То ракета, то самолёт...

Глава из повести "Закаспийские сезоны"



К заливу Карабогаз-гол мы поехали в конце лета, в третьем полевом сезоне. От Западных чинков Устюрта здесь, в разветвлённой широкой балке Кулан-сай, образовался довольно пологий спуск к заливу, и весь разрез рыхлых, преимущественно песчано-глинистых отложений, с преобладанием жёлто-серого и зеленовато-серого оттенков, хорошо просматривался перед нами. И только у самого залива ярко белели округлые, сглаженные ветровой эрозией, скалы верхне-меловых массивных известняков.

От много-тысячелетнего размыва и выветривания осадочных пород в низовье урочища Кулан-сай, на сопряжении с заливом образовался конус выноса, именуемый на карте Кулан-гурман. Название, разумеется, тюркское, но от него повеяло какой-то сытостью. С голоду мы здесь не умрём.

Согласно генштабовскому планшету масштаба 1:50000 (лучшие топокарты тех лет), слегка всхолмлённая возвышенность, примыкающая к заливу, называлась «горы Кулан-даг», то есть «Ослиные горы». Вероятно, здесь в былые времена, ещё не слишком засушливые, на обширных равнинах юго-западного Устюрта, обитали бесчисленные стада диких ослов – куланов.

Так вот ты какой, залив Карабогаз – серый, мутный, расплывчатый и чуть поблескивающий у белых скалистых берегов! Неужели вода?!

Увы, то, что блестело, только казалось акваторией с чинков Устюрта, а в натуре это сверкала отражённым солнцем сплошная соляная равнина. Но об этом мы узнаем завтра, когда пойдём маршрутом к пересохшему заливу.

А сегодня мы стоим у небольшого обрыва – наша «лайба» (автомобиль ГАЗ-66 с обустроенным для жизни деревянным фургоном) и весь полевой отряд, человек восемь геологов и геофизиков, и смотрим на овражистую долину, уходящую к белесой мутной полосе горизонта, где, согласно карте, должна сверкать водная гладь пересоленного залива.

Судаков долго глядел в бинокль на долину, потом дал и нам посмотреть – наши пристальные взгляды в сторону залива, усиленные оптикой, тоже не принесли надежды.

    – Где залив Карабогаз-гол? – прозвучал резонный вопрос с нашей стороны, впервые глядевших на знаменитый залив.

    – Вот эта белая, сверкающая плоскость с нависшей над ней мутью – это и есть тот самый залив, – ответил Босс. Он и сам на этих берегах пребывал впервые, а в конце 1950-х его деятельность ограничилась пределами полуострова Мангышлак.

День клонился к вечеру, а потому солёная равнина сверкала до боли в глазах слишком ярко, да и жёлтое солнце нависало чуть правее залива, и добавляло яркости – без тёмных очков невозможно смотреть.

Никакой водной глади мы так и не высмотрели, да и вообще никакой воды в тех местах (кроме одного малосольного родничка в известняках) мы так и не нашли.

Надо сказать, что обнаружение любого водного источника в пустынной местности, да ещё в обрамлении зелёной растительности, считалось у нас не меньшей удачей, чем какие-то интересные геологические находки. И мы с удовольствием наносили их на карту, для будущего гидрохимического опробования.

Воду мы всегда возили с собой. На этот раз взяли 5 молочных фляг по 40 литров каждая. Двести литров. На три дня нам этой воды не хватило. Даже при жесточайшем режиме экономии. А какая, к чертям собачьим, экономия может быть при сорокаградусной жаре?

Приехали работать, но жажда решала всё! Даже железная воля нашего Босса не устояла перед жаждой. Он даже не решился на свою любимую шутку:
    – Вы сюда не мыться приехали, а работать.

Или:
    – Вы сюда работать приехали, а не пить.

Вода – это жизнь. Нет воды – нет жизни. Поэтому всю работу завершили за два дня, и поехали в Шевченко, когда закончилась драгоценная влага.
 
Лагерь из трёх палаток мы поставили на сглаженном уступе, на сухих зелёных глинах. Пологий проход в обрыве нашли быстро и спустились через него почти до середины урочища Кулан-сай. Поужинали ещё засветло и после захода солнца завалились спать. Экономия воды началась сразу же. Босс выделил нам по две кружки воды – помыть ноги перед сном. Всё остальное мыть не обязательно, и так сойдёт, как чистое. Никто особенно и не возражал, только женщины слегка возмутились, но Босс пошёл им навстречу и разрешил взять по четыре кружки.

