16. Отрывки Романа

Ал Захаров
Беседы в кофейне-16. Отрывки Романа.

«Сверху все кажутся муравьями. Сверху очень удобно смотреть на людей, заглядывать в окна.

Ты занят? О, ты притворяешься занятым. Твои проблемы – мелочи по сравнению с проблемами иных. Зачем сравнивать? Одному не дано испытать то, что испытает другой. Оно ему и не понадобится. Люди совестят чужих, призывая, как свидетельство, эпизоды из собственной жизни. И что? Это ваша жизнь, ваш опыт. Да, многое схоже, но не всё. Учат чужих, свою жизнь не могут устроить, точно гадалки, колдуньи, занимающиеся приворотом, сулящие богатства, а сами не способные ничего сделать для себя...

Э, да ты лентяй! Пульт упал, так тебе лень встать, поднимаешь его ногами. Ты не хочешь работать, тебе б лежать и... пусть тебя оставят, пусть тебя не трогают!..

Эй, игрок! Для тебя компьютер важнее реальности, для тебя монстр – это то, что не устрашает, а отвращает. Эй, игрок! Сколько времени ты тратишь на игру? Что ты получаешь взамен? Удовольствие? Опыт? Да... хоть не на улице...

Эй, на улице! Ссоры и обиды, удары и плевки, игры и шалости... Чему вас учат, чему вы учитесь? До скольки лет вы живёте во дворе? Когда вы покинете двор и вольётесь в другую среду? Вы спорите. Вас слышит весь двор. Неловко матерям за словарный запас сыновей? Вы играете. Сколько нервов тратится?! Сколько эмоций выплёскивается?!

Вечер. Для кого-то день закончен. Для кого-то день только начинается. И хороший автомобиль, пластиковые окна, наряды, крепкая дверь, приезды раз в месяц с коробками из-под техники... думаешь, за такими, как ты, не следят?

О, за всеми следят! Куда деваются умершие? А не стоят ли они сейчас за твоей спиной? Не смеются ли, обсуждая твою жизнь? Не оценивают ли тебя в постели с женой? О! Где гарантии? Кто защищён? Тот, кто информирован? И главное – вовремя информирован... Жизнь хрупка, тайны тоже. Они – слабое утешение для человека в неприкосновенности частной жизни. Ха! Если б вы знали, кто чем занят в этот вечер!.. Вы бы, будь вы нормальны, не пожелали бы больше знать такое. Знание обязывает. Кто не кричал Богу – почему так, а не иначе? Кто не умолял Его поступить по собственному человекохотению? А почему так? Потому что моё Эго хочет того – признайся! Но ты говоришь: потому что моя цель благородна. На каждую цель есть противовес. Это человек считает, будто кроме его желаний, иных нет, что таких желаний, как у него, ни у кого нет. Бросьте! Старо, как мир...

Знание... Мошенники жаждут его. Да! Они б поживились, зная мысли жертв. О! Были бы крылья – смотрели б в окна, грабили б на лету; читали бы мысли – облапошивали б миллионы! И, слава Богу, что люди этого не умеют! И не надо!..

Вечер. Законы не охраняют, а лишь уведомляют. Строгость оспорима. Дай волю каждому – вы бы услышали, что нужно делать с преступниками. О! Дай волю народу, он развернётся! Вешать через раз, расстреливать через два... Сажать можно и через три... Первого на виселицу, второго на расстрел, третьего пожизненно... Первого на виселицу, второго... Вот и вся строгость!
 
Не кажутся ли люди суетливыми отсюда, с крыши? Они копошатся вокруг проблемок, они трудятся и дают свой мелкий вклад. Взгляни – ничтожен вклад иных! Они ничего, ничего не дали миру! Зачем они были? Для тех, кто что-то дал?

Вечер... Пора прочь. Пора обратно. Мысли... Всего лишь мысли, навеянные взглядом с крыши... Если спуститься вниз, я этого не увижу. Если я вольюсь в толпу, покажется ли она мне ничтожной? Если б я был человеком, показались ли бы мне мелкими мои проблемы, моя жизнь? Если б я был человеком, не стал ли бы я мечтать о крыльях, чтении мыслей и бессмертии? Если б я был человеком, не захотел ли бы я не на небо, а в дом, к родным, к любимым?..

Ангел оторвался от крыши и взмыл в небо...».

Я покачал головой и отложил чтение сего труда. Кто порекомендовал мне ознакомиться с этими двумя листами? Они оказались сегодня в моём рюкзаке, и я не мог припомнить, каким образом они попали туда. В последнее время мне вдруг стали подсовывать всякие опусы, наивно полагая, что я могу дать дельный совет авторам, оценить их творчество и, вероятно, отнести результаты их умственных упражнений в издательства, кои тут же запустят печатные станки и наперебой будут просить подписать контракт.

Странные люди, эти авторы. Они будто считают, что я сам пишу лучше и знаю какие-то секреты писательского мастерства, или у меня есть связи в писательских кругах. Смешно! Меня бы кто научил изящному слогу… Впрочем, прислушаюсь ли я к чужому совету и не отвечу ли, что я не могу писать по-другому, чем пишу сейчас?

Так и этот автор – что он хотел от меня услышать, и что я бы сказал ему? Сумбурное изложение мыслей, и полное непонимание того, кто такой ангел. Конечно, если автор подразумевал под ним нечто своё, то пусть хотя бы пояснил. Разве ангел не знает, «куда деваются умершие»? Разве ангел ёрничает? Разве ангел считает людей ничтожными и мелкими, а их жизни – напрасными? А, наверно, это «ангел», в смысле тёмный ангел, с чёрными крыльями, демон, злой дух, который только и может, что наблюдать с крыши, но не с неба. В таком случае последняя фраза – ирония самого автора над «ангелом», который взмывает в небо, но наверняка опустится вниз, потому что его дом, его «любимые», его владения, его царство – в нашем поднебесье…

Хотя… это, наверно, я сам придаю смысл и значение словоизлияниям автора. На самом деле он ничего и не имел в виду. И вся идея сей миниатюры укладывается в простую мысль: за нами наблюдают. Ангелы и умершие люди видят нас каждую секунду нашей жизни, обсуждают нас, высказывают своё мнение между собой о нас, земных.

 Всё, всё, хватит, прочь эти размышления. Я засунул листы в рюкзак. Сейчас на повестке дня у меня – написание собственной заметки. Отодвинув чуть в сторону чашку с кофе, я притянул к себе планшет. Мои мысли пришли в движение, оставалось только ухватить их, обработать, изложить не сумбурно и не маловразумительно, а сформулировать их ясно и чётко.

