"Хорошего мента и в хорошем гробу понесут".
Принцип построения своей книги Нагорный и Рябов позаимствовали у Библии, что вполне логично, ибо последней было предопределено плодить христиан, а "Повесть об уголовном розыске" должна была плодить ментов вообще и правильных ментов в частности. С таким же успехом ей можно бы было дать название "Настольная Библия мента", ибо каждый реальный мент делает все возможное, чтобы походить внешне на Колю Кондратьева (то же, что и молится), хотя в гробу он все это видел (у молящихся примерно тоже самое, в гробу они должны увидеть царство божье).
Главный герой также начинал когда-то с простого, был сыном не плотника, но крестьянина, что более близко нашей стране. Деревня у авторов описана не по-бунински, ни к какой природе отсылок нет, в книге вообще очень мало лирического материала, но сельский дух передан очень верно и с явной любовью. Повествование начинается с деревни и уже этим затягивает читателя. Родителей Кондратьева авторы практически сразу с поля действия удалили, что тоже крайне необходимо для формирования нового человека, по сути пьяница-отец и терпила-мать - это отжившее прошлое, ни к чему наблюдать за их распадом и в дальнейшем. Смерть родителей, кроме всего прочего, должна была наложить дополнительный отпечаток страдальца на облик главного героя, чего совершенно не произошло, ибо в жалости Коля Кондратьев нуждается меньше всего. Подобно своему религиозному аналогу, главный герой - это некая нечеловеческая субстанция, идеальная со всех сторон, на которую можно только молиться. Он образец для подражания, на него ссылаются, с ним сравнивают, думают "а как бы поступил товарищ Кондратьев?"
Повествование четко расчерчено хронологически - начиная с ноября 1917 года и вплоть до ближе к современности, насколько позволяет возраст главного героя. Коля Кондратьев - ровесник века. Авторы попытались изобразить нового человека - идейного, до тошноты правильного, неподкупного и готового к самопожертвованию - это у них получилось довольно хорошо. Как правило, литературный герой редко получается совершенным и в то же время естественным, поэтому любому писателю приходится поневоле приоткрывать завесу и рассказывать читателю что-то слишком правдивое, указывать на какие-то недостатки своего героя. Пришлось это сделать и Нагорному с Рябовым. Порою автор, забывая обо всех вокруг, лепит напропалую что-то свое, ничуть не боясь обнаружить собственные слабости, но в данном случае писатели пошли в разведку вдвоем, постоянно прикрывая друг другу необходимые части тела. Библия писалась также многими людьми, которые делали тоже самое, как та пресловутая сотня юных бойцов, что толпой скакала в разведку. Избежать таким образом узких мест все равно не удается, так как герой получается слишком мифическим, но сгладить многие шероховатости можно. Проблему с косностью и излишней правильностью авторы решили гениально - герой у них все и всех видит насквозь, а правила наоборот, подсовывает свои, критикуя таким образом излишний формализм. Показывает ему человек освобождение от армии, а Кондратьев : "Совесть у тебя есть?" Тот рвет бумажку к чертовой матери и вперед грудью под танк. То есть, Коля Кондратьев - он даже над законом, он честь и мораль человеческая, он последняя инстанция.
Насколько хорошо читалось в детстве, настолько противно все это читать теперь. Но с детских лет так ничего и не изменилось. Все герои в книге поделены, как на войне, четко и понятно на две половины - это наши, а это враги. Если и попадаются колеблющиеся или заблуждающиеся, то их тут же, одним волшебным словом, перевербовывают на свою сторону. Слово это "расстреляю", хотя нигде оно и не упоминается. К деревне, кстати, позже, в одной из глав, авторы вернулись вновь, но не потому, что их как истинных преступников потянуло на место преступления, а потому, что не будучи дураками, Нагорный и Рябов решили еще раз проэксплуатировать столь удачное начало.