Утром Босс поднял нас рано. В семь часов, после завтрака мы уже топали вниз, в сторону залива. С радиометром меня сопровождал Ванёк, мой постоянный напарник. С собой мы взяли по две фляжки воды – это 1,5 литра на каждого. Ну и еды, конечно: хлеба, по куску копчёной колбасы, по огурцу и с десяток кусочков сахара на двоих. Нормальный обед. Еды нам всегда хватало, а вот воды…не всегда.

Ровно в полдень мы с Ванько;м уже прохаживались по белой соляной поверхности высохшего залива. Вдоль белых известковых скал протягивалась серая песчано-глинистая полоса. В глубине залива поверхность блестела под солнцем, но это блестела всё та же соль. Далее, к западу, в сторону Каспия над заливом висела мутно-серая мгла. Солнце стояло в зените и отражёнными лучами ощутимо припекало лицо снизу.

Сделал пару снимков: с Ваньком у белых прибрежных скал и с собственной персоной на соляной равнине. Осторожный Ванёк отказался выходить на бывшее дно залива, а потому мне пришлось самому отойти на соль, а он сделал снимок. Зря старались – проявляя эту плёнку осенью, уже дома, я случайно засветил её.

В белых скалах я заметил узкий щелевидный проход и мы двинулись туда. Вошли и оказались в округлой грушевидной балке. Справа под стеной белого известняка, в рыхлом грунте заметили зелень – явный признак родника. Поднялись – так и есть – из широкой трещины сочилась вода, накапливалась в небольшой ямке и уходила в рыхлый белый грунт.

Попробовали воду – пресная. Немного попили. Жажда ещё не пришла к нам, да и фляжки у нас были полные.

Осмотрелись. Да ведь это прекрасное место для охоты! К роднику наверняка ходит зверьё на водопой. Наверняка. Точно, вот и заплывшие следы копыт чуть ниже ямки с водой, а вот ещё…

Спросил у Каденёва:
    – Имеем водопой, наблюдаем следы зверья…Допустим, ты охотник. Где бы ты выбрал место для засады?

Ванёк уверенно показал на противоположную белую стенку высотой метров десять: выше там просматривался довольно обширный уступ. Поднялись туда, а там приличная полка, на которой можно залечь и видеть все подходы к роднику. Здесь мы присели ненадолго, надо было записать наблюдения по маршруту. Пока я писал, Ванёк нашёл обрывок выгоревшей бумажки. По сохранившимся буквам и рисунку определили: это была упаковка от пачки печенья Красноводского производства. Значит, охотник здесь и лежал, долго лежал, а голод утолял печеньем.

Спустились опять на прибрежный песок и пошли на юг, вдоль белых скал. Метров через триста нарисовалась ещё одна щель в известняках, и мы поднялись по ней на пологие глинистые холмы. Здесь у нас начался обратный ход маршрута.
 
Прошли метров пятьсот и вот в промоине новая находка: обглоданный скелет здоровенного архара. Всё у него на месте, и рога, и копыта, и даже высохшее мясо кое-где на позвоночнике, да бурая шерсть выше копыт сохранилась.

Кто сразил и сожрал архара – неясно, но охотник здесь не причём. Рога сохранились, а человек забрал бы рога обязательно. Самая ценная добыча. Скорее всего его настиг гепард или догнали волки. А после приходили шакалы и корсаки. Других хищников в этих местах не замечали.

Великолепные рога архара достались мне случайно – просто шёл мимо, заданным маршрутом шёл, а тут архар валяется и всё при нём, только мясо с него объели. Законный трофей. Тащить на себе по жаре рога в сборке с черепом не хотелось, но вопрос разрешился просто: я наступил на череп ногой и легко сдёрнул рога один за другим. После чего они вместились в мой рюкзак.

Ванёк напомнил мне, что время обедать приблизилось. Стали искать хоть какую-то тень и вскоре устроились в скальной нише, под нависающим козырьком белого известняка. Вот только ноги у нас остались под солнцем, а всё остальное удалось укрыть в тень. В полуденный зной трудно найти приличную тень, разве что в пещере укрыться, но таковой мы поблизости не усмотрели.

