ТАЙНА ТЕСНИЦКОГО ЛЕСА
Цыганская сказка, которая уносит влюбленных в небеса!
Пьеса
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Герман – старый цыган, предприниматель, крышующий главный рынок города Шуева, живет в пригородном поселке Бирюки
Олег Владимирович Сыров – цыган, скрывающий свою национальность, депутат, серьезный предприниматель
Игорь Николаевич Потапов – сначала прокурор города Шуева в девяностые годы, затем - в Москве.
Лора (Лариса Владимировна) – журналистка
Юрий Бубликов - сводный брат Лоры, журналист, редактор журнала
Павел Николаевич Норильский – древний старик, бывший журналист, заведующий отделом партийной газеты в Шуеве с 60-х по 90-е годы
Тамара Анатольевна Пузикова – ответственный секретарь областной шуевской молодежной газеты с 60-х по 90-е годы
Анна – беженка во время Великой Отечественной войны, попавшая с семьей в Бирюки
Елизавета - мать Анны
Наталья – дочь Анны
Сергей – сын Анны
Иван Бубликов – отец Юрия Бубликова и Лоры в юности
Матвей Бубликов – отец Ивана Бубликова, уголовник в бегах во время и после войны - "привидение"
Екатерина Бубликова – жена Матвея Бубликова
Ольга Бубликова - безумная дочь Ивана и Екатерины Бубликовых
Комендант госпиталя
Военный Дядичков в госпитале в Бирюках 1941 году
Старик-гробовщик
Военные офицеры – четыре человека
Деверь (брат мужа) Натальи из соседней деревни – косой инвалид
Сын Германа - офицер спецназа
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена первая
Осень 1941 года. Маленькое поселение Бирюки из трех бараков, затерявшееся в густом лесу под Москвой. В двух километрах от него протекает река Ладея, за которой слышны разрывы снарядов. Там идут бои. Фашисты пытаются прорваться к Москве со стороны Калуги. Анна с семейством стоит рядом с бараками (в одном из них госпиталь) с жалкими узелками в руках. В них – старая икона и две новогодние игрушки. Больше у них ничего нет. Из госпиталя выходит военный и спрашивает женщин.
Военный:
Вы кто такие?
Предъявите документы –
Как вы прошли
Сквозь оцепленье?
Анна:
С молитвой шли,
А документы
Наши все сгорели,
Бежали из-под
Немца мы,
Земля горела,
Не то что документы.
Вот две игрушки
Только унесли,
И то – чужие,
Девчонка глупая
Подобрала
На пепелище…
Я всю дорогу
Их тащила.
Еще икону вот спасли
И, видно, помогла
Нам мать Христа
Сюда пройти.
Бомбежки здесь-то
Хоть не будет?
Военный:
Пока стоим,
Но взрывы ближе, ближе,
Лес нас прикрыл,
Но самолеты немцев
Могут обнаружить
Наш госпиталь,
Так что – напрасно
Вы пришли.
Однако же пойдемте
К коменданту.
Пусть он решит,
Жить вам у нас
Или не жить…
Сцена вторая
Барак, в котором расположился госпиталь. Комната главного врача, здесь же находится и военный комендант. Входит военный, задержавший Анну и ее семью.
Комендант:
А, Дядичков,
Есть новости?
Фашисты реку
Там еще не перешли?
А то куда теперь бежать –
Не знаю…
Дядичков:
Бои идут на правом берегу,
Сюда, похоже, не пройдут,
Однако же окопы
Мы копаем
Рядом с бараками.
Будем мы здесь стоять,
Нам некуда бежать,
Сам знаешь –
За лесами…
Комендант:
Столица, знаю.
А сколько нас,
Чтоб устоять?
Вот если б подкрепление,
Хоть малое…
(Выглядывает в окно и видит двух незнакомых женщин и детей)
А это кто?
Как мимо патрулей
Прошли?
Ни диверсанты ли они?
Сейчас поставим к стенке!
Дядичков (смущенно):
Две бабы
С иконой к нам пришли,
Убежища просить
Себе и детям,
А ты их к стенке.
Что плохо –
Нету документов…
Комендант:
Ну вот, а говоришь –
С молитвой.
Бумажка мне нужна,
А не икона,
Боюсь, придется
Запереть –
Вот мое слово.
Дядичков:
Голодные они,
Помрут в твоем
Застенке,
И, может, даже
К вечеру.
Комендант:
Так что мне
С ними делать?
Допросить?
Дядичков (задумчиво):
Ну, допроси…
Но что ты скажешь,
Если молодая –
То моя невеста,
Искала и нашла меня,
Хоть и случайно?
Комендант:
Выходит, ее знаешь
И готов вот тут же
С нею сочетаться?
Дядичков:
А как же!
Готов сейчас,
Вот и паек отдам,
Чтобы не грохнулась
В беспамятстве от голода
На самом бракосочетанье!
Комендант (разглядывая Анну в окно):
Красивая,
Но очень уж худая,
Глаза – как угли,
Хоть разжигай костер –
Еврейка, что ли?
Дядичков:
Бывшая цыганка!
Комендант:
Как это – бывшая?
Дядичков:
Так сейчас
Всяк
Скрывает
Происхождение
И положение,
Вдруг расстреляют:
Фашисты – как цыганку,
А наши – как кулачку!
Комендант:
Ты, малый, не шути,
И если пожалел сирот –
Женись,
Коль холост,
Но лишнего не говори!
Давай, веди…
Сцена третья
Во дворе госпиталя. Выходит Дядичков, отводит в сторону Анну.
Дядичков:
Хотели к стенке
Вас поставить –
Коль вы без документов –
Военное ведь время,
Кто будет разбирать –
Зачем и как вы
Прибыли сюда.
Но я сказал,
Что ты – цыганка.
Это правда?
Мать на цыганку
Не похожа,
А сын – ну вылитый же
Цыганенок!
Анна:
Мать русская,
Отец – цыган.
Он умер до войны.
Бил нас он смертным боем,
Мать сильно ревновал,
Она его отправила в
Тюрьму,
Потом сама же пожалела
И мы поехали в колонию,
Где он сидел.
Обстирывать там стали
Заключенных.
Кормили
Хорошо в колонии,
Но немцы разбомбили,
Все осужденные бежали,
А к нам прибился дед,
Который там ослеп,
Пока сидел.
Его с собой мы взяли,
Но не дошел, бедняга,
Умер под бомбежкой
Наверное, от страха.
Его мы закопали на дороге,
И вчетвером дошли сюда.
Дядичков:
Ну вот что, Анна –
Я слышал, так тебя зовет
Твоя мамаша –
Должны с тобой
Мы расписаться
У коменданта,
Из жалости к тебе
И к твоим детям
И к старой матери
Сказал я:
Ты – моя невеста
И меня искала.
Другого выхода
У тебя нет.
Согласна?
Елизавета (подходит и низко кланяется):
Спасибо, добрый человек,
Спасаешь нас от смерти –
Мы согласны
Хоть и под венец,
Такая вышла доля наша.
А Аннушка разведена,
Не сомневайся,
Мужик ее – злодей,
Давно сбежал,
Чтоб не кормить детей,
Куда-то на Кавказ
Подался,
А, может, сгинул где,
Он писем не писал
И нам ни в чем
Не признавался.
Анна (опустив низко голову):
И я согласна…
Сцена четвертая
Семья Анны вместе с Дядичковым выходит из санитарного барака.
Дядичков:
Вы подождите тут,
Я отлучусь на несколько
Минут,
Дела кое-какие ждут.
(Быстро уходит)
Анна (смахивая незаметно слезу, говорит матери):
Как лошадь
Продали меня,
За что такая мне
Судьба!
Ведь я его совсем не знаю,
Вдруг ночью он меня
Прибьет,
Уж знаю этих мужиков!
Елизавета:
Терпи, терпи, родная,
Детей хоть как
Кормить-то надо!
Сегодня за буханку
Хлеба
И не на то пойдешь!
Анна:
Не вам терпеть
Все это, мама,
А мне…
(Из барака выходит Дядичков. Он протягивает Анне завернутую в бумагу еду - офицерский паек – и ключ от своей комнаты в бараке. За спиной у него вещевой мешок, в руках – винтовка)
Дядичков:
Бери, бери скорее,
Еще вот документы,
То офицерский аттестат,
Продукты будешь получать.
Прощаться некогда,
Я уезжаю на тот берег,
Машина ждет,
Вернусь ли, извини,
Не знаю.
Пока ты с аттестатом
Проживешь,
А там, может, кого
Найдешь
Себе на помощь.
Меня не жди,
Детишек береги!
(Машет на прощанье рукой и убегает. Анна растерянно смотрит ему вслед)
Елизавета (утирая слезы):
Ну что, теперь, небось,
Жалеешь,
Что упустила мужика?
Анна:
Кого сейчас удержишь?
Война…
Пойдемте комнату искать его,
Хоть здесь мы отдохнем,
Сумели как-то
Вырваться из ада.
Елизавета:
Да может, ад сюда
Еще придет,
Ты слышишь,
Как гремят снаряды?
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Сцена первая
1942 год. Зима. В Бирюках каждый день работают пленные немцы, которых гоняют в поселок из лагеря, построенного для них в трех километрах – за глухим Тесницким лесом. Анна работает санитаркой в госпитале. Офицерский паек она больше не получает – ее муж Дядичков пропал на фронте без вести, и офицерский аттестат у нее отобрали. Сейчас она моет заплеванный пол в длинном коридоре барака, где с семьей вселилась в крошечную комнату уехавшего на фронт в день их бракосочетания Дядичкова. По коридору быстрым нервным шагом идет комендант.
Комендант (бьет пинком по помойному ведру с грязной водой, и она разливается вонючей жижей по полу):
Работа тут твоя закончена,
Иди в комендатуру,
Твой сын угробил лошадь
Фронтовую,
Спустив ее с откоса.
Теперь расстреляны,
Уже считай, что оба –
Без суда!
Здесь вам не табор,
Господа-
Шпионы,
Пришедшие сюда «оттуда»!
Один дурак вас пожалел,
А я, второй – эту селедку
Съел
С душком вонючим.
Ты хочешь, чтоб я сел?
Но ошибаешься,
Все будет круче –
Два неизвестных трупа,
И всех дел…
Точнее – три трупа –
Еще и лошадь!
Анна (падает на колени на грязный мокрый пол):
Да сын-то жив?
Скажи!
Комендант:
Расстреливают, мать,
Живых,
Ты, вижу, бредишь!
