Я быстро бежал, будто меня преследовали; бежал среди огромных стеблей кукурузы, уходящих в синее небо над моей головой; я бежал, воображая невиданные картины приключений. Это было не простое кукурузное поле, это был мой мир фантазий и мечтаний; мир – такой ясный и большой, какой он может быть только в детстве.
Один раз я споткнулся о земляную насыпь, которая скорее всего была муравейником, и полетел вперед. Не желая задерживаться, я поспешно поднялся и помчался дальше вдоль ровных рядов огромных растений. В мои легкие влетал теплый летний воздух, наполненный сладким запахом созревшей кукурузы. Этот аромат дразнил мое обоняние.
Совершенно обычный запах, но для меня он остался в памяти навсегда, равно как и запах бородинского хлеба. И если вы сейчас бы меня спросили, что в них такого – я бы вам ответил: это волшебные запахи из той далекой недосягаемой жизни, из жизни детства; а тогда – тогда я бы вам не смог ответить на этот вопрос, потому что не давал ничему и никому никаких определений; и все потому, что моя жизнь тогда только начиналась...
И вот, выбежав на яркий свет, я остановился. Передо мной был небольшой ровик, отделявший поле от придорожных деревьев. На его дне маленькие пестрые птички прыгали и взлетали, танцуя непонятный мне танец, и задорно щебетали между собой.
Подумав немного, я обернулся к кукурузному лесу, возвышавшемуся за моей спиной, и выбрав, как мне казалось, самый симпатичный початок, сорвал его, и, ловко перескочив ровик, направился к дороге.
Теперь мой путь пролегал по открытой местности, солнце светило вовсю, и я пожалел, что не послушался бабушки и не взял с собой кепки. Кроме того мои мысли занимали просчеты моего плана приключения, составленного накануне вечером.
Не знаю сколько времени я шел в такой глубокой задумчивости, но когда я вышел из нее и обернулся, увидел, что кукурузное поле осталось где-то далеко позади, справа от меня тянулся густой лес, а к дороге с обеих сторон примыкали запыленные кусты, распознать которые по виду я совершенно не умел, как не старалась меня этому научить из лета в лето моя выросшая в деревне бабушка. Она десятки раз проходила со мной по той самой дороге и указывала мне на разные растения, называя их совершенно причудливыми и не запоминающимися для меня именами. И, вероятно, что-нибудь осталось бы в моей памяти, если бы в те прогулки я не думал всякий раз о других воображаемых вещах, более мне тогда важных и значимых, так же как и в тот день, возвращаясь с речки через поле.
В руках у меня была кукуруза, я думал съесть ее ближе к дому, но не удержался и решил не ждать. Сильного голода я не чувствовал, но кукурузу любил. И оборвав со своей добычи волосики, я хорошенько разжевал их и с наслаждением проглотил. Мне казалось, это самое вкусное в этом растении. Зернышки же были мягкие, сочные и сладкие, но я съел всего половину, остальное кинул в придорожные кусты. Из-за последних вылетела видимо потревоженная мною стайка воробьев и покружив немного, скрылась за стоящими группой поодаль от дороги березами и осинами.
На небе не виднелось ни облачка. Я опустил глаза вниз, на свои ноги, и будто только сейчас обратил внимание, что они все были в грязи, отчасти уже подсохшей и посветлевшей, а кожа на коленках разодрана. И мое приподнятое состояние духа сразу упало и я поник, как цветок при дожде, остановившись посреди пыльной дороги.
Тогда я раздумывал, что бабушка меня будет непременно ругать, а потому уговорил себя в необходимости как-то привести внешний вид в порядок.