Внимание моё на секунды чуть отвлеклось, когда в кофейню, не побоюсь этого слова, ворвался румяный молодой человек в чёрном кашемировом пальто. Его коричневые туфли, правда, пострадали от непогоды: на носках их виднелись тёмные и грязные разводы. В одной руке он держал увесистый портфель, а второй рукой стряхнул с длинных волос воду и тут же о чём-то быстро спросил у проходившего мимо официанта.

Я бросил на него взгляд, но не стал утруждать себя разглядыванием его персоны. Мысли хотели выплеснуться наружу. Однако он направился прямиком ко мне и, пока я поднимал на него удивлённые глаза, достал из портфеля толстую пачку бумаги.

- Вот, – он положил её на стол и, усевшись напротив меня, заказал себе эспрессо. – Вы видите, сколько здесь листов? Это всё – отрывки, разнородные мысли, которые я хочу скомпоновать и составить цельный роман. Вы можете мне посоветовать тему, сюжет? Я слышал, вы помогаете начинающим писателям.

- Гм, – я покосился на груду бумаги, расползающуюся по столу, дивясь про себя его наглости и пока не решаясь устроить скандал. – Вероятно, вас неверно информировали. Я не профессиональный писатель, более того, я совсем не писатель. Это моё хобби, знаете, как моделирование, рисование или компьютерные игры?..

- Да? – в его голосе я не услышал разочарования, хотя отчаянно желал этого. Убедись, что я не тот, кто тебе нужен, и иди с Богом прочь отсюда. – А кто же вы? Раз пишете – значит писатель. Если умеете складывать мысли и образы в сюжетные линии, стало быть, вас можно называть так. Сейчас вы что пишете? Вы же хотели что-то написать…

Сколько раз мне задавали этот вопрос! Кто я – блогер или журналист? Графоман или фанатичный пользователь соцсетей? Кому какое дело до того, что я сейчас делаю? Быть может, я пишу гениальный роман, а может, реферат для доклада на кружке? Может, это диссертация, а может, заметка о том, как хорошо здесь кормят и поят?

Я посмотрел на его тонкую бородку, серые глаза, в которых сквозила заинтересованность, неясно, то ли мной лично, то ли моим делом. Пришлось, проглотив резкие слова и ввязываясь в диалог, ответить:

- Нет, я просто пишу… Пишу свои мысли, публикую их потом в Интернете для развлечения себя и читателей.

- И что, многим интересно?.. Мне порекомендовали вас, как беспристрастного критика, понимающего в современной литературе…

- Кто, позвольте узнать?

- Станислав Журбин, поэт. Помните такого? Он приходил сюда читать свои стихи, вы с ним общались. Он считает, что вы можете оценить мои отрывки и дать рекомендации… Может, всё-таки ознакомитесь? – ему принесли кофе, и он, пригубив, наконец, представился: Меня зовут Роман. Вот, например, эти листки. Что скажете?

Что мне следовало делать? В негодовании отбросить распечатки и гневно приказать ему удалиться? Начать уверять его, что я некомпетентен и в современной литературе разбираюсь не больше, чем в астрономии? Деликатно попросить уйти и не докучать своим обществом?

«Не будет большой беды, если я прочту», – пронеслось в моей голове. В конце концов он просит совет, а не чёткие инструкции. Кроме того, меня начало разбирать любопытство: неужели эти отрывки настолько разрозненны, что автор не может сконструировать из них хотя бы рассказ? Я уступил его напору и взял бумаги.

***

«Вечер – чёрные сумерки. Дождь бьёт ударами хлыста, требуя пустить его внутрь. Тело вздрагивает от мокрых прикосновений. Деревья обступают дорогу, как стражники. Пугающие изгибы ветвей колышутся от порывов ветра, тени на мокром асфальте тонки и причудливы. Мозаика и авангард смешиваются в игре ветра, растений и дождя.

Воздух водянистой массой заползает в рот и нос. Дыхание прерывисто и сбивчиво. Свет фонарей разрезает пространство мелких капель, луч дёргается и дрожит.

Редкие люди изогнутыми силуэтами выскальзывают из белых кругов, чтобы исчезнуть навсегда. Когда ещё их увидишь? Они – секунда твоей жизни, бегущей кошкой проносящейся мимо. Ведь сама жизнь, словно дикий зверь, неугомонна: бросается на человека, сшибает с ног, втаптывая в грязь. Ловка и увёртлива, изящна и изворотлива. Каждый миг её – как песчинка в песочных часах: видишь, что сыплется, видишь, что ещё много, но и не заметишь, как последняя переместится в нижнюю ёмкость.

Сгущается мир. Солнце, встав, выпьет мрак. Но на краях и донышке останется немного. И эта тьма залезет в душу, ворвётся в её двери, вломится, запрыгнет в окно. И попробуй соскреби с себя осадок энтропии, распадающейся ткани бытия. Остановив часы, ты не остановишь бег времени внутри себя. Родившись, ты запустил механизм качелей, ты оттолкнулся, чтобы, дойдя до определённой точки, вернуться к небытию.

Это мир вещей, имеющих цену только на миг. Новизна постепенно стареет. В этом сумрачном мире, под раскачивающимися фонарями, вещи меняют цвет, вещи меняют форму.

Сегодня в котлах страсти бушует огонь, завтра от него останется только пепел. Сегодня в лукошке застенчивости ты найдёшь кусочек смелости, завтра ты оттолкнёшь с трибуны оппонента, чтобы ощутить свою славу.

Вещи, вещи... Тени прошлого, тела настоящего, призраки будущего. Есть ли уверенность в завтрашнем дне? Есть ли память о прошлых победах? Кто ещё не оспорил триумф, кто ещё не потребовал в ультимативном порядке компенсаций? Будто и не было побед, а были лишь ссоры и делёж. И вчерашние побеждённые, оправившись, желая возвыситься и досадить, ищут лазейку для мести. Как это мелко для высоких, как это высоко для низких! Но камень уже брошен, слова сказаны, лицо не утёрто.

Чернота бытия создаёт стены в пространстве. Здесь одиночество как булыжник на верёвке – повесишь на шею или кинешь в толпу с криком: «Я личность»? Нет, это всего лишь игра слов. Нечего кичиться своей обособленностью, как и нечего превозноситься движением против потока.

Утром разбудит свет бытия. Смоется чернота, снова здесь будут раскрашенные улицы, капли росы, утопающие в зелени парки, реки прохладные и чистые, удовольствия не грешные, радость не пустая и искренняя. Как захочется жить тогда! Как хочется всегда чувствовать мир именно таким!

Если б не осыпалась золотым дождём твоя осень. Потому всё и кажется то чёрным, то жёлтым. Равнодушие на былое? Усталость и сон? Умеренность и покой? Ты хочешь уйти или остаться? Ты хочешь успокоиться или ярким метеором пронестись по миру? След... какой след? От кометы, от звезды, от проехавшего самосвала?

