(размышления)
- Умоляю, скажите, какой это город? - Однако! - сказал бездушный курильщик. - Я не пьян, - хрипло ответил Степа, - я болен, со мной что-то случилось, я болен... Где я? Какой это город?.. - Ну, Ялта… Степа тихо вздохнул, повалился на бок, головою стукнулся о нагретый камень мола.
М.А.Булгаков «Мастер и Маргарита»
«Море чудесное, синее и нежное, как волосы невинной девушки. На берегу его можно жить 1000 лет и не соскучиться <...> Я уж думаю, не переехать ли нам всем в Крым».
А.П.Чехов. Из писем
Сын великого поэта Арсения Тарковского, не менее великий мастер поэтического и философского кино Андрей Тарковский как-то сказал, что режиссера можно понять по одному-единственному «плану» (это такая единица измерения пространства-времени в кинематографе). Некоторые для простоты используют термин «кадр», хотя это не одно и то же.
Не ручаюсь за точность цитаты, скорее Мастер говорил об узнавании. Кинематографический «план» - это квинтэссенция авторского стиля или его отсутствия. Мне кажется, с поэтами то же самое.
Была как-то в прошлом году забавная история. На одном весьма авторитетном поэтическом ресурсе (да, пожалуй, самом авторитетном в рунете), на сайте «Поэзия.ру» объявили конкурс. Там такое бывает время от времени. Конкурс анонимный. Под названием «Третий лишний». Как это происходит. Поэты присылают свои творения организатору, тот их публикует, затем всем миром голосуют тайно, ну и выявляются победители и проигравшие. Забавная игра. Случаются неожиданности, насколько я знаю. Так вот. До окончания конкурса было ещё изрядно. И вдруг вижу на ленте, где появляются свежие стихи - Вячеслав Егиазаров. Стих «Анжела». Новый. Открываю. Посвящение организатору конкурса. А дальше - блистательный текст на тему.
«Минуточку, - думаю я. - А почему вот так-то?» И через секундочку понимаю: какая тут анонимность! Достаточно одной строфы (одного «плана»), чтобы сразу же узнать стиль Вячеслава Егиазарова. Какая уж тут анонимность! Стиль узнает и младенец и «негр преклонных годов» (как писал Маяковский). Потому и открытая публикация, потому и посвящение организатору конкурса, в благодарность за подброшенную тему, которая вызвала очередную волну вдохновения.
История эта (да простят меня её участники, если я что-то неправильно понял) - весьма показательна. Вячеслав Егиазаров - поэт со своим сложившемся стилем, миром, голосом. И в сложных и прекрасных отношениях Читателя и Поэзии - Егиазаров уж точно никак не «третий лишний».
Кстати, вот он, тот самый конкурсный стих:
Артек. Июль. Зря слов не трать!
Всё клёво, если на поверку.
У Грека нос орлу под стать,
и держит он его по ветру.
Анжела стряпает уху,
в порту нас ждёт анжелин «виллис»,
роман давно наш на слуху
и не понять, как засветились.
Грек, знаю, он болтать не станет,
он – кэп, любитель радиол,
к тому же, сам он шашни с Таней
от грековой жены завёл.
Следит за нами Аю-Даг,
чтоб не теряли фарт и тонус;
над мачтой чаячий аншлаг –
кричат, несутся, вьются, стонут.
Всё ближе порт, и то и дело
взлетает яхта «на гора!»,
её названием – «АНЖЕЛА» –
Анжела оччченно горда.
Уха готова. Ветер стих.
Просохли плавки все и майки.
Я посвятил «Анжеле» стих,
но всё в нём о её хозяйке.
По борту Крымских гор отроги
плывут волной сосновых крон.
Муж у Анжелы очень строгий,
но на Багамах нынче он.
Минуем Адалары, штиль,
пусть отдохнут штурвал и компас;
в садах посёлок Ай-Даниль
и белый санаторный комплекс.