Убита лошадь,
А не сын,
И твой цыган
Ее убил!
Анна (не вставая с колен):
Он малолетний,
Какой ему – расстрел?
Комендант:
Что ж мне,
Тебя
И бабку
К стенке ставить?
Идет война,
И возраст не помеха
Для расстрела
За прифронтовое
Преступленье.
Пошли…
(Анна покорно встает, крестится и идет за комендантом. С ее мокрой юбки течет грязная вода)
Сцена вторая
Кабинет коменданта. В нем никого нет. Мужчина и за ним Анна входят в обшарпанную комнату, в которой стоит драный диван с высокой спинкой и катушками-подлокотниками по бокам. Комендант поворачивается спиной к Анне и роется в шкафу, перебирая какие-то бумаги. Наконец, находит нужную, поворачивается к женщине и замирает от неожиданности. Анна стоит совершенно голая, прикрывая мокрыми руками грудь.
Комендант:
Ты рассупонилась зачем?
Анна:
Ради Христа,
Простите сына,
Не убивайте,
Он еще ребенок,
Его сама я изобью
До крови,
Стреляйте лишь меня!
Я виновата, я,
И лошадь я убила!
Вы так и запишите…
Комендант (закуривает и внимательно разглядывает Анну):
Театра тут мне
Только не хватало…
А… впрочем,
Черт с тобой,
Съедим мы эту
Лошадь,
Без корма
Все равно пропала б!
Ложись, цыганка,
Но руки-то помой,
Чтоб чисто было
Обниматься!
(Запирает дверь кабинета на ключ и идет к дивану)
Сцена третья
Комната Анны и ее семьи в санитарном бараке. Елизавета лежит на кровати,
накрытая тряпьем. В углу на ободранном стуле сидит маленькая Наталья, у окна стоит сын Сергей. Анна на коленах у кровати матери обнимает ее, тихо голосит.
Анна:
Ты на кого меня
Покинула,
Зачем закрыла
Глазоньки свои?
Ой, мама, встань,
Погибну
Я с ребятами,
В грязи
Или под пулями,
Иль с голоду
Помрем мы все равно,
Коль некому теперь
Нам собирать куски,
На милостыню жили
На твою,
Сейчас уж некому просить,
Остыли ноженьки твои!
Наталья:
Я одна пойду,
Мне бабушка
Дорогу показала,
Тропу найду
И попрошу,
Где подавали.
Анна:
Я тебе пойду!
Еще и дочь похороню,
Вот сына только что
Едва не потеряла,
Да сколько ж бед
На голову мою
Упало!
(К Сергею):
Ты лошадь-то
Зачем убил?
Ведь нас за то
Чуть-чуть не расстреляли!
Сергей (угрюмо):
На фронт я уходил,
На лошадь по пути
Вскочил,
Она с испугу понесла,
В овраг упала,
А я свалился на кусты.
Анна (поднимаясь с колен и пересаживаясь на стул к столу):
Где ж это было?
Куда ты доскакал?
И лошадь – чья?
Сергей:
В Тесницкий лес попал,
Там так темно,
А лошадь, видно,
Немчуре служила,
Наверное, от темноты
Ослепла,
Вот потому с испугу
Понеслась
В овраг.
А я когда с кустов
Спускался к ней,
Увидел, знаешь что?
Могилы!
Их много там.
Стоят рядком
Так ровно,
Будто по линейке!
Наталья:
Да врешь ты все,
Тебе бы лишь бы
Быть небитым.
Анна:
Значит, там кладбище?
Туда мы бабушку
И захороним.
На санках отвезем,
Платить-то людям нечем.
И кто нам гроб собьет?
(Встает, накрывает покойнице голову тряпками и выходит из комнаты. Следом за ней бросаются дети)
Анна:
А вы куда?
Вам мало баловства?
Какие бабушка
Произнесла
Последние слова
Хотя б слыхали?
Наталья:
Она нам прошептала,
Отходя:
«Ну почему так
Быстро и так больно?»
Я ничего не поняла!
Анна:
Так мало мама пожила
И умерла
В мученьях,
До дней счастливых
Матушка не дожила,
Вот и сказала
На прощанье
Горькие слова.
Такая нам сиротская судьба
Дана,
Одно хлебаем горе.
Наталья:
Мы в коридоре
На ступеньках посидим,
Одни мы с мертвой
Бабушкой боимся.
Анна:
Ну хорошо,
Сидите,
Только ждать
Придется множество
Часов –
Мне надо пол домыть,
Потом палаты
С тряпкой обойти,
Потом уже идти про
Гроб просить…
(По коридору идет комендант и, подходя к Анне, грозно спрашивает):
Прогул я вижу
На рабочем месте?
Ты знаешь,
Что положено за это?
Вот свистну – воронок
Подъедет,
Да вон, уж он стоит
На своем месте,
Сейчас бы всю семейку
Вашу погрузить…
(При этих словах Сергей бежит в свою комнату и закрывает за собой дверь)
Анна (плача):
Мать у меня скончалась
Только что,
Обвыла я ее,
И никого не минет
Эта чаша…
Комендант:
Что, что?
Религию мне тут
Не разводи.
Простилась – и иди!
Здесь госпиталь,
И раненые ждать
Не будут,
Врачи нам не позволят
Зарасти в грязи!
Покойницу в холодную снеси,
Сама с ней все реши,
И помощи не жди,
Мы раненых спасаем,
А мертвые кому нужны?
Анна:
Позвольте в комнате
Мамаше чуть побыть,
Должна ее обмыть,
Никто об этом
Не узнает…
Комендант:
Ну ладно,
Так и быть,
Иду тебе навстречу
В последний раз,
Уж ты поверь мне!
Сцена четвертая
Поздний вечер. По коридору госпиталя идет Анна и ведет за собой старика. Анна тащит крышку гроба, а сам гроб волочит по полу старик. Дети бросаются навстречу матери.
Анна:
Вот дедушка Володя
Нам гробик сколотил,
Хоть из фанерок и
Отходов,
Но все ж не в тряпках
Хоронить.
Наталья:
А чем платить?
Анна:
Да там куски остались,
Стакана два крупы.
Сказал, что хватит.
Здесь посидите вы,
А мы пойдем дела
С покойницей уладить.
Обмыть, одеть
И в гроб определить.
Но дедушка сказал –
В лес не возить!
Дед:
Ни-ни! Туда ни шагу,
А то смотри, как наши
Стрельнут –
Там пленный немец,
Кладбище –то их,
Которые тут строят,
А кто обратно не дойдет,
Того прям там хоронят.
Кого заткнут поглубже,
Кого в сугроб приткнут.
Да что намедни получилось,
Хоть и нельзя,
Но расскажу.
Ребятам не во что играть –
Где санки им сыскать?
Так, слышал я,
Что шалуны в сугробе
Немца откопали,
Он на морозе скрючился
И руки-ноги выставил –
Как будто бы держалки.
Анна:
И что там было дальше?
Дед:
Они на нем с горы
Катались!
Потом забросили врага
И разбежались.
Теперь им комендант
Задаст!
Да только все родители
Попрятали ребят!
Анна (крестится):
Какое святотатство!
Зачем же над
Покойником
Так издеваться,
Хоть он и враг?
Два раза убивать –
Ведь это не по-христиански!
Дед:
Кто спорит!
Дело страшное.
Но ведь приезжие
Творят
Здесь, что хотят.
Из тюрем, лагерей
На высылку приехали,
Такой крутой народ
Теперь тут водит
Хоровод.
И устанавливает нам
Свои порядки.
Из рудника он камень
Белый достает,
В карьере бомбы рвет,
Или чего – не знаю,
Захочет- завтра
К черту все взорвет!
Анна (внимательно слушает, обряжая уже обмытую покойницу):
Но им дают
Хорошие «немецкие»
Квартиры?
Дед:
Для них и строит
Немец,
На том сегодня
Гибнет.
Вот и встают в лесу
Рядком могилки.
А тех, кого в боях убили,
Всех вместе в ямах,
Из-под камня
Там зарыли.
Следов, конечно,
Не осталось.
Ну что, вдвоем
Мы гроб нести
Осилим?
(поднимают гроб)
Да, чувствую, осилим –
Я вижу – гроб этот
Тяжелей покойницы,
Хоть сбит он из опилок.
Как-будто никого
Не положили…
Анна:
Не ела мама,
Все крохи детям
Отдавала,
И тем себя сама убила.
Дед:
Ну, значица, святая…
Анна:
Так говорите,
Тем, кто в руднике,
Дают квартиры?
Дед:
Скажу тебе я откровенно –
Дают-то первым – офицерам,
Которые с войны
Калеками вернулись
И встали над переселенцами
Начальниками тут.
За ними те идут,
У кого деньги.
Блатные.
Так что едва ли
Тебе что светит.
Но если комната
Освободится
В жилом бараке,
Тебе к этим военным
Надо обратиться.
Анна:
Я обращусь!
(Детям)
Сидите тихо,
Дверь заприте
И ждите,
Когда вернусь.
Не вздумайте уйти –
Приду и не найду –
До крови изобью!
Сцена пятая
Зимняя дорога на местное кладбище. По ней тянут гроб на санках Анна и согласившийся ей помочь дед.
Дед:
Сил больше нет,
Давай передохнем.
Садись в ногах покойницы
На гроб,
Уместимся вдвоем,
Не падать же в сугроб!
(Закуривает самокрутку)
В снегу замерзнем,
Так метет!
Запорошит –
К утру и не найдут,
Как того немца.
А с ним история
Ведь непростая вышла.
Не просто так
Немчура-то замерз,
Отстал от строя, видно,
Чтобы увидеть Валентину.
Анна:
Да им нельзя
К девчатам подходить,
Солдата могут расстрелять,
Девчонку-посадить…
Дед:
Да эта уж сидела,
Целых десять лет,
Ну знаешь, Валька,
Белая,
Москвичка,
Что мать свою убила.,
Высока такая девка,
Красивая…
Анна:
Так она
Недавно родила,
На весь барак орала,
Аж раненые разбежались!
Дед:
А малого как назвала,
Ты знаешь?
Анна:
Как же, знаю –
Адик.
Чудное имя,
Может, отец – татарин?
Дед (смеется и кашляет):
Нет, немецкое прозвание
Адольф!
Анна (вздрагивает и крестится, оборачиваясь на ночной лес):
Такие страсти
Ночью,
Упаси Господь!
Я речь немецкую
Боюсь, как черта,
А тут – такое…
Дед:
Так этот немец,
На котором с горки
Покатались
Наши пацаны и девки –
И есть отец ребенка
Убийцы матери,
Москвички Валентины!