Что останется? Дети. Дом. Дерево. Следы. Это всё – следы. Поэзия, картины, рассказы, скульптура, дела... Если б ты что-то создал на века! Всё уйдёт, как пропадает пропадом в мире вещей. Если б ты правил – тебе был бы почёт, когда б ты ушёл – по тебе осталась бы память. Кто б поинтересовался, если ты прост и безыскусен, чем ты жил, что чувствовал? Зачем? Иногда это так неинтересно, иногда лживы все принципы, иногда лживы все благодеяния, что хочется плюнуть... А лицо самого не утёрто...

На асфальте дождь стирает меловые воображения. Кто-то хотел сказать нечто важное. Для кого? Карандаш стирает грифель. Ты сам стираешь год за годом. Заточи карандаш – переверни очередную страницу. Опусти руку в карман – там есть деньги? Зачем карандашу монеты? Ты хочешь есть, пить, иметь крышу над головой. Купишь ли ты время? Песчинки, что падают на горку уже упавших, поддадутся на твои уверения? Заточи ещё... Огрызок. От жизни? Когда наступит пора выбрасывать, куда его девать? Где его урна, где его место?

Не присесть, пока льёт дождь, пока ночь раскачивает фонари, пока растекается по стёклам окон вода. Пока бегут ручьи, как тропинки, прерывистые, с поворотами и изгибами. Огрызок, капля, песчинка... Ты отдаёшься всем существом течению, ты видишь в нём смысл жизни. Ты знаешь – то, что полюбишь, что Твоё, – то и смысл! Поэтому он у всех разный. А жить для чего? Для того, что любишь? А почему бы и нет?

Сейчас рвутся связи между людьми, рвутся связи между небом и землёй, раем и адом. Вряд ли кто-то может точно сказать – каков рай, каков ад. И думается, что ад – это кошмар нашей жизни, все ужасы мира, потаённые страхи души, всплывающие наружу; рай – блаженство души, искренние, чистые радости мира, добрые, ласковые, счастье...

Не рвись к смерти! Не беги за эфемерными идеалами. Наклейки отклеятся, ярлыки отлепятся, маски слетят, дым развеется. Террор не победит. Ибо мир иначе просто умрёт – ни нашим, ни вашим. Когда ты стряхнёшь лапшу с ушей, что вешают на всех углах, и будешь думать самостоятельно?

Многие хотят рай, но не сейчас. Пусть ещё немного побудет этот мир, предсказуемый, уже понятный и известный. Не хочется привыкать к новому, не хочется уходить в неизвестное. Пусть дни уходят друг за другом, и ты всегда знаешь, что за днём таким-то последует такой-то. Определённость в мире, хоть какое-то постоянство.

Аллеи темнеют. Слева – замшелый ручей, подёрнулась тиной и ряской вода. Справа – дряхлые кусты и уходящая вдаль тропинка. В какую тьму окунёшься ты?»

***

Я отложил листы и кашлянул.

- Вы хотите это включить в своё произведение?

- Почему бы и нет? – скрестив пальцы, Роман спокойно смотрел на меня. – Вам не понравилось?

- Очень образно, но всё это должно к чему-то вести…

- Я же за тем к вам и обратился. Я хочу из отрывков составить роман. Роман – автор романа. Здорово звучит? Пока я только Роман отрывков, точнее, это всё – отрывки Романа, продукты мысли меня самого… Я вам отдал этот набор мыслей, чтобы вы оценили мои способности. Это, кстати, я намеревался написать как стихи… Я вам покажу только то, чем я горжусь, что считаю наиболее удачным. Вы не беспокойтесь, я много времени у вас не отниму.

- А вы пытались уже написать роман, придумать концепцию?

- Пытался, – он уже пододвигал ко мне другое произведение. – Всё выливается в куски, эпизоды, которые не удаётся слепить в нечто целое. Вот, например, у меня есть настоящий рассказ, «целиковый». Хотите прочесть? Он не так велик для чтения, как кажется… Я тоже хочу его включить в роман.

Взяв в руки очередные листы, я начал понимать, что так просто от него не отделаться. Назвался груздем – полезай в кузов. Не сумел отказать сразу, читай, братец, читай…

***

«Меня нет. Меня не было, нет и не будет. Кто я есть сегодня, кажущийся самим собой? Некое тело в пространстве, оформленное и будто законченное. Мысль, рождающаяся и угасающая. Деятельность организма – биение сердца, движение крови, переваривание пищи, искры в мозге.

Когда-то я считал, что я – это сознание, что я – это осознающая себя личность. Потом мне открыли, что внутри меня живёт ещё супер-Я, у которого я нахожусь в подчинении, которого я слушаюсь, хотя зачастую и не понимаю этого. Нет, сознание – это иллюзия, как и всё вокруг. Иллюзия – я, мир; даже моя уверенность в иллюзорности всего – иллюзия.

Кто есть человек? Совокупность атомов. Что есть атом? Запущенные частицы. Что есть частица? Какова самая маленькая, но конечная частица? И выходит, что тело – это пустота. Частицы вращаются в пустоте, соединяются в пустоте и приходят к некоей форме. Где? В Пустоте.

Сознание не может охватить величину Вселенной. Есть ли она? Как измерить? Определи её, запредель, установи пределы. По сравнению с Землёй я – камешек, по сравнению с Солнечной системой (ах, система только в голове, но не в космосе!) я – песчинка, по сравнению со всей Вселенной – меня нет.

Я – ничтожная величина, которой можно пренебречь. В холоде космоса я – кусочек теплоты с пульсирующим сердцем. Ошибка природы скорее, а не её совершенство. Разум оперирует иллюзиями, потому что сам иллюзорен и не хочет смириться с этим. Так просто понять: ты ничто, был никем и ни во что превратишься. А что за промежуток времени между этими «ничто»? Ничтожен по сравнению с миллиардами лет существования мира. Тело – ничто, жизнь – ничто.

Какое имеет значение, кого я иллюзорно любил или ненавидел? Космосу безразличны наши потуги, космосу не нужны наши уверения в любви. И то, что сейчас говорят: «Живи сегодняшним днём, радуйся!», «Наслаждайся жизнью», – пустое. Кто будет наслаждаться и где? Клочок мысли в песчинке времени в капле мироздания?

Я выхожу на улицу в тёплый вечер. Мы все обмануты. Мы все хотим придать значение всему – миру, своим действиям, своим мыслям. Мы отчего-то верим, что после нас что-то останется, что это будет иметь какую-то важность для последующих поколений. Разве ничто может иметь значение для ничего?

