«Чёрная книга Арды», послужившая источником вдохновения для авторов «Лаан Гэлломе», многим знакома давно и хорошо. Мнения об этом тексте могут быть самыми различными, но что бы ни говорили, это одно из самобытнейших произведений, которыми может похвалиться отечественный толкинизм – произведение, укореняющее мир Арды в русской культуре. И оно продолжает вдохновлять на собственное творчество самых разных людей, причастных к музыке и слову – от начинающих «чёрных менестрелей», поющих свои незамысловатые песни перед узким кругом знакомых, до маститой тульской поэтессы Веры Трофимовой, создавшей очень любопытный мюзикл о Мелькоре (его сольное исполнение автором мне довелось видеть несколько лет назад).
В тот вечер мы увидели новую интерпретацию – сценическую. Но это был не очередной образец ролевой самодеятельности с простыми песнями под акустическую гитару и исполнителями в чёрных туниках в стиле «реконструкция Арды в отдельно взятом сознании», - а постановка, исполненная высокого профессионализма. Всё действо было великолепно продуманным – и весьма самобытным. Хвалить профессионалов за отсутствие штампов и топосов, свойственных любителям, - заведомо бесполезное занятие, но рассказать о том, что происходило на показе, необходимо.
На сцене господствовал символизм. Костюмы были авангардные и фееричные. Живые деревья – статисты в синих узорчатых балахонах с витыми ветками на голове. Орки – фигуры в противогазах и с горбами из набитого чем-то нейлона – напоминали уродливых существ с картин Босха. Курумо вышел в блестящем кафтане, который сперва показался мне сделанным из серебристой пластмассы. (Властолюбие и карьеризм этого персонажа раскрывались уже с первых строк его арии, поэтому схожесть его нагрудника с пластмассовым неизбежно вызывало ассоциацию: «Пластмассовый мир победил»). Реквизит был сплошь условный: огромный красный мяч символизировал огонь любви и живую жизнь, мечи были условно изображены полосками серебряной ткани, битва – неистовой пляской толпы, крутящей горящие шары вроде пои и сверкающие ленты. Строго говоря, единственным реалистичным предметом реквизита была золотая чаша, которую преподнёс Курумо Мелькору, когда просил взять его в ученики. (Сам по себе слишком наглядный реализм чаши Курумо на фоне общей условности и символичности на сцене служил дополнительным штрихом к образу этого вещиста и практика).
Пестрота и яркость костюмов не диссонировала с хорошо знакомым миром «Чёрной книги Арды», а напротив, высвечивала его важные нюансы: а именно, что жизнь тех, кто населял Лаан Гэлломе, не строилась на одномерном противостоянии их антагонистам из Валинора, а была полна живой творческой энергии и радости, которая по определению не подразумевает чёрно-белой гаммы бытия. (Вспомним эпизод из самой "Чёрной книги Арды", где юные эллери с удивлением и радостью впервые замечают, что у них всех глаза разных цветов). В тот вечер универсум «Чёрной книги Арды» успешно прошёл проверку цветом.
Пёстрый птица-менестрель с набранными из мелких цветных заплаток рукавами-крыльями и с фиолетовым платком на голове читал и пролог, и эпилог. Он был и внутри повествования, и вне его. А принимая во внимание то, что в финале все жители Лаан Гэлломе погибли, - он был не только одновременно по ту и по эту сторону текста, - но и по ту и по эту сторону смерти! Впрочем, для Поэта (менестреля тож) такое положение не является чем-то из ряда вон выходящим…
Элхэ в спектакле была, но в тени: худенькая, субтильная, печальная, в сером костюме, её мучили кошмарные видения. Любовь Элхэ к Мелькору (почти) не изображалась, а основной сюжет строился на противостоянии романтика Ортхэннера и рвача Курумо. Самое сильное впечатление на меня произвела ария, где они пели дуэтом и почти одновременно, - и каждый выражал, не слушая другого, свои жизненные принципы…
За творчеством авторов либретто к опере - Марии Фроловской (Фьеллы) и Ольги Алтуховой (Эйри) - я также с пристальным интересом слежу много лет, и по моему мнению, у этих авторов плохих текстов просто не бывает. Но и хороший текст может говорить что-то только определённой категории адресатов (в данной случае – конкретному фэндому), а может – всему человечеству. В данном случае авторам уже стали тесны рамки фэндома, они выросли из определённой субкультуры – выросли над этой субкультурой, чтобы с набранной высоты суметь сказать что-то всем, даже тем, кто не знает первоисточника оперы.