Не рассчитал он силы
Противу нашего мороза,
Да, видно,
Задохнулся там в сугробе,
В лесу Тесницком,
Откуда их приводят
К нам на стройку.
Анна:
Да, в этот лес
Уж лучше не ходи!
Сосняк,
А в нем темно и днем,
Как ночью,
И эти ямы и болота –
Нечистое там место –
Вроде ада.
А Валентину-то
Опять посадят?
Дед:
Кому она нужна!
Что родила от немца –
Не призналась,
Хоть комендант грозил
И даже в рыло, вроде, бил,
Но крепкая бабенка
Оказалась,
Тюремные приемы знает,
Пришлось врачам
Ребеночка оставить…
Анна (задумчиво):
А, может быть,
Надеется она,
Что немец нас возьмет,
На это у нее расчет?
Тогда младенца ихнего
Она предъявит
И заживет…
Дед:
Наверное, об этом
И мечтает.
Ну что, впрягаемся,
Как кони,
Которые вот-вот падут.
Поехали,
На кладбище ребята ждут,
Которые долбили яму.
Анна (останавливается и плачет):
А им мне нечем заплатить!
Дед:
Да ладно, помогу,
Отдам твою крупу,
Потом расплатишься,
Когда паек получишь.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Сцена первая
1944 год. Комната Анны в другом – семейном – бараке. Четыре часа утра. В дверь стучит комендант.
Комендант (кричит):
Проспите на работу –
И под суд,
А кто на нары не желает,
Вставайте и бегом
Рыть котлован
Под новый дом.
Анна (открывает дверь, накинув промасленную телогроейку на плечи)
Да дай девчонке
Ты поспать,
Ведь ей четырнадцати нет,
Какой там котлован копать,
А как спросонья свалится-то
В яму,
Кто будет отвечать?
Комендант:
Ничего, ответим!
Ишь, осмелела как!
У всех такие ж дети
И все уже одеты –
Вон у ворот стоят.
Ты все своих жалеешь,
А кто будет копать?
Раз есть приказ –
Значит, вставать
Без всяких рассуждений!
(Из-за спины матери выглядывает Наталья)
Наталья:
Да я уже одета!
Иду я, дядя!
Анна (тихо вслед)
Странно,
Первый раз сама
Пошла,
Без подгоняла!
К чему бы это?
Не завела ль кого?
И малолетки
В два счета пузо
Могут накатать,
Куда тогда я денусь?
Сережка, видно, съедет –
Нашел себе невесту,
Еврейку из деревни.
Ему шестнадцать,
Двадцать ей –
Ну пара хороша!
Но дело, что хоть
Медсестра,
И мать ее мудра –
Вцепилась в малолетку,
Не отпускает от себя
И спать кладет их вместе!
Отец при них –
На фронте не был,
При госпитале кладовщик –
Завидный тесть!
Сережку подучили –
Говорит,
Что вступит в партию,
Учиться же не будет,
Поскольку с этой
Книжечкой
Он должность так получит.
Кто знает, может,
Правду говорит,
Но вижу я –
Меня уж больше он
Совсем не любит.
(В коридоре барака слышен сильный шум и крики «Убился комендант!» Анна выскакивает в коридор, навстречу ей в комнату вбегает запыхавшаяся Наталья и падает вниз лицом на кровать)
Анна (пытаясь развернуть дочь к себе):
Скажи, о чем кричат?
Сережка где?
Наталья (не поднимая головы):
К своей старухе убежал.
Анна (тихо):
Не он толкал?
Наталья:
Мы все толкали,
Потом его камнями
Забросали.
Ребята и девчонки
Так устали
Чуть свет вставать,
Булыжники таскать,
Копаться в этой страшной яме.
Теперь фашисты
Пусть таскают камни,
Что их кормить задаром?
Анна (тихо, но настойчиво)
Так вы с Сережкой
Где стояли?
Рядом или подальше?
Наталья:
Не знаю я,
От страха все забыла…
Сережка раньше
С ухом в госпиталь
Сбежал,
Из уха у него течет…
Анна:
Ну это ведьмы на него
Наколдовали,
Чтоб не попал на фронт.
Но хорошо, что среди вас
Там не было его.
Да вспоминай же,
Где стояла!
Наталья (дрожит и плачет):
Я не знаю,
Он сам упал
В эту большую яму,
Хотел измерить,
Много ль накопали,
Нагнулся
И упал,
Быть может, поскользнулся…
Анна:
А камни кто в него бросал?
Наталья:
Не видела, не знаю.
Анна:
Вот так и говори,
Когда военные придут
И будут дознаваться.
Сцена вторая
Кабинет коменданта в госпитальном бараке. В окно виден «воронок». На нем приехали военные. Кабинет затянут дымом от папирос.
Первый военный (спрашивает вошедшего солдата из охранения):
Ну, вытащили, наконец,
Из ямы тело коменданта?
Солдат:
Так точно,
Принесли, обмыли,
В морге положили.
Второй военный:
Тогда пойдем осмотрим
Труп:
Понять нам надо –
Били ли по голове,
А, может, застрелили?
Третий военный:
Да бросьте вы!
Кто будет бить,
Тем более – стрелять?
Вся эта малышня,
Которая от голода
До своего возраста
Не доросла,
И еле ноги двигает…
Первый военный:
Но надо же учитывать,
Чьи они дети!
Преступников,
Приехавших сюда
Из лагерей!
Наверняка жестокости
Их учат эти зэки,
Катались же они
С горы на мертвом
Немце!
Второй военный:
Это – сплетни!
В сугробе пленного
Нашли,
Замерзшего до смерти,
Не усмотрел там
Конвоир,
А дети раскопали
Труп,
Когда на санках
С горки там летали.
Придумали ж историю,
Чтобы Тесницкий лес
Бояться.
Все это сказки,
Их напридумали
Ребята сами,
А кто еще им
Что расскажет
О чудесах
И Белоснежках-
Родители на нарах?
Тем более, здесь школы нет!
Пойдем, посмотрим
В морге бедолагу,
А слухи, что его
Убили дети,
Учитывать не надо.
В таких глухих местах,
Наверное, есть черти,
Еще бы их нам
Поискать,
А как найдем – арестовать!
Пойдем к покойнику.
Надо, чтобы его одели,
Мы организуем здесь
Почетное захороненье.
Могилу пусть готовят
В центре
В этом забытом Богом
Странном поселенье.
Сцена третья
Комната Анны в семейном бараке. Она с детьми только что пришла с похорон коменданта.
Анна:
Могила посреди поселка!
Как ночью-то ходить
С работы?
Наталья:
Я видела вчера
В бараке приведенье!
И знаю, где оно прячется,
Когда все на работе!
Анна:
Что ты городишь!
Наталья:
У Бубликовых в комнате!
Он ходит, в простыню
Завернут.
Наверное, к нам с кладбища
Приходит
И живет, пока все на работе,
У них!
Анна:
Там дочка сумасшедшая
Ночами бродит
Все по коридору,
Теперь и ты туда же?
Но это все от страха.
Вот кончится война,
И все пройдет,
К нам жизнь нормальная
Придет!
Сергей (угрюмо):
Ну ждите, ждите
Новой жизни.
А я от вас уйду
Сегодня
И больше не приду.
Решил жениться!
Наталья (хихикнув):
На своей старухе?
Сергей (встает):
Все, я пойду.
(Анна молча смотрит на сына. После того, как за ним закрылась дверь, она встает и падает на кровать, стараясь подушкой заглушить громкие отчаянные причитания, как по покойнику. Наталья тоже вытирает слезы).
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Сцена первая
1953 год. Лето. В той же комнате в семейном бараке. За столом сидит Наталья, у нее огромный живот. Она задумчиво жует соленый огурец из кадки. Входит Анна, бросает платок на кровать. У нее белое лицо, она вот-вот упадет без памяти.
Анна:
Не хочет он жениться!
Лежит в постели,
В потолок плюет,
Тебя срамит –
Мол, много всяких было!
Вот ваши песни, пляски,
Комсомол
И платья марлевые,
Крытые зеленкой!
Ты королевной
Там у них была
На сцене,
За это прослыла
Гулящей,
Ребенка заклюют,
Нагульным прозовут
До веку!
Наталья (равнодушно):
Куда же мне его девать,
Аборт ты сделать не дала…
Анна:
Еще чего!
Туда пойти хотела,
Куда пошел твой брат?
Прямой дорогой в ад –
Похоронил двух деток,
Да в одну неделю!
Пригрели сына ведьмы,
Испортили мальца!
Наталья:
Ему старуха нарожает
Еще десяток…
Анна:
Конечно,
Но этих деток жалко,
Такие милые ребятки
Были,
Что даже вороны
На ветках, словно люди,
Выли,
Когда на кладбище
Несли два гроба к бабе Лизе.
(Начинает хлопотать, собирает какое-то тряпье, складывает его в узелок, туда же сует полбуханки черного хлеба)
Наталья:
А хлеб зачем?
Анна:
При родах помогает,
Я-то знаю,
Ни одного из вас
Не потеряла,
Не то что эта многомудрая
Еврейка:
Хоть каждый день с врачами,
А ничего не понимает!
Наталья:
Да, видно, от рождения
Тупая,
Но что поделать,
Раз выбрал брат такую
Ведьму!
Анна:
Вот только ворожить
Умеют,
А надо богу каждый день
Молиться,
Просить о милости
Святую Богоматерь.
Ну, на колени становись-ка
Перед своей иконой,
Ведь ты из огня ее спасала,
Проси – теперь пусть и она
Поможет в родах.
(Наталья вылезает из-за стола. Пытается встать на колени, но охает и валится на пол. Анна убегает в медпункт за скорой. Через полчаса Наталью увозят в роддом)
Сцена вторая
В той же комнате в семейном бараке. Наталья одна сидит у качки с новорожденной дочерью. Входит Иван Бубликов – сосед, отец ребенка.
Наталья:
А, посмотреть пришел?
Смотри!
Чего тебе еще?
(В ее голосе слышится надежда)
Иван (подходит к качке, разглядывает новорожденную дочь):
Мне – ничего.
Пришел проститься.
Досрочно
В армию
Я попросился,
Меня призвали.
Сегодня уезжаю.
Наталья:
Сбегаешь -
Значит, не любишь?
А ведь клялся…
Иван:
Люблю,
Жениться не могу.