Но от реки я уже отошел на приличное расстояние, и взглянув назад поморщился. Если бы я возвращался к ней, пересекая снова кукурузное поле, то бы потратил слишком много времени, которого мне и так не хватало, потому что бабушке я обещал вернуться к обеду. Помыть ноги в колонке в нашей деревне Расторопово было бы удобнее всего, но она находилась как раз напротив наших окон на небольшой полянке, поэтому этот вариант я исключил сразу. Маленькая речушка Десна дугой упиралась в дальний конец деревни, до которой проделывать путь через всю деревню мне также не представлялось хорошей идеей. Там же далеко стоял и известный мне колодец. К нежеланию добавлялась уверенность, что, разгуливая по улицам, я могу встретить знакомых, да и саму бабушку. Еще я подумал о селе, через которое лежал мой путь, но не припоминал где там есть колонки, или колодцы, и есть ли вообще. Я знал его в то время достаточно плохо, да и позориться подобным видом на людях мне не хотелось.
Мои мысли мешались с усталостью, которую в тот момент я ощутил достаточно остро вместе с начинающейся головной болью.
Идти до деревни Расторопово было еще не меньше часа. Надо сказать, что бабушка моя была особой строгой, и говорила, что мальчик не должен возиться в земле, как поросенок, а быть всегда чистым и опрятным. И в те случаи, когда я возвращался домой испачканным, а это было в подавляющем большинстве раз, говорила: «Ах, Петенька мой, ты как беспризорник». Тогда я не понимал, что это значит, но чувствовал, что что-то очень нехорошее.
Такими размышлениями я пришел к выводу о необходимости привести себя в порядок подручными средствами. Рассмотрев на обочине большие листы какого-то растения, я сорвав их. Как мог ими, да простит меня читатель – при помощи слюней, старался снять грязь. Надо сказать, это было очень непросто; и такое звериное умывание заняло у меня немало времени, и как мне показалось, чересчур много. Когда наконец я решил, что достаточно чист, надергал еще два подорожника и приклеил к ранкам на коленях, которые после моего «купания» начали нещадно щипать. Распрямившись и осмотрев выполненную работу, я остался доволен собою, и только тогда продолжил путь.
К этому времени голова начала болеть еще больше и во мне возрастало недовольство неудачливостью мною предпринятой кампании и полной неблагосклонностью природы ко мне. Меня даже потянуло заплакать, но вспоминая героев разных книг, которые мне читала бабушка по вечерам, где они и не с таким справлялись, сделав над собою усилие, и не желая разочаровываться в собственном характере, я взял себя в руки и плакать все же не стал.
С минуту поразмыслив о своей некоторой слабости, я глубоко вздохнул и в этот момент сунул руки в карманы шорт, где нащупал несколько монет, о наличии которых совершенно позабыл. Ноги даже замедлили шаг в предчувствии огромной радости. Но вслед за ней мою душу охватила тревога и я быстро вывернул карманы и пересчитал вытащенные монеты. Для удобства я аж остановился и плюхнулся на дорогу, расставив ноги и разложив между ними на землю драгоценный металл. Слава Богу все монеты были на месте! Целых 15 копеек! А ведь, мог бы их растерять, бегая по полю!
Я сокрушался, как мог забыть о деньгах, которые с утра дала мне бабушка на мороженое. Но наверное так спешил на речку и был взволнован исполнением своего плана маленького путешествия, о котором никто не должен был знать, и отчего последнее делалось еще более интересным и заманчивым, что ничего вокруг не хотел замечать. Надо отметить, что по плану я все исполнил, и единственное, что не успел это переплыть через реку, замешкавшись на берегу с другими ребятами, нашедшими в реке ржавую канистру и какие-то вещи. Эти находки спешно были разложены на утоптанной траве, где тут же начали строиться разные догадки. Я также принял короткое участие в домыслах относительно «таинственных» предметов, однако мне казалось, это не особо увлекательным, и, побыв с незнакомыми товарищами около получаса, спохватился, что мне надо идти дальше вдоль реки, вверх по течению, к заброшенной электростанции; где она, стесненная крутыми поросшими зарослями берегами, становилась не более пятидесяти метров в ширину и ее легко можно было переплыть.
