Не сто, больше лет назад, в предыдущей инкарнации, я точно жил в Лондоне. Я помню желтый свет и острый запах газовых фонарей на тёмных улицах осеннего города. Помню шум и суету торговых улиц и непонятных присутствий, забитых папками с исписанной бумагой; помню недобрые тени в ночных переулках. Помню на себе неновый серый фрак и цилиндр. И трость с серебряным набалдашником в виде головы бульдога, весьма помятой, надо сказать. Скорее всего, я был кем-то мелким судебным, или посредником в торговле недвижимостью, или просто тёмной личностью. Ни детей, ни женщины, ни дома не помню. Всё время в моих воспоминаниях туман и мокрая марь, у края дождя. Цокот копыт, колёса темных кебов, перемалывающие спицами этот вогкий лондонский воздух. Иногда - через дверцы кеба шлейфом платья, духами, сигарой – почитали эти улицы присутствием тонкие аристократические материи – кто знает, каких ощущений они искали здесь. Но чаще ночной кеб нёс тайну и угрозу чего-то тёмного, прячущегося в затонах Темзы.
И никогда в моих воспоминаниях нет солнца. А день, если и есть, то только сквозь немытую угольную гарь на витринных стёклах нижнего этажа, выходящего окнами на улицу с серыми и черными пешеходами. Они всегда проходят медленно мимо окон. Как праздности, так и безнадёжности некуда спешить…
Но этот смрадный таинственный Лондон меня тянет неодолимо. Кода в этой жизни я, наконец, попал сюда, ощущение возвращения охватило мои чувства. Словно кто-то невидимый держал всю жизнь в кулаке мои бедные нервы и здесь, на улицах Лондона, вдруг сразу отпустил их. И покой дома опустился на мою странствующую душу. Я гулял среди летних деревьев. Дышал ими и вспоминал квадратные небольшие площади: вот здесь был разбитый булыжник, а не асфальт. В ночном Сохо мои нервы вновь напряглись. Тревога затрепетала в ноздрях. Из бара прянул в уши знакомый шум пьяной ругани. И оттуда, из-за открытой кем-то двери, как волной и памятью, шибануло запахом стоялого пива и мокрых деревянных опилок под ногами. Мне кажется, что там, в Сохо, меня убили. Ударили стилетом в левый бок. С детства, когда плохая погода, в месте удара у меня начинается шепот привычной боли.
Гуляя по новому светлому летом Лондону, я забирался в старые нумизматические лавки, и те же монеты с профилем Виктории, смотрели на меня из-за тех же царапанных стёкол на прилавках. А отяжелённый веками Британский музей, как и раньше, поражал запахом освящённого государством грабежа. И львы на Трафальгарской… Странно, ведь в той жизни я их вовсе не замечал, хотя тогда им было всего лет 20-30.
Конечно, Лондон шумел теперь машинами, светил приличиями из дорогих магазинов и увлекал роялями "Стэйнвей" совсем не так, как тогда, в прошлом. Но в арочных проездах под старыми домами ещё сохранились глубокие шрамы на стенах, оставленные неловко въехавшими повозками. И сверху на сводчатых потолках этих проездов висят крюки для фонарей или кольца, на которых эти крюки висели.
Я гулял, не узнавая, а, скорее, ощущая свою прошлую жизнь. И вдруг воспоминание кольнуло память. Ну да, именно здесь, бродя по этим улицам, я мечтал купить маленький домик в Букенгемшире. Удрать в деревню от этой опасной жизни (почему опасной,… не помню). Гулять по утрам в мокрой траве, одевшись в длинный брезентовый плащ. Я даже видел этот домик, окружённый мокрой зеленью, на фоне которой так пронзительно розовеют петуньи… Но нет, видно не судьба была… Город, город въелся в извилины моей трансцедентой памяти. Видно ангел при рождении щелкнул пальцем меня по верхней губе не так тщательно, как должен всегда это делать…
Но вот, пора стало улетать. Грусть расставания с домом посетила меня и не оставляет по сей день…
Автор: Феликс Лебедь
Реховот, Израиль
2010