Не виноват я…
(Плачет и, вытирая слезы, уходит, шепчет)
Все мать с отцом
И их дурные тайны
Нас доведут еще
Не до того,
Я знаю…
Хоть разрешили
Попрощаться!
Наталья (одна, плачет, говорит сама с собой):
Я слышала,
Шептал он про отца,
Но мать его –давно вдова,
И платья траурного
Не снимает никогда,
Тоскует, видно.
Так о каком отце
Он говорил?
Может, о призраке,
Который к ним ходил?
Я думала, что ухажер
Для сумасшедшей
Ольги, Ивановой сестры…
О, Господи прости
(Наклоняется над качкой)
Теперь мы навсегда одни…
(При этих ее словах в комнату входит Анна. В ее руках букетик лесной земляники и несколько веток сирени)
Анна:
Вот вам подарки
Тесницкий лес прислал,
Валили сосны там,
Нашла сирень и ягоды.
Наталья (ест землянику с кустиков):
Как же вкусно!
Лучше конфет…
Анна:
Которых десять лет
Уж нет
Для нас,
А на столе один лишь
Черный хлеб
С картошкой
Да огурцы и репа.
Зачем разбойник приходил?
Дитя проведать?
Наталья:
Ну да, еще прощаться –
Он в армию от нас
Сбегает.
Анна:
Да и черт с ним,
А ты даже не думай,
Что с твоей красой
Останешься одна.
Я жениха тебе нашла,
Его ты знаешь –
Встречала у колонки
Моряка,
Хорош собой,
И в обхождении простой,
И, вижу я –
Влюбился сразу.
Он наш, его деревня
Рядом,
У них хозяйство, дом,
Вот за него пойдешь
Ты замуж.
Он в отпуске сейчас,
Родня готова справить
Свадьбу.
Наталья (опустив голову и вытирая слезы):
Я согласна…
Анна:
Ну вот и хорошо,
А мне пора хоть сколько
Отдохнуть,
Надорвала я с вами грудь,
Не продохнуть,
Ах, если б маменька
Была жива,
Одна она могла бы
Пожалеть меня…
Сцена третья
1957 год. Весна. Эта же комната в семейном бараке. За столом сидят Наталья и Анна. Наталья плачет, Анна со скорбным лицом слушает ее.
Наталья:
Мам, забери ты
Лорку,
Задумали убить девчонку,
Есть не дают,
Она уж просит принести
Кусочек сена
От козы,
Ты представляешь –
Принесли!
Она и ну его жевать,
Но плюнула –
Не заглотать.
Хотела молока грудного дать
От малого отнять,
Она не стала…
Анна (строго):
А малый как?
Наталья:
Толстый, на ножки
Сильный,
Они его лелеют –
Ихний,
А Лорку извести хотят,
Не нужен им чужой
Ребенок,
Так потихоньку и усохнет
И на тот свет пойдет.
Сказать я поперек
Ни слова не могу,
Чуть что – меня он бьет…
У матери его
На одной ноге
Незаживающая язва,
А Лорку спать
Она кладет к себе,
За печку,
Боюсь, что заразится
Девка.
Анна:
Один похоронил двоих,
И ты вот-вот
Останешься у гроба.
Приеду завтра,
Заберу девчонку,
Живите со своим
Одни,
Раз поперек вам встал
Ребенок!
(Вытирая слезы)
А знаешь, ходит к Бубликам
Мужик,
Живой, а не покойник,
И кто же это может быть?
Наталья ( с тревогой):
Неужто хочешь заявить?
Оставь ты их,
Ивана я забыла.
А Лорочка теперь твоя,
Не приезжай сама,
Мой деверь завтра
Привезет ее,
Купил велосипед,
И возит всё.
Ее вперед посадит,
А на богажник –
Сало на продажу,
Вчера зарезали свинью…
Анна:
И им все мало?
Ребенку крошки
От мясца собрать
Хотя бы со стола
И сунуть пожевать…
Наталья:
Хотела сделать так.
Но мне не разрешают.
Все малому суют,
А Лорке не дают!
Я знаю, меня ты
Упрекаешь,
Но ведь сама пихнула
Замуж,
Прикрыла грех,
Да мужнина семья
Решила грех-то вовсе
Изничтожить,
Чтобы и память
Не осталась
От нагульного ребенка!
Ты думала,
Они будут растить ее?
В деревне этой дикой
Быстрая расправа,
Позора там не терпят!
Сцена четвертая
Там же. Утро следующего дня. В комнату Анны входит брат моряка из соседней деревни, деверь Натальи. Он ведет за руку исхудавшую девочку, которая еле держится на ногах. Головка ее покрыта белым платочком, из-под которого выглядывают грустные синие глазки. Мужчина косой и с трудом ориентируется в пространстве. Анна забирает у него Лору.
Анна:
Да как же ты, калека,
Почти слепой,
Довез ребенка,
Ведь мог бы и убить!
Деверь:
Нет, я привычный.
А дочь ваша
Вчера домой-то
Не вернулась!
Анна (встревожено):
Куда же она делась?
От детей…
Может, уже убитая
Лежит среди полей?
Я побегу в милицию…
Деверь:
Как хотите,
Вы сами ее здесь ищите,
Она оставила записку,
Вот, смотрите…
Анна:
Сам читай,
Я не умею.
Но мне оставь,
Я людям покажу,
Я всем про вас скажу,
Какие вы там звери!
Деверь:
Тогда другие пусть
Тебе письмо читают.
А дочь твоя сбежала,
Завербовалась тайно,
Детей же побросала.
Вы внучку забирайте,
А малого мы воспитаем.
Ну все, теперя прощевайте!
(Анна берет девочку на руки и стоит, словно в столбняке)
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Сцена первая
1970 год. Май. Комната Анны в семейном бараке. Здесь ничего не изменилось за четверть века после войны. За старым обшарпанном столом сидит уже взрослая Лора, что-то пишет. Входит Анна. Она все еще крепкая и красивая женщина.
Анна:
Уроки делаешь?
А кавалер там у подъезда
Подметки все протер,
Уж подождали б лета,
После экзаменов бы
Ноги тер!
Не нравится мне твой цыган,
Его мамаша в Бирюках
Долгами правит бал,
Ей все должны
В ее ларьке,
Она же все долги
Несет судье…
Да, говорят, и прокурор
У ней в узде.
Так что цыгану ты не пара,
Уж поверь,
Они богатые,
А мы – как мыши
В нищем храме,
Всю жизнь в долгах.
Кому стакан муки
Я задолжала,
Кому простого мыла,
Да и такую малость
Отдать не в силах месяцами!
Одежда на тебе,
Опять же, -
Одна юбчонка
Да кофтенка,
И те – обноски
Из посылки мамки.
Хорошего не шлет,
Одно дерьмо,
И денег не дает –
Ну каково?
Подохну скоро я –
Никто не помогает,
Сережка в шею гонит,
Просила, чтоб привез
Он из Москвы печенья
Пачку для тебя –
Ведь ты его только
Однажды ела,
А он приехал и не дал
Нам ничего,
Забыл – сказал –
Купить…
Лора:
Сережка твой подлец,
Ты не ходи к нему
И не проси,
Сама я заработаю тебе,
Вот, посмотри,
Что у меня тут есть -
(вынимает из-под замызганной скатерти удостоверение красного цвета)
Теперь нештатный
Я корреспондент
Газеты,
И делаю я вовсе не уроки,
А пишу заметку,
Мне денег за нее дадут!
Анна (опасливо рассматривает удостоверение):
Когда же ты успела?
Кто надоумил-то тебя
В район поехать?
Лора (гордо):
А я сама.
Сама пришла в редакцию,
Заданье попросила,
Да уже третью
Я заметку-то пишу,
А ты не знала!
И завтра – за зарплатой…
Анна (плачет):
Боюсь я как-то,
И что за книжица,
Что за заметки?
Я этого совсем
Не понимаю!
А это не опасно?
Вдруг заберут тебя
За это?
Уж лучше б стала инженером!
Лора (смеется):
Да заберут - за что?
Ты видишь:
Красное удостоверенье!
Анна:
Напишешь что-нибудь не то…
Лора:
А вот и то –
Сейчас пишу,
Что в наших Бирюках
Порядка нет,
На улицах
Деревья не сажают
И клумбы все завяли…
Анна ( с ужасом):
Ты что – против
Начальства
Выступаешь?
Народ тут лютый,
И председатель
Поссовета
Так их на тебя натравит,
Убьют,
Да ты сама же знаешь!
Они все сами уголовники
Из лагерей,
Такими воспитали и детей –
Кругом насильники
И воры,
Уж уезжала б ты скорей
Учиться в свой ниверситет!
Лора:
Нет, мам, меня не тронут,
В Москву, в университет –
Мне только через месяц,
После экзаменов
В этой дурацкой школе.
А знаешь, мне в редакции
Уже и направленье
Написали,
Вот, посмотри –
С печатью!
Анна (задумчиво):
Ты как уедешь,
И я отсюда съеду.
Куплю в рассрочку
Дом себе в деревне
И заживу, как прежде,
До войны,
Сад разведу, клубнику
И цветы.
Ты в гости-то приедешь?
Лора:
Зачем тебе куда-то ехать?
Я вуз закончу,
Тебя с собою заберу…
Анна:
Ну нет,
Хоть и немного,
Одна я поживу,
Быть может, отдохну
Душой и телом.
Ходить в прислугах надоело,
Все это униженье –
Помой полы кому,
Кому и огород вспаши,
Ну нету больше
Моего терпенья.
Ведь до войны
Владели мы хозяйством:
Два дома, два коня,
Коровы, свиньи.
Кухаркою у барыни-то
Мать моя была,
Любя ее, давала она
Платья
Ей по праздникам в подарок
Одной лишь ей
Из всех служанок!
Наверное, за красоту
И статность…
Ну а потом, как барыню
Прогнали,
То ее платья скинули в овраг
И утопили.
Скажи – зачем?
Такие люди злые!
Лора (в недоумении)
И что ты все про эти платья –
Подумаешь, богатство!
Какая ерунда!
Анна:
Ты, Лора,
В жизни ничего не знаешь,
Вот думаешь,
Что на себе ты носишь
Платье?
Всего лишь лоскуток
Дешевой ткани.
А те, которые от барыни
Носила мама…
Лора (прерывает ее):
Да ладно!
Все это было и прошло,
И никаких сегодня барынь!
Их же в семнадцатом
Прогнали!
Анна:
Одних прогнали,
Других поставили,
И мы все также терпим
От хозяев,
От бывших уголовников,
Которые все вышли
В князи.