Я посмотрел на солнце, что пробивалось сквозь ажурные своды берез и как ни старался не мог сообразить сколько было времени. Поэтому спросив который час у одного из мальчиков, высокого, стоящего прямо у канистры, с огромными модными часами на толстом ремешке, понял, что отстаю от плана и сразу решил не плыть через реку, а вернуться тем же путем, каким пришел. Мои ноги помчали меня как можно быстрее назад через пролесок к кукурузному полю, а там к дороге, ведущей к селу.
Я очень хорошо помню как радовался своему богатству. Больше кукурузы я любил мороженое. А какие дети его не любят? От этого момента путь домой мне не казался уже сущей мукой, а солнце не так нещадно палило, как раньше; будто удача вернулась ко мне! И в то же время я мысленно поблагодарил компанию ребят с находками у реки, которые меня задержали, и изменили обратный путь моего путешествия, через село с районным магазином.
Я любил пломбир, но не меньше и фруктовое. А в такую теплую погоду это было бы просто чудо. Мой путь теперь скрашивали представления, какое мороженое смогу себе позволить.
Очень скоро, а как известно с приятными мыслями дорога легче и быстрее преодолевается, мои глаза уже различали за деревьями бетонные дома старого поселения. Я прибавил шагу и даже перешел на легкий бег. Подорожники уже давно слетели с моих колен и я о них совсем не думал, да и о головной боли напрочь было позабыто. Все пережитые перипетии ушли на задний план, уступив место мечтам о вкусной холодной сладости.
Ничего примечательного в селе, в котором находился магазин, не было. Оно представляло собой типичное тогдашнее поселение большей частью из серых блочных непривлекательных домов, не отличающих никакой индивидуальностью.
Так я шел по главной улице этого села, погруженный в свои мысли, и неожиданно почувствовал нечто, что заставило меня повернуть голову налево. Так проходя мимо торца одного из пятиэтажек, я увидел знакомую мне девочку. Ее имени я не помнил тогда, но она неизменно участвовала в совместных играх ребят в нашей деревенской компании. Рядом с ней лежал на тротуаре велосипед. Она же сама сидела на бордюре, руками подтягивая некогда белые гольфы к красным от ссадин коленям, при этом еле заметно всхлипывая. Вообще вид у нее был сильно удрученный. Когда она, закончив с гольфами, принялась рассматривать свои локти, весьма забавно и смешно выгибаясь, я невольно рассмеялся. В то же мгновение мне стало нестерпимо стыдно и постановил подойти к ней, поздороваться. К тому же было бы вообще невежливо пройти просто не замечая мимо.
- Привет – сказал я, садясь напротив нее на корточки.
- Привет – процедила она не очень довольно и подняла на меня голову. – Ты тоже разбил коленки?
- Ага. А ты упала с велосипеда?
- Да, упала. – она немного помолчала, а потом добавила: - Ты знаешь, что надо прикладывать подоржники, чтобы не было больно и не появилась инфекция?
Сказав это, она сорвала несколько листочков сразу возле себя и протянула мне.
Я немного смутился, и приняв этот неожиданный «подарок», просто держал их в руке, не решаясь ни применить, ни выбросить.
Она же заметив, что я видимо вовсе не благодарен ей, спросила надменным голосом:
- Ты знаешь что такое инфекция?
- Нет – закачал я головой, несколько раздосадованный.
Она многозначно подняла один уголок губ, что меня еще больше обидело. Ведь, я подошел к ней, справиться как дела, с желанием помочь, а не выслушивать нотации на непонятные и неинтересные мне темы, и почувствовал необходимость что-то ответить; и вышло у меня это практически криком.
- Эти ссадины такая ерунда! Даже не больно! С подорожниками или без от них ничего не может быть плохого. Это просто царапины! Никто с ними по врачам не носится. – выпалил я.
- И что тебе не больно совсем? – не унималась она, ничуть не испугавшись моего тона. – Ты наверняка обманываешь.
- Нет. Это правда!
Она внимательно посмотрела на меня и поднявшись сказала:
- Вообще-то мне тоже не больно. Но подорожник обеззараживает.