Земля – это планета, затерянная в глубинах космоса. Нас окружает пустота и холод, абсолютный ноль. Мы желаем, чтобы была ещё где-то разумная жизнь. Зачем? Чтобы они поработили нас? Чтобы мы устроили такие же войны, как и на Земле? Мы планету-то свою, жалкие обрывки суши, не можем поделить, чего уж говорить о просторах космоса и других расах?

Я сажусь на скамью в парке. Никого нет вокруг, и меня нет. Я смотрю на себя со стороны, как будто кто-то посторонний смотрит на меня... Мы мним много о своём разуме, о своей душевной организации и достижениях. Но что есть наша наука? Борьба за деньги, политика, критика с переходом на личности... Мы неуживчивы и нетерпимы. Однако отчего-то строим грандиозные планы насчёт будущей жизни, цепляясь за философию и логику, думая, что логика может нас спасти от бездушия космоса.

Мне предлагали принять на веру, будто цель жизни – развитие разума, созерцание природы, ограничение своих желаний и умиротворение. Мне говорили, будто все люди могут жить в мире и согласии, если поймут эту цель. Я ответил, что все люди никогда не будут едины. У каждого – свои иллюзии, и ими он тешит себя. Зачем мне разум, если меня нет? Зачем мне умиротворение, если я желаю всем смерти? Зачем мне любить всех, когда я хочу любить только себя?

Мне говорят – наслаждайся. Я спрашиваю – чем? Иллюзиями? Фантазиями о насыщении чрева и плоти? Конечными физиологическими удовлетворениями тела? Позвольте – не всё ли конечно? Кто наслаждается, когда я стою в стороне от самого себя? Я осознаю, будто я вкушаю пищу, этот миг я желаю продлить надолго. Но он проходит. Я хочу всегда, каждую секунду наслаждаться – но пресыщение, усталость, сон, отсутствие денег и многое другое убивает это наслаждение.

Смерть и болезни, зависть окружающих, злоба и ненависть – чем мне наслаждаться? Когда коварство и ложь плетут интриги, когда доверие – это эфемерная дымка в паутине ума, то чему отдаться, куда себя деть?

И я понимаю тогда, что лучше иметь мало, чем много. Лучше не высовываться, и тебя не засунут. Лучше не иметь друзей, тогда не получишь врагов. Лучше молчать, чем говорить. Тогда хотя бы тебя не тронут те, с кем ты общаешься часто, но всегда остаётся возможность, что ты столкнёшься с бедой, которую никак не мог предвидеть.

Как наслаждаться, когда смерть в любую минуту придёт и отнимет наслаждения плоти? Как брать всё, если у тебя ничего нет? Как довольствоваться малым, если ты хочешь многое? Да и почему я что-то кому-то должен? Да и зачем пустоте что-то хотеть, ведь всё – пустота?

Почему я обязан жить по чьей-то указке? И кто вы – иллюзии моего разума, – что смеете мне указывать, как мне жить? Почему я должен слушать вас, как пророков или учителей? Почему я должен принять ваш смысл жизни, который вы придумали? Вы придумали его для себя и под себя, руководствуясь своими фантазиями и личным опытом, воспринимаемым тем, что называется сознанием. А мне? Кто мне придумает смысл моей жизни, зная её? Только я сам! Поэтому оставьте меня, прекратите свои нотации и увещания, бросьте свои морализаторство и философию. Я хочу жить так, как хочу.

Я встаю в возбуждении со скамьи. Кто уверит меня, что я существую? Сгусток крови и переплетения плоти – вот что я для Земли. Вы говорите о душе? Где же она? И что есть она? Беглянка из духовного мира, для которой тело – это очередная одежда на короткий срок? Страдающая амнезией и наказываемая по возвращении памяти? Тупая до безумия сущность, которая ничего не может сделать за отведённое ей время? Или искра, зажжённая и потухшая со смертью?

Нет, неужели не могут понять люди, что мир ограничен. Что всё видимое очами – и есть мир. Нет никаких потусторонностей, никаких духовных сущностей и миров, нет загробной жизни. Иллюзии витают в умах, отравляя придуманное сознание. Этот мир – как сон, и я – просто одно из его порождений. Кто видит сон со мной во главе? Никто, потому что сна нет, как и меня нет.

Мы глупы, потому что думаем, что есть нечто вне нас. Мы глупы, потому что рассчитываем или на Бога, созданного нами, или на науку, которая полностью – наше творение. Разве выдумка спасёт выдумщика? Разве творение поможет творцу? Смотри, как упиваются своей верой фанатики, считающие, будто кроме них, никто не будет жить счастливо в новом мире. Смотри, как упиваются своей верой учёные, клеймящие не верующих им «мракобесами». Кто умнее – выдумавшие иллюзию или создавшие иллюзию?

Правы те, кто съедают себя в меланхолии. Я аплодирую тем, кто унывает и тоскует. Есть от чего! Ты живёшь в придуманном тобою и полностью обманчивом мире. Все вокруг – это иллюзии, а ты вынужден жить среди них, в них, полагая наивно (внутри себя – кляня этот свет, давший тебе возможность осознать это), будто они истинны и действительны. Что есть истина? То, что соответствует видимому мною? Да. Но если я напьюсь и увижу инопланетян, то будут ли они истинными? Несомненно. Для меня лишь... Но кто откроет слепоглухонемому действительность красного цвета? Кто даст ему услышать классическую музыку? Для него – ни красок, ни музыки нет, нет цифр и букв. Истинны для него только прикосновения, обоняние и вкус.

И ты правильно впадаешь в депрессию – у тебя нет выхода. Ты проживаешь жизнь по привычке. Потому что не можешь не жить. Ты влачишь её с собой, не в силах расстаться с ней. Боишься, что расставание будет хуже, чем единство. Нет. Пойми – ты был никем до своего рождения, ты будешь никем после своей смерти. То, что между рождением и смертью, – миг во всей Вселенной, ничего не значащее событие в мироздании. На Земле это кажется чем-то важным, но пойми – холоду космоса всё равно, был ли ты в нём.

Когда все звезды погаснут, родится, наверно, новая Вселенная на обломках старой, будут новые люди... И они будут думать, что они что-то значат, что их жизнь имеет смысл, и то, что они делают, ценно. Глупцы! Сознание цепляется за самое себя, не понимая, что оно – это игра атомов, пустоты, в которой мерцают протоны, нейтроны и электроны. Человек – это пыль, прах, но мнит о себе как о совершенном творении природы. Нет, в новой Вселенной будет всё то же – какие-то называющие себя людьми ходячие сознания, пустота космоса и постепенное угасание.

Я слышу за своей спиной слова: «Гони деньги» и оборачиваюсь. Невзрачный субъект шмыгает носом и трясёт грязными руками.

- Знаешь, кто ты? – спрашиваю его я, на что он злобно бросает мне: «Пооскорбляй ещё меня... Я вот сейчас тебя». Он достаёт из кармана складной нож и выставляет вперёд лезвие.