И все они хотят
Того же –
Богатства за счет
Таких рабов, как мы.
И сколько не паши
На эту свору,
Коли не встанешь
В воровские их ряды,
С тобой не будет
Никакого разговора!
Гни ниже голову, служи,
Молчи!
Такие нынче баре…
Наталья:
(Вдруг хватается за горло)
Ой, что-то тошно!
(Вскакивает и выбегает из комнаты. Еле успевает выбежать из барака – ее начинает рвать, она едва не падает без чувств. Анна сидит остолбенело на стуле)
Анна ( медленно говорит себе):
Несчастная девчонка,
Как хорошо все говорила,
Но, видно, надо
Снова шить пеленки…
Сцена вторая
1970 год. Июнь. Тесницкий лес. По только им известной тропинке бредут Лора и цыган Гера, сын бирюковской продавщицы из пивного ларька, которые местные называют «Голубым Дунаем».
Гера:
Как ты?
Лора:
Не понимаешь,
Как живут почти без крови?
Гера:
Прости,
Но оба мы не знали,
Что в животе у тебя мальчик.
Лора:
Четыре месяца…
Похоронить не дали.
Так жалко мне его!
(Плачет)
Гера:
Ну ничего,
Пройдет все,
Вытри глазки,
Любовь моя!
Лора:
Любовь?
Да где она?
Одни несчастья
Мне принесла.
Из школы выгнали,
Экзамены мне сдать не дали,
В вечернюю послали,
А ведь тянула на медаль.
Гера ( тихо):
Да за газетные заметки
Выгнали тебя,
Сама же знаешь!
И мать сказала…
Ты выбрала сама
Войну
С лесными Бирюками,
Теперь решай –
Уедешь или будешь
С нами?
Лора:
Мне оставаться здесь –
Зачем?
Я поняла, что ты не женишься,
И, значит, быть одной,
Ждать по ночам,
Когда ты прокрадешься
В наш барак –
Вот это счастье?
Гера (смущенно):
Ты знаешь, я тебя
Люблю безмерно,
Ты – жизнь моя,
Да, я тебя люблю…
Лора:
Так в чем же дело?
Женись на мне!
Гера:
Жениться не могу!
Мне в таборе
Невесту мать
Уж приглядела,
Богатую и толстую,
Туда меня и продадут!
Лора (останавливаясь, в изумлении):
Это как?
Гера:
А за долги!
Ты знаешь, я в тюрьме
Родился,
Во время денежной
Реформы мать посадили,
С тех пор еще не
Расплатилась,
Теперь платить
Придется мне.
Я в армию решил
Уйти,
Пусть там меня поищут.
Тогда другому отдадут
Свою толстуху.
Лора (стоит под старой сосной в задумчивости. В лесу темно, словно ночью. Потом говорит, отведя глаза в сторону):
Давай приляжем здесь,
Передохнем немного,
Я устала.
Родной Тесницкий лес
Нас спрячет хоть на час
От всякого кошмара,
И снова к нам придет
Зеленый свет
От тайных огоньков,
Смотри, они, как звезды,
И на ветвях, и на траве,
Будто второе небо
Опустилось к нам-
Так славно!
Гера:
Да, и совсем не страшно,
Хотя я знаю –
Покойники нам светят,
Это фосфор с могил немецких.
(Обнимает Лору и прижимает к себе)
Ты знаешь, сколько раз
Тебя я поцелую?
Лора:
Сколько?
Гера:
Пятьдесят!
Лора:
Целуй!
Гера (не отрывая своих губ от губ Лоры):
И это… можно?
Лора (закрыв глаза)
Можно.
Сцена третья
Здесь же, в лесу. Лора встает, оправляет одежду. Цыган еще лежит на хвойной подстилке и рассматривает в темноте фосфорные «звезды».
Гера:
Я чувствую себя в раю.
Лора ( с изменившимся чужим лицом):
Нет, мы в аду.
Среди могил в лесу,
Куда никто не ходит.
Другого места нет для нас.
Вставай, пора.
(Идет вперед, не дожидаясь цыгана. Он встает и бежит за ней)
Гера:
Ты куда?
Еще ведь рано.
Лора:
Нет-нет, пора,
Я времени так много
Потеряла,
Еще другого много
Здесь я растеряла.
Наверное, лесные духи
Сглазили меня,
Загнали в угол,
Но вырвусь я
Из лап ужасных,
Я вырвусь,
Я еще сильна,
Хоть крови половину
Потеряла,
Наверно, здешние
Вампиры были рады
Сожрать мою утробу
До конца!
(Лора идет все быстрее и быстрее, наконец, бежит, не оглядываясь на цыгана. Он же останавливается и молча смотрит ей вслед)
Гера (тихо):
Так, значит, попрощались?
Ушла. Совсем ушла.
И как я без нее?
Догнать, поймать
И запереть
В том тайном блиндаже,
Что был нам домом?
Связать или убить?
Готов и то, и то тут
Сделать я,
Но не могу ее я отпустить!
(Кричит)
Эй, Лора,
Подожди,
Куда же ты спешишь?
Чужие мужики
Тебя в столице
Будут обнимать
И целовать?
А как же я?
Напрасно не боишься ты
Меня,
И если встретишься
Ты на моем пути,
То берегись!
(Лора бежит быстрее, закрыв уши руками)
Гера (бледный, еле держится на ногах, сжимая кулаки):
Проклятые цыганские долги!
Но мы еще посмотрим,
Кто заплатит!
(Резко поворачивается и идет по тропинке в сторону своего дома)
ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ
Сцена первая
1991 год. Февраль. Редакция областной молодежной газеты города Шуйска. Кабинет Лоры на одиннадцатом этаже. Она в задумчивости сидит за письменным столом. Это очень красивая стройная выхоленная женщина с роскошными распущенными русыми волосами, изысканно одетая.
Лора ( говорит сама с собой):
Тоска!
Как надоели эти журналисты-
Алкаши!
Приехать из Москвы.
Чтобы среди придурков
Оказаться.
Конечно, все в моем
Распоряженье:
И этот кабинет, машина,
Фотокоры, и место главное
На первой полосе газеты.
Но мне здесь тесно!
Нужны мне темы
Союзного масштаба,
Не эти глупые заметки,
Хотя квартира и зарплата…
И все-таки, меня здесь
Все не любят –
И чувствую,
Когда-нибудь погубят,
Но почему?
И как бы в этом разобраться?
А лучше бы,
Сбежать обратно мне
В столицу,
Но нет, черт бы ее побрал,
Прописки!
Сцена вторая
Кабинет ответственного секретаря редакции Тамары Анатольевны Пузиковой. Она алкоголичка, но работу свою знает. Ее все в редакции боятся. Сейчас с ней в кабинете старый журналист из партийной газеты «Коммунист» Павел Николаевич Норильский. Они мило улыбаются друг другу.
Пузикова (показывая на накрытый уголок огромного старинного письменного стола):
Присаживайтесь, дорогой,
И угощайтесь.
Судьбой какой ко мне вы
Закинуты с восьмого этажа?
Норильский:
Ах, милая моя,
Да есть серьезные причины.
Но поначалу
Позвольте мне отведать
Ваших яств.
Все ведь из нашего
Норильска,
Как понимаю?
Пузикова:
Да, мама прислала.
Чтобы с семьей
Мы тут не отравились
Дарами Запада,
Который я люблю хотя,
Но вот его еда…
Икорку вы берите,
Грибочки
И конечно,
Всем, чем возможно,
Фаршированную рыбку!
(Оба довольно смеются, разламывая вилками рыбу-фиш)
Вся эта дохлая жратва
И совершенно мертвая вода
Опасны нашей жизни.
Конечно, русским все,
Лишь бы бесплатно – то еда,
Гуманитарка им сладка,
Но я в редакции всех
Наших
Заставляю есть
Отечественный шоколад!
Норильский (едва не подавясь, кашляет):
А что, он в магазинах есть?
Да там же нынче пустота,
Откуда настоящий
Советский шоколад?
Беда…
Пузикова (глумливо усмехаясь):
Какие магазины – чепуха!
В обкомовском буфете
Промышляем.
Пока там все имеется
Сполна,
Ну – покупаем…
(Оба смеются)
Норильский:
А то уж напугали:
Еще скажите –
Мясо, колбасу
Видали
В каком-нибудь
Продмаге!
Убьете вы меня!
Пузикова:
А помните, как собирались
Мы у папы дома
Там, в родной Сибири?
Нас с сестрами и братьями
Растили,
Прививая вкусы к особенной
Еде… национальной
И обильной!
(Норильский снова кашляет)
Да, да, вы тоже мало ей
Сопротивлялись.
Ну вспомните пельмени,
Которые висели,
Налепленные с осени,
В мешках всю зиму
На оконных рамах –
И их не крали, уж поверьте,
Попробуйте вы в этом
Городе повесьте…
Норильский (хитро улыбаясь, утирая масляные губы):
Это смотря кого…
Пузикова (хохочет и продолжает вспоминать):
Соленые грузди бачками
Держали мы в подвале
Элитной «сталинки»,
Еще кадушки с рыжиками
И волнушками держали,
Моченую бруснику,
Бесчисленные банки
С земляникой,
Голубикой,
А на балконе всегда лежал
Мешок, наполненный
Окунями, щучками и
Золотыми карасями,
Тайменем, хариусом,
И обязательно – кабанья,
А на худой конец –
Свиная туша.
Норильский:
Всегда хотел спросить:
Откуда?
Таких запасов одной
Семье ведь не осилить…
Пузикова:
Все папа,
Его рабы в редакции
Старались
Для своего редактора,
Члена бюро обкома
Партии.
Ходили по лесам –
Богатства собирали,
Хозяйства тоже помогали,
Везли нам председатели,
Директора
Домой дары колхозного
Двора.
За похвалу себя, любимых,
В газете,
Могли бы многое отдать.
Их останавливала мать –
Ну не было на все
В квартире места!
Вы ешьте, ешьте,
Вот икра,
Брусникой вы ее полейте –
Вкуснота!
Налить домашнего вина?
Норильский (опасливо оглядывается на дверь):
Ну, налейте…
Пузикова:
Не осторожничайте –
Дверь заперта!
Поэтому вы пейте, ешьте
И говорите все свободно.
Норильский:
Может быть беда.
Тут ваша дамочка одна
К нам приходила…
Пузикова (озабоченно):
И кто она?
Норильский:
Лора – к нам на работу
Попросилась.
