В тот Новый 1963 Год всё было совсем не так, как всегда. Родители маленького папы, прожив полгода в недостроенном доме среди голых неоштукатуренных стен, наконец, впервые принимали гостей и родственников на новогоднее торжество. В квартире ещё пахло масляной краской от тёмно-бордовых досок на полу. Мебель была – «с бору по сосенке» и густо перемежалась ящиками, которые мама аккуратно закрыла скатёрками.
Маленький папа тогда жил с бабушкой в большом городе, а квартира, которую "дали" родителям, была в пригороде, куда нужно было ехать электричкой целую вечность – 40 минут.
Весь тот предновогодний день в садике маленький папа не находил себе места от нетерпения и зудящего ожидания огромного события. Он сегодня поедет в далёкие Бровары в новую квартиру своих родителей и будет встречать новый год, будет есть шпроты и «куропатку» (почему именно куропатку, нужно было спросить у фантазёра Борьки) и никто, никто на свете не посмеет загнать его железным голосом в кровать в 9 часов вечера.
Но даже такой невыносимо «длинный садик» подходит к концу. Даже в такой, полный отчаянного забегания вперёд день, электричка, полная грустных и молчаливых, не смотря на приближающийся праздник, мужчин и женщин, подползает в конце концов к заветной платформе. И дорога через две улицы – направо от станции и к посёлку строителей, где и стоят новые дома среди неубранного ещё мусора, припорошенного снегом,- даже такая длинная дорога заканчивается теплом, и ароматом кухни от маминого фартука на уровне твоей головы, и радостными голосами, и редчайшими на памяти маленького папы весёлыми нотками и шутками отца, и запахами, целым царством незнакомых и острых запахов, столь несхожих с бледными попахиваниями из углов бабушкиной комнаты.
Маленький папа бегал из комнаты в комнату (их было три !!!), целовал всех, кого ни попади, и старался участвовать во всех событиях одновременно: играть с Борькой в охотников за жирафами, помогать (огромной, толстой и нелюбимой) маминой маме разглаживать ложкой паштет в длинной селёдочнице и делать в его светло-коричневой каше симметричные вмятинки и, в то же самое время, краем глаза следить не собирается ли бабушка, впротиву всех обещаний, где-то в дальнем от стола углу квартиры стелить ему постель и загонять спать. Мобилизованный, как на войну, маленький папа шпионил и искал стратегических союзников в лице отца и мамы, выклянчивая у них в десятый раз обещание, что он пойдёт спать "со всеми" глубокой ночью.
А ещё, после долгих мудрствований с длинной медной проволокой, которую отец и мамин дядя-Юра переносили из угла в угол и вешали в самых разных конфигурациях под потолком и вдоль стен, заработал телевизор. Дядя-Юра, муж маминой тёти, был дуб и жлоб и всегда выигрывал у маленького папы в шахматы, приговаривая в азарте после каждого хода: "Ходи, Гусь –лебедь!". При этом он радовался своим победам, как ребёнок, совершенно не понимая того, что уже давно понимал маленький папа – детям нужно поддаваться, как это всегда делал его отец. Но в этот вечер маленький папа смотрел на доминантные движения дяди-Юры с надеждой и умилением, как древние люди, наверное, смотрели на Прометея.
И вот настали минуты, которых ждёт больше всего каждый мальчик на земле. Это не вручение подарков, это торжество, действо рассаживания за столом, когда ничего ещё из всего вкусного, которого месяцами, а то и годами не бывает на столе в обычные дни, еще не нарушено. И блестит хрусталь, специально, с предосторожностями придворного мажордома, привезенный бабушкиной сестрой Лизой из города, и все одеты в лучшее, и, самое главное, все обиды и неприятные взгляды, которыми так изобилует обычно эта недружная семья, отставлены прочь, и все действительно любят друг друга и ждут с минуты на минуту государственного поздравления голосом Левитана и боя курантов, навсегда-навсегда связанного с ощущением праздника и счастья.