А Грек валяется на юте
подобьем битого туза,
хотя б и мог побыть в каюте,
чтоб не мозолить нам глаза…
Он «третий лишний», этот кэп,
вода блестит под стать эмали,
но ветерочек вдруг окреп
и паруса его поймали…
Привёл я это стихотворение здесь целиком, потому что оно, на мой взгляд, весьма показательно для понимания творческого метода поэта Егиазарова.
Поэзия Егиазарова щедра, уютна, порой разухабиста, всегда добра и честна, всегда лична, часто щемяща, трогательна, пронзительна. Можно употребить здесь множество других эпитетов, и я буду дальше это делать. Но сейчас речь о другом. Лично для меня поэзия Егиазарова, в своих лучших образцах, прежде всего - невероятно кинематографична.
Разумеется, тут же вспоминается выдающийся прозаик и поэт Владимир Набоков, который как-то сказал, что мечта любого писателя (читай: поэта) - превратить читателя в зрителя. Набоков очень любил кинематограф. Егиазаров очень любит кинематограф. Возможно, когда-нибудь человечество научится создавать фильмы без огромных съемочных групп, камер, света, декораций и прочего, а будет прямо из мозга выкладывать его в компьютер. Может, да, может, нет. Но одного такого человека я точно знаю, он уже среди нас. Это Вячеслав Фараонович Егиазаров, большой поэт Крымской земли, воды, воздуха и прочего.
Кстати, природа - важнейшая тема в творчестве Егиазарова. И Ялта, где живёт поэт, даёт ему бесконечный материал. Да и не только Ялта, Крым вообще.
На хилый поплавок
присела стрекоза,
порозовел восток,
заблеяла коза,
и птичий грянул хор,
но тут же быстро смолк;
зачем не видно гор,
всё не возьму я в толк.
И ещё.
Графоманов амбиции неграфоманам смешны,
но насмешки над ними, признаться, не очень уместны;
я давно уже вижу цветные апрельские сны,
чёрно-белые сны мне давно уже неинтересны.
Фрейд по этому поводу даже пытался острить,
предпочесть призывая дурнушке любую красотку:
но и тех, и других одинаково мучит гастрит,
но и тем, и другим на безденежье жизнь не в охотку.
Спорить с Фрейдом – ну, что вы! – намеренья нет у меня,
не бывает огня (по пословице!) всё же без дыма:
я и сам графоман, не найдёте ни ночи, ни дня,
чтобы я не замыслил стишок, вдохновляемый Крымом.
Каюсь, каюсь, что грешен, что слаб, пыл сдержать не могу,
хоть об этом смолчать, коль по честному, надобно мне бы,
ведь живу я у моря, на самом почти берегу,
в окружении муз, под бездонным полуденным небом.
Я однажды попал в клуб поэтов и бардов лихих.
О, мой Фрейд! (не бой-френд!) изворотлив и юрок, как лис, ты.
Графоманы умеют прочесть потрясающе «стих»,
а глазами посмотришь, ну право же, – текст неказистый.
Но читают навзрыд, но читают взахлёб, но чита-
ют нахально, возвышенно, гордо, с апломбом, устало,
и редакторы наши не могут понять ни черта,
потому и печатают тех и других в литжурналах.
А над морем плывут облака по маршрутам весны,
и по тем же маршрутам торопится крымское лето,
я давно уже вижу цветные ажурные сны,
чёрно-белые сны отоснились, к чему бы всё это?..
Егиазаров часто переводит прозу на язык поэзии. И получается не просто «рифмованная проза», получаются стихи, образные, метафоричные. Так вот, мне кажется, тут с этими маршрутами примерно это и есть. Облака и лето плывут по маршрутам, проложенным Весной. По-моему, это потрясающий образ. Это может написать мудрец, который сидит у реки всю жизнь и видит, как по ней проплывает эта самая жизнь, в том числе и «трупы» врагов (читай - злопыхателей).
