Помня пословицу: «Не буди ЛИХО, пока оно тихо!», я долго не решалась опубликовать эту свою историю. Но, может быть, она поддержит кого--то, вселит надежду?
Однажды дочка спросила: «Мама, а что это у тебя на виске?»
Я посмотрела в зеркало: небольшое светло коричневое шероховатое пятнышко. Когда оно появилось, непонятно. А потом я про «пятнышко» вообще забыла. Прошло 2 года. «Штучка» на виске постепенно увеличивалась в размерах, потемнела. Я уже догадывалась, что это такое, но гнала от себя тревожные мысли. Слишком хорошо запомнилось ещё с институтских времён, как профессора говорили: «Ничего нет страшнее меланомы. Она очень быстро даёт метастазы, особенно, если попытаться её удалить. Это—королева опухолей».
Я продолжала работать, но «штучка» тоже не дремала: это уже была тёмно коричневая опухоль размером 2 / 2 см, которая сильно кровоточила при малейшем прикосновении. Приехал сын и настоял на том, чтоб я согласилась съездить с ним к онкологу. Онколог взглянул и протянул: «Да-а-а».
– И что дальше? — спросила я его.
– Операция, облучение, химиотерапия!— на одном дыхании выпалила его опытная медсестра.
В груди у меня похолодело, я молча встала и вышла из кабинета. И…уехала домой. Продолжала работать: будь, что будет! Но «штучка» начала побаливать, зудеть, размягчилась и вдруг от неё появилась красная «дорожка» к лимфоузлу: раковые клетки, меланоциты, отправились завоёвывать новые территории.
Вот теперь я испугалась по—настоящему. Поехала в ИМР (институт медицинской радиологии), где работал мой бывший больной Арсен Алиевич, хороший врач—радиолог. Он сразу же показал меня д.м.н. Галине Терентьевне, специалисту по меланомам. «Всё ясно, – сказала она. – Сейчас сделаем биопсию. Позвоните мне завтра».
Я позвонила и узнала, что это, действительно, меланома.
– Сегодня же я жду Вас в отделении! Голос Галины Терентьевны был встревоженный.
– А можно, хотя бы завтра?
– Вы что, не понимаете, что у Вас начался «обратный отсчёт» срока жизни! – рассердилась доктор.
Не успела я расположиться в палате, как вошла медсестра: « Идите на облучение, Вас там уже ждут». Когда закрылась бронированная дверь, и я осталась наедине с аппаратом, «зудящим», подобно огромному злобному комару, у моего виска, мне стало очень страшно. Но я взяла себя в руки, и стала мысленно разговаривать с раковыми клетками: « Ага! Не нравится? Сейчас вас бета—лучи поджарят, а нормальным клеткам ничего не будет!». Таких облучений до операции было 6. Но это было только начало трудного пути.
Меня начали готовить к срочной операции. А я всё колебалась. И чтобы на что—то решиться, пошла к зав. отделением и попросила показать мне результаты биопсии. « Я знаю, что Вы должны щадить психику больного. Но здесь другой случай: я врач, и хочу понять всё до конца, чтоб принять верное решение». То, что я увидела, повергло меня в шок: это была не меланома, а меланобластома! «Хуже, просто не бывает», произнесла Галина Терентьевна.
Когда—то я прочитала повесть В. Солоухина «Приговор», и долго в голове у меня звучало стихотворение А. Фета (эпиграф к повести):
«Не жизни жаль с томительным дыханьем.
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идёт, и плачет, уходя».
И я решилась. Условия операции обсуждались в моём присутствии: всё—таки коллега! Я уже знала, что операция будет под общим наркозом с применением ИВЛ. Что она будет радикальной, т.е. с удалением всех лимфоузлов. Что, учитывая расположение опухоли и её размеры, скорее всего, понадобится пластика кожи. Что есть вероятность повреждения лицевого нерва. Я спорила по каждому пункту, доказывая, что мне нужно сохранить способность работать. В конце концов, один из хирургов в сердцах заявил: «Нет, этот торг не к добру!».