Бабушка, по отведенной ей роли, стояла у выключателя. В темноте только свеже-голубел телевизор, и светились волшебно лампочки сквозь хвою ёлки. И куранты ударили «баом-м-м, баом-м-м, баом-м-м,», и на двенадцатом ударе свет залил комнату, и все закричали, зазвенели бокалами с шампанским и виноградным соком (для Борьки и для маленького папы). "С Новым Годом!".- эхо повторяло это по всем углам ещё пустой новой квартиры. А потом кто-то произносил тост за здоровье, и произносил его так проникновенно и со значением, словно никто никогда до него не догадывался, что такой тост можно и нужно произносить вслух. Все истово поддержали тост и начали вежливо поглощать вкусности со стола, а бабушка всё время норовила подложить маленькому папе побольше из самых дефицитных тарелок, из которых все стеснялись брать помногу. Но ведь она старалась не для себя, и это оправдывало её бестактность, тем более, что "у этого ребёнка такое слабое здоровье". Маленький папа замечал это, и ему было неудобно, но, с другой стороны, это всё было так вкусно… .
Потом, утолив голод, взрослые начали говорить о чём-то совсем неинтересном, а бабушка взяла кошелёк и стала рассыпать мелкие копеечки по углам новой квартиры, "чтобы в доме водились деньги".
Взрослые говорили, ёлка из угла по-прежнему попыхивала лампочками, которые папины рабочие сделали ему много лет назад "ещё в Чебоксарах". Игрушки сверкали торжеством, а румянец на щеках у Деда Мороза и Снегурочки был похож на кремовые пирожные, залитые желатиновым сиропом. Среди ватных снежинок и дождика проглядывали висящие на ветвях конфеты "Белочка" и "Кара-Кум". Маленький папа пытался их сосчитать и запомнить те, из которых он этим вечером уже тайком вытащил содержимое, оставив девственно нетронутой обёртку. Осиротевших обёрток, даже по памяти, оказалось достаточно много, что сулило в ближайшем будущем репрессии со стороны старшего брата. Но о плохом думать не хотелось.
Заиграла радиола "Ригонда". Юный Робертино Лоретти пел: «Са-а-нта-анта Лучииии-я, Са-а-анта Лучия». Маленький папа слегка завидовал этому мальчику и поэтому стал представлять себе всякие героические ситуации, где он выручает из плена дочку бабушкиных соседей Лариску Хотимскую, которая ходила с ним в один садик, но на группу младше и вообще, была существом зависимым и идеально подходящим для постоянного спасения из всяких неловких для принцесс ситуаций. (У этой девочки были какие-то проблемы с опорно-двигательным аппаратом. В связи с этими проблемами у Лариски постоянно выскакивали до вывиха локтевые суставы, вставлять которые на места приезжала скорая помощь. А сама она была жутко худая. И бабушка злорадно говорила всегда маленькому папе: "Не будешь кушать, я тебе говорю, будешь худой как этот скелет у Хотимских, я тебе говорю!").
Спасая Лариску и расправляясь в воображении с очередным крестоносцем, как Юранд из Спыхова, герой маленького папы того времени, он вдруг почувствовал усталость и безразличие к происходящему. Голоса говоривших отдалялись, не смотря на разгоравшийся, как всегда, горячий спор ни о чём между отцом и дубовым дядей Юрой. Последним из значимых новогодних событий периода мужественного бодрствования был не слишком приятный пассаж маминой мамы, которая вдруг всей своей огромностью закрыла маленькому папе ближнюю перспективу и с торжествующим рыком: "У этого ребёнка постоянно мокрый нос!",- ухватила его за этот самый нос собственным платком и выкрутила его ноздрями вверх, выдавив не только сопли, но и, как показалось маленькому папе, сами мозги. Он захныкал от боли и от усталости. Бабушка поджала губы, всем своим видом показывая, что, если бы не праздник, она "готэне-штаркен, таки дала бы жизни это старой бэхейме" и увела его спать в дальний уголок, где она каким-то непостижимым для маленького папы образом уже давно устроила ему ложе.
…
Утро было тихим. Только взрослые, подставив под ноги стулья и лёжа поперёк по трое-четверо на диванах, сопели и храпели в ясности наступившего дня. Ещё не одевшись и пользуясь свободой утренней вседозволенности, маленький папа, залившись волной сердцебиения, бросился к ёлке и извлёк оттуда подарок, завёрнутый в цветной целлофан наподобие огромной хлопушки…
Первого января жизнь никогда не обманывает ожиданий!
Автор: Феликс Лебедь
Реховот, Израиль
Январь, 2009