Полувековая тень

Камран Назирли
– Ну куда ты подевала мои брюки? – злобно рявкнул на жену старик, копаясь в шифоньере в спальне. Затем, упрекая самого себя, буркнул: - Даже за пятьдесят лет я не смог создать порядок в этом доме!

К спальной комнате не торопясь двинулась старушка. Точнее, не старушка, а пожилая женщина с еле заметными морщинами на лбу и щеках, с добрым выражением лица, словно намеревающаяся растопить внутренний и внешний лёд старости собственной тёплой гордостью. Даже передвижение женщины было полно благородства, её голос ещё не растерял звонкость и сохранил нежность в течение полувека её замужества и жизни в этом доме.

Все годы она смиренно терпела бесчисленные капризы и даже оскорбления мужа, что по силам не каждой женщине – только обладающией аристократичностью и благородством. В полной мере эти качества отличали Месмеханум.
Женщина промолвила с обычным терпением, ласковым и слабым голосом:

- Гаджиага, ну что ты бесишься на ровном месте? Ты же прекрасно знаешь, что позавчера я сдала твои брюки в чистку, –она зашла в разворошенную мужем спальню с коричневыми протёртыми мужскими брюками в руке и добавила: – Возьми, надень… На те ты масло пролил, и я сдала их в чистку…

Взглянув на жену искоса, старик вырвал у жены брюки и вскрикнул:
- Уже пятьдесят лет, как я повторяю тебе: не смей трогать мои вещи, брать что-то без разрешения! Тебе что, непонятно?

- Но ведь я… Гаджиага, дорогой, ну что же я плохого сделала? Брюки испачкались, и я сдала их в чистку… Что ты нашёл в этих старых брюках?!...

- Послушай, я уже тысячу раз повторял тебе: не вмешивайся в мои дела… Дура несчастная, какое твоё собачье дело? Мои брюки, и мне лучше знать… – ещё громче крикнул старик.

Месмеханум промолчала. Впрочем, она молчала уже целых пятьдесят лет. В первые годы их женитьбы Гаджиага проявил себя как настоящий джентльмен – он бесконечно холил и лелеял её, выполнял все её пожелания.
После рождения Гусейнаги Гаджиага немного изменился. Некоторое время их мысли были заняты ребёнком; позднее Гаджиага стал уделять больше времени своей работе, нежели жене и ребёнку.

В один прекрасный день Гаджиагу повысили – его назначили секретарём парткома, и отныне он даже не замечал, как рос Гусейнага, с кем он дружил, кого он приметил. А очнулся он только тогда, когда Гусейнага женился.
Гаджиага устроил дома небольшую пирушку и отправил молодых в Европу, это было желание его невестки. Месмеханум несколько раз слышала своими ушами: невеста твердила, что в Европе – настоящая жизнь, там настоящее уважение к семье, к женщине, к законам.

- Я не намерена жить по законам свёкра! Тем более – такого сталинца, как Гаджиага. Это же дикий ужас! – жаловалась невестка...

Гаджиага был секретарём партийной организации какого-то завода и настолько был привязан к этой организации, что о семье и вовсе позабыл. У него, что ни слово, то звучало: «партия не приветствует…» или «партия рекомендует…»
Даже устраивая свадьбу для своего сына, он ограничился десятком гостей из общих друзей, объяснив это тем, что «пышные торжества партия не приветствует, поэтому надо сыграть свадьбу своему единственному сыну в скромной, домашней обстановке…» Партия была для него важнее всего – семьи, родителей, родного дома, денег, должностей…
Тяжёлый характер Гаджиаги сложился именно с того времени. Стоило ему разозлиться – брани не было предела. Но это было ещё полбеды – нередко он позволял себе ворваться в комнату молодожёнов и изъявить желание увидеть в комнате шифоньер, зеркало, комод, кровати в том расположении, в котором он хотел.
Старик вообще избегал какой-то обновки по дому – и этот костюм, которого он до сих носил, он купил лет двадцать тому назад, когда был секретарём парткома на заводе. И так он берёг этот костюм, так дорожил им, словно тот был сшит золотыми нитками или считался какой-то драгоценной редкостью.
Советская власть исчезла, вместе с ней не стало и партии. Но изменить Гаджиагу так и не удалось. Не удалось повлиять даже на стиль его одежды. И это не из-за того, что ему не на что было покупать себе новую одежду – что-что, а деньги у Гаджиаги водились всегда.

Проблема заключалась в нём самом. Он остерегался покупать или даже видеть что-то новое. Достаточно было назвать его коня мулом, чтобы он вышел из себя и выплеснул злость на Месмеханум.