- Да ты плакала. – и я указал пальцем на ее щеки. Я так начал возмущаться, что она не на шутку начала тоже обижаться и стала смотреть на меня исподлобья и совсем не по-доброму. И мне казалось, она сейчас и вправду разрыдается. В тот момент у меня возникло желание уйти, но удержавшись, благоразумно переменил тему нашего разговора.
- А сколько тебе лет? – спросил я.
- Мне семь. Я пойду во второй класс в сентябре.
- А мне уже восемь и третий закончил – заговорила во мне непонятная гордость.
В это время девочка подняла за руль свой велосипед, рама которого была красивого ярко-зеленого цвета, как отборная газонная трава. Цепь же «дружка» беспомощно свисала со звезд. «Видимо слетела при падении» - промелькнуло у меня в голове. Еще я подумал, что мне такие велосипеды жутко не нравятся. Никаких достоинств, маленький и тяжелый. Но вслух я ничего не сказал, а вместо этого предложил попробовать поставить назад цепь, на что она хоть и с недоверием, но согласилась. И что правда, недоверие было от чего. Через какое-то непродолжительное время моего неумелого копания с велосипедом, я понял, что у меня ничего не выйдет с починкой. Мои руки были все черные, выпачканные в масле, а положительно никакого результата я не добился. Ей я впрочем наболтал, что звенья цепи искривились и потому отремонтировать не удастся, и добавил, что наверняка придется покупать новую цепь. Она, как я заметил, не очень-то огорчилась данной ситуацией, а лишь тем, что ей приходится катить этот нелегкий велосипед.
И так мы продолжили теперь путь в деревню вместе, и через пару кварталов мне предоставилась честь вести ее «дружка».
Надо сказать, что идти в компании стало куда веселее нам обоим, и мы вскоре непринужденно разговорились. Я узнал, что ее зовут Маша, а она, что меня Петя. Мы наперебой делились интересными историями. Я не преминул конечно поделиться новостью, что мне папа купит и привезет «Орленок» в следующие выходные; а также о моем опыте катания на странном велосипеде родственников, у которого все время что-то ломалось не успевая проехать и ста метров, и даже отваливались на ходу колеса. Ее позабавила и рассмешила последняя история, и она обещала в свою очередь, что даст мне покататься на «дружке», когда его починят.
Потом мы шли немного молча, и я поинтересовался, умеет ли моя спутница определять время по солнцу.
- Так это все умеют – ответила она мгновенно без раздумий.
Я засомневался и попросил точно назвать время.
- Двенадцать часов двадцать минут. – ничуть не смущаясь ответила она.
- А что даже точно можно узнавать?
- Конечно!
Я был искренне удивлен и вместе с тем обрадовался, что еще настолько рано и можно не слишком спешить: но в то же самое время насторожился, и, надо сказать не зря.
Все это время, пока мы шли вместе и беседовали, я не забывал однако о сладком вознаграждении, теперь ожидающем меня уже вот в нескольких стах метрах, за небольшим поворотом дороги, где располагался магазин с тяжелой скрипучей дверью.
- В магазине есть часы, вот мы и проверим. – предложил я, а она согласилась и полюбопытствовала, что собираюсь там покупать.
- Мороженое. Это самая вкусная на свете вещь. – блаженно протянул я и даже почувствовал при этом на языке вкус сладкого холодного мороженого.
- Нет. – возразила мне Маша. – Это не самое вкусное! Есть еще миллион чего повкуснее. Вот я бы сейчас хлеба купила!
- Ты не любишь мороженое? – с удивлением спросил я.
- Люблю, но когда голодная, хлеб я люблю больше. Моя тетя делает бутерброды с маслом подсолнечным и солью. - мечтательно произнесла она. - Вот бы сейчас такой бутерброд съесть!
- Это разве вкусно? – в который раз засомневался я.
- В сто раз вкуснее любого мороженого.