Это похоже на знаменитое кино, вошедшее в учебники: многолетняя жизнь одной автобусной остановки, которую режиссер снимал из своего окна. Одни и те же персонажи, взрослеющие, беременеющие, родившие, постаревшие, дождь, солнце, снег, гололедица, весенние ручьи и т.д. По-моему, это как раз очень здорово! И очень просто, без витийствований, выражено. Честное слово, даже жаль, что Вы это не восприняли! Эта медитативная мудрость иногда говорит о жизни больше, чем самые умные рассуждения.
Вот и выходит, что «графоманы», любящие жизнь во всех ее естественных проявлениях (и поэзию), видят цветные сны - то есть пишут стихи, которые точнее и живее многих умозрительных чёрно-белых концепций.
А лёгкое кокетство автора в самом финале: «К чему бы всё это?» - обычная Егиазаровская, с лукавинкой, провокация ЛГ: дескать, всё у меня, ребята, нормально с чёрно-белым тоже, но вот сегодня я такой, нравится мне выставлять себя графоманом. А на самом деле я Поэт, и вы только что в этом убедились. И, конечно же, это подсознательное приглашение поспорить (вот и Фрейд объяснился). И спорить тут не с чем. Это всё равно, что спорить с ветерком или с пичугой на ветке.
Егиазаров часто глумлив и провокативен. И при всей своей лёгкости, он очень серьёзен. Особенно по отношению к важным вещам. Поэтому в его стихах пронзительно звучат темы справедливости-несправедливости жизни, поведения власти, правды-лжи, надежды, прямое обращение к читателю. Всё это богатейшее разнообразие - и есть элементы неповторимого егиазаровского стиля.
И тут, конечно, только ему решать, что в топку, а что в стопку.
А иногда ему самому вроде бы надоедает Крым, Ялта, яйлы, Ай-Петри, Аю-Даг и прочее. И он просто пишет стихотворение как бы вне ареала своего обитания. То есть, стих как будто отрывается от привычного ареала, и вдруг чуть иначе начинает звучать поэт Егиазаров. Как-то общечеловечнее, что ли.
Правда, потом Егиазаров опять «возвращается в Крым».
Опять дожди. Опять не видно гор.
Сидит на буне мокрой группа чаек.
Рубиново-малиновый кагор
слегка пьянит, и душу облегчает.
В кафе у моря мест свободных нет,
а в скверах пусто, и гадая, кто ты? –
твою улыбку я ловлю в ответ
на все мои намёки и остроты.
Когда затихнет дождь и дунет бриз,
и снова зашумит платана крона,
ты скажешь, что когда-то Кипарис
был юношей, отвергшим Аполлона.
Античных мифов пряный аромат
присущ Тавриде, стойкий и неброский.
Совсем недавно жил в Крыму Сократ,
да, свой Сократ, с фамилией Домбровский.
Он был философ и России друг,
писал он книги, жил, порой, несыто,
когда всё хаотичным стало вдруг,
он видел то, что многим было скрыто.
Я расскажу, как приобщал он нас
к высотам новым мысли. Слыл он магом –
ведь каждый покоряет свой Парнас,
будь Роман-Кошем он иль Чатыр-Дагом…
Уже листва желтеет и уже
длинней и чётче гор вечерних тени,
и больше всё печали на душе
в предчувствии нелучших изменений.
Октябрь в Крыму на выдумки горазд:
он хмурость дней вдруг сменит явным раем,
и пальцами зубцов закат гора
Ай-Петри, словно шёлк, перебирает.
Наутро мы пойдём с тобой в горсад –
в горах клубятся тучи, словно вата,
на тонких паутинках, как десант,
сквозь осень паучки летят куда-то…
Блестящая история! С прелестной завязкой, отличным развитием, ностальгическая, грустная, светлая. А вот это «наутро мы...» в финале - говорит больше, чем целая фильмография (библиография) эротических блокбастеров. Стихи о прекрасно проведённой ночи с умной девушкой, для которой важные поэту вещи - не пустой звук. Судя по этому «наутро мы», а не «наутро я...» А вот этот финал, уход на деталь -
на тонких паутинках, как десант,
сквозь осень паучки летят куда-то... -
Это ведь удивительно зримо!
