Предыдущая страница http://www.proza.ru/2017/05/22/1656
Мало у кого была нормальная посуда. Пользовались алюминиевыми мисками, кружками и стеклянными пол литровыми банками. Но после пребывания наших семей в эвакуации на Урале, в Каменске - Уральском, куда отправили под бомбёжками семьи моряков, и где полуголодные женщины работали на лесозаготовках, все чувствовали себя здесь не просто дома, а как в раю.
Кстати, в Германии граждане России, которые были в эвакуации, считаются пострадавшими от фашизма, и им выплачивалось разовое пособие. Маминой подруге, которая сейчас живёт в Севастополе, Германия выплатила в этом году пособие.
Она – единственная оставшаяся в живых среди друзей моих родителей, ей исполнилось 93 года. Мы перезваниваемся, у неё (не хочу по ряду причин называть её имя-отчество) очень ясный ум и звонкий, не по возрасту, голос. Спрашивать меня о пособии не стоит, я его не получал и никаких подробностей не знаю.
Даже военнопленным, естественно, не тем, кто сдался в плен добровольно и прислуживал фашистам, ФРГ выплачивает символическое пособие, правда, решение об этом приняли, когда их остались единицы. Но что говорить, если родное государство столько лет нагло врало, что обеспечит всех фронтовиков и их семьи отдельными квартирами. Обеспечили, все знают, как.
Наши родители были молоды и счастливы тем, что остались живы и детей сберегли, а что уж говорить о детворе, беззаботной, как Тузик, который жил у нас во дворе в конуре, сколоченной вестовым отца по фамилии Денисенко. Замечательный был дядька, жаль, забыл его имя, а фамилию помню хорошо.
Матери, при всём желании, не могли удержать мальчишек дома. Их главной заботой было остановить нас хотя бы от походов на Сапун гору или Максимову дачу, где ещё оставалась много брошенного оружия и боеприпасов.
Но в городе мы побывали везде. Ещё не велись никакие восстановительные работы, и я был свидетелем, как снимали «военную кинохронику» на севастопольских улицах, пустив по ним танки, солдат, стрелявших холостыми патронами.
В развалинах установили дымовые шашки, от которых затянуло горьким серым дымом весь центр города. Видимо, имитировали освобождение города и вступление наших войск. Потом по улицам погнали пленных немцев, которые жили в нескольких лагерях и восстанавливали город. Их снимали, как будто захватили в бою.
Мы с мамой как раз в это время были на базаре, и наблюдали, потому что улицы оцепили, и мы не могли попасть на Графскую пристань.
Военная кинохроника и фотографии Великой Отечественной войны, в основном, постановочные.
На крейсере снимали подвиг матроса, который в горящем бушлате выбрасывал заряды из башни. Этот матрос из-за фотокорреспондента, и, в самом деле, едва не получил серьёзные ожоги. Потом знаменитый корреспондент выдавал снимок, будто бы сделанный им в бою.
В развалинах почему-то не было никаких вещей. Наверно всё сгорело, или было засыпано обломками. Но мы искали только оружие и патроны, найти которые не составляло труда. Однажды с соседом Юркой обнаружили небольшой зелёный ящичек, в котором находились обоймы с винтовочными патронами. Долго спорили, румынские они или немецкие.
Выковыряв пули, высыпали порох, которого набралась приличная кучка, и собрались поджечь. Внезапно я услышал голос мамы, которая меня звала обедать.
Я в испуге вскочил, потому что под угрозой порки мне запрещалось заниматься тем, что мы в тот момент делали. Но Юрка успел сунуть в порох зажжённую спичку. К счастью, он закрыл глаза. Лицо его мгновенно стало чёрным.
Больше я его никогда не видел, потому что Юру отвезли в госпиталь на Павловском мыске, а мы вскоре переехали в другую часть города. Этот случай на меня произвёл большое впечатление, и я стал осторожнее с порохом, который мы часто поджигали. Потом со мной, как со взрослым, переговорил отец и рассказал, чем опасны боеприпасы, лежавшие в земле. Запомнил это навсегда.
В оставшиеся до переезда дни я бродил по прилегающим развалинам. В угловом доме на нашей улице, видимо, была позиция пулемётчика. Такой огромной горы стреляных гильз мне ещё не приходилось видеть. Она начиналась от уровня второго этажа, где находилась не обрушившаяся часть дома, там и располагался пулемётчик.
Дом, как и большинство тогдашних севастопольских домов, был построен из небольших блоков жёлтого ракушечника, облицованного снаружи мягким инкерманским камнем, а внутри штукатуркой, от которой остались только отдельные участки набитых наискосок деревянных обуглившихся реек.
Закончив рыться в гильзах, и не обнаружив ни одного целого патрона, принялся выжигать на дощечке узоры увеличительным стеклом. Затем это интеллектуальное занятие мне надоело, неизвестно зачем, подошёл к стене. В этом месте не было набитых реек и штукатурки. Толстым железным прутом стал ковырять стык между ракушечниками.
Внезапно камень сдвинулся, и я без труда его вытащил, обнаружив, что за ним находится углубление. Камни ракушечника были небольшими по размеру и лёгкими. В нише что-то лежало, но после яркого солнца разглядеть, что это, было трудно, к тому же всё покрывала густая серая пыль.
Сначала испугался, что там находится пропущенная сапёрами мина и хотел позвать старших мальчишек. Но потом передумал. Я осторожно сунул голову в нишу и потрогал лежащий в ней предмет. Это было что-то кожаное, похожее на сумку. Тогда, ухватившись за её край, я с трудом вытащил сумку из ниши.
То была не сумка, а саквояж, как у моей мамы. Сейчас таких не делают. Это что-то промежуточное между портфелем и чемоданом небольшого размера. Если сравнивать с собаками, то саквояж похож на таксу.
Замок под ручкой заржавел, но я найденным неподалёку гвоздём его расковырял, и он легко открылся.
Обычно мы гуляли компанией, но в тот день со мной никого не было. Мне повезло, иначе старшие ребята просто надавали бы по шее и отобрали находку. Заглянув внутрь саквояжа, я понял, что это, никому не показывая, нужно бегом нести домой.
Стараясь, чтобы меня никто не видел, прошёл развалинами к дому и юркнул во двор, держа саквояж подмышкой. Дома никого не было. Везенье меня не оставляло.
Продолжение http://www.proza.ru/2017/05/24/1017