Уж я и так, и так вертелся,
Но чтобы ничего не поняла,
Дал ей задание,
Через два дня
Мне очерк принесла
О трактористке.
Что же делать?
Пузикова:
Ах, это…
Публиковать, конечно!
Ей этот очерк
Косой дурак зарезал,
Наш главный,
Вот уж прислали нам варнака!
Однако очерк завернул
Он верно,
Нам в нашей «молодежке»
Не нужны герои
Нашего села
Теперь, когда
Его мы будем переделывать,
Вычерпывать всю муть
Колхозную до дна.
Но не испортит дела нам
Одна хорошая статья,
А вот дурак наш
Сильно пострадет,
Когда обком узнает,
Какие очерки снимает.
В обкоме трус на трусе
И трусом погоняет,
Готовятся, к чему-
Не знают,
И только ручки потирают,
А мы за них играем
В дурака.
Печатайте, не сомневайтесь,
Но на работу эту
Лору
В партийную газету
Брать нельзя.
Вы знаете, она любовница
Ведущей знаменитости села,
Как только все закончится успешно,
Она
Может подняться высоко над нами,
Мы не допустим этого,
Ведь правда?
Вот пусть сидит на своем месте,
А я ей покажу
Большой пельмень
В норильском тесте!
Покрутится тут у меня…
Норильский (вкрадчиво):
Я точно знаю –
Два раза покушались
Извести ее
При помощи автоаварии,
Но – пронесло,
Как жаль…
Пузикова:
Да, это очень было б кстати
Сейчас,
Но кто же ее спас?
И вообще, кто взял сюда?
Загадка!
ДЕЙСТВИЕ СЕДЬМОЕ
Сцена первая
2003 год. Опушка Тесницкого леса. Собралось много людей рядом с деревянной часовней, построенной на деньги депутата Олега Владимировича Сырова, который присутствует здесь вместе с московским прокурором Игорем Николаевичем Потаповым, в 90-е годы работавшим в Шуеве. Привез сюда людей из оппозиционного общества его председатель Павел Николаевич Норильский. Сейчас он выступает перед собравшимися.
Норильский:
Сегодня в этом страшном
Месте
Мы освящаем малую часовню,
Чтобы почтить невинно убиенных –
Пятнадцать тысяч,
Или даже двадцать
Истребили
Тут палачи НКВД.
Без отдыха стреляли
Целых десять лет,
Из лагерей людей свозили
И били, били, били…
Вот там их безымянные
Могилы,
Зарыты сонмы тел!
(В толпе раздаются истеричные рыдания женщин и мужчин. В стороне, в отдалении друг от друга, наблюдают за происходящим Лора, ее сводный брат Юрий Бубликов, а совсем в темной тени старых сосен топчется нетерпеливо конь, верхом на котором сидит цыган Герман)
Прокурор (глядя в их сторону, говорит тихо депутату):
Пусть кончит этот
Старый дрын
Свою волынку,
Не надо обострять
Событие,
Кто знает,
Чем закончится его истерика,
Сейчас начнет о власти говорить,
А там, вдали,
Смотри-ка кто стоит…
Депутат:
А, Бубликов –
Да наш же человек,
Всем местным
Бизнесменам
Кланяется.
Они его редактором
Поставили.
Из нищих вылез,
Чуть что – полны штаны.
Прокурор:
Да не туда ты смотришь,
Вон, бабу видишь?
Депутат:
Ну что, красивая
Бабенка,
А почему так далеко
Стоит?
Прокурор:
Знакомся:
Крокодил
От журналистики московской.
И плюс любовница сенатора,
А в промежутках – и министра!
Депутат:
Какого?
Прокурор:
Да очень близкого…
(Показывает рукой наверх)
Но это что –
Она из этих мест,
Ты понимаешь,
Чем пахнет?
Она же знает,
В какие игры мы
Играем,
На чем мы сделали
С тобой вдвоем
Карьеру.
Она же, эта с…
Знает,
Что нет у нас тех документов,
Которые бы подтверждали,
Что были тут расстрелы.
Депутат:
Тогда она с огнем играет,
Неужто хочет побороться
С нами?
Прокурор:
Не знаю,
Но ты пылить не вздумай,
В Москве, на этой высоте,
Никто и ничего
Сам не решает!
И если она здесь,
То кто-то нас тихонько
Убирает
И, может быть, ее руками.
А обрубить их не могу –
Ты знаешь,
Спецслужбы охотятся
За мной,
Ареста жду,
Вот так - то,
Друг мой дорогой!
Депутата (задумчиво):
Смотри-ка, лес какой
Густой,
И не пролезешь под
Сосной,
Охранник бы
Поговорил какой
С этой козой
И будет свеженький герой
Закопан здесь,
Среди невинно убиенных!
Прокурор:
Да ты, чудак, простой!
Ты ж сам
Из этих мест,
Цыган,
Хотя во власть залез,
Но посмотри получше
В этот темный лес –
И посмотри, кто там
В тени и на коне?
Не твой ли рыночный
Авторитет
За нами, словно коршун,
Наблюдает?
Ты этого охранника хотел
Послать, чтоб утащил
Он в лес ненужную
Нам кралю?
Депутат:
Хотя бы и его,
А что?
Зарежет тихо,
Знаю я его!
Прокурор:
Но первым будешь ты,
Как только руку
К ней протянешь!
Этот цыган – ее жених,
Еще в семидесятых,
Одновременно –
Наш осведомитель.
Пятнадцать лет
За ней следит.
Безумен он
И одержим.
Скорее – сторожит ее,
А не следит.
Депутат (шлепает себя по лбу ладонью):
Это – судьба.
Тогда оставим их,
Давай скорей разгоним
Пятиколонников
И митинг прекратим,
Пусть этот старый
Провокатор-террорист
Норильский,
Неудавшийся взрывник,
Увозит всех,
И чтобы не остался ни один!
Прокурор:
А это правильная мысль.
Но к ней подходит
Ее сводный брат –
Наш Бубликов,
Вот черт бы тут его
Побрал!
А оттащить нельзя –
Все будет подозрительно.
Депутат:
Пусть постоит,
Поговорит
Со знаменитою сестрой,
Он подхалим такой,
А как уедет вся тусовка,
Так мы его поманим за собой.
Цыган, я думаю,
Останется доволен,
Ты слышишь,
Конь под ним уже храпит!
Прокурор:
Но у нее машина,
Бригада фотокоров,
Они же – и охрана,
К тому же знаю,
Она отличным образом
Стреляет,
Встречались в тире…
Наверное, вооружена.
Там, около Кремля,
Под куполом стеклянным,
Растят на репортеров,
А солдат, ты это знаешь?
У них у всех есть
Воинские званья!
И как цыган ее возьмет?
Депутат ( усмехаясь):
Не знаете цыган вы!
Прокурор:
Ладно, пойдем,
Пусть все решат
За нашими спинами!
(Садятся в свои машины и уезжают. Следом двигается заполненный людьми автобус. Поляна почти опустела. Редкие приезжие стоят у часовни на коленях и молятся. Юрий Бубликов подходит к Лоре)
Бубликов:
Давно не виделись!
Лора:
А надо?
Бубликов:
Да тема есть для разговора –
Очень важная.
Лора:
Давай, рассказывай,
Пока мои снимают.
Бубликов:
Как там Москва?
Лора:
Не знаю.
Я, в основном, в Европе –
Там дети у меня.
Бубликов:
Да?
Лора:
А ты что думал,
В барак наш привезу
Пожить их?
Бубликов:
Вот, кстати, о бараке.
Ношу на сердце тяжесть.
Похоронил я мать
И бабку,
Одна лишь тетка
Сумасшедшая осталась,
Забот мне много
Доставляет.
Но ты, да и никто
Не знает,
Отчего Ольга вдруг
Сошла с ума.
Она боялась своего отца!
Лора:
Покойников до сумасшедствия
Бояться – это да…
Бубликов:
Он не был мертв,
Скончался
Года два,
Нехорошо так умер –
Под забором.
Опившись
Грязного вина.
Лора (молчит в изумлении, потом вспоминает):
Так это он ходил,
Как привидение,
В бараке,
Пугал меня?
Бубликов:
Да.
Перед войной
Он кассу взял,
Убил кассира
И сбежал.
Его искали –
Не нашли,
А тут война.
Он к нам прибился.
Все годы ездил тайно,
Мать измучил,
Сестра от страха
(Все думала, что расстреляют)
Сошла с ума.
Такая вот была у нас беда.
Поэтому не мог отец
Жениться
На матери твоей –
Огласки он боялся,
Она не очень умная была
И все бы рассказала
Твоей бабке.
Мы все пошли бы под расстрел –
За укрывательство,
Понятно?
Лора ( с грустью):
Несчастная семья,
Ужасная моя родня!
Бубликов:
Еще про немцев…
Лора:
Об этом знаю я,
А вот знакомый наш
Подъехал,
Который знает все, как я.
Ради меня, наверное
Приехал?
Гера (слезая с коня и беря за руку Лору):
Пойдем, поехали
Пора…
Бубликов (встревожено):
Постойте,
Вы куда?
Гера:
Домой.
Лора (спокойно):
Скажи моим,
Пусть уезжают
После съемок,
А я – на интервью,
Пускай меня не ждут!
(Обращается к Гере):
Меня ты похищаешь
По требованию двух твоих
Хозяев -
Мерзавцев?
Которые уже убрались,
Обгадив все вокруг.
Зачем они в наш лес
Забрались,
Других для их
Политманипуляций
Нет уж мест?
Гера:
Их нет нигде,
Ты и сама все знаешь -
Нет документов,
По которым
Можно найти расстрельные
Захороненья.
Лора:
Но все знают –
Здесь только
Немцы.
Германия просила
Прах отдать,
Чтобы
На родине захоронить.
А этот депутат
Соврал,
Что их здесь нет
Что тут все - пленники ГУЛАГа
Гера:
Ты видела –
Приехал Адик,
Он-то знает,
Что тут отец его лежит.
Но и ему не дали
Его похоронить
В Германии,
Хотя он сам давно
С его родней
Живет
И с матерью
В немецком Гамбурге…
(Подводит Лору к дорогому внедорожнику)
Садись назад –
Если будут стрелять,
Стекло бронированное.
Лора:
Ах, даже так?
Я здесь, в своем лесу,
Должна погибнуть
И лечь в могилу
Рядом с немцами?
Гера:
Мы, как всегда,
Всех их обманем.
Исчезнем без следа.
Лора:
Куда?
Гера:
Сейчас узнаешь…
(Машина трогается и тут же исчезает в темноте Тесницкого леса)
Бубликов (изумленно)
Коня оставил,
Кто заберет?
