Я смотрю на муаровый розовый свет,
Что разлит словно кровь на дрожащих плечах.
До ре ми, соль бемоль от меня вам привет.
Только вовсе не вас я увижу во снах.
И как рвется от страсти стальная струна.
Только тело не чувствует острую боль.
В переполненном зале я пою у окна.
И с размаху швыряю в толпу соль бемоль.
И какое вам дело до чертовых грез.
И все то, чем полна тут моя голова.
На ладах между струн пара маленьких слез.
Мне бы вот не забыть глупой песни слова.
И паук расплетет свой вечерний фолк рок.
И толпа заревет, как дурной мотоцикл.
Но кончается вечер, у всего есть свой срок.
Нажимаю на кнопку с надписью "выкл".
Это было время безграничного счастья. Мы играли в субботу и воскресенье. Время от времени нас привлекали к общественно полезным делам типа отыграть на очередном шахтерском празднике, но все это было такой мелочью. Сегодня с высоты прожитых лет охватывает неодолимая досада, что в то время не до конца понимал того счастья, что выпало на мою долю. Но многое помнится с отчетливостью и даже неожиданными подробностями. Я почти забыл про свою первую любовь.
Но спустя год, когда мое сердце, обретя покой и удовлетворенность, порхало легкой бабочкой по спелым цветочкам, я вдруг неожиданно получил записку, "возвращайся я без тебя не могу". Я перечитывал записку снова и снова, я пытался вспомнить ее ли это почерк, потом прятал записку в карман, но она словно жгучий уголек, оказывалась в моих руках снова. Я был в жуткой растерянности потому что не знал, как поступить. Да мне льстил этот белый флаг над крепостью, но я уже почти отвык от этих рук и глаз, от вечной неприкаянности и недовольных взглядов отца, ведь я так и не стал летчиком, пока не стал, и видеть ее значит вспоминать свою неудачу. Я узнал, что такое быть в центре внимания, а не наоборот. Я почувствовал кровь жертвы, и это ощущение власти над человеком, который смотрит на тебя с бесконечным обожанием, а тебя это ровным счетом не волнует. Мне не хотелось возвращаться туда, где мне дали почувствовать свою беспомощность и беззащитность, это добровольное рабство почему-то не манило меня. Но, где-то на самом дне, под слоем наросшего цинизма и самодовольства, я ощущал скрытое томление. Ведь никогда с тех пор меня не охватывал такой дикий почти звериный восторг от присутствия конкретного человека. Никогда глаза мои не горели при виде этого грациозного силуэта и этой улыбки, а эта кожа словно отшлифованное дерево без единого дефекта. Кто скажите может устоять?
Теплый весенний вечер. Она что-то рассказывала, но я почти не улавливал смысла сказанных ею слов. Что-то изменилось в этом взгляде. Руки были ухоженными, на шее появилась золотая цепочка. Но в остальном это была она, та самая, что так долго сводила меня с ума.
Она так и не стала той единственной, и в жизни моей были разные женщины. Но та была первая, и на том основании до сих пор таковой остается. И я благодарен Богу и судьбе, что эти чувства были в моей жизни.