Операция была назначена на 6. 06. 2006г. Но хирурги, заметив зловещее сочетание трёх 6, перенесли операцию на 7 июня. Потом анестезиолог отказалась давать мне наркоз: «у медиков всегда всё идёт не так, не буду я рисковать!» Слава Богу, другой анестезиолог, мужчина, согласился. И прекрасно справился со своим делом.
Как потом выяснилось, операция продолжалась 2 часа 30 мин, прошла без осложнений, если не считать кровотечения. « Ну и намучился я с Вами, Анна Фёдоровна, у Вас плохо свёртывалась кровь». Пластика кожи не понадобилась, т.к. виртуозный хирург Виктор Степанович сумел стянуть края раны. Зато получилась бесплатная «подтяжка кожи», что вместе с предоперационной очень короткой стрижкой сделало меня только моложе (шутка).
Теперь мне предстояло облучение гамма—лучами ( 20 сеансов). Этот аппарат работал бесшумно, но разрушения принёс большие: лучевой ожог кожи шеи.
Впереди было самое трудное: химиотерапия. Первая попытка переливания этого очень сильного противоопухолевого препарата дакарбазина была предпринята ещё накануне операции. Ничем хорошим она не закончилась. Уже через несколько минут после подключения капельницы у меня началось сильное сердцебиение, появилась головная боль, боль в руке, чувство удушья. Капельницу отключили. Прибежали лечащий врач и зав. отделением. Измерили АД, тонометр показал какие—то «несусветные» цифры: 170\ 0 . Галина Терентьевна посмотрела на почти полную ампулу с дакарбазином и покачала головой: «Жалко выливать, уж очень дорогой препарат». Помолчала и добавила: «Но жизнь дороже».
Но без химиотерапии никак нельзя было обойтись. Решили рискнуть, продолжить вливания. Я очень боялась, поэтому попросила, чтоб разрешили присутствовать при этом моему мужу. Он приехал, и только благодаря ему, его уверенности и оптимизму, я выдержала эту пытку.
Конечно, были внесены коррективы: уменьшили концентрацию раствора и скорость вливания. Вся палата наблюдала эту сцену: я в панике прошу отключить капельницу (мне действительно, плохо), а муж уговаривает: «Ну, ещё только 5 капель потерпи». Варианты были разные: 5 капель, 3 капли, и т.д. В общем, отвлекал меня, «заговаривал зубы». И звал медсестру только в крайнем случае.
И так я выдержала шесть курсов химиотерапии за 2 года. Не могу не рассказать о своих ощущениях на второй день после вливания дакарбазина: будто у меня тепловой удар. Я не могла понять, что со мной. Меня «просветили» более опытные соседки по палате: «Маетесь? Это от химии, потерпите». Потом я уже прочитала в аннотации к препарату, что он вызывает «гриппоподобное» состояние.
Через месяц меня выписали. Было трудно: слабость, апатия, полное отсутствие аппетита. А потом всё вошло в колею. К тому же у меня появилось новое занятие: дети подарили мне компьютер, который пришлось осваивать по самоучителю.
Я очень боялась, что многократное облучение головы подействует пагубно на мои умственные способности (шутка), но получилось всё наоборот. Будто произошла какая—то «перезагрузка» мозга, и я вдруг стала писать рассказы. А после всего пережитого жизнь стала мне ещё дороже и интереснее. Когда—то я прочитала изречение: «Рак—это удача! Если Вы справитесь, то получите «бонус», т.е. у Вас откроются какие—то новые способности». Может, так оно и есть?
А теперь самое главное. 23 мая весь мир отмечает День борьбы с меланомой. В этот день все, у кого на коже есть «родинки», должны обратиться к онкологам или дерматологам, чтоб специалисты оценили характер «родинки». Особенно это касается белокожих, светлоглазых и рыжих. Но даже, если доктор скажет: «ничего страшного, наблюдайте», не расслабляйтесь, помните правило «АКОР». Расшифровываю:
А (асимметрия),
К (край неровный),
О (окрас, потемнение),
Р (размер, рост). Это признаки малигнизации, перерождения в рак.
Врага надо знать «в лицо» и вовремя уничтожить.
Будьте здоровы!