Давно, когда я и вправду был маленьким, мне купили книжку с рассказами, каждый из которых начинался словами: «когда папа был маленьким». Мне так нравится это вступление, что я не могу удержаться, чтобы не использовать его в начале каждого фрагмента своих детских воспоминаний. Только я, извинившись перед автором тех прекрасных рассказов, фамилию которого, к сожалению, забыл, уточню, что это другой папа был маленьким.
Итак, когда не тот, а другой папа был маленьким, и ему было три с половиной года, родители повезли его летом в деревню.
Собственно, каких-то разговоров и приготовлений к поездке на дачу он не помнит. Внезапно пелена небытия его на этой земле раскрывается уже в середине пыльного жаркого дня, когда на «первый двор»… (дом состоял из двух построек: между ними был первый двор, а позади второй постройки – второй двор, с сараями, каштанами, двумя орехами и глухой каменной стеной, отделявшей тихий мир детства от шумов и красок Сенного рынка) … на первый двор медленно вползла, жалуясь на высоких тонах, грузовая машина марки ГАЗ, выкрашенная, как все тогда грузовики, в военный цвет. Бабушка сказала, что машину сделал Фима. Фима был делец. Он умел достать всё. И, пользуясь, как сосед по коммуналке, одним с его родителями почтовым ящиком, заходил каждый вечер к ним в комнату, подавал газету и, скаля желтые зубы, шутил: «Ваш «Труд» - моя «Правда».
«Правда», а также телефон, общий на всю коммуналку, а также все мыслимые на 1960 год дефициты, были действительно его.
Фима вёз на дачу свою семью, а семья маленького папы сняла неподалёку комнату в крестьянском доме. Вот почему их брали с собой в кузов. Бабушка очень переживала, что Фимина дочка Лариса поедет в кабине с его толстой женой , а маленький папа (у него Перке положительное!) - в кузове на солнцепёке. Но для него…! Ах, впрочем, что вы, сами не понимаете?
Последние мгновения перед отъездом – как серия моментальных снимков: Дети, не снимайте с ребёнка панаму! Прощание с больным скарлатиной старшим братом (и уже вдогонку по крутой лестнице вниз, острое чувство жалости к нему, потому что пожадничал и не отдал брату самую чудесную игрушку: две «жемчужные» бусины, сцепленные позолоченной цепочкой).
Лица взрослых в кузове, мерно кивающие в такт продолжающей жаловаться машине. Утробный вой грузовика на подъёмах. Жуткая до кишок тряска на ухабах просёлочной дороги. Белое, режущее глаза солнце. В редкие остановки Лариска из кабины через заднее стекло что-то паясничала руками и лицом. И вообще, они с мамашей всячески демонстрировали своё, чуть ли не кровное, родство с этим грузовиком. Они ведь внутри, а он – снаружи. Одна из остановок у колодца. Маленькому папе впервые в жизни дали холодной воды. Он пил прямо из ведра. Зубы заломило болью. Вода была сладкая. Никогда больше ему не приходилось пить такой вкусной воды. А справа, у дальнего края ведра, где плоская поверхность воды плавно поднималась и опадала в такт глоткам, плавала белая божья коровка с четырьмя (может двумя) точками на спине. Вкус воды в сочетании с обозрением непривычно белой божьей коровки, стали самыми яркими пятнами в памяти и подавили всё последующее: приезд, разгрузку и первую ночь на первой в жизни даче. Наверное, маленький папа спал на сенном тюфяке, а над соломенной крышей крестьянского дома пялили глаза зеленоватые от яркости звёзды.
Автор: Феликс Лебедь
Киев,
1990