При всей кажущейся простоте и неказистости, Вячеслав Егиазаров не так-то прост.
Ему удаётся в своих стихах сводить вместе персонажей Чехова и Булгакова (не случайно я решил взять эпиграфами к этому тексту выдержки из того и другого).
Солнце как кепка - кайф! "Я сам - сосна в скале!" - пронзительно и точно! Очень внятно и сильно!
Смесь бьющей через край юношеской энергии и спокойной ясной мудрости.
Егиазаров торопится идти дальше и редко возвращается к старым текстам - у него Муза очень шустрая.
Я бы назвал стихи Вячеслава Егиазарова «поэтическими короткометражками». Это лёгкое жизнерадостное кино с колоритными персонажами, обязательными природными «декорациями», сочными и узнаваемыми. С философией, иронией и умением даже историю про Анжелу (имя не самое утончённое, если ударение не на первую букву) превратить в изысканные сюжетные стихи, задорно щекочущие воображение. Морской ритм, все образы «в десяточку», «мужик на дельтаплане» как Икар - это вообще гениально! Всё сбалансировано! И как в лучших стихах - и улыбка и грусть в одном кристаллике!
Как всегда у Егиазарова - живая эмоция, яркие детали, точные образы, поддерживающие тревожность темы. Прекрасный метеорит, пропоровший ночь. И, конечно, вот это (хоть сейчас бери эпиграфами):
Безумства природы порой разрушительны, но
безумства души всё ж опаснее, как ни крути.
Толпа – это в сущности та же большая вода,
чтоб выйти из русла, ей нужен толчок изнутри.
Такая высочайшая степень простоты, ясности, за которой - целый огромный мир. И, произнося эти строчки, получаешь физическое удовольствие.
Пусть снится кипарису
береговая вязь волны – от пляжа к мысу.
Понятно, что это не есть главная мысль стиха, но уж больно вкусно и ёмко сказано.
Волна за волною бежит на Мартьян;
жжёт солнце, зной гальку утюжит.
А Славка – беспечен, и весел, и пьян –
с Андреем Савельевым дружит.
Не слабый подводный охотник Андрей,
он ас, бьёт кефаль он лобастую;
а Славка, гарпун утопивши, скорей
молотит до берега ластами.
Вот это облом! Полный, в общем, писец!
Не зря же Андрюшке икается!
А Славка – пижон и профан, и подлец –
с чувихой в кустах кувыркается.
И, словно в насмешку, взмывает лобан
и плюхается возле берега,
а Славка сидит на скале, как баклан,
и близок Андрюха к истерике.
– Ну, гад, загубил самый лучший гарпун!
– Андрюха, прости, лох пока ещё!
И снова лобан, где надводный валун,
взмывает ракетой сверкающей…
Я позже пойму, что тогдашняя явь
была точной копией рая…
А Ритка-подружка, купальничек сняв,
в тени средь кустов загорает…
Потом будет много преславных охот,
нам каждая бухточка светится;
Андрюха Савельев, как тот Дон Кихот,
не раз ещё с глупостью встретится.
Он свой, мной загубленный, классный гарпун
оплачет (где сыщешь подобный-то?).
Но нас помирит всё же мудрый Нептун,
открыв нам все тайны подводные.
Бежит на Мартьян за волною волна,
крик чаек встревоженных слышится,
и светлый горбыль, как большая луна,
над гротом подводным колышется…
Уютная, лихая, светлая, лёгкая, щекочущая история. Так и хочется в эту компанию. Ну и девушки - чудо как хороши. И опять (как в лучших вещах) - очень кинематографичная смена «крупностей планов»: крупные, средние, общие, дальние, детальки выпуклые и пикантные . И всё блестяще смонтировано!
В ослепительном мраке на вещие знаки взгляну,
дуну, плюну, взмахну – замешаю палитру тумана:
потихоньку и я приобщаюсь к сей магии, ну
становлюсь типа знахарем, что-то, блин, вроде шамана.