- Ты думаешь, меня устрашит смерть? – уточняю я. – Мне без разницы – убьёшь меня или нет. И тебе тоже. Совесть – это иллюзия, воздаяние по смерти – выдумка... Ты ищешь деньги, чтобы прожить, а зачем? Разве в этой жизни есть смысл? Лично я не вижу смысла терзать себя дальше. Убей меня, и ты освободишь меня от иллюзий.

Он мало что понимает, но ножом вращать не перестаёт.

- Я буду последователен, в отличие от атеистов, не желающих умирать, – продолжаю я, видя, что он не думает применять оружие. – Они полагают, что должны жить. Зачем? Лучше всё равно не будет. От смерти не убежать... И поэтому надо умирать, если ты понял, что жизнь не имеет смысла, и всё пустота. Меня не было и не будет. И то, что есть, – это не я, а безумие природы, слепившей моё тело и сконструировавшей мой мозг... Меня нет.

Его удивление понятно, однако напора он не сбавляет. Ещё пару слов.

- Скажи, ты убьёшь меня – что будешь делать дальше? Спрячешься, понадеявшись, что тебя не поймают? Вряд ли совесть будет тебя мучить... Тебе известно, что всех настигает смерть, поэтому скажи – какая польза тебе в деньгах или убийстве меня?

- Отдай деньги и не треплись! – ворчит он. На его месте я бы давно уже ударил и забрал деньги. Он глуп и не понимает, что я заговариваю ему зубы.

- Взгляни, – я достаю кошелёк и вытряхиваю оттуда купюры. – Здесь пятьсот рублей. Ради этих денег ты убьёшь меня?

- Давай сюда, и не убью, – он тянет руку. Право, как ребёнок, клянчащий игрушку. Такой же вымогатель. Разве что без ножа.

Я расправляю купюры по сто рублей и рву их поперёк, затем, сложив, рву снова и отдаю ему клочки, часть которых тут же, подхваченная ветром, отлетает в сторону.

- Что ты сделал…! – он вклеивает непристойное слово и взмахивает ножом.

- За это я заслуживаю смерти? Или удара ножом? – смерть не страшит меня, и даже порезы от его ударов не смогут поколебать мою уверенность в эфемерности мира. – Расстанемся мирно, и ты не совершишь того, о чём будешь жалеть...

- Почему я буду жалеть? – задаёт он дурацкий вопрос. Я хочу рассмеяться ему в лицо, спросив, почему же он не бьёт меня, а только болтает, но моё лицо непроницаемо.

- Потому что ты бьёшь пустоту... Меня нет. Я – иллюзия. Весь мир – это грандиозный обман, театр для себя, фокус ничто. Мы живём и умираем, переходим из одного состояния в другое, думая, что сознание и есть принцип человечности. Тело – вот человечность. Сознание может быть забито, личность может быть стёрта, лишь тело говорит о том, что ты человек. А тело – ничем не отлично от животных, животные и растения – это всё эманации природы... Природа – это безликая масса, принявшая некие формы, которые осознают себя как люди или не осознают себя, являясь планетами, кометами, звёздами... Убей меня, и ты ничего не поколеблешь в этом мире. Мы болтаемся в пустоте, являясь пустотой. Если хочешь, можешь считать, что смерть – это лишь распад для одних тел и превращение в другие тела. Круговорот смерти в природе вечен. И не имеет никакого значения – ни она сама, смерть, ни жизнь. Что для тебя жизнь?

Он уже опустил за время моей речи нож. Мы – одни на этом пятачке пространства. Забавно, я хотел изложить кому-то свои мысли и нашёл такого слушателя. Может быть, он вновь схватится за нож и убьёт меня. Что ж, это будет замечательным завершением всей моей жизни. Все жизни никчёмны, ибо ведут в никуда. Чем моя будет хуже или лучше? Нет, все жизни равны в итоге. Мир сведёт с собой счёты, сгорев, и все жизни, бывшие в нём, сгорят. Возродится, быть может, пепел, да кто из нас осознает себя в нём? Стало быть, и печалиться не о чем.

- Жизнь... это деньги... – его глаза бегают, он пытается подобрать слова, я опережаю его:

- Бабы, машины, бары, еда?.. У тебя триллион рублей, сотня баб, тысяча машин, горы разнообразной еды каждый день... Это и есть жизнь? Ты обретёшь смысл её?

- Ну да... – он чешет в затылке.

- Это и есть твоё счастье? – я осторожно беру из его ладони обрывок купюры. – Разве деньги избавят тебя от смерти? Бабы – помогут стать бессмертным? Машины увезут прочь от смерти? Ты промотаешь жизнь в увлечениях и суете. И умрёшь в постели рядом с какой-нибудь бабой. Твой труп похоронят в золотом гробу. Вот и вся жизнь, мой друг. Хороша ли она? Это неправильный вопрос. Она ни хороша, ни плоха. Она никакая. Все жизни равнопусты, потому что в космосе нет целесообразности. Вопрос «Зачем?» бессмысленен, так же как и вопрос «Для чего ты жил?». Какая разница – куда летит комета? Какой смысл в гибели звезды? Какое значение имеет падение метеорита на поверхность луны? Люди – та же материя, только зачем-то вообразившая, будто она имеет какой-то смысл. Поэтому и жизнь – без цели, без смысла. В ней нет ни добра, ни зла, потому что это всё оценки глупого сознания, пытающегося разграничить территорию своего существования. Кто жил лучше, скажи: абортированный эмбрион, младенец, умерший через день после родов, подросток, выпрыгнувший из окна в 15 лет, молодой человек, попавший под машину в 30 лет, мужчина, казнённый в 50, старик, попросивший об эвтаназии в 70? Я отвечу тебе: в их жизни нет смысла, их жизни равны. С точки зрения космоса – это ничто, это пустота. Кто жил лучше: нищий, умерший в тряпье, богач, почивший от истощения любовных сил, знаменитый политик, застреленный фанатиком, маньяк, убивший десятки и казнённый на электрическом стуле? С точки зрения космоса – их жизни равнозначны. Они – ничто. Солнцу, Луне, Альфа Центавра безразличны похождения богача или изящность речей политика. Мы суетимся на жалкой планете, возвеличивая её… А что на деле? На нас давит пустота космоса, холод планет и безнадёжность.

