Лагерфельд

Юлия Харитонова Харитонова
Сказать, что платье было роскошным – это вообще ничего не сказать. Рассматривая его, я онемела. Оно мерцало, искрилось чешуей, слепило россыпью полупрозрачных камней, где надо облегало и округляло, очерчивало и обволакивало. Оно струилось по мне шелковистой змеиной кожей. Воплощенная мечта, сотканная из призрачных надежд протозолушки. Привстав на цыпочки перед зеркалом и восхитившись собой со всех сторон, я незамедлительно разрыдалась.


…Он заглянул к нам в издательство, чтобы решить деловые вопросы и встретиться с руководством, которое числилось у него то ли в однокурсниках, то ли в однокашниках.
Нас представили. Мне поручили готовить серию материалов о его бизнесе, общественной значимости и масштабах его личности. Сам себя не похвалишь, что называется...


После двух недель интенсивной работы и уже готовых в печать текстов, он позвонил как-то, предложил подвезти с работы. У подъезда коротко, по-деловому предложил сопровождать его на нужном приеме, где соберутся «разные важные господа». А я вроде как зарекомендовала себя надежной интеллектуалкой, могу поддержать даже тематическую беседу, ну и вообще. Я не стала выдумывать причины и честно без жеманства ответила, что для «ихнего бала» у меня нет подходящего платья. Ответ его развеселил, он откинулся на сиденье и неторопливо смерил меня очень специальным снисходительным взглядом. Я не злилась, пусть. Мы поболтали еще минутку, я выкатилась из машины и побежала выгуливать заждавшуюся псину.
На следующий день, в субботу после обеда в дверь позвонили. Курьер вручил мне картонную коробку метровой длины - плоскую, черную, тисненую золотом, перевязанную по углам золотой атласной лентой. Я прочла название. Это было платье от Лагерфельда. От Лагерфельда, алло! Оно по-кошачьи устроилось в просторном картоне, было припорошено листом шелестящей полупрозрачной бумаги, как в фотоальбомах между страницами. На дне лежал прямоугольничек визитки, с тыльной стороны которой круглыми буквами с обратным наклоном было небрежно начертано «Заеду в 21.00. Будь готова».


...Нет, вру. Одна деталь. Я разревелась только после того, как аккуратно расстегнула молнию, шагнула из платья, опустила его в коробку, куда оно послушно и ласково пролилось из под руки, прикрыла его шелестящей бумагой. Затем закрыла картонной крышкой этот черно-золотой гроб – и вот после этого села на пол и разрыдалась.


К этому платью нужно было еще три моих зарплаты. Туфли – полторы зарплаты, сносный клатч – еще одна, хорошие колготы, новое белье, маникюр и прическа в приличной парикмахерской – еще половина. Ничего из перечисленного у меня не было и денег тоже не было. Тогда мне было двадцать три и зарплата почти вся до копейки уходила на то, чтобы заплатить за съемную однушку, купить ячневой крупы для нас с собакой, соевый соус, блок болгарских сигарет (остальные стреляла на работе), ну и на разную мелочовку, чтобы не выглядеть бомжом. Такая вот бухгалтерия. Бежать занимать такие деньжищи из-за одного вечера с "господами" – тоже не вариант.


Собака добросовестно вылизывает мои мокрые щеки и беспокойно заглядывает в глаза. По ее мнению, ничего вроде не предвещало - мы с утра прекрасно погуляли, потом поели каши, она пустую, я с соевым соусом - чего, спрашивается, реветь.


Я посидела на полу, пока не замерзла, встала, втиснулась в джинсы и майку, сунула под мышку короб и вышла на лестничную клетку. Долго звонила в квартиру напротив, пока не услышала, как сонно шаркает тапками моя соседка – добродушная деваха средних лет, с кубанским говорком, вечной кондукторской помадой на губах, облупленным маникюром и бицепсом молотобойца, потому что уже года два возит баулами из Польши дешевое яркое шмотье в родные пределы. И скорее всего она никогда не слышала про Лагерфельда.
Протискиваюсь мимо ее бюста, мрачно вхожу в хоромы (двушка) - "хочешь жить, умей вертеться, подруга, а то до новенького века не дотянем" - и бросаю на незастеленную кровать лагерфельда.


Платье к моему злорадному удовлетворению тесновато ей размера на три и буквально трещит по швам. Но она в немом благоговении, как и я давеча, ощупывает себя перед зеркалом и только булькает от восторга. Я еще немного наслаждаюсь мезальянсом – моя соседка и лагерфельд – прикуриваю сигарету, прищуриваясь от дыма и неловкости, которая непременно возникнет сразу после того, как я назову стоимость. Надменно знакомлю их - «это Лагерфельд, если ты не поняла». И делаю колечко из дыма. Соседка разве что знамением себя не осеняет, услышав цену, но тут же опрометью бросается в недра плательного шкафа - сопит, попискивает, шарит руками по полкам, шуршит полиэтиленом.


И вот у меня в руках толстенная пачка денег, примерно шесть моих зарплат! Полгода работы почти без выходных - ячневая крупа, штопанные колготки под джинсами, старая кепка-восьмиклинка на все сезоны и веселая компания таких же нищих упрямых сумасбродов, до которых отечеству нет никакого дела.
Провожая меня до двери, она обнимает меня на радостях и бормочет, что надо бы обмыть "шоб носилось". Обмоем, не вопрос.


Мы с собакой надеваем ошейник, кепку-восьмиклинку и идем тратить наши шальные деньги. Мясо, кости собаке, апельсины, сигареты «Кабинет», эклеры, арманьяк три звездочки, пижама с тремя симпатичными мишками – да разве упомнишь, чего мы с собакой накупили в тот день, громко советуясь.


А дальше ничего интересного. Он позвонил в дверь точно в указанное время. Я открыла и, не впуская его, коротко сообщила, что продала его платье и купила еды, фланелевую пижаму и разное другое, пусть он простит меня, если хочет. И все.


...Нет, вру. Одна деталь. Он женился на мне через три месяца.