Да простят меня поэты, речь пойдет о математике – математике, которая незримо вошла в сознание каждого и зримо реализуется в нашей речи и закрепляется в языке. От детского «раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять» до взрослого «любовного треугольника» и даже до «алгебры революции». Как легко бывает объяснить ту или иную ситуацию, прибегнув к сравнению с математическими действиями или фигурами: то у персонажа «шея прогибается интегралом», то очередь стоит « криво, как синусоида». Главное, что образ у читателя или слушателя всегда возникает ясный благодаря общему математическому знанию, которое мы получили – одни когда–нибудь и как–нибудь, а другие – и в институтах. Ну, а поэтам… поэтам здесь тоже достанется. Место.
Но начнем с загулявшего со счета «пять» зайчика. Конечно, слово «числительные» мы узнаём позже, поэтому всю жизнь их ошибочно называем то числами, то цифрами. Хотя совпадение–то есть. Ни число, ни числительное, ни тем более цифра не обладают предметностью. Рядом должен стоять какой–нибудь объект счета. Однако и без указания на оный, мы прекрасно понимаем, что речь в «Балладе о 26–ти» Сергея Есенина вряд ли пойдет о цифрах или о составных числительных. Хотя все равно поймем, о чем речь, только когда прочитаем «Двадцать шесть и одну» М.Горького, «150 000 000» В.Маяковского, «36 и 5» С.Михалкова. И поймем, когда начнем смотреть «Тридцать три» Г.Данелия. Последнее наименование, правда, отсылает к синему морю, где горят в чешуе тридцать три богатыря. Вполне вероятно, что создатели произведений могут намеренно идти на это, учитывая сложившуюся общекультурную символику. Так Н.Михалков в названии фильма обыгрывает числовую символику двенадцати.
На протяжении своей жизни, чему немало способствует – не смейтесь!- общекультурное развитие, у каждого в сознании некое отвлеченное, бесформенное, аморфное количество, выраженное числительными, закрепляется за каким-то предметом, а числительное (оно же в бытовом понимании число, оно же в том же понимании и цифра) становится постоянным количественным показателем. Например, 3 мушкетера, 3 поросенка, 3 богатыря, 7 дней недели и 7 смертных грехов, 12 месяцев и столько же апостолов, 40 разбойников, 365 дней в году. Хотя постоянных объектов все же немного. Изначально это были объекты сакральных текстов, истоки которых кроются в средневековой христианской истории. Такие числа, как 3, 7, 12, 40 мы оставим в покое, а попробуем догнать нашего зайчика-гулёну, который довольно далеко упрыгал.
Детский стишок Ф.Б.Миллера начинается счетным рядом. Именно числовая последовательность – раннее постижение математики человеком. Но мы видим, что главное здесь – рассказ о псевдотрагической судьбе зайчика, а счетный ряд выполняет только функцию зачина.
Несть числа в детском фольклоре таким считалкам. Структура подобных текстов будет двучленной, цепевидной, а вот счетный ряд может строиться как по вертикали, так и по горизонтали. Доминантой же становятся ритм и рифма, как правило, парная. Примеры – малая толика – взяты из сборника собирателя и исследователя детского фольклора Г.С. Виноградова.
Раз, два – голова,
три, четыре – платье шили,
пять, шесть – хлеб, соль есть.
Раз, два, три, четыре –
все извозчики в трактире
чай пьют, чашки бьют.
Раз, два, три –
Стара баба ты.
Раз, два, три, четыре, пять –
стара баба ты опять.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь –
стара баба ты совсем.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять –
бабу старую повесить.
Пожалуй, история некой бабы оказалась гораздо трагичней истории зайчика.
Рядом с числительным в речи (тексте) может стоять любой объект (он же предмет, он же реалия) – чаще всего любой. Он не задерживается около количественного числительного, очевидно, показывая, как умеет, непостоянство нашего мира. Самостоятельное и свободное от объекта числительное – некая аморфность, в какой контекст его не помести. И поэтому бесполезны всякие мнемонические запоминалки на количество знаков числа «пи» или стихотворные рекламные тексты с телефонными номерами фирм. У стоящих рядом числительных отмечается ассимилятивная тенденция, которая приводит их к формальной близости. Так, односложны и созвучны пять–шесть–семь, девять–десять. Ну, а составные числительные вполне заменимы, например, сорок восемь на тридцать восемь, пять на двадцать пять. И в этом весь ужас наших отношений с числительными.