Покушали с аппетитом. Выручили огурцы, которые скрасили нам вкус истекающей на жаре жиром копчёной колбасы. Без огурцов мы бы её не могли есть. Запили тёплым зелёным чаем из фляжек. И сразу же пошли, даже не покурили – кирзовые сапоги изрядно нагрелись под солнцем, и сидеть под скалой в раскалённой обуви стало неуютно.

 
Обратный ход маршрута вывел нас ещё на одну интересную находку: в одном из многих пологих оврагов мы внезапно наткнулись на зенитную ракету. Однообразный, унылый маршрут по пропечённому солнцем урочищу вдруг блеснул редкой новизной. Выходим на гребень меж двух балок, и вот она, красавица по имени «земля-воздух». Красивая вещь, изящная! Если бы прошли по соседнему гребню, в 20-ти метрах правее, то ничего бы не заметили. Везёт нам сегодня.

Теперь понятно, отчего так много автомобильных следов, накрученных в низовьях урочища Кулан-сай – вояки искали ракету, да так и не нашли. А мы нашли, хотя и не искали.

С ВанькОм мы обменялись репликами, наверное, от неожиданности:
    – Здрасте вам, ракета! И чего это она тут улеглась?
    – Это её дело – где хочет, там и лежит, никому не мешает…
Она валялась на зелёной сухой глине, вся из себя такая серебристая и слегка надломленная посередине, видимо, при падении с неба. Это было так понятно: зенитные ракеты пуляют в небо, а значит, и падают они на землю тоже с неба. Разумеется, после выполнения своего предназначения – поразить воздушную цель. Наша ракета в цель попала – носовая часть у неё была сильно расплющена.

Осмотрели ракету, походили вокруг неё. Длина – метров пять, ширина – сантиметров шестьдесят. Оперение – маленькие треугольники впереди, чуть ниже боеголовки, и четыре треугольника побольше в нижней трети корпуса. Я постучал по ракете молотком – маршрут-то у нас геологический, а Ванёк прошёлся по ней с радиометром – радиоактивность фоновая, соответствующая глинам, на которых она лежала. Только с торца, на обгорелых соплах отмечалась чуть повышенная радиоактивность. На всякий случай я записал все данные в полевую книжку и нанёс на карту местоположение ракеты.

Потом мы сфотографировались у ракеты по очереди. Ванёк предпочёл позу победителя – с ногой, поставленной на поверженную ракету. Ему можно, он полгода участвовал  во Второй мировой войне, когда я ещё бегал пятилетним  пацаном. Настоящий победитель.

Для пущей достоверности я отобрал с ракеты образец: с измятой и треснутой носовой части отломил с большим трудом кусочек тонкого белого металла, не иначе как дюраля, а возможно и что-то другое. Можно сказать, мы задокументировали ракету, как и положено в поисковом маршруте. Что записано, то наблюдалось. С чувством исполненного долга мы продолжили наш маршрут.

К палаткам мы пришли часов в пять вечера – задержки на архаре и на ракете отняли у нас часа два. Все уже вернулись из маршрутов, умылись и ждали ужина. Босс с большим интересом осмотрел рога архара – он давно уже искал такие, но не сладилось у него с удачей. Он прозрачно намекнул мне, что не отказался бы от такого подарка ко дню рождения – у него в сентябре именины. Я предложил ему другой подарок:

    – В трёх километрах ниже от нас, в сторону залива, в овражке лежит почти целая зенитная ракета. Я её нашёл и дарю её вам. Берите…Вот обломок корпуса с носовой части…

Босс недоверчиво хмыкнул, взял обломок, рассмотрел его под разными углами и веско изрёк стальным голосом всегда правого во всём начальника:

    – Откуда здесь ракеты? Что вы херню несёте, Александр Фёдорович?

Я давно уже не обижался на Босса, привык к его деревенской неотёсанности. Он нескладно совмещал обращение «на вы» с циничными словесными выпадами, и всегда намеренно искажал моё отчество, когда был мною недоволен. Вежливо до приторности он разговаривал только с начальством. Я не стал его разубеждать, извлёк из полевой сумки карту и полевую книжку, открыл записи и сказал с интонацией «одноглазого шахматиста» из Ильфа и Петрова («Двенадцать стульев»), сказавшего Остапу Бендеру, что у него «все ходы записаны»:

    – А у меня всё записано в полевой книжке и на карту вынесено…Всё, как положено в маршруте. Будет интересно – посмотрите.