В качестве диалога нового человека со старым миром был избран прекрасный ход - главному герою подсунули жену, бывшую дворянку. Сие вполне разумно и очень распространено в советском кинематографе, где творить нечто подобное можно более безнаказанно, ибо хорошенькое личико актриски, играющей эту дворянку, всегда может растопить занудные сердца злопыхателей. Тем более, что в таком виде все это преподносится как умение перевоспитывать глупых женщин, которые вовремя не догадались опроститься (горьковский термин) и пойти работать у токарного станка, как настоящие советские бабы. И хотя Рябов с Нагорным пошли дальше - их Маша демонстративно работает даже учительницей в советских школах, никто не боится, что он начнет способствовать растлению молодых неокрепших организмов, но и использовали ее по полной - с мужем она постоянно ведет диалог по поводу советских новшеств и доктрин. Само собой - терпит постоянное и неминуемое словесное поражение. Естественно, авторы так ей, бедной, и не дали родить своего ребенка, хотя она очень этого хотела, - любое свободомыслие имеет свои границы, а советское особенно, еще не хватало, чтобы с ее помощью плодились полубелогвардейцы. Но в браке она пробыла практически всю книгу, замужем за ментом, что подразумевает наше доминирующее положение в сексе по отношению к дворянкам. Ни один дворянин в советских произведениях так на крестьянке и не женился. Ну, кроме рыбаковского мужа Рахели из "Тяжелого песка", но то Рыбаков - ему правила не писаны. По скупым намекам - как в детстве, так и сейчас, так и не смог понять - почему Кондратьевы так и не завели детей. Пару раз это упоминается как "больной вопрос", а однажды Маша заявляет прямым текстом "это твоя политика, дорогой". Занятые революционной борьбой люди не могут тратить время на подобную чепуху. Интересно, здесь имеется в виду беременность с воспитанием ребенка-грудничка или бери больше - половые отношения в принципе? О бесплодии Маши нет ни слова, очень удобно бы было это списать на последствия от бандитского насилия (так и не понял - было ли оно), но советский человек не может быть в чем-то ущербен, в чем-то бесплоден. Чем занимались супруги наедине - этой теме можно посветить еще два таких отзыва. На самом деле все гораздо проще - показная любовь главных героев объясняется подчинением бывшей дворянки новой системе. Только брак с перспективным сотрудником новых органов власти мог спасти ее от неминуемых Соловков в дальнейшем.
Книга четко поделена на главы по 100-150 страниц каждая, написанные прямолинейно,по-военному, ясно, просто. Истории изолированы друг от друга, каждая является самостоятельной, явно списаны с натуры и замысловатостью не блещут. Где-то пробивается намек на детективный сюжет, но такой, что со смеху лопнешь, а какая-нибудь Агата Кристи вообще бы уписалась, увидев подобные завихрения. Какой-нибудь гениальный стажер следственной группы задает еще более гениальный вопрос типа "а кто же тогда взял деньги?" и он сразу ставит всех в тупик. А тебе почему-то совсем не смеется, ибо эту книгу ты так любил в детстве. Зато помнишь до сих пор всех по именам по принципу семейной саги, которой и является "Повесть об уголовном розыске". Можно быть уверенным, что в каждой главе убьют еще одного дорогого и любимого тобе героя. Авторы когда-то составили график убиваемости и уничтожали всех планомерно и неумолимо. Сейчас бы я только порадовался смерти еще одного мента, пусть и воображаемой, но к этим героям с детства относился трепетно. И главное - чем интересно это произведение на самом деле, чем оно всегда привлекало мальчишек. Это уголовный мир. Шутки-прибаутки уличной шпаны, реальные деяния реальных преступных группировок, атмосфера послереволюционная, атмосфера довоенная - вот что в основном притягивало внимание, а совсем не милицейские мнимые подвиги. Все это интересно и сейчас, ибо уголовная тематика ушла в историю, теперь, чтобы стать преступником, достаточно поступить в какое-нибудь профильное училище-вуз.
Некоторые куски произведения помню наизусть. Некоторые слова и выражения из "Повести об уголовном розыске" плотно и навсегда вошли в мою жизнь. И хотя в ходе повествования их произносили совсем не менты, но даже в этом случае не могу поставить этой книге низкую оценку. Да и написано, нужно сказать, прекрасно, несколько раз читал в детстве.