Он кричит: «Моя жизнь имеет смысл! Я живу ради детей!». Я усмехаюсь:

- Ради будущих мертвецов? Как эта бумажка, – я отпускаю клочок купюры, – вот и вся их жизнь. Подымись немного выше. Над всем миром, над всеми временами в нём, над всей Солнечной системой… И посмотри на копошащуюся биомассу, которая считает себя великой и могучей. Брось на неё пару метеоритов, взорви планету, и от этой жизни, от этих организмов ничего не останется. Что значит ещё одна родившаяся жизнь? Ещё одна смерть. Ещё одна пустышка…

- Нет! – кричит он. – Есть же что-то там…

- Если ты не можешь назвать, что именно, то его и нет, – улыбаюсь я. – «Бог в душе»? А какой он? Почему ты убеждён, что он истинный? Почему именно он – Творец Вселенной и Владыка космоса, вдруг поселился в твоём, именно в твоём сердце? В сердцах других – его нет? Почему это не бес, а? Я скажу тебе, какой он. Прощающий всегда, потакающий твоим капризам. Его можно назвать совестью, но с которой всегда можно договориться. Что ж это за Бог такой, с которым всегда можно заключить сделку? Ты сам с собой её заключаешь. Иллюзия с иллюзией…

- Я хочу, чтобы ты умер, – его глаза сверкают, он крепче сжимает нож. Кажется, я добился нужного эффекта. Это мой шанс. И я добавляю:

- Если б всё человечество поняло, что кроме нас, жизни этой, пустой и ни к чему не ведущей, ничего нет, что мы – напрасно ищем смысл в мироздании, цели и задачи, что мы не можем объять необъятное, не можем умилостивить холодный космос, то надлежало бы всему человечеству умереть, потому что бессмыслица кончается бессмыслицей. Учёные веруют, что создадут бессмертие, как бы не так!.. Убийства не прекратятся, зависть не пройдёт, а злоба не искоренится. И выход один: убить всех до того, как это сделает космос…

Он заносит руку для удара. Удар будет точным, я знаю. Его ярость так и кипит. Я закрываю глаза. Чувствую этот ошеломительный удар. Смерть. И теперь я смогу точно сказать: меня нет!»

***

- Очень уж пессимистично и безнадёжно, – я не мог принять основную идею рассказа и постарался прогнать от себя уныние, охватившее меня после прочтения. – Это почти пропаганда самоубийства, призыв. Вы так не считаете?

- Так это мнение, вы понимаете? Я написал рассказ, он целен, самостоятелен. Но в нём затронута, вы сами поняли, весьма… тонкая материя. Тем более в наше-то время как бы не посадили меня. Я хотел бы этот отрывок вставить в свой роман, только не могу придумать как…

- Если вы так хотите. Рассказ сам по себе, как вы выразились, целен, закончен. Разве что вы хотите изменить его, чтобы всё не было так беспросветно… Тогда, я думаю, вам стоит исключить окончательную смерть героя. Скажем, пусть он очнётся в больнице, познакомится с очаровательной медсестрой…

- Ах, – он скривился. – И конечно, нужно будет писать, как прекрасна жизнь, что в ней нужно ценить каждый миг, любить её… Но он-то считает, что это всё пустое.

- Я не призываю вас самого любить жизнь, – закончив фразу, лишь тогда я понял, что хотел высказать совсем иную мысль. Сам автор разделяет ли взгляды героя своего рассказа? – Я предлагаю вам представить альтернативную точку зрения. Вы же собираетесь писать роман, масштабное произведение. В нём должны быть персонажи с разными характерами, мотивацией, речью. Например, вы можете первый прочитанный мной эпизод показать как сон, всплески сознания борющегося за жизнь человека, от лица которого ведётся повествование. После ранения его везут в больницу, и его мозг производит такие образы. В романе должна быть идея, основная, генеральная, и множество других, второстепенных. Скажем, ваш герой – вы можете показать его состояние до нападения, мысли, чувства, мировоззрение, а после нападения он начнёт менять своё мнение, всю свою жизнь он, быть может, изменит, начнёт помогать людям, дарить добро. Люди меняются, и это можно показать в романе. Или наоборот – несмотря на все попытки изменить его, на любовь к нему, на все случившиеся с ним обстоятельства, он не переменится, оставшись таким же, как и был. И это тоже можно показать. Как человек остаётся верен себе… Подумайте, какая здесь может быть идея, какая генеральная мысль будет красной нитью проходить сквозь всё произведение.

Роман задумался на непродолжительное время и внезапно решительно выдернул из стопки один лист:

- А вот этим отрывком вы бы как распорядились?

Я хотел было намекнуть ему, что неплохо было бы закругляться, но «кусочек» был небольшой, и потому я без возражений взял лист в руки.

***

«Ты не можешь ничего сказать о своих детях. О себе самом ты имеешь хотя бы какое-то представление, но кем вырастет твой ребёнок, кем станет твой сын или дочь, доживёт ли она или он до старости – это неподвластно твоему разуму. Ты можешь прогнозировать их поведение, можешь рассчитывать на то, что они поступят в такой-то вуз или займутся такой-то деятельностью, но бывает вдруг так, что они умирают при твоей жизни, и всё перечёркивается.

Ты радуешься, когда рождается твой ребёнок. Ты счастлив и горд. Ты дал жизнь человеку, и у тебя уже почти готов план его жизни. Разорви этот план! Ты не знаешь, кем он будет, ты не знаешь, когда он умрёт, ты не уверен, будешь ли ты гордиться им впоследствии.

Ты многого ждёшь от своего ребёнка. Будет ли он лучше тебя? Будет ли он выше по социальной лестнице, чем ты? Превзойдёт ли он тебя умом и не посрамит ли твоё имя? Что ты вообще знаешь о своём ребёнке? Только то, что ты его родитель. И только то, что он имеет право на самостоятельную жизнь...

Но её выбираешь за него ты сам. Ты решаешь, куда направить его усилия, ты решаешь, какое образование до школы он получит, ты решаешь, что ему читать и что делать. И ты злишься, когда выходит не по-твоему.

Так что же ты ждёшь от него? Может быть, ты хочешь с его помощью сделать то, на что не способен сам? Может быть, твои комплексы не позволяют тебе быть тем, кем ты хочешь его видеть? И не говорит ли в тебе уязвлённая гордость? Желаешь ли ты блага своему ребёнку, и уважаешь ли ты его свободу, или ты просто хочешь использовать его в своих целях?..».

***

Я отложил бумагу и потянулся за кофе.

- Если мы берём за основу жизнь человека из второго рассказа, это можно приспособить к его мнению о роли родителей в жизни детей.

- Тогда это, – Роман, словно на что-то решившись, подтолкнул ко мне ещё два листа, – к его мнению о любви?

- Это последние, что я прочту, – неожиданно для самого себя твёрдо сказал я.

- Разумеется, – он что-то уже черкал в небольшом блокноте. Когда успел его достать? – Я о большем не смею и просить. Вы уже мне подали идею...

Чуть не покачав головой в сомнении (он не будет меня просить прочесть ещё? Я что-то успел ему толковое поведать?), я принялся читать.

