Была я агитатором...

Светлана Компаниец
      

  Как  все  близко  и  как  далеко…  И  все  мои  воспоминания  уходят  уже  в  ПРОШЛОЕ  СТОЛЕТИЕ!  С  ума  сойти…  А  я,  почему-то,  совсем  не  ощущаю  своей  древности.  Верно  говорила,  -  когда-то  очень  давно, - одна  моя  знакомая  (ей  было  уже  шестьдесят,  а  мне  всего  лишь  тридцать!):

 -  Поверьте,  Светочка:  сердцу  всегда  семнадцать!

   Вот  я  и  прикидываю:  на  сколько  же  тянет  мой,  уже  порядком  изношенный,  истрепанный  тревогами  и  заботами,  исцеляемый  любовью  и  недолгими  радостями   двигатель  самого  глубокого,  самого  внутреннего  сгорания?  Думаю, - лет  на  тридцать – тридцать  пять…  Так  я  чувствую,  как  мне  кажется…

    …Мне  тридцать  пять.  Самый  замечательный  возраст, - дети  подросли,  (у  меня  их  двое:  мальчики),   оба  уже  школьники.  Муж  в  карьерном  росте.  Я  на  работе  не  последний  винтик. Живем  в относительном  (среднестатистическом)  достатке:  квартира,  дача  -  четыре  "сотки",   кухонный  гарнитур,  гараж  с  погребом  (без  машины),  неплохая  библиотека…  И  я  уже  (страшно  подумать!)  член  КПСС!  В  это   членство  меня  буквально  затолкали  еще  в  двадцать  семь  лет, - я  только  вышла  из  декретного  отпуска.  Сотрудница  и  подруга,  комсорг  нашего  отдела – Люся,  сидя  за  своим  кульманом,  не  переставая  гундела  мне  в  спину:

 -  Ну,  Светка!  Ну,  почему  ты  не  хочешь?  Меня  уже  скоро  сжуют  в  комитете:  подавай  им  кандидата!  А  ты  как  раз  подходишь…  И  молодая,  и  семейная  уже,  и  с  высшим  образованием  -  ИТР!   Комсомолка!  И  женщина  к  тому  же…

-  Вот-вот…  Именно – женщина.  Да  еще  с  двумя  маленькими  детьми.  Нет  у  меня  ни  времени,  ни  желания!   Отстань!  Отшпились!  Лийку  уговаривай.  Она  одна  и  тоже  ИТР!  И  активная,  и  умница,  и  комсомолка.  Спортсменка,  красавица!

-   Не-ет…  не  подходит,  я  предлагала, - продолжала  гундосить  Люська  и  перешла  на  шепот: - Не  понимаешь,  что  ли?  Она  же…

-  А-а…  понимаю, - шептала  в  ответ  я.  -  Так  и  я  наполовину  еврейка!

-  Так  только  наполовину!  И  ты  записана  украинкой…  Ну,  Свет!  У  них  план  горит,  они  и  вцепились  в  меня.

-  А  сама?

-  Так  не  подхожу:  не  семейная…  и  только  два  года  работаю.    Они  и  предложили  тебя.  Сами…   И  ты  уже  мастер,  как  бы  среди  рабочих… Ну,  Свет!    Там  ничего  не  надо  делать,  будешь  числиться  у  нас  редактором  стенгазеты.

  Внес  свою  лепту  и  родной  супруг:

-  Новый  комбинат  молочный  строят.   Ищут  холодильщика  на  должность  главного  инженера.  Я  сказал  про  тебя.  Съезди,  поговори.   Там  директор  тоже  женщина.

  Съездила.  Поговорила.  Все  подходит,  но…  беспартийная.  Хотя,  понимаю,  причина  была  не  только  в  этом, - там  нужен  был  свой  человек.  Словом,  молочно-масляная  должность  пролетела  надо  мной,  "как  фанера  над  Парижем"!  А  во  мне  (грешна!)  взыграло  честолюбие:

-  Пиши  рекомендацию, - велела  я  на  следующий  день  Люське…

  И  вот  я  уже  восемь  лет  состою  в  партийной  организации  нашего  энергетического  цеха.  Заслуженный  агитатор!  Веду  занятия  по  истории  КПСС.  Мне  постоянно  вручают  приглашения  на  всевозможные  собрания-заседания,  партийные  конференции,  семинары, -  иногда  и  подарками  балуют:  получаю  разрешение  подписаться  на  хорошие  издания  художественной  литературы.  И  воспринимаю  все  это,  как  всеобщую  игру:  казалось, -  все  понимают  неискренность  и  напыщенность  всех  таких  сборищ,  но  по  общему  уговору  делают  серьезный  вид,  принимают  какие-то  резолюции,  решения,  которые  почти  никогда  не  выполняются,  пишут  планы  и  сочиняют  липовые    отчеты.  И  все  напоминает  сказку  о  голом  короле…   И  никуда  уже  не  денешься, - влезла  сама.