А зайчик тем временем допрыгал до того этапа наших математических знаний, которые всем хорошо известны, как дважды два – четыре. Ну, конечно же, речь идет об одном знаменитом математическом тексте, причем в его поэтическом изложении. Пожалуй, первым рискнул Владимир Иванович Даль:
Волга Дону пошире:
Дважды два четыре.
Нет книг у дяди, а карты есть:
Дважды три шесть.
Хлеб жнем, а сено косим:
Дважды четыре восемь.
В современной детской поэзии такой «жанр» полюбился Тиму Собакину и особенно Андрею Усачеву.
Очень умная Горилла
Ежедневно говорила:
«Можете не сомневаться:
Дважды девять –
Восемнадцать». Тим Собакин.
Увы! Созвучность, ассимилятивная тенденция легко могут привести к замене одного числительного другим. Трижды восемь – девятнадцать! Но соблазн рифмовать числительные на –дцать с неопределенной формой возвратных глаголов очень велик.
Некоторые «математические» стихи А.Усачева построены в соответствии со счетным рядом (как прямым, так и обратным):
Десять лунатиков жили на луне,
Десять лунатиков ворочались во сне,
Один лунатик упал с луны во сне.
Девять лунатиков осталось на луне . – И так далее про оставшихся негритят… прошу прощения… про лунатиков.
У семи матрешек
Вся семья внутри:
Семью девять крошек –
Шестьдесят три.
А в данном случае наблюдается нарушение ритма стиха. В стихотворную строку легче укладывается , скажем, восемьдесят три.
Эти стихотворения адресованы в первую очередь детям дошкольного возраста, вероятно, с прагматической целью познакомить малышей с математикой. Только мнемоническая функция мнимая (просто скороговорка получилась какая–то). Вот как раз такие стихи и могут стать самыми «вредными советами». Однако должно и похвалить (следовало бы, наоборот, это сделать раньше). Вот такой пример вполне может исполнить мнемоническую роль, а все потому, что за этими числительными стоят постоянные объекты счета:
Три месяца включает время года.
Времен четыре в годовом ряду.
Вот почему различная погода
нас ждет двенадцать месяцев в году. Тим Собакин.
Надо сказать, что в детском фольклоре (а может, во взрослом) известно произведение, в котором. таблица умножения выполняет в тексте лишь организационную функцию:
Одиножды один – приехал гражданин,
Одиножды два – пришла его жена,
Одиножды три – в квартиру вошли,
Одиножды четыре – свет потушили
Одиножды пять – легли на кровать… – Ой-ой, зайчик от смущения прячется в кусты.
Структура текста довольна любопытна. Текст состоит как бы из двух частей, каждая из которых вполне самостоятельна. В левой – возрастающий числовой ряд, а в правой – нарратив, некое повествование.
Похожий по форме текст представлен в одной из «телефонных сказок» Джанни Родари, однако правая часть – совершенно автономные сентенции:
Трижды один – Паолина и Мартин!
Трижды два – вкусная халва!
Трижды три – нос скорей утри!
Трижды четыре – шоколад вкуснейший в мире! Пер. Л.Тарасова
Что еще можно сказать о коварных и милых моему сердцу числительных? Они многолики: могут выражать ситуацию и превращаться в междометия, как в воровском жаргоне. Могут бытовать и в совершенно противоположной сфере – в законодательных текстах. Здесь числительное становится определенным маркером содержания статьи кодекса. Хорошо известен и анекдот, в котором рассказчики договариваются о нумерации анекдотов фривольного содержания: таким образом за числом (числительным) закрепляется определенный текст. Впрочем, это отдельная тема.
Хитрого зайчика принесли домой живого и невредимого. Он, наверное, усвоил, что запоминание чисел зависит от цифр и соотносится с числительным в речи. Числительные дружат между собой крепче, чем с нами, поэтому легко в речевом потоке могут сменить одно другое. Замена же названий чисел никаким иным словом, кроме числительного, невозможна. В противном случае, как сказал классик, «дважды два – стеариновая свечка».