(Вдруг слышит за своей спиной голос и вздрагивает от неожиданности):
Дорогу сам найдет.
(Бубликов оборачивается и видит удаляющегося военного. Он оборачивается обратно, но конь уже исчез. Бубликов, поразмышляв секунду, три раза крестится и бежит к своей редакционной машине. На небе собирается сильная гроза)
ДЕЙСТВИЕ ВОСЬМОЕ
Сцена первая
Блиндаж времен Второй мировой войны в Тесницком лесу. Он замаскирован так, что даже внимательному взгляду его невозможно обнаружить. Герман останавливает машину неподалеку.
Гера:
Ну, выходи,
И подожди меня внутри.
Машину отгоню.
Лора:
Но нас найдут – следы…
Гера:
Дорога идет мимо.
А как машину ставлю –
Мой секрет.
Иди, иди!
(Лора входит в блиндаж и вздрагивает – это ее комната в семейном бараке, где они когда-то жили с бабушкой. Она хочет сесть на диван, но тут входит Гера, оставляя дверь открытой, останавливает ее:
Ты погоди,
Возьми
Сначала покрывало,
Накрой…
(Подает ей со стула красивое шелковое синее покрывало)
Лора:
Так это что,
Китайский шелк?
Из рук плывет…
Гера:
Индийский,
Ты забыла –
Цыгане родине верны,
Оттуда возят
Все для дома,
И любят яркие цветы
На юбках и на
Покрывалах.
Но в таборе, увы,
Им мало жить осталось…
Лора:
В том самом,
Где рабом был ты?
Я слышала,
Теперь ты разведен,
И, значит, вырвался
Из плена?
Гера:
Пока что нет,
Но скоро
Буду на свободе.
Лора:
Сидел в тюрьме?
Гера:
Конечно!
Ведь я тебе писал,
Но ты не помогла…
Лора:
Да у тебя
Богатая родня,
Жена на золоте сидит,
И что – на взятку
Так не наскребли?
Гера:
Я раб –
Ты позабыла,
А для раба
Никто не сделает
И шагу.
А ты бы вот смогла,
Но отказалась.
Лора (насмешливо)
Один и беззащитный –
Не верится мне что-то,
Глядя на тебя.
Конь дорогой,
А уж машина…
Что, скажешь – не твоя?
Гера:
Моя, моя.
И лошадь, и машина.
Еще имею сына…
Лора (прерывает его, повторяя последнее слово)
Сына…
А где наш сын-
Не помнишь
И не знаешь?
Гера (словно не слышит)
Бумаги эти почитаешь,
Потом поговорим.
(Кладет перед нею папку с документами. Лора открывает ее, листает бумаги, некоторые бегло просматривает. Потом отодвигает папку)
Лора:
Представь себе,
Уже я это знаю:
Как прокурор и депутат
Солгали,
Карьеру делая в Москве.
Очки набрали на НКВД.
Но здесь гулаговцев
Ведь не стреляли.
И где – никто из простых
Смертных не узнает,
Такие документы
Не обнародуют,
Пусть пятая колонна
Даже не мечтает!
Зачем вот Бубликов
Упрямо врет –
Не знаю…
Гера:
Да его просто заставляет
Хозяин – депутат
И бизнесмен.
Оттяпал он богатое
Хозяйство,
Когда-то бы совхоз,
Теперь он там –
Удельный князь.
Лора:
Из депутатов же
Его вот-вот погонят,
Нашел себе соломку,
Чтобы мягче падать.
Гера:
Он – падаль,
Он в наш лес залез
И ходит здесь
Под видом мецената,
А сам добычу намечает!
Лора:
Конечно,
Сколько лет он с другом-
Прокурором
Крышевал
Твой табор,
В нем домиков пятьсот
Стоят теперь,
Не домиков – дворцов,
Все – на трубе
И под опорами
Электропередачи.
И газ, и электричество
Берут задаром,
Все – богачи,
Но главное – не в этом.
Они –
Электорат для бунта,
Только свечку поднеси,
Такое пламя разгорится!
Ведь у них связь
По всей России.
Гера (удивленно):
Так вот как прокололся
Прокурор,
А вместе с ним его дружок!
Значит, ты знала,
Тебе в Москве сказали –
Опасно это знанье!
Ты только обнародуешь
Фамилии мерзавцев,
Как тут же подпишешь
Смертный приговор
Себе.
Лора:
Конечно,
И более скажу –
Сейчас они уверены,
Что ты в лесу
Кончаешь тут меня.
Гера (смущенно):
Но если это знала,
Зачем со мной
Осталась?
Тебе ведь страшно?
Лора:
Да.
Но никогда бы
Не решила я,
Что ты убьешь меня
По воле вора-прокурора.
У нас с тобой другие счеты,
Верно?
И твой счет равен моему!
(Вынимает из сумки пистолет)
Ну что – дуэль?
И кто стреляет первый?
(Гера молчит, опустив голову, потом тихо говорит):
Стреляй ты первой.
Ведь пистолета
У меня нет.
Лора:
Не верю!
(Гера встает и выходит в лес. Лора, подождав немного, убирает пистолет в сумку и снова подвигает к себе папку. Вынимает один листок и внимательно его читает. Потом кричит):
Иди сюда, скорее,
Такое я нашла!
(Гера возвращается и садится напротив за стол, накрытый такой же, как покрывало на диване, синей шелковой скатертью, расшитой дивными цветами)
Ты помнишь старика?
Оратора заплесневелого,
Как он рыдал там
У часовни
О невинных жертвах!
Которые все, кстати,
Живы –
Все наши бирюковские
Гулаговские «старожилы»
Внимали с трепетом
Его «пурге» о том,
Как прах их тут покоится,
В лесу Тесницком.
Ты знаешь, кто он?
Гера:
Знаю – журналист,
Его сюда я подвозил.
Какой-то мутный
Он старик…
Лора:
Ты не поверишь:
Похоже,
Старикашка диверсант!
Гера (недоверчиво):
Да что ты!
Лора:
Здесь кто-то
Книжку написал
О нем
И биографию привел.
Так вот смотри,
Какого старикашку
Ты подвозил
В Тесницкий лес.
Ну не случайно он
Сюда залез!
Оказывается,
Давно он связан
С нами,
С этими волшебными местами.
Его отца и мать
Чекисты расстреляли
Перед войной.
Его же взяли
В шестнадцать лет,
Когда в Москве
Он создавал
Троцкстское подполье
Из молодежи.
Отправили в Норильск.
И что ты думаешь –
Он ко двору пришелся.
Там его приняли
В ряды свои
Троцкисты,
Которые и в Норильске,
В советской каторге,
Борьбы не прекращали!
Его учили… химии!
И вышел классный подрывник.
Как только отсидел свой пятирик,
Его отправили в Москву,
Там подучили,
Приняли в партию…
Гера:
Да я не верю!
Лора:
Это были шестидесятые.
Из столицы
Его отправили поближе –
В Шуев,
Кем? Химиком на только
Что отстроенный
Огромный комбинат,
Куда отсюда доставляли
Известняк для домен.
И наш поселок
Старикашка знает,
Давным - давно
Здесь по лесам он шарит.
Тесницкий полигон для танков
Пленил его,
Напротив же – немецкий лагерь.
Гера:
Но почему тогда
Он не взорвал
Объект,
Куда его послали
Враги, шпионы,
Кто – не знаю!
Лора:
Кто, кто –
Такие негодяи,
Как этот прокурор,
Который здесь гулял
Сегодня с нами,
И друг его,
Любитель хоронить
Живых…
Нет, конечно, он –
У них за главного,
Он делает карьеру
Тем, кто ему служит,
Кто не с нами,
Он теплые места
Распределяет.
Гера:
Не может быть,
Чтобы гнилой старик
Такими обладал
Правами!
Его даже никто не знает!
Лора:
А что ты хочешь –
Шпион и террорист
С огромным стажем!
И к этому злодею
Когда-то
Ходила я проситься
На работу
В партийную газету!
Я представляю,
Как он посмеялся…
Да, почему он
Не взорвал
Огромный комбинат? –
Пришло иное время,
И терроризм обрел
Другой формат.
Советское имущество
Решили сохранять,
Ему наметили хозяев,
Как до семнадцатого года.
Норильский
По приказу «сверху»
Занялся
Пропагандой
Антисоветской.
И цель ее была –
Использовать
Взрывную тему –
ГУЛАГ!
Ты помнишь, появились
Искатели у нас,
Их предводители были
Газетчики.
Они приехали,
Собрали молодежь,
Попели с ними песни
Про горы и про дождь,
Ну а потом в леса полезли
И этот полигон,
Откуда лучшие советские войска
После учебы шли убить врага,
Пустили под откос
Гнуснейшего вранья,
А в 91-м идея принесла
Плоды
Таким, как этот прокурор
И вор-цыган, его дружок.
И все – Норильский!
Ты понимаешь, Гера,
Что ты мне принес?
Одним же махом
Уничтожу всех!
Ах, как хотелось бы
Увидеть старикашку-
Террориста под судом
За ложь,
Но слишком стар,
Мерзавец,
Хотя работает, как молодой
Он против власти
И сегодня.
Гера:
Хотя это уже другая власть,
Троцкисты наверху,
Что же они еще хотят?
Лора:
Хотят вот это лес,
И все, что есть
Вокруг,
Забрать себе
И жить совсем в другой стране,
Какое имя ей дадут –
Неведомо то мне,
Но точно – не Россия!
И места нам не будет тут…
Другие люди приберут
К рукам все эти земли,
Всю эту неземную
Красоту!
Они ведь этого века хотели…
Гера:
Нет, постой.
Опубликуешь –
Приговор себе подпишешь,
Они ведь не втроем,
За ними массы вот
Таких же,
Возьми хотя бы табор.
Там тысячи – и все
Враги и новой власти,
У них всегда один
Желанный господин -
Халява!
Если же у них ее отнимут,
Узнав, кто в сговоре
Там был, кто им платил,
Потом кому они платили,
Начнется смута, бунт!
И многих там убьют.
Лора:
И что ты предлагаешь?
Гера (глядя ей в глаза странным взглядом):
Давай, сначала – о себе,
Позволь мне выключить здесь свет.
Лора ( обеспокоенно):
Зачем?
Не думаешь ли ты,
Что нам теперь
Возможно…
Гера:
Не в этом дело.
(Выключает свет)
Ты просто посиди
И посмотри –
Сюда,
Где голос мой.
