– Море хочу, – задумчиво произносит она и так тяжко вздыхает, словно тоскует по несбыточной мечте. – Хочу на море!
Моё воображение, самовольничая, подкидывает картинку: далёкая линия горизонта, лёгкие волны на сине-зелёной воде. Пенясь, прибой заигрывает с моими босыми ногами – даже прохлада мокрого песка вроде бы чувствуется. И характерное шуршание чудится, с которым волна лижет берег – ластится к нему.
– Только представь, какой фонтан брызг, когда волны разбиваются о громадные валуны! – она улыбается и, блаженствуя, жмурится. – Камни нагреты солнцем, вода из-за этого кажется холоднее, до мурашек по коже, если капельки попадают.
Мычу, обозначая, что поддерживаю беседу – и сказать нечего, и не обязательно отвечать. Конечно, мы по-разному воображаем море – это нормально, ведь оно у каждого своё, как и те сиюминутные желания, которые появляются при мыслях и разговорах о нём.
Мне хочется сейчас спокойного и тёплого моря – располагающего развалиться на мелководье, как в ванне, и подремать, наслаждаясь покачиванием и поглаживанием волн. У неё другие мысли – судя по сказанному, явно бодрее. Ничего удивительного: она полна энергии, а я уставший.
Размышляя, и уже не вслушиваясь в то, что она говорит, закуриваю – даже не замечаю, пока она не восклицает раздражённо:
– Опять?! Которая сигарета по счёту? Зачем?!
Я пристыжёно прячу глаза, уставившись взглядом в пол – он не очень-то чистый, а хозяйка она неплохая. Но пушинки пыли такая мелочь, что и внимание на них обращать смешно, только невозможно не замечать иной раз. Нет, я не придираюсь, и не выискиваю изъяны – ни в ней, ни в том, что её окружает. Незачем. Устраивает.
«Интересно, а словом «устраивает» я маскирую привязанность или чувство?» – думаю, усмехаясь.
Она усмешку мою трактует по-своему, пристёгивая к замечанию о курении, и головой покачивает, произнося с укором:
– Пора бы о себе думать, не мальчик!
– А кто? Старик? – вырывается у меня прежде, чем я успеваю притормозить.
Прикидываю, каким дураком себя выставил – ну, кто так грубо флиртует?! Напрашиваться на комплимент мужику нельзя – выглядит некрасиво, бабисто. Знаю, а толку нет никакого.
– Ничего говорить не буду, – в момент реагирует на мой промах. – Сотрясать воздух не хочу. Ты сам себя должен адекватно оценивать, не спрашивая.
– Правильно! – киваю. – Всё, что ты говоришь – правильно. И молчать тоже ты умеешь правильно.
– Добавь ещё: за что и ценю, и мы поссоримся, – упреждает.
– Ссоры нет в моих планах, – подыгрываю, не кривя душой, но не могу отказать себе в удовольствии подразнить её. – Мириться же надо потом! Затраты лишние!
– Ух, какой ты расчётливый! – смеётся.
– Не знала?! – деланно удивляюсь, задумываясь: «А может, действительно, такой? Вот что меня удерживает возле неё: чувство, похожее на осознанно-рациональную любовь, или чистый прагматизм – удобство удовлетворения некоторых потребностей?»
Однозначного ответа нет, и меня это радует. Недолго. Определённость была бы приятнее. Когда знаешь истинную причину, какой бы она не оказалась, как-то проще живётся. И когда не имеешь привычки докапываться, тоже. Но не интересоваться мотивами поступков и не утруждать себя размышлениями – это свойство молодости, а зрелости присущи колебания с опасениями. Не удивительно! Набитые шишки жизненного опыта уже есть. Правда, немало и положительного, укрепляющего веру в себя, накапливается. Только сложно понять порой, что влияет сильнее: хорошее или плохое, победы или поражения. Всё настолько запутано-перепутано, взаимосвязано, что нет ни радикального чёрного, ни абсолютного белого – физиками тоже давно доказано, что цветного мира не существует, это иллюзия, обман зрения.
– Я море люблю потому, что оно всегда разное по состоянию, краскам и влиянию на настроение. – Она возвратилась к прежней, не напрягающей теме, пока я блуждал в своих мыслях. – Кажется даже, что оно способно угадывать, каким понравится мне, и меняется соответственно.
– С морем понятно, – киваю в знак согласия, и прищуриваюсь, огорошивая вопросом, – а почему ты любишь меня? Назови хотя бы одну причину.
– Зачем? – искренне удивлена. – Разве нельзя беспричинно, просто?
– Можно, конечно! – утвердительно, и сразу задумчиво, – Наверно, возможно. Вот только сложнее простого ничего нет. Понимаешь?
– Надеюсь! Даже, пожалуй, чувствую, что согласна с тобой. Но объяснить не смогу, – улыбается заговорщицки, выговаривая чётко, – как и с любовью.
Пауза ожидаемая, уместная и не затяжная, а продолжение тоном размышления без назидания:
– Перечислять то приятное, что я получаю, благодаря тебе, не ответ. Ты не хочешь знать за что, раз спросил – почему! А это уже обо мне, о моих мотивах.
– Точно!
– Значит, вопрос останется без ответа, – кокетливо. – Могут быть у меня секреты?
Меняется на глазах, становясь строже и старше. Несколько раз вздыхает, оттягивая момент произнесения чего-то важного для неё, но всё-таки говорит:
– Я даже с собственной совестью стараюсь не обсуждать это, хоть и не все причины такие, которых надо стыдиться.
Неожиданно! Не предполагал никогда, что может быть стыдно любить. Или что-то неправильно понял. Решив, что когда-нибудь у меня будет время поразмышлять об этом, пожимаю плечами в знак того, что не настаиваю на своём.
– Ты очень похожа на море, – ласково. – В первую очередь глубиной. Страшно затягивает!
– Так тебе страшно или затягивает? – посмеивается, расслабляясь: серьёзного и, как оказалось, неприятного ей разговора я не продолжил.
– Затягивает! – воркую с намёком. – Обожаю твои глубины.
– Ныряй, – отрешённо. – Не бойся! Ты хорошо научился плавать.
«Нарвался-таки на комплимент!» – мысленный подзатыльник себе с ощущением недовольства: более сильного, чем должно быть из-за ерунды.