Наконец, его сын, не выдержав в такой атмосфере, забрал свою семью, уехал за границу и поселился в одном из европейских городов. Их не было в Баку уже ровно пятнадцать лет. Всё у них сложилось нормально, иногда они созванивались. За эти пятнадцать лет у Гаджиаги и Месмеханум родились ещё двое внучат. Вчера ночью сын позвонил Гаджиаге и заявил, что завтра приедет вместе с детьми…
И Гаджиага хотел встретить своего сына, своих внуков в своём любимом костюме!
На радостях Месмеханум не смогла заснуть всю ночь, и как только наступило утро, она решила обзвонить всех родственников, пригласить их к себе домой и устроить пир по поводу приезда сына.
«Вот тебе и пир! Старика во сне словно змея ужалила! Ни свет ни заря, начал браниться… »
- Ты что, несчастная, и пиджак в чистку сдала?
- Да…
- Вот ненормальная… Что же теперь позволишь мне надеть?
- Гаджи, успокойся, хватит ругаться… Я ведь не ругаюсь!
- Ты ещё смеешь мне замечание делать!.. Я сейчас тебе покажу!.. – глаза старика вылезли из орбит.

Замешкавшись на мгновение, Месмеханум развернулась и направилась на кухню. Там подошла к окну, уселась на табурет у окна и уставилась в одну точку. И никто не мог сказать, о чём она думала в этот момент.
Из соседней комнаты доносился голос мужа, старушка слышала его, но не слушала. Внезапно в квартире воцарилась немая, мёртвая тишина. Возможно, оба они в отдельности задумались о чём-то. Можно было предположить, что между старыми супругами шёл примерно такой беззвучный диалог:
Она:
- Гаджиага, какая страшная у тебя старость!
Он:
- Думаешь, твоя старость лучше?
Она:
- Во всяком случае, я ухаживала за тобой целых пятьдесят лет, была примерной женой, во всём тебя слушалась…
Он:
- И что теперь прикажешь делать? На руках, что ли, тебя носить? Я тоже отпахал целых пятьдесят лет, служил этому государству и что? Никто меня теперь ни в медный грош не ставит!
Она:
- Сам виноват, Гаджи! Тебе нужно было, в первую очередь, заботиться обо мне, о наших детях, а уж затем...
Он:
- Ну вот, доигрался! Теперь и женщина будет учить меня уму-разуму…
Она:
- Мы ведь дали обет, когда поженились, помнишь? Поклялись любить друг друга до самого гроба…
Он:
- Кажись, у тебя уже ум за разум заходит! Нашла время вспомнить о любви – в свои восемьдесят…
Она:
- Значит, всё было ложью? Я всё это время жила с тенью?
Он:
- С чем? С тенью? Ты жила с мужчиной, слышишь, с мужиком... И в чистку ты сдала брюки этого мужика!
Она:
- Нет, Гаджиага, я жила с тенью!
Он:
- Ты что, вздумала развестись? Что ж, можешь уйти, скатертью дорога!
Она:
- А я бы ушла! Мне и так всё осточертело! Но что скажут окружающие?
Он:
- А что, когда ты выходила замуж, советовалась с окружающими?
Она:
- Ну что ж, вот только дождусь Гусейнагу... Пожалуюсь ему на тебя. Уж очень ты меня мучаешь в старые годы...

...Квартира состояла из пяти комнат. Спальня старика была отдельной. Двери тусклого шифоньера николаевских времён были распахнуты настежь, и на полу были разбросана старая одежда, которую старушка аккуратно разложила по полкам. В поисках старых, растрёпанных брюк старик перевернул свою спальню верх дном. Порядок, наведённый старушкой накануне, был нарушен и в других комнатах. Старик, глазом не моргнув, разбросал вещи и в комнате своей жены, успев между делом вышвырнуть со злости стоявшие на печи стаканы вместе с блюдцами во двор.
На кухне, как всегда, царил порядок. Здесь всё находилось на своём месте. В течение полувека Месмеханум удалось сохранить тут настоящий уют и чистоту. Именно на этой кухне Месмеханум трапезничала уже пятьдесят лет и кормила своего мужа всякими вкусностями. Ну вот, дослужилась…