***

«Можно прожить целую жизнь и ни разу не испытать в себе любви. Сердцем быть холодным к людям, животным, ко всему миру. Можно говорить слово «люблю», но не вкладывать в него то значение, тот смысл, которые в нём заложены.

Есть разные виды любви – к Богу, к Родине, к семье, к женщине, к детям, друзьям, братьям нашим меньшим, к природе. Каждую любовь можно возвести в Абсолют и прославить в своём сердце. Каждую любовь можно переживать совместно с другой, и даже можно любить всеми видами любви. Но есть ли что-то единое, объединяющее? Есть ли такая Любовь, которая не подразделяется на виды, которой если любишь, то значит любишь всё и всех?

Так ли нужно любить всё и всех – сразу же раздастся вопрос. В мире много зла, есть вещи, которые любить ни под каким предлогом невозможно. Значит любить можно не всё? Но что тогда остаётся? Что именно нужно любить, и где критерий, позволяющий отличить истинную любовь от ложной?

Значит человек может не любить. Не любить мир, не любить ближнего, не любить природу, не любить весь мир. А себя? Да и себя, пожалуй, может и не любить – то есть ненавидеть себя. И можно любить всё и всех, можно обнимать своим сердцем весь мир. Весь ли и всех ли? Как относиться к такому человеку, который говорит, что он никого не любит? Это эгоизм, мы отвечаем. А как – к тому, который утверждает, что любит всех? Не тщеславие и не гордыня ли это, тут же вопрошаем мы, – демонстрация «любви ко всем и ко всему»? Что, стоит любить наркотики, стоит любить злость, стоит любить воюющий за всех против всех мир? Может, стоит и дьявола любить? Раз уж всех – так всех. Или любить можно избранно – тех, кто благоволит тебе, кто тебе по нраву, то, что ласкает слух и чрево, то, что наслаждает и приятно на вкус и на вид. Не правда ли хорошо, когда вокруг тебя только то, что тебе нравится, что ты любишь? Не это ли рай? Правда, рай на земле и сроком на жизнь «всего лишь» – ну так что ж, «бери от жизни всё», «проживём её достойно». Хотя, кажется, кто-то просил не любить мир и того, что в мире, – ну, мало ль кто что говорил, и он может ошибаться.

Мы любим тех, кого хотим любить сами. Что значит любить? Наверное, смотря что или кого. Слово одно, а значений много. Я могу любить есть мороженое жарким летом, я могу любить плавать в море, я могу любить ветер, дующий мне в лицо... Это ли любовь? Или мы говорим о чём-то возвышенном? Что выше мирских удовольствий, что выше земных благ, что выше просто чувственных ощущений. Поэзия примешивается здесь. Что ж, есть и такие поэты, которые могут воспевать свою музу в стихах, а потом, раздосадованные отказом, убить её или очернить в тех же стихах её благородное имя. Это ли любовь?

Мы любим того, с кем нам комфортно. Не правда ли? Вот человек, с ним есть, о чём поболтать, что обсудить. Он находится на нашем уровне развития (может, и выше, и ниже), он красив по нашему вкусу, он ценит почти тоже, что и мы. Замечательно! И мы можем сказать – душа моя, я тебя люблю!.. Забавно читать современному человеку 21-го века с его «сексистскими» взглядами и интернетовским кругозором, с мешаниной в голове из телевизионных фраз и отрывков из СМИ, как в веке эдак 19-м один литературный герой говорит другому (мужчина мужчине) – душа моя, я люблю тебя! Это друг говорит другу! О, как опошлились нравы!.. Но это ли любовь? И как переживали героини «Анны Карениной» и «Обрыва» свои падения, кои в современном обществе воспринимаются как нервические припадки и совершенно непонятные переживания. Ну ладно, Анна, но Вера? Из-за одного раза? Из-за того, что переспала с тем, кого любила? Смешно, право! Было бы из-за чего переживать – скажет наш современник. И будет прав. В глазах современного общества – это не трагедия, а скорее закономерное явление. Ещё удивился бы современник – почему так долго это не происходило? Это же так естественно и понятно. Сейчас, в 21-м веке.

Любят за что-то? За красивые глаза, толстый кошелёк, за ум и за обходительность. За что-то, что нравится нам. И как странно звучит фраза – «любить надо ни за что». Просто так!.. И тем более непонятны слова: любите врагов ваших, гонителей ваших. Эге! А их-то за что любить? Что они нам доставляют унижения? За то, что они оскорбляют нас? Бьют по нашему самолюбию (вот ещё любовь одна!). Или всё-таки их «можно» как-то полюбить? Отмахнувшись от слов «они тоже образ Божий», вряд ли ответим положительно.

Но что тогда есть любовь? Если всё материально и так ощутимо, так чувственно, то нет ничего и нравственного, и духовного, нет души. Тогда действительно – все ищут своего, все ищут комфорта и банального секса. Все хотят просто-напросто устроиться в этом мире, прожить жизнь не в одиночку. Испытать в жизни всё, и уйти довольным этим – это ль не настоящая любовь? К себе. А зачем любовь к кому-то ещё?».

***

- Да, это точно ложится в мировоззрение вашего персонажа, – я вернул Роману листы и только сейчас заметил, что он, бросив блокнот поверх груды бумаги, старается запихнуть всё в свой портфель. – Уже уходите?

- Я получил от вас творческий толчок, – ему удалось без ущерба затолкать пачку. – Как это я сам не догадался! Всё элементарно…

- Рад, что смог вам помочь, – произнёс я, испытывая радость от того, что он уходит. Интересно, на что я мог его натолкнуть за всё время нашей беседы? Мы сказали-то друг другу всего пару фраз. Разве что в своём монологе я о чём-то упомянул? Но я не говорил ничего выдающегося, только банальные вещи.

- О медсестре я подумаю, – Роман положил на стол деньги под расчёт. – Главный герой, очнувшись, переживёт ломку всех своих воззрений. И поймёт, что жил неправильно…

- А как правильно?