Лора:
Что заставляешь
Видеть ты
В кромешной темноте?
Гера:
Сына…
Лора (убитым голосом):
Где?
Гера:
Здесь его могила.
Смотри,
Сияет как волшебным
Светом!
Ты помнишь, как давно
Когда-то в детстве
Мы видели тут
Голубые светляки?
Лора:
То были немцы
Мертвые,
А это чья могила?
Гера:
Говорю же – сына.
Его я выкрал
Из больницы,
Пока была ты без
Сознания и умирала,
Врачи, медсестры
Там крутились,
А про младенца и забыли,
В пеленке в тазик положили
А я, цыган, украл
И убежал,
И рассмотрел я крохотное
Неживое тельце
Вот в этом блиндаже,
Тут я его и закопал...
(Лора слушает, замерев)
Лора:
А почему он светится,
Как немцы?
Он слишком мал,
И время не пришло еще…
Гера:
Пришло. Теперь смотри.
(Включает свет. Лора видит, что Гера стоит над открытым люком, откуда исходит волшебный свет. Она встает и подходит, едва сдерживая страх и слезы. Ее глазам открывается необыкновенная картина. В вырытой яме, обложенной разноцветными камнями, стоит большая резная шкатулка, наполненная золотыми слитками и драгоценными камнями, жемчугом, серебряными брошами и гребнями).
Лора:
Где же тело?
Гера:
Истлело полностью
И превратилось
В золото и камни…
Лора:
Скажи же просто:
Ты ограбил табор
И совершил
Какой-то дьявольский
Обряд,
Конечно же,
Цыганский,
Ты научился колдовать,
Используя младенцев?
Что ты все эти годы
Делал?
Гера:
Следил я за тобой
И ждал,
Когда сама придешь сюда.
Пойдем, я покажу,
Куда же ты пришла!
Иди за мной…
Сцена вторая
Гера закрывает люк блиндажа, берет Лору за руку и подводит ее к стене. Перед ними неожиданно распахивается невидимая дверь, и они оказываются в помещении современного богатого коттеджа. Дверь сзади них бесшумно закрывается. Лора внимательно осматривается и удивленно спрашивает:
А окна где?
Мы снова в подземелье?
Гера:
Конечно,
Но только ниже на два уровня.
Использовал я
Помещенья штаба,
Который столь замысловато
Построили тут до войны.
Как видишь, прятать
Можно было много
Тут чего…
Лора:
Так это бункер!
Для кого
Построили его?
Уж не один ли
Он из тех,
Что предназначались
Генералиссимусу?
Гера:
Я так и догадался,
Когда давным -
Давно тут лазил.
Лора:
И даже мне ты не сказал?
Гера:
Боялся рабства
И тебя, и всех,
Убежище готовил
Для себя,
А ты и без него прекрасно
Обошлась бы,
Да и уж не было
Тебя...
Не помнишь,
Как убежала от меня
Тогда,
Когда в последний раз
Я целовал тебя?
Лора:
А ты не знаешь,
Сколько лет прошло?
Что вспоминать-то?
Гера:
Так вот ты как
Считаешь…
Лора:
А что ты предлагаешь?
Гера:
Остаться здесь
Нам навсегда,
Дожить остаток дней
В любви, в богатстве,
Для нас копил
Я все, что видела…
Лора:
Ты хочешь жить,
Как зверь,
Вдали от мира,
От людей,
Но это же – могила!
Гера:
Нет-нет,
Ты вспомни,
Как в лесу Тесницком
О Рае ты мечтала,
Желая навсегда
Со мной остаться
Здесь!
Ты помнишь
Белый домик на
Пригорке,
Мы никогда в него
Не заходили,
Его скрывали елки,
А ты вокруг ходила
И говорила
Всегда одно,
Что этот домик –
Рай, и он твоя мечта.
Теперь бери же все,
Ну, забирай,
Живи, владей –
Вот он, наш Рай!
Мечта сбылась,
Но... ты опять сбегаешь?
Лора (мягко, беря Геру за руку):
Послушай, Гера,
Перестань!
Ты хочешь сказку
Сделать былью?
Да не смешно ли –
Гера- партизан,
А я его богиня!
Мы завтра заболеем
И сдадимся
Нашим врагам,
Они, мой дорогой,
Непобедимы!
Тебя ограбят и убьют
И заберут богатства -
Золото и камни,
Ты – фантазер,
Но не сегодня-завтра,
Здесь снова будут
Ездить танки,
Как ты не понял –
Это вечный полигон,
И твой подземный дом
Раздавят гусеницы
Страшные!
Гера:
Но что же делать?
Лора:
Расставаться,
Во-первых,
Это неизбежно,
У нас ведь семьи,
А во-вторых,
Искать убежища
Подалее отсюда.
Вот я его нашла,
И уезжаю в Рим…
Гера (с изумлением):
Куда?
Лора:
В Италию.
Давно в Европе дети,
Туда же еду я,
Но буду жить отдельно,
По-европейски.
Тебе бы тоже
Надо поискать
Страну,
Где не достанет прошлое
Тебя.
Гера (угрюмо):
Остаться здесь хочу…
Лора:
Как знаешь…
А я пойду!
Гера:
Нет, отвезу,
Но только малого прошу,
Давай приляжем
На минуту
Мы на бабушкин диван,
Как в ту весну…
Лора:
Как в ту весну,
Когда погиб
Наш мальчик.
Не страшно будет
Нам лежать
На том диване?
Гера:
Светить нам будут звезды,
Как в лесу
На ветках
Нам светили
Кости немцев…
Лора (печально):
Ты их собрал в блиндаж?
Гера:
Да!
Пойдем, сама увидишь.
Сцена третья
Лора и цыган возвращаются в блиндаж через потайную дверь в стене подземного коттеджа. Молча ложатся рядом на диван. Свет гаснет, и повсюду начинают светиться фосфорицирующие огоньки, белые, голубые и зеленоватые. Цыган крепко зажимает рот Лоры и начинает раздевать ее. Лора пытается сопротивляться и теряет сознание. Через какое-то время она приходит в себя в машине Геры, которая мчится по лесной дороге. Блузка на ней насквозь мокрая, волосы растрепаны и ноги босы.
Гера (насмешливо):
Видок, конечо у тебя…
Лора (еле шевеля побелевшими губами):
Ты что со мною сделал?
Гера:
Все силы приложил,
Чтоб оживить.
Ты что, больна?
Лора:
Тебе какое дело?
Гера:
Да просто я не ожидал,
Красивая, здоровенькая
С виду,
А в обмороки падала
Тогда, когда носила…
Лора:
Да перестань,
Не отнимай
Последние ты силы,
Ты первый раз уже
Убил меня,
Когда женился
На цыганке,
Я выжила тогда,
Но ты теперь
Решил добить меня!
В отместку
За то, что молода
И хороша,
Но не твоя невеста!
Гера:
Да, в общем, да.
И взялся за тобой
Следить
Лишь для того,
Чтобы быстрей
Тебя похоронить
И все забыть!
Лора (осматривает сумку)
Мой пистолет!
Гера:
Его у тебя больше нет.
Он дома у меня остался,
Там, куда мы едем,
Тебе наделает он бед.
Сама сейчас увидишь…
(Они выезжают на дорогу, которая ведет к цыганскому поселку. Табор спит. От реки тянется густой синий туман и покрывает окрестности. Вдруг впереди из тумана показывается строй солдат, за которыми идут бронемашины.
За ним едет цепочка полицейских автомобилей, машин скорой помощи и спасателей)
Лора ( с ужасом наблюдая эту картину, спрашивает):
Что это?
Куда они, зачем?
Гера:
Закончилась халява у цыган,
Разрушат их дома,
Отрежут от сетей –
Конец цыганской армии
И прокурора и его друзей
Из депутатов.
Лора:
Но там же дети!
Гера:
Никто не тронет
Ни детей, ни женщин
И ни их мужей,
Конечно, если
В драку не полезут.
(Вдруг один военный отделяется от строя и останавливает машину цыгана)
Военный:
Ты не послушался меня,
Сейчас же уезжай,
Мне не нужна возня,
Когда тебя
Начнет сейчас тут убивать
Наша родня.
(Обращается к Лоре)
Вам, дама, выходить,
Да, да.
Поедете на лайне,
И если документы с вами.
В гостиницу не заезжайте!
На поезд - сразу,
А лучше на такси –
И до столицы!
Гера (открывает дверь и говорит Лоре):
Иди!
(Захлопывает за ней дверь и разворачивается в сторону Бирюков. Через минуту его внедорожник растворяется в тумане)
Военный:
Уезжайте
И больше вы сюда
Не приезжайте.
Живите от греха подальше!
И не сводите вы отца
С ума…
Над матерью моею
Сжальтесь,
Совсем дошла она,
Когда узнала
О визите вашем.
(Лора босиком, в мокрой блузке, идет на остановку, возле которой останавливается рейсовый автолайн. Она заходит в него, садится и открывает сумку, чтобы достать деньги. В сумке видит шелковую индийскую ткань со стола блиндажа и свои туфли. Она вынимает ткань, накидывает ее себе на шею в виде красивого огромного шарфа и надевает туфли. Пассажиры из Бирюков с интересом исподтишка разглядывают незнакомку. Лора вынимает из сумки большие темные очки и надевает их).
ДЕЙСТВИЕ ДЕВЯТОЕ
Сцена первая
Белорусский вокзал, с которого отправляется поезд Москва-Милан. Лора в элегантной одежде, но с синим индийским шарфом на шее, с красивой дорожной сумкой, стоит на перроне в ожидании посадки. В раскрытые окна вокзального буфета она видит работающий телевизор. Вдруг Лора замирает и, не отрываясь, смотрит на экран. Диктор ведет репортаж о задержании московского прокурора Игоря Николаевича Потапова, того самого, с кем недавно она встречалась на опушке Тесницкого леса рядом с часовней, построенной депутатом Сыровым. Операторы показывают роскошный дом прокурора, сам же он в наручниках идет по дорожке сада, окружный людьми в камуфляже и балаклавах. Но тут объявляют посадку на поезд, проводники открывают двери, и Лора заходит в свой вагон. Она не видит, как в конце поезда в один из вагонов заходит немолодой человек в джинсовом костюме, вокруг его шеи обмотан большой шелковый синий шарф, кепка на голове низко надвинута на лоб, в руках всего лишь небольшая сумка. Заходит он только после того, как убеждается, что Лора села в свой вагон. Через некоторое время поезд Москва-Милан трогается.