   И  агитатор  я  была  липовый,  и  заслуги  мои  тоже  были  липовыми.  Еще  в  институте  я  терпеть  не  могла  лекции  и  семинары  по  истории  КПСС.  Спасали  только  хорошая  память  и  багаж,  полученный  еще  в  школе,  поэтому  и  по  истории  КПСС  у  меня  в  дипломе  стоит  "отл".  И  привить  у  своих  слушателей  любовь  к  этому  предмету  я,  простите,  не  могла.   В  группе  у  меня  было  пятнадцать  человек,  мужчины  солидного  возраста,  рабочие:  слесари,  кочегары,  машинисты.  Почти  все  годные  мне  в  отцы.  И  относились  они  ко  мне  с  теплотой  и  доверием, - я  это  чувствовала.  Уважительно  называли  по  имени-отчеству.

   Занятия  наши  скорее  походили  на  посиделки  в  диссидентской  кухне,  чем  на  политучебу. Я  не  читала  лекции.  Я  выслушивала  наболевшее:  в  квартирах  холодно,  батареи  чуть  теплятся, - на  котельной  мало  мазута,  (а  я  знала,  с  каким  трудом  добивались  поставок  этого мазута  у  чинуш  в  Москве, - к  нам,  в  Сибирь,  где  зима  почти  восемь  месяцев  и  столбик  градусника  за  окном  уже  много  дней  на  отметке  ниже  минус  тридцати!).  И  норму  постоянно  повышают,  а  расценки  те  же…  И  компрессоры  уже  "кряхтят",  а  запчастей  нет  и  не  обещают…  И  в  магазинах  пусто,  только  очереди  заполняют  их… Мясо  совсем  исчезло,  только  на  базаре... Но  не  все  было  так  мрачно, - мы  и  шутили,  и  анекдоты  рассказывали,  и  забавные  истории  из  жизни  детей  и  внуков  слушали.  Мне  с  ними  было  интересно.  Мужики  и  газеты  читали,  и  теле-радионовости  обсуждали.  Чему  я  могла  их  научить?  Я  сама  училась  у  них  жизни.

  Обычно  на  занятиях  присутствовали  шесть-  семь  человек,  все,  кто  в  это  время  были  на  заводе.  Тем,  кто  отдыхал  дома  после  смены  я  тоже  ставила  в  тетрадке  плюсик – "присутствовал":  в  парткоме  строго  следили  за  посещаемостью.

    На  первое  и  последнее  в  году  занятия  всегда  присылали  проверяющего  из  парткома  или  райкома.  Тут  уж  мои  мужички  выкладывались  по -  полной.  Я  раздавала  им  вопросы  и  они  добросовестно  готовили  конспекты  и  выступления.  И  наши  показушные  занятия  проходили  на  "высоком  идейном  и  политическом  уровне"!  Проверяющий  был  удовлетворен.  Чего  стоило  только  послушать  Борю  Коновалова  (ему  было  уже  за  пятьдесят,  а  он  все  еще  был  "Боря"!)

   Выступать  на  занятиях  и  на  собраниях  Борю  не  надо  было  упрашивать.  Он  это  любил.  Обычно  затянутые  поволокой  то  ли  лени,  то  ли  еще  не  прошедшего  сна  его  маленькие  серые  глазки  вдруг  загорались  внутренним  светом, плавные  жесты  коротких  рук становились выразительными  и  порывистыми,  пухлый  подбородок  вздымался  кверху  и  на головы  присутствующих   обрушивался  шквал  из  набора  лозунгов,  здравиц,  громких  слов  и  не  менее  громких  междометий!  И  меня  всегда  подмывало  сказать  (по  Райкину!):  -  Боря!  Сила  слов  у  тебя  есть!  Вот  только  умел  бы  ты  их  правильно  расставить…

   А  еще  был  в  нашей  парторганизации  молодой  рабочий  Ваня  Ветошкин.  Ну-у…  с  этим  сравниться  не  мог  никто:  как  говорят, - хлебом  не  корми,  дай  покликушествовать  с  трибуны!  Эдакий  русский  красавец, -  голубоглазый,  русоволосый,  с  пламенеющим  румянцем  на  щеках, -  на  него  и  смотреть-то  было – удовольствие.  А  вот  слушать…  увы!  Одни  и  те  же  заученные  фразы,  одна  и  та  же  тема:  мы,  рабочие,  отдаем  все  силы  на  производстве,  а  начальство,  ИТР  и  прочие  не  помогают  и  неизвестно  чем  занимаются...  На  всех  собраниях, - партийных,  профсоюзных  и  пр.  -  Ваня  выступал  одним  из  первых.  Его  отправляли  и  на  более  высокие  сборища,  знали:  Ваня  не  подведет,  выступит!  И  никого  не  обидит…

   А  я  терпеть  не  могла  собрания, особенно  партийные…   И  не  только  я…   Это  было  время  коммунистических  бригад,  громких  слов  и  повышенных  обязательств,  время  неприкрытого  вранья  и  лицемерия.  И  мало  кто  решился  бы  тогда  сказать:

-  А  король-то  -  голый!