Если ждёшь ты чудес, я их вмиг сотворю, не робей,
ты счастливее станешь, я дам тебе шансик, надейся,
на карнизе оконном недаром сидит воробей
и опасливо глазом косит на мои чародейства.
Я открою окно, чтобы чётче стал весь окоём,
встрепенётся, но всё же останется божье создание,
воробей подмигнёт и чирикнет, мол, хочешь, споём
и, как между друзьями, возникнет у нас понимание.
Я его подкормлю парой крошек от булки моей,
громко каркнет ворона, подбросит рифмёшек избитых,
и запахнет полынью непаханых крымских полей,
и печалью повеет от сёл опустевших, забытых.
Детством бедным, военным откуда-то вдруг засквозит:
год голодный и сирый, но стало полегче нам вроде,
и завскладом Кудимыч, поддатый всегда паразит,
красномордый, как свёкла, всё свататься к мамке приходит.
Дуну, плюну, взмахну! – я не зря эти пассы постиг,
мне близка эта мудрость элиты суровой, острожной,
я учился не ныть у хмельных и весёлых расстриг,
я учился не верить, что мир изменить невозможно.
И поэтому я в гуще дней, чей девиз – беспредел! –
видя здесь и вдали искажённые немощью лица,
не скажу, что у нас безнадёжный и гиблый удел,
а скажу, что у нас (дуну, плюну, взмахну!) всё ещё состоится.
По-моему, это такая своеобразная «Декларация прав человека». И обязанностей. Читай - поэта Егиазарова. По-моему, тут ключевая строка: «...я учился не верить, что мир изменить невозможно».
Он этому давно научился, с тех пор так и живёт. Другой вопрос - можно ли его вообще изменить? Мир-то... Но при этом Егиазаров - неисправимый романтик! Очень искренний, честный, открытый и бесхитростный. Во многом мастер. Но прежде всего - художник. Для него филигранность отделки - иногда на втором месте после живости чувств, искренности. Правильно это или нет - не мне судить.
В конце концов, если использовать прозаические аналогии - есть тот же Набоков (шахматист во всем, архитектор своих текстов), и есть Саша Соколов (писатель, как будто сделанный из собственной боли, при всей кажущейся отстранённости). Кто из них прав? Я не знаю. Как рождаются шедевры? Да если б были рецепты!
Но такие определения - вещь сиюминутная и субъективная. Для кого-то что-то сейчас шедевр, для кого-то - нет. Останется стих, станет общепризнанным «шедевром» или нет - покажет время.
Я лично считаю этот стих одним из «программных» для поэта Егиазарова. «Я колдую вот так, ребята!» - как бы говорит он с улыбкой, приоткрывая дверь для нас на свою поэтическую алхимическую «кухню». И как бы продолжаете: «А волшебник я или нет - разбирайтесь сами, я дальше пойду, стихи писать, некогда мне с вами тут».
И общая фактура, и детали - всё в этом стихе для Егиазарова характерно: природа, угадывающийся адресат-женщина, колоритные персонажи из реальной жизни, антропоморфные животные (воробей в данном случае), память детства, оксюморонная парадоксальность образов, вера в лучшее, несмотря на... То есть, волшебства-то тут много. И есть главное - стих живой и честный. С интонацией и дыханием.
Лучше гроз могут быть только грозы... Просто какая-то первобытная живая энергия. И звуки соответствующие - мощные, рычащие.
Я уже начинал путаться, какое стихотворение Егиазарова у меня самое любимое... То ли «Без сюжета», то ли «Над загадкою жизни...», то ли «Признание»... А может быть «Цветные ажурные сны», «Лунный залив», «Июнь»!.. А потом понял: пора прекращать выбирать. Наслаждаться - и всё.
Так тонко, так точно, лирично, уютно... Упиваешься этой картинкой, тишиной, полной глубочайшего громадного смысла! Роскошный плавный переход от пейзажа и жанра к драматичной любовной истории, которая тоже с юмором преподносится, с лёгкой мудрой улыбкой. А иногда - упругий убедительный ритм, выпуклые зримые образы, но главное... - интонация!