По всей видимости в тот жаркий день Маша откровенно упрямилась, ибо с трудом терпела быть неправой. И если честно я ей не поверил тогда.
А тем временем мы уже повернули к магазину и я не отрывал глаз от серого блочного здания по правой стороне дороги и грезил теперь только о мороженом, какое же мне выбрать, молочное или ягодное. Когда магазин был уже через дорогу, я остановился. «Ну наконец!» - радостно подумалось мне.
Маша тоже остановилась.
- Я подожду тебя здесь. Хорошо? – сказала она, и не взглянув на меня, отошла в сторону. Велосипед прислонив к стволу одного из деревьев, сорвала подоржники, и послюнявив их, приложила к коленке и локтю и от того поморщилась. Предаваясь этому занятию, на меня она не обращала ни малейшего внимания, решив видимо, что я уже давно ушел.
Сбросив с себя оцепенение и отвернувшись, я побежал к заветному магазину. Слышно было как шуршали камушки на дороге под подошвами моих сандалий. И мне невольно вспомнилось о головной боли, которая все еще продолжала опоясывать мою перегретую голову.
Когда я вернулся из магазина, то нашел Машу на том же месте, но уже стоящую, упершись о руль, и послушно ожидающую моего возвращения.
За спиной в руках я нес свою покупку. Девочка, завидев меня, улыбнулась и поинтересовалась где же мороженое. Немного помедлив, я вытащил из-за спины руку с буханкой бородинского хлеба.
- Вот! – быстро разломав его посередине, половину протянул удивленной Маше. - Правда без соли и масла... но все же...
Она смотрела на меня ошарашенно наверное с минуту, которая мне показалась целой вечностью, а опомнившись, радостно кивнула и приняла хлеб, вежливо поблагодарив.
– А как же мороженое? – спросила девочка, жадно откусывая мой «подарок».
- Да, знаешь, - ответил я практически без раздумий, - там был один пломбир, а мне на него все равно денег бы не хватило.
После этого дорога стала еще веселее и радостнее. Мы беседовали о чем-то очень важном, о том, что наиболее занимало наши детские умы, о наших мечтаниях. И казалось вот оно настоящее счастье, при котором я совсем забыл про часы в магазине, показывающие пол второго и доказывающие ее неправоту, забыл, что спешу, и о головной боли, и о жарком солнце, и о разбитых коленках.
И так мы приближались к деревне, поедая с аппетитом хлеб. Когда же стали мелькать первые покосившиеся домики окраин, он уже был полностью съеден, а интересные темы для разговоров казалось не могли закончиться. Однако вскоре мы расстались у калитки ее дома с аккуратным двориком, и дальше я шел уже один.
Дома бабушка на удивление меня не ругала и не назвала ни босяком, ни беспризорным, а только покачала головой, глядя на коленки и испачканные руки. Оставшийся вечер я старался не встречаться с ней взглядом, чтобы ненароком не нарваться на расспросы о деньгах. Обманывать я бабушку не стал бы, а рассказывать про хлеб не хотелось. Но она вероятнее всего забыла про них и даже словом не обмолвилась. А я в свою очередь не стал ей рассказывать о своей покупке.
Что тогда меня толкнуло к выбору хлеба вместо мороженого, я сейчас уже наверняка не припомню. Помню как стоял перед старым потертым деревянным прилавком и изумлялся большому выбору фруктового и пломбира. Я помню, что изумление мое ограничивалось лишь сознанием, а чувства мои были далеки от него, и думал я тогда кажется совсем не о мороженом. И я рад, что поступил именно так. Разве бы в моей памяти остался тот случай, сделай я иначе? А вот хлеб я этот запомнил на всю жизнь; запомнил его вкус, который как вкус самой жизни; запомнил его неповторимый аромат; и то, что после я больше никогда не ел такого чудесно-вкусного хлеба, каким он был в тот жаркий июльский день, когда мы с девочкой Машей возвращались домой. Все это прочно вросло в мою память, так же как и растороповские поля кукурузы, через которые я удирал в свои летние приключения.