Я протянул ему карту. Он взял её (секретная топокарта м-ба 1:50000) и положил в маленький переносный сейф – так полагалось по инструкции. Подошёл Ванёк и задал Боссу практический вопрос:

    – Ну что, ракету будем забирать в Шевченко? Я её измерил – она не радиоактивная, нормальный фон…

Босс недоверчиво уставился на Ванька;:
    – И вы туда же, Иван Григорьевич…Издеваетесь, что ли?

    – Не верите? Ну, как хотите. Пусть валяется бесхозной… – небрежно бросил Ванёк и пошёл к кухонной палатке – там уже повариха подавала сигнал – приглашение к ужину.

После ужина ракетой заинтересовался Коша, водитель ГАЗ-66. Он вообще увлекался техническими новациями, собирал всякое непонятное железо. А тут вдруг новейшая ракета. Сначала он выпытывал подробности у Ванька;, а потом подошёл к Боссу. Минут через пять их беседы подобревший после ужина Босс извлёк из сейфа карту и попросил показать место нахождения ракеты. Я показал. Он долго пытался рассмотреть то место в бинокль, но ничего не увидел. Пришлось его успокоить:

    – Отсюда не увидишь даже в телескоп. Ракета скатилась в яму. Мы её увидели почти в упор, с двадцати метров.

С наступлением темноты Босс окончательно успокоился, и они принялись с Кошей обсуждать детали завтрашнего похода к ракете – какой инструмент с собой взять и когда выходить. Решили выходить рано, вместе с маршрутчиками, а инструмент с собой взять всякий и разный, в том числе и ножовку по металлу.

 
Второй поисковый день принёс нам новые находки в урочище Кулансай. Рано утром Коша вывез нас с Ваньком на маршрут. Ещё не было семи часов, а мы уже стояли на исходной точке маршрута, в 3-х км севернее нашего лагеря. Коша укатил сразу же, как только мы вылезли из машины: им с Боссом предстоял интересный технический эксперимент – разобрать зенитную ракету и взять с неё всё, что можно унести в двух рюкзаках.

Мы с Иваном Григорьевичем приблизились к обрыву и сразу же увидели вдали белую, нет, пожалуй, серебристую, наклонно стоящую узкую трапецию. Негромко обменялись мнениями. Снизу, из-под скалистого уступа выскочил здоровенный архар, не меньше вчерашнего, только этот живой и шустрый. Он помчался вниз большими прыжками и вскоре скрылся из глаз. Определились с направлением – архар двигался точно в сторону загадочно торчащей серебристой трапеции, и там где-то исчез из поля зрения. Значит и нам туда дорога.

Пред нами внизу лежал правый фланг урочища Кулан-сай, сильно изрезанная овражистая долина, а за ней, вблизи залива белели округлые низкие скалы верхнемеловых известняков. Залив Карабогаз вообще был невидим и угадывался только по белесой мути, нависшей над соляной равниной.

    – Как думаешь, Ванёк, что это торчит так нагло? Неужели опять ракета? – спросил я на всякий случай.

    – А зачем нам гадать, Санёк? Сейчас пойдём туда и увидим…

    – Ты прав. Мы пойдём туда маршрутом, сфотографируем и запишем всё, что там увидим. И замеряем радиоактивность, как положено…Вот смеху будет, если ещё одна ракета…Хотя…Не многовато ли ракет будет для одного урочища Кулан-сай?

    – Пойдём и увидим.
    – Да, Ванёк, пойдём и всё увидим.

Нашли в скалах подходящий проход вниз, спустились и вышли к тому уступу, где спугнули архара: так и есть, под нависающим пластом сарматского известняка чётко обозначилась лёжка архара. Здесь он, видимо, и ночь провёл.

Взяли обнажение, всё измерили, записали и пошли дальше. Наш ориентир – серебристая трапеция – хорошо просматривался по всему ходу маршрута. Разрез знакомый, породы нам известные, идти вниз пологим склоном легко, ещё не жарко, и потому шли мы быстро и весьма целенаправленно.