- Может, ему какую болезнь придумать, – автор отрывков на миг замер. – Начнёт размышлять о смысле жизни, о её наполненности. Решит, что жить нужно здесь и сейчас, каждое мгновение времени, ценить своё осознавание её, ощущение себя в мире, чувство жизни – быть живым, любить людей, потому что кто, как не окружающие, сохранит память о тебе в веках... И скажет: я буду жить так, чтобы после меня осталась добрая память, чтобы обо мне с благодарностью вспоминали потомки, и когда звёзды покорятся нашей человеческой воле, там, на просторах космоса, чтобы мой дальний внук воскресил в своей памяти мой светлый образ…

Роман поймал мой взгляд и, истолковав вопрос в моих глазах как отрицание, поморщился:

- Чересчур помпезно? Память для умершего – не очень утешительная штука. Что ему, костям в могиле, до памяти о нём потомков, да?.. Лучше б по-настоящему воскресили… О, – его словно осенило, и я вздрогнул, решив, что он передумал и ещё нескоро уйдёт, – информация! Конечно, информация! Всё в мире записывается, никуда не девается, и… и… в будущем люди научатся улавливать эту информацию, и так воскресят нас! Считают наши коды с клеток, поймают волны в пространстве и вернут нас к физическому существованию с нашей прежней памятью… С этой мыслью он и будет жить…

Неожиданно Роман как-то подозрительно посмотрел на меня и, не прощаясь, так же лихо, как и ворвался сюда, убежал из кофейни.

- Ваш друг чего-то испугался? – счёл возможным спросить официант, забирая деньги.

- Того, что я украду у него идею романа, – усмехнулся я. – Побежал писать. А то вдруг я окажусь настоящим писателем, возьму на вооружение его сюжет и первым опубликую?

- Разве не все книги повторяются? – молодой парень-официант отчего-то решил продолжить общение. – Фантастика – всё об одном и том же, любовные романы… Детективы… Суть одна и та же.

- Не скажите, – я тоже достал деньги, чтобы расплатиться, – сюжетные линии разные, стиль разный…

- Думаете, он напишет что-то стоящее? – он убрал и грязную посуду. Я тем временем положил планшет в рюкзак. – У него столько набросков…

- Кто знает. Может быть, он найдёт свой стиль и будет писать так, что не оторваться. И мы ещё пожалеем, что не взяли у него автограф.

Официант улыбнулся и ушёл. Я открыл дверь кофейни и вышел на улицу. Правда – кто знает, чем обернутся случайные встречи? Может, прочными связями? Может, продолжительной неприязнью? А может, так и не доведётся встретиться больше, и эта встреча мелькнёт и исчезнет, изгладится из памяти одного и, как знать, останется навсегда в сердце другого человека.

Так и я – я не знал, кто он и откуда взялся. Был ли он жителем города или приезжим, есть ли у него читатели, помимо меня. Возможно, мои советы помогут ему написать действительно достойное произведение, возможно, он с благодарностью вспомнит мои наивные суждения, когда будет подписывать выгодный контракт. Возможно и то, что он не вытянет большой роман, вечно будет метаться своими мыслями по разным отрывкам, не в силах собрать что-то целостное, и не выйдет из числа подающих надежды, а то и графоманов-неудачников, которые хотели быть писателями, но так и не стали ими. Ведь сколько людей жаждут славы, ищут известности, пишут, теша себя мыслью, что их произведения имеют значение для кого-то, помогают кому-то, заставляют кого-то задуматься… И где же они, эти авторы? Где их книги, где их памятники, где разговоры о них, где их почитание?.. Сколько их ещё будет, сколько романов и стихов они напишут, сколько их пропадёт, исчезнет, а о чьих книгах будут продолжать говорить и через сто лет?

Кто будет говорить о нас, кем бы мы ни были? Кому интересно, как мы жили, кого любили, кем старались быть и кем не стали? Напиши «крутой» роман, и о тебе заговорят, произведи фурор – и ты будешь в топе новостей. А если ты жил тихо, если ты так ничего и не достиг по сравнению с известными персонами, если у тебя – только обрывки романа, клочки мыслей, не оформленные в нечто целое, то о тебе и знать нечего.

И нужно ли знать? Живи ради жизни, радуйся и печалься, будь верен себе – сколько ещё можно вспомнить и придумать лозунгов. Всё до банальности просто: надо жить своей жизнью, надо делать то, что нравится, надо быть частью общества… Зарабатывать деньги, воспитывать детей, учить и учиться. Писать свою жизнь не отрывками, не бросаясь из огня в полымя, не кидаясь идеями и не отвергая концепции, а видя её как план, как карту, как путь. Писать свою жизнь, слушая чужое мнение, но принимая лишь то, что действительно помогает и работает. Воодушевляться примерами, обстоятельствами, случаями, жить, пользуясь моментами, творя и раскрываясь.

Пусть о тебе не знают, пусть и не узнают никогда. Известность не самоцель, как не самоцель и наживание материальных благ. Слава славе рознь, безвестность лучше дурной славы, хотя кто-то на многое, на любые низости, готов ради пиара, ради того, чтобы о нём судачили в новостях. Ты жил, ты делал всё, что мог, не ленился и не был слабым духом. Пусть не сложилось, пусть мир оказался сильнее, но ты можешь сказать: я боролся, я пытался, я не сломался…

Нет, не нужно унывать, думая, что тебя нет, что всё пустота и безнадёжность, нет, не нужно отчаиваться, когда понимаешь, что близок конец всему. Никто не знает, как он встретит его – агонией страха, умиротворением, забытьём. Кто-то утешится тем, что информация о нём сохранится в анналах природы (об этом, очевидно, хочет писать Роман), кто-то – тем, что все умирают и уходят, кто-то – встречей с Богом, кто-то – растворением своей личности в ничто. Так и произведения нашего ума и рук, будь то скульптура, живопись, записанные слова, музыка, сохраняются на теле цивилизации, уничтожаются, входят в души и в небеса… Для кого мы пишем, творим, создаём, для кого мы работаем, на кого и на что тратим свою жизнь?

Может быть, вслед за героем рассказа Романа скажем: это всё пустое? Если задумываться, сломаешь голову, потому что ничего не известно достоверно, потому что всё опровержимо, и всё кажется выдумкой. Бог ли, нирвана ли, потусторонняя жизнь. Не скажем ли – зачем обременять себя глупыми мыслями о смысле существования? Жизнь дана, жизнь есть, и точка. Ниоткуда, ни зачем, ни для чего. Раз она есть, и это факт, то надо жить ею, прожигать, тратить, брать… Ведь никто ничего не знает о конце, всюду фальсификации, ложь, фотошоп и бредни ума. И кому верить, чему? Нужно принять факт жизни и жить.

И что же, неужели нет ничего вечного, ничего по ту сторону жизни, неужели после жизни нет жизни? Неужели всё и вправду так пусто, и мы – лишь иллюзии, как считает герой Романа? Ведь должно же быть противостояние мнений, должно быть опровержение этой бесцельности жизни и бессмысленности существования. Должен быть тот персонаж, кто скажет «Нет» холоду космоса.

Не об этом ли надо было говорить Роману? Он, думаю, и так понимает, что к чему. Главное – как он разовьёт идею… Впрочем, почему бы самому не использовать этот «творческий толчок», самому не взяться за роман? Я усмехнулся. У меня столько «добра» скопилось, может, и вправду, что-то стоящее скомпилируется?