Интересно, все ли мужики так неблагодарны? Все ли они в старости ведут себя так нагло? Как можно назвать отношения, устоявшиеся между супругами в течение долгих лет, в течение полувека? Ведь эти отношения были построены на взаимной любви и уважении? Пусть это будет даже не любовь, а просто обычаи, традиции или же брак по расчёту… В смысле, покойный отец Месмеханум был хорошим знакомым родителей Гаджиаги, и именно это знакомство стало основанием для дальнейшего брака молодых.
Но какое это имело отношение к супружеству, к отношениям между мужчиной и женщиной? И вообще, где это писано, что пятьдесят лет нужно жить вместе и ежедневно видеть, делать одно и то же? От этого ведь и с ума можно сойти! Может, Месмеханум действительно надоела Гаджиаге? А может, наоборот? Ну кто, кто изобрёл эту заботу, эту зависимость на всю жизнь? Нет, Гаджи, это не есть воля Аллаха! Легко ли быть твоей женой целых пятьдесят лет? Я пожертвовала для себя своей красотой, своим сердцем. Целых пятьдесят лет своей жизни я посвятила исполнению твоих желаний, твоих прихотей и капризов. Пятьдесят лет моей жизни прошли на кухне, и путь, начинавшийся с этой кухни, завершился в твоей спальне, покрытой многолетней плесенью, день за днём отбирая у меня мою жизнь. Это – ужасная тень, тень преисподней; эта тень преследует меня ровно полвека, как ядовитая змея, готовая ужалить меня в любое время, или задушить меня… обвиться вокруг моего горла, сжать его изо всех сил, сжать и отпустить, чтобы я и при этом смогла поблагодарить Аллаха за то, что осталась жива…

Эти тяжкие раздумья постепенно превратились в беззвучные молитвы. Женщина уставилась своими ясными глазами на небо, похожее на голубое море в летнее утро, и шепнула: «О Всевышний, одари душу старика жалостью, береги его в здравии вместе со мной!».

От звонка в дверь Месмеханум вздрогнула. Гаджиага двинулся к двери в пижаме:
- Ну, слава Богу, приехали, наконец! – промолвил он.
Дверь открылась, и в квартиру вошли Гусейнага, его жена и дети. Подоспевшая Месмеханум даже не знала, кого первым ей расцеловать и прижать к груди. А Гаджиага был в замешательстве; он не мог узнать ни сына, ни невестку, ни внуков. Наконец, один из внуков промолвил:
- Mummy, is he my grandfather?
- Yes, darling.. .
- Grandfa, this is a gift for you... . – сказал подросток в джинсах и с распущенными на плечи длинными волосами, протягивая дедушке свёрток. Взяв у внука свёрток, старик обратился к сыну:
- Слушай, а на каком языке он говорит?
- Не обращай внимания, отец, и Рома, и Ненси учатся в английской школе, поэтому и говорят на английском… Сколько мы ни стараемся, чтобы хоть дома они говорили на нашем языке, ничего не получается. Если останутся тут немного, то научатся – смышлёные дети...
- Ничего себе...
Не промолвив больше ни слова, старик, качая головой, со свёртком в руке прошёл в спальню.

Месмеханум стояла и смотрела, как её невестка и внуки, даже не разувшись, проходят из комнаты в комнату, и слышала, как беседуют сын и невестка, распивая из бутылки пиво. Но что она могла сделать? Такого безразличия и холодного отношения она не видела до сих пор ни от кого, даже от Гаджиаги. В душе женщины воцарилась тревога – невестка твердила, что эти комнаты маленькие, лучше поселиться в гостинице.
- Эти комнаты остались такими же, какими были тогда, пятнадцать лет назад. Да и характер Гаджи тоже не поменялся – такой же, каким он был тогда… Каждому из детей нужна отдельная комната, так будет удобнее… – заявила невестка ультиматум, а Гусейнага безразлично кивнул.

Невестка затянулась находящейся между костлявыми пальцами коричневой сигаретой и выдохнула в потолок. Месмеханум, смахнув слезу, вновь уселась у окна.
Открылась дверь спальни, и оттуда вышел Гаджиага – о диво – в новом костюме, прошествовал и остановился возле сына и невестки.
- Ну как? Похож я на джентльмена? – спросил он.
- Браво, браво! – скандировали ему все, кроме Месмеханум, и Гаджиаге показалось, что ему так бурно не аплодировали вот уже пятнадцать лет.
- Ну вот, наконец-то обновили тебя! – указала невестка на костюм свёкра, что ещё больше окрылило старика.
- Месме, пойди-ка сюда! Посмотри, а как теперь – похож я всё же на мужика? Даже твой отец не видел такое!

Громко посмеявшись, невестка затянулась сигаретой вновь.
Месмеханум не двинулась с места. Зато, наконец, впервые за эти пятьдесят лет ответила мужу откровенно:
-Да, ты похож на мужика, тень моя!