К цели мы вышли через два часа. Оп-па! С высокого мергелистого гребня увидели: в широком плоскодонном овраге овальной формы, ближе к нашему гребню лежал на боку самолёт. Одно крыло у него было сломано и на этом боку он лежал, а другое крыло торчало вверх под наклоном к горизонту. Вот его-то мы и увидели сверху, с гор Куландаг, с самого начала маршрута. А не упал он пластом оттого, что лежал, прислонившись к мергелистому обрывчику высотой метра два.

Спустились вниз к самому самолёту и хорошо его рассмотрели. Это был небольшой беспилотный реактивный самолёт-мишень, с прямыми крыльями без всякой стреловидности. Видел по телевизору: такие самолёты запускают с направляющих полозьев и они сразу резко идут вверх, а реактивная струя сзади ну очень уж огненная. Под тонким корпусом, ближе к хвосту был прикреплён реактивный двигатель, по-моему, прямоточный, ибо такие летающие мишени должны развивать приличную скорость, близкую к скорости боевых реактивных самолётов. Иначе нет смысла тренировать зенитные ракеты на тихоходных самолётах-мишенях.

Теперь нам стало понятно, какую цель поразила вчерашняя ракета «земля-воздух», которую сегодня курочили два совсем не юных техника – Босс и Коша. А мы с Ваньком в это время обследовали новый объект, в трёх км от упавшей ракеты. Кроме сломанного крыла, на самолёте мы нашли дыру прямо в двигателе – сюда ударила ракета острым обтекателем незаряженной боеголовки. Значит, принцип наведения зенитной ракеты – тепловой, на горячий реактивный двигатель самолёта-мишени.

Картина боевых учений войск ПВО сложилась в моём понимании таким образом:

Ракетный расчёт стоял на холмах Куландаг и держал под наблюдением все окрестности залива Карабогаз. Самолёт-мишень запустили где-то из-под Красноводска и он быстро долетел до обширного урочища Кулан-сай, где его и сбили ракетой «земля-воздух». По инерции и со снижением самолёт пролетел три км и рухнул в широкий овраг, где мы его сегодня исследуем.

Ну что же, войска ПВО действуют умело, а значит, мы можем жить и спать спокойно.

Учения прошли недавно: и ракета, и самолёт свеженькие, ещё не запылились. Да и свежих не заплывших следов автомобилей-вездеходов возле ракеты мы наблюдали много, ракету искали, хотели забрать – она же секретная, но доблестные вояки её не нашли. А геологи нашли случайно и…кое-что унесли. Вблизи самолёта никаких автомобильных следов мы не увидели. Сюда не мог добраться даже военный трёхосный вездеход «Урал» – слишком пересечённая местность.

Интересно, будут ли нас искать, как шпионов? Или военные деятели доложили командованию, что ракета найдена и утилизирована (то есть, уничтожена – раздавлена под прессом и сожжена, акт в трёх экземплярах составлен), получат благодарность за успешный пуск ракеты и пойдут это дело «обмывать».

Судя по тому, что мы благополучно вернулись в Шевченко, а потом приехали домой, нас никто не искал и не будут искать. Кому мы нужны, если ракету давным-давно списали.

Вернёмся к самолёту. Когда мы всё обследовали, то попробовали кое-что снять с самолёта. С собой я захватил плоскогубцы и большую отвёртку. Приступил к делу. Ванёк с любопытством наблюдал за моими потугами. Артель «Напрасный труд». Ни один болт, ни одна гайка, ни один винтик из красивого белого металла не сдвинулся хоть на йоту. Даже отодрать на сувенир кусочек белого металла из дыры в двигателе не удалось – такое всё крепкое. Советское – значит, лучшее.

Нам оставалось только сфотографироваться возле поверженного самолёта. Здесь же мы пообедали. Местоположение самолёта я нанёс на карту, а записывать подробности не стал. Только отметил, что возле обнажения серых мергелей валяется сбитый самолёт-мишень. Находка задокументирована... Пусть теперь Босс попробует отмахнуться - у нас всё записано.

Мы продолжили наш маршрут к заливу и затем вернулись обратным ходом на холмы Куландаг. Коша за нами не приехал, и мы с удовольствием прошлись пешком до лагеря. Сегодня день с утра выдался нежаркий, а всё из-за туч, периодически закрывающих нас от солнца. У нас даже вода осталась в фляжках.
 