«Бестемье» для всех нас, пишущих - самая острая тема, потому что болит не внешне, а глубоко внутри, когда такое состояние. У Егиазарова в результате так называемых «мук творчества» рождается что-то очень простое, точное и по-настоящему цепляющее. Это я про стих «Лунный залив». Прочтёте его - поймёте обязательно, о чем я сейчас говорю.
Иногда Егиазарову в пушкинских строках гораздо уютнее, чем в реальной реальности. Тогда он идёт на Пушкинский бульвар и посвящает этому большой интересный стих.
А может и так: «Господь с улыбкой тихой снял очки». И мы видим Его так, как будто Он наш сосед, которого мы знаем не одно десятилетие нашей жизни, и любим за мудрость, доброту и немногословность.
Легко, просто, прозрачно и одновременно торжественно.
Егиазаров может сравнить стих с живым трепетным насекомым. Сказать, например, «бабочкой ночной стихотворение...» и так далее. И возникает зримый яркий образ зыбкой летучести слова.
Иногда Вячеславу Егиазарову бывает грустно в родной Ялте. Это и понятно, он очень много времени там проводит. Даже Чехов Антон Палыч, бывало, грустил в Ялте, зимой особенно. Я думаю, потому что стихов он мало писал. А поэта любая малость может развлечь и вдохновить! Так что Вячеславу Егиазарову долгий сплин не грозит.
Глаза Егиазарова - объективы камеры, которая фиксирует реальность. А мозг - монтажный стол, на котором рождается фильм.
Вот странно… Когда пишешь о поэте Вячеславе Егиазарове, как-то хочется поменьше говорить от себя, больше хочется слушать и смотреть его Поэзию. Поэтический синематограф, что тут скажешь… С понятными образами. Иногда горький, иногда смешной. Но всегда умный и философский. И очень часто с острым словцом.
Покручу с утра кубик-рубик я,
подъебну, шутя, друга-скептика,
а мои стихи – паста в тюбике –
ароматная с антисептиком.
А вот из другого. И это позиция скромного Большого Поэта.
Жизнь – бессмертна, всё – течёт,
то спиралью, то кругами,
для неё наш век не в счёт,
в счёт – лишь созданное нами.
Выдающийся режиссер нашей с вами современности, Отар Иоселиани, в одном интервью сказал: «Кино - это экскремент моей жизни». Сказано эпатажно, да. Но ярко, просто и талантливо. И если отрешиться от буквального видения и воспринять эту фразу как внятную и простую метафору, - сказано-то блестяще.
Любой творец поглощает окружающий его мир, впечатления, события, пейзажи, людей, слова, затем «переваривает» всё это своим «творческим желудком» и возвращает в мир в виде произведений. А вот «экскремент» это произведение в прямом смысле, или произведение, заслуживающее внимания - зависит от «творческого пищеварения» автора, то есть, от его таланта.
Так вот, пользуясь этой довольно рискованной аналогией и перенося её на поэзию, можно смело сказать: у поэта Вячеслава Егиазарова - уникальное, высочайшего художественного уровня «творческое пищеварение».
Сергей Буртяк,
прозаик, поэт, Лауреат премии «Книга года»,
член Союза писателей Москвы
Москва, 2017 г.
ОБ АВТОРЕ:
Окончил Литературный институт им. А.М.Горького. Семинар прозы А.Приставкина, класс эссеистики Льва Аннинского, семинар поэзии Риммы Казаковой. Книги, публикации прозы и стихов, критические статьи в московских журналах и альманахах. Родился 1 июля 1966 года в Одессе. С 1998 года член Союза писателей Москвы, с 1996 - Союза журналистов России. Лауреат Премии литературного журнала "Кольцо А" в номинации "Лучшая прозаическая публикация". Лауреат Всероссийского конкурса "Книга года 2002" в номинации "Дебют". Автор книг: "Этология" (2001, Союз Писателей Москвы, под редакцией Риммы Казаковой, предисловие Льва Аннинского); "Кот" (2002, "Вагриус").