Босс и Коша вернулись в лагерь позже всех. Мы уже собирались ужинать, когда они подошли – усталые, мокрые, но довольные. Сбросили тяжёлые рюкзаки возле палатки, отдышались и пошли умываться и переодеваться. Мы подождали их, и когда они сели за стол, Ванёк задал вопрос:

    – Ну как, разжились серебром-золотишком? Как добыча?
    – Есть кое-что, –  скупо ответил Босс.
    – Вы такие усталые, – пожалели их женщины.
    – Есть немного, – сказал Босс.
    – Намудохались, как два папы Карлы, – добавил Коша и показал руки с многими ссадинами, царапинами, мозолями..
.
Дальше ужинали молча. После традиционного перекура Босс и Коша вывалили добычу на брезент и дали нам возможность полюбоваться: здесь лежали круглые (по внутреннему сечению ракеты) платы с многочисленными радиодеталями – дросселями, транзисторами, резисторами, конденсаторами и прочей электроникой, извлечённой, видимо, из систем управления и наведения. Вся эта начинка была залита жёлтой эпоксидной смолой с обеих сторон, отчего каждый круг имел приличный вес. Там были ещё какие-то плоские коробки, диски, катушки…Всё это плотно и крепко подогнано одно к другому.

    – Как красиво! – восхитилась повариха, женщина средних лет.

    – Ну и куда всё это будете девать? – спросила геологиня, тоже женщина средних лет. – Неужели это такая ценность?

    – Найдём куда, – бодро ответил Босс.

А геофизик Мудя почесал затылок и вслух озадачился вопросом:
    – Это же сколько за эти блоки можно выручить, если в долларах?

    – Если только американцам втихаря сплавить, – сказал Ванёк и тут же усомнился: – Опасно. КГБ не дремлет, могут шпионаж пришить.

Боссу не понравились опасные перспективы и он тут же свернул брезент и занёс узел в палатку. Вышел со словами:
    – Всё, выставка закрылась. Посмотрели и хватит.

Тем не менее о шпионских страстях говорили ещё долго. Вспомнили, что работаем мы в режимном учреждении, а здесь всякое бывало.

Подошла повариха и сообщила Боссу прискорбную весть:
    – Воды осталась одна фляга.

    – Ну что ж, завтра едем на базу, – решительно сказал Босс.

Решение начальника всем понравилось – без воды здесь нам делать нечего. С вопросом, вызвавшим оживление, возник Ванёк:
    – А как же самолёт?
    – Какой ещё самолёт?
    – Тот самый, сбитый ракетой…Мы с Саньком нашли сегодня в маршруте…Он тут недалеко лежит…со сломанным крылом…И дырка в двигателе…

Босс думал недолго:
    – Пусть себе лежит, ваш самолёт. Никуда он не денется. В другой раз им займёмся.

А геофизик Мудя пошутил:
    – Мы сюда приехали искать рудные залежи, а Ванёк с Саньком только и знают, что находить ракеты да самолёты. Вы ничего не перепутали, дорогие товарищи?

Все дружно рассмеялись.

Потемнело. Приятная прохлада накрыла урочище Кулан-сай. Коша к тому времени уже развёл небольшой костёрчик из старых ящиков, и геологи потянулись на огонёк. Возле костра ещё долго рассказывали байки из геологической жизни. Спать ушла только повариха – ей, как всегда, завтра раньше всех вставать.

Забегая вперёд, скажу здесь и сейчас: богатую добычу, изъятую с ракеты, Боссу так и не удалось куда-нибудь сбыть. Спецы-радиоэлектронщики назвали всё привезённое «кучей хлама», никому не нужного, а товарищ из Первого отдела посоветовал Судакову поскорее избавиться от этого опасного богатства, пока им самим не заинтересовались компетентные органы. Хлам этот, завёрнутый в брезент, долго лежал на складе. Потом он куда-то исчез и всем стало спокойно.

На камеральные работы мы уехали в ноябре, на Мангышлак вернулись в мае следующего года, а куда делась та добыча – неизвестно. Да в общем-то, о тех ракетах и самолётах уже никто не вспоминал. Только автор удосужился рассказать об этом в своей повести. Мы не искали приключений - они сами нашли нас.

С тех пор прошло 38 лет